автордың кітабын онлайн тегін оқу Точка Скольжения. Архипелаг. Часть вторая
Егор Майндер

Егор Майндер

Точка Скольжения

Архипелаг. Часть вторая

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Перед Вами — вторая часть серии «Точка Скольжения»: клубок событий всё плотнее закручивается вокруг Архипелага Жингкон, населённого воинственными островитянами, поклоняющимися языческим богам и промышляющими пиратством и нападениями на западных соседей. Ситуация обостряется всё сильнее и вынуждает соседей начать военное вторжение в Архипелаг, чтобы покончить с набегами.

Но так ли всё просто на деле?

18+

Пролог

Королевство Неолон, город Ангерер,

за три года до основных событий.

В столицу пришла весна.

Далёкий от тёплых воздушных масс, приносящихся с Лазурного Моря океаническим течением, город располагался практически в сердце Королевства, в поясе резкого климата. Поэтому оттепель тут, как и заморозки, приходила стремительно, окончательно и бесповоротно.

Наливались почки на карликовых деревцах кариако, окружённых овальными газонами, аккуратно встроенными в городской пейзаж вдоль центральных улиц, вымощенных серой квадратной шершавой плиткой, оттеняющей ярко-рыжие бордюры. Снег ещё не сошёл до конца, но кое-где уже пробивались первые, слабые и неуверенные ростки травы да стебли будущих цветов. Уже показались проталины на озере, готовом вот-вот сбросить ледяной покров в вытекающую из него реку, и тогда на многочисленных набережных, что сдерживали от разрушения берега в южной части города, будет праздник Ледохода.

Сколько лет этой традиции, сказать не мог никто — поговаривали, что давно, даже при Рикрофе Завоевателе, соответствующий Королевский указ уже существовал. Ледоход означал начало подготовки к посевной, и юго-западная часть города превращалась в один большой рынок. Когда проносило льдины, шкиперы приводили по реке баржи, приезжали вольные земледельцы со всей страны, чтобы к началу посева закупить всё то, что будет необходимо летом. И разбегался, распродавался по многочисленным рукам труд кузнецов и кожевенников, столяров и плотников. Колёса тележные, упряжи, мотыги и лопаты, бадьи и корзины — почти неделю всё это торговалось так, что кожевенник за пять дней мог распродать всё, сделанное им за зиму. И уходили товары по всем областям, градам и весям, баржами и телегами, и там бойкие купцы открывали уже свои рынки.

Ледоход означал открытие таких же торжищ по всему Королевству.

Времена те давно прошли, но традиция осталась — праздник весны, веселье по поводу окончания холодов. Вот и сейчас — чувствовалось приближение какого-то торжества. Даже люди, казалось, стали улыбчивее и добрее, стали чаще выходить гулять, несмотря на то, что погода стояла ещё пасмурная, и пришедшие с юга тучи грозились вот-вот разразиться мокрым снегом. Будто бы и так мало сырости — капли талой воды срывались с красной, жёлтой, оранжевой черепицы крыш, полученной из обожжённой глины, которой в изобилии было на берегах озера, по форме напомнившего бы Дементьеву цифру «девять» или даже жирную запятую.

На обочинах дорог, на пешеходных дорожках по всему городу собирались лужицы, сливались в ручейки, которые исчезали в зарешёченных провалах водостоков, чтобы превратиться в падающие из труб набережной потоки воды.

Ангерер окружал озеро подковой с севера. На западной оконечности подковы находился как раз «привоз», рыночный район, где скоро начнутся гуляния. В другом конце города, на восточном берегу, стоял Аркрайт Деи, «цвет рассвета» — королевская резиденция, и указом, изданным давным-давно, в Ангерере было запрещено строительство зданий выше, чем крыша дворца. Ранним утром восходящее солнце показывалось как раз меж двух возвышенностей вдали на востоке, и свет первым делом освещал и сам Цвет Рассвета, сложенный из оранжевого камня, и отстроенные рядом особняки вельмож, приближённых ко двору.

Весна в Ангерере была прекрасна. На окружающих город лугах скоро распустятся цветы, улицы вот-вот наполнятся лучами Белувы — отсутствие сплошной застройки высотками позволяло городу равномерно наполняться светом с самого утра. В окне небольшого кафе было видно и дворец на противоположном берегу, и тающее озеро, и набережную, и людей на ней, неспешно идущих по своим делам. Если провести конкурс на звание «самой суетливой столицы мира», Ангерер занял бы на ней последнее место с большим отрывом от ближайшего конкурента.

История здесь была на каждом углу, она просто ощущалась в воздухе, но представлена она была не крепостными стенами и не величественными соборами, а вот этими домами из тёмного камня, этими крышами с цветной черепицей, этой характерной для Неолона архитектурой — сплюснутый куб первого и второго этажей и пирамида верхних. Этим ровно пиленым белым, потемневшим от времени камнем, скрепой для которого служила та самая рыжая глина. Два материала, из которых постепенно отстраивался город, год за годом, век за веком. Крепостная стена, говорили, тут тоже когда-то была, но остались от неё только клочки, да и то местами — когда право наследования должно было перейти к тесно скованному с Вистийским двором узами династических браков королю Неолона, имперский двор решил иначе. Престол был передан путём интриг в обход, и это стало поводом для того, чтобы начать войну за право Короля Неолонского на корону Империи.

Но война была проиграна, враг дошёл до Ангерера и осадил его — так и оказалась разрушена крепостная стена. За считанные часы до решающего штурма подошли войска с юга, в той битве погиб король, и потери были такими, что уже ни имперцы, ни южане не могли даже помыслить о дальнейших наступательных действиях.

Так Королевство обрело независимость от Империи, и потом веками путём то умелой дипломатии, то демонстрации силы армий её отстаивало. Да и потом, Вистии даже был выгоден барьер между своими границами и варварами с востока. Неолон исторически не раз воевал с Селлестией, что, конечно, имперцам было на руку — этакая гарантия ненападения на южные рубежи.

Дом, в котором находилось кафе с окнами на дворец на противоположном берегу, был построен как раз в те времена и потому так прекрасно сохранился — боевые действия тут, в рыночном районе, не велись даже в Континентальную, когда вокруг полыхало всё и вся. Конечно, от былого величия оставались лишь воспоминания, когда Королевство чуть ли не на равных говорило с самой Империей и брало города на востоке, а вот образ жизни и размеренность её течения здесь, в Ангерере, сохранились, никуда не делись. Как, впрочем, и тоска по тем временам, когда они, подданные Неолона, были равными гражданам величайшей Империи в истории.

Эта атмосфера действовала даже тут, в кафе — по стенам висят старые фонари, в которых смоляные чашки внутри сменились на электрические лампы, специально изготовленные так, чтобы свет по оттенку не отличался от горящей смолы. На потолке видны бегущие трещины по потемневшим уже от старости деревянным балкам, играют блики на полированных досках пола. Впрочем, с полом хозяева явно схитрили — он был новый, просто сделан так, чтобы доски смотрелись как вековые. А вот овальные столики и плетёные стулья возле них относились уже к стилю, которое Дементьев, будь он тут, назвал бы «ретро». Новые, но технология та же, по которой изготавливали мебель тут, в Неолоне, в старину — плетение из гибких веток кустарников, что когда-то в изобилии росли по берегам озера. Впрочем, растут и сейчас, стоит только уехать из города на юг гауста на три, и вот они, тоже ждущие весны.

То, как сидящая у окна девушка с большими карими глазами, аккуратным подбородком и длинными прямыми чёрными волосами оглядывает зал, стало, своего рода, сигналом для обслуги. Не спеша, как и принято тут, в Неолоне, светловолосая, по-простому подстриженная молодая женщина, работавшая в кафе этим утром, приблизилась к столику и уточнила у гостьи:

— Чего-то ещё желаете?

На международном она говорила прекрасно, если не считать акцента, присущего всем Неолонцам: чуть гортанно, акцентируя твёрдые согласные. Чёрная юбка, жёлтый свитер, голубые глаза, аккуратно выделенные синими тенями, улыбаются.

— Ещё аганжи и эти ваши булочки с сыром, — ответила ей Мислеги.

— Бессонная ночь, да? — улыбнулась та теперь уже и подкрашенными тёмно-розовым губами.

— Концерт, — пояснила Ниан.

На самом деле, никакой, конечно не концерт. Собственно, о нём она узнала по афише, что не успели заменить на свежую, по дороге от аэропорта. Просто недельная поездка, потому и не спалось перед встречей. Волнения она, по привычке, выплеснула в текст — писала почти до самого утра статью для журнала о путешествиях, которую оставалось только доработать, чтобы отправить издателю. Платили немного — но как прикрытие для своей основной деятельности подходило хорошо, да и вжиться в роль свободной журналистки помогало.

Низкое, хмурое небо, затянутое принесёнными циклоном тучами — в окне было видно, как проплывает в воздухе снижающийся корабль. Обычный транспортник среднемагистрального класса, даже отсюда заметно выступающие расположенные по бортам «поплавки» — отсеки плавучести. Недорогие билеты, приемлемые вполне условия с одноместными каютами для пассажиров, неплохая скорость. На таком же сегодня утром прилетела сидящая у окна гостья кафе из рабочей поездки в находящийся далеко на севере Крайкен-Урас.

Но не рассказывать же всё это стоящей рядом обслуге?

— Ах, вчера же приезжали эти «Слёзы Камня», — прощебетала светловолосая, — Активисты нам на дверь афишу налепили, еле-еле убрали следы клея. Мне эта группа не нравится, слишком мрачные… Что люди в них находят, не пойму? Да и поклонники у них… Антиморалисты всякие, — и с этими словами женщина как-то особо пристально оглядела Мислеги, словно проверяя, не принадлежит ли та к одному из молодёжных движений. Но, судя по тому, как, спустя несколько тарнов, сменился её взгляд, осмотр оказался удовлетворительным: ничего этакого, экстремального, она в образе посетительницы не увидела. Синие штаны, плотно сидящие на бёдрах и свободные на голени, красный свитер, из косметики — только тёмная подводка на глазах. Подозрение вызвали, разве что, ботинки-«вездеходы» да сложенный на коленях плащ из чёрной кожи, под которым, казалось, пряталось что-то цилиндрическое.

«Из Селлестии, наверное. Они там так и не научились одеваться», — про себя подумала женщина, работавшая в кафе, но вслух произнесла другое: — Подождите, сейчас принесу ваш заказ.

Удаляясь, подумала над тем, что и сама-то себе жениха достойного найти не может, а тут эта, в ботинках, которые носят экстремалы — на что такая, интересно, рассчитывает? Книжница какая-нибудь, наверное.

Суетясь над заказом, женщина от стойки снова бросила взгляд на гостью — ну точно, книжница. Достала вон из плаща издание карманного формата. Ждёт чего-то, отсюда и книжка, и на часы на стене поглядывает. Да и что она там читает? Ни ярких иллюстраций на обложке, ни даже имени автора нет. Видимо, какой-то безвестный и непопулярный писатель. Зачем такое читать, если потом показать своё знание литературы не получится?

Но Мислеги до этих взглядов не было решительно никакого дела. Психологию таких она изучила давно, и вполне чётко себе представляла, что могут подумать женщины из категории вот этих, несущих некую «правильность» в поступках — и даже мыслях — как знамя. И потому хорошо, что ушла и перестала надоедать своей болтовнёй. Подруг у Ниан не было, и заводить их она не собиралась.

Чёрная была больше поглощена чтением:

Вихрятся циклоны, и в пасмурном небе

Чернеют колонны грозы и дождя.

Гуляют ветра. Волны вскинули гребни.

И кроны деревьев шумят и гудят.

Я в этой стихии ничтожной крупинкой.

Везде и нигде, я ни в чем и во всем.

Я с ветром гуляю мельчайшей пылинкой.

Я -капля, что падает вместе с дождем.

Всегда и повсюду. Разорванный в клочья.

Я -молнии искра. Я — этот циклон.

Но в это же время я — пуля, что ночью

Несется, шурша, через весь полигон.

Ведь я -бесконечность. Я — целая книга.

Но я же -мельчайшая точка меж строк.

Меня так непросто понять и постигнуть…

Вам всем меня видно, но я — одинок.

Кругом столько глаз, только я незаметен.

Все взгляды насквозь, я прозрачен и нем.

На мне не оставило время отметин.

Являясь ничем, я давно уж стал всем.

Один в этом мире. Всегда и повсюду.

Давно, безнадежно и крепко влюблен.

Мечусь, ожидаю какого-то чуда…

От грусти я падаю вместе с дождем.

Я знаю давно, что чудес не бывает.

Но я буду ждать и грустить всё равно.

Я следом за ней теплым ветром гуляю,

Ночами я веткой стучу к ней в окно.

Не строю иллюзий. Зачем? Все понятно.

Хоть выхода нет, но я всё же уйду.

Я просто растаю в огне автоматном,

Вольюсь в бесконечно чужую звезду…

Полярным сиянием в небе прощальным

Мерцаю, где не было их никогда.

Она меня видит. И плачет печально…

Ей стало понятно:

ушел…

навсегда…..

Мислеги прикрыла глаза, осознавая и осмысливая прочитанное. Оно отозвалось где-то внутри отзвуками эстетического удовольствия, затронуло те струны, что заставляли сердце петь.

Для неё это были прекрасные строчки, и главное — это произведение посвящено ей. И книга в руках — никакая не книга. Это был просто блокнот со стихами, написанными от руки.

Никто и никогда не дарил ей раньше стихов. До того, как она встретила Его. И любви до этого у неё тоже не было. С парнями она, конечно, встречалась — Чинтери одобрял, когда она пыталась жить, словно обычная девушка — но до близости никогда не доходило. Мислеги умела и нравиться, и знала, как знакомиться, одеваться, как себя вести. Знала, каково это — быть, как они.

И не понимала, чего эти самые «они» в этом находят. Ну, разве что организм требовал. Не понимала, пока не встретила Мирралда. Того самого, что и посвятил ей эти строки. Такого же Чёрного, как и она.

Женщина из обслуги кафе принесла заказ, улыбнулась — на сей раз дежурной улыбкой и, видя, что гостье нет до неё дела, снова удалилась.

Ниан вернулась к аганжи и булкам, сосредоточившись на том, что происходит внутри. Там было какое-то странное ощущение полноты, обретения самой себя. Как оказалось, всё, чего ей не хватало — это вот такого отражения своей же сущности. А ещё чувство лёгкости, когда даже верится в то, что вот-вот полетишь. Стоит только зажмурить глаза, захотеть этого крепко-крепко, и земля уйдёт из-под ног, и тяготение потеряет над тобой всякую власть.

«Глупо, подруга?» — спрашивала она себя, и признавалась: да, глупо. В двадцать лет вести себя так ей, очень рано повзрослевшей, было уже просто… неприлично даже. Но ничего поделать с собой не могла.

Но и сейчас привычка читать между строк дала о себе знать. Это написано перед самым её отъездом в Крайкен-Урас. Написано от чувства одиночества, что навалилось на автора в ожидании грядущего расставания. Разлуки были обычным делом — она то и дело ездила домой, в Селлестию, брала работу, выполняла, возвращалась в Неолон… Иногда везло: выпадала работа в Королевстве, здесь, под носом у Храмовников, людям её профессии лучше было не задерживаться или же быть очень, очень незаметными. Поэтому поездки в Королевство не были редкостью. Вот и в этот раз — прилетела две недели назад, пять дней с любимым и снова рабочая поездка, чтобы выполнить заказ.

«Ушёл… Навсегда…». От того, что дни расставания казались вечностью. Как и ей.

Мислеги снова принялась смотреть в окно, скосившись перед этим на часы — ну что же он опаздывает, не случилось ли чего? Она старалась вспомнить, когда последний раз кинсы тянулись так долго.

В ожидании достала коммуникатор, подключилась к сети — сообщение:

«Ваши эскизы я просмотрел, удовлетворён. Оплата при встрече».

Это её Посредник из Селлестии. Он ждёт, когда она объявится за оплатой и следующим заданием — если, конечно, захочет таковое взять сейчас.

Мислеги запросила последние новости и стала пролистывать заголовки. Экономика, аналитика. Ничего интересного. А вот светская хроника заставила её улыбнуться уголком рта.

«Принцесса Нелина сообщила о непременном намерении посетить открывающийся после срочной реставрации Музей Континентальной Войны».

Ну, надо же, как долго они реагировали — полгода почти прошло. Королевский Двор, конечно, не мог не обозначить, откуда были выделены деньги на реставрацию. И визит юной Принцессы на правах хозяйки мероприятия — лучшая демонстрация, что Король заботится о своих подданных. Монархия здесь конституционная, но выборная законодательная власть попросту не может надавить на власть исполнительную. Недаром же столько лет упорно проталкивались в государственную систему Неолона разные условности. Всё верно, бюрократические барьеры, что так старательно выстраивались Королевским Двором, привели к тому, что реальной силы у выборной палаты просто не было. Закон они могли принять, да. Но кто сказал, что он будет буква в букву и немедленно исполняться? А вот Королевский Указ есть Королевский Указ, и на то, кстати, тоже есть свой закон.

Ни у Мислеги, ни, разумеется, у её работодателей иллюзий на этот счёт не было. Плевать старику Аунгриду на своих подданных, до тех пор, пока не бушуют, и всё идёт гладко. Работают себе, платят налоги, что им ещё нужно? Какие-то тропинки наверх, в ряды потомственной аристократии? Так пожалуйста, для того и придуманы браки. Докажите, что, несмотря на безродность, вы равны семьям, веками служившими Короне. Пусть одна из таких семей воспримет вас, как равного.

Вот и результат — деньги, деньги и ещё раз деньги. Благородные фамилии сохранились, да, вот только не все смогли сберечь финансовое положение. Фамилия взамен на капиталы. А уж как образовался этот капитал — дело десятое, если вообще кому-то есть до этого хоть малейшее дело. Реставрация Музея — это не просто деньги, это прорва денег. В чьём кармане они осели — Мислеги не знала, да и знать не хотела, но.… Зато ей было прекрасно известно, что послужило поводом для реставрации. Да, массовые беспорядки, что случились не так давно на мероприятиях в памятный день, дату официального окончания Континентальной. И, по странному стечению обстоятельств, возникли они как раз возле экспонатов времён войны, выставленных на центральной площади. Королевский Двор пришёл именно к тому выводу, что и требовалось — дабы подданные возле экспонатов не бесились, надо, чтоб никого уже танк сорокалетней давности не удивлял. А где можно посмотреть на танк в любое время года в столице? Правильно, в Музее, в который люди ходить почти перестали. Вот Его Величество и засуетилось.

Это была уже не первая командировка для Мислеги, да и работа, в принципе, вполне привычная — люди и так были взбудоражены, ещё бы, война-то проиграна, с позором возвращены селлестийцам королевские города на границе. Толпой, объединённой нужным настроением и общей идеей, очень легко управлять. Нужно только делать это очень, очень осторожно, по всем правилам. То есть подходить к делу нужно, как любил выражаться Наставник, Рему Чинтери, «толково». И Чёрная, отправляясь на работу, готовилась, как следует. Повторила весь материал по управлению толпой, что у неё был. Перелистала и перечитала все статьи о массовых беспорядках, что смогла найти в архивах серверов Глобальной Информационной Сети. По подборкам фотографий препарировала события: с чего беспорядки начались, как разгорелись, во что вылились.

И только потом, уже работая, она заметила, что ей кто-то незаметно, из тени, исподволь помогает. Не то, чтобы это зацепило профессиональные чувства, нет — но не выяснить, кто и почему действует рядом и заодно с ней, она не могла.

И нашла его, Мирралда.

Тот поначалу отнекивался. Если точнее, то лгал — в Неолонском даже слова «ложь» уже не осталось, не говоря уже о производных от него. Были иносказания: «не то, что есть на самом деле» — кстати, в селлестийском аналогично — или, например, «кривая правда».

— Не ври, — припёрла Ниан тогда Мирралда к стенке словом из Международного, — Плохо получается. А раз плохо, то — может недобро закончиться.

И тот признался. Да, прислали помогать. Почему — не знает, видимо, задание такое важное. И, в качестве извинений, предложил познакомить с городом и накормить лучшим обедом, что тут можно найти. С этого всё и началось, а «не ври» с первого же дня стало правилом для них обоих по отношению друг к другу. Им, специалистам по манипулированию людьми, было не привыкать ко лжи. Но не промеж собой же! Кроме того, лгал Мирралд из рук вон плохо, он делал это слишком, чересчур правдоподобно, так, что хотелось верить — и именно на этом Мислеги его всё время ловила. Если ей хочется верить — значит, врёт, архаков сын!

К первому правилу быстро добавилось второе — «не трогай». Любая инициатива к тому, чтобы перейти к более тесному общению, исходить должна была от Ниан. Она первой брала его за руку, давала понять, что желает быть обнятой, поцелованной, или и то, и другое сразу. Это правило возникло после третьей их совместной ночи, когда Мирралд, играя, схватил её и повалил на кровать. Но вместо смеха или ласки получил испепеляющий взгляд.

— Ещё раз так сделаешь — убью, — честно предупредила Мислеги, и тот что-то такое увидел в её глазах, заставившее в слова любимой сразу же поверить.

Потом она, конечно, всё рассказала. Про то, как первый раз в своей жизни убила человека. Нет, конечно, и несчастные случаи с летальным исходом она уже подстраивала, и даже, однажды, скормила свою жертву вызванной из мира тонкой энергетики сущности. Но так, чтобы глядя в глаза… Оружие у неё было при себе — эту привычку в неё вложил Наставник, Чинтери. Умение обращаться тоже было, но не пригодилось пока ни разу. И вот случилось так, что, когда Мислеги вздумалось в очередной раз почувствовать себя желанной — выбрав для этого соответствующего парня в ночном заведении — дело не кончилось обычным «я тебе напишу». Обманутый в своих ожиданиях и потому оскорблённый, молодой человек попробовал взять Ниан силой. И, пока он возился с её одеждой, та дотянулась до своего лежавшего на полу плаща.

Так она перешагнула за ту черту, по одну сторону которой — когда выполнение заказа происходит словно понарошку, а по другую — осознание себя как именно убийцы. Да, та первая жертва приходила даже иногда во снах, смотрела на неё глазами, полными ужаса, хваталась руками за клинок, торчащий из груди — и Мислеги поначалу очень пугалась, что ничего, совсем ничего, абсолютно ничего по этому поводу не чувствует. Только какой-то страх перед той животной похотью, что увидела тогда в глазах существа, которое какие-то мгновения назад было человеком. Ощущения в ту ночь были, вспоминала Ниан сейчас, словно убила она и не человека вовсе, а агрессивное, напавшее на неё животное.

Но ту тонкую грань, что легла между знанием, как обращаться с оружием, и готовностью его применить без колебаний, при необходимости, она перешагнула именно тогда. И страх пришёл именно по той причине, что сейчас её могут найти рядом с мёртвым телом.

Мислеги испугалась не содеянного, а расплаты за него. Помнила, как прибежала, всполошённая, тогда к Чинтери, а тот только и сказал:

— Жаль, не хотел так рано отсюда уезжать.

Это сейчас Мислеги понимала — и, к слову, Мирралд тоже в этом помог, подтолкнул её рассуждения в нужном направлении: тогда требовалось, чтоб она пережила всё это сама.

С того разговора любимый больше никогда не дотрагивался до неё первым. После того рассказа она и получила подарок — вот этот простой блокнот в переплёте коричневой кожи. И, как позже выяснилось, в её подарке по утрам иногда прибавлялось нового: просыпаясь утром, она порой находила блокнотик не там, где оставляла его вечером, а на подушке. И тогда оказывалось, что в нём прибавилось строчек.

Стихи до этого, она, конечно, читала. Чинтери настаивал: в стихах, говорил он, люди проявляют истинных себя. И всегда, всегда Мислеги и её Наставник обсуждали биографию классика. Что заставляло его писать. Какие эмоции, переживания были «слиты» в стих, откуда автор брал образы. Важно было уметь видеть то, что осталось за строчками. Так она училась понимать неявные мотивы людей. Стихи и были для неё не более, чем предметом для изучения.

Но, встретив Мирралда, Ниан полюбила и поэзию, словно открыв её заново, увидев в ней всё, чего не видела раньше. Не личность автора, что стоит за образами, рифмами и размерностью ударений, а — сами образы, сами рифмы, саму размерность.

«Глупо, подруга?» — спросила она у себя, и призналась: да, глупо. Чинтери был бы ей очень недоволен. Но — несмотря на то, что это очень «бестолково» — как же приятно!

Раздумывая над всем этим, она пролистывала в коммуникаторе фотографии Музея после реставрации, сделанные камерой гражданского беспилотника. Одна получилась особо удачно — посреди экспозиции парадный вход, а на нижнем переднем крае расположились крыши домов.

«Хорошая позиция для снайпера», — почему-то подумалось Ниан.

Открылась дверь в кафе, Мислеги подняла взгляд, и сразу же стало уже ни до коммуникатора, ни до фотографий — на пороге стоял Мирралд. Улыбающийся, довольный, зелёные глаза смеются, отпущенные до подбородка светлые волосы, как всегда, растрёпаны, и блестят от брызг тех капель, что сегодня срываются с крыш с самого рассвета. Подтянутый, худой, строгая одежда только подчёркивает такое телосложение. Правильные черты лица, вечная складка от улыбки до самых крыльев носа. Навстречу этому лицу она встаёт, едва не роняя стул, тянет руки — любимый подбегает, обнимает, подхватывает и даже кружит по залу.

Ниан, смеясь, бросает взгляд на женщину из обслуги кафе, и, убедившись, что та всё видит, вскидывает вопросительно бровь, мол: «видела?»

Недовольная мина обслуги, которая принесла горячий мисми для Мирралда спустя несколько кинсов, когда восторг от встречи улёгся, стала приятным штрихом для этого, без сомнения, распрекрасного утра.

— Вы не могли бы включить канал новостей? — попросил он, поймав лукавые искорки в глазах любимой, понявшей его игру. По виду Чёрный походил на какого-нибудь финансиста, и, кажется, решил поддерживать эту роль дальше. На столик легла газета, извлечённая из внутреннего кармана, чтоб не промочить — ну, конечно же, издание для коммерсантов. Строгая верхняя одежда, которую бы Дементьев, не раздумывая, назвал бы «полупальто», отправилась, сложенная, на колени — всё по местной традиции, почему-то отрицающей вешалки у входа. На Мирралде оказался деловой костюм — знал ведь, архаков сын, что Ниан любит, когда он строго одет.

Монитор на стене включился, даже звук был прибавлен — и, если бы обслуга была чуть внимательнее, обратила бы внимание, что девушка с чёрными волосами даже и не смотрит на изображение, а любуется парнем напротив.

Потому на ней и красный свитер, и синие штаны — сочетание этих двух цветов любил как раз Мирралд. Они готовились к встрече: назойливые новости погромче, эта игра в финансиста и его девушку — журналиста. Всё для отвода глаз.

Разговаривали вполголоса. Дежурные вопросы: как добралась, как всё прошло, но Мислеги заметила — что-то не так, слишком уж любимый избегает темы о том, чем он сам всё это время занимался. И она не выдержала:

— Ты ходил к Посреднику, — сказала Ниан, вложив свою ладонь в его, и это было утверждение, не вопрос.

— С нашим образом жизни у нас денег осталось на неделю, — улыбался Мирралд, — А тебе за оплатой работы нужно вернуться в Селлестию. Ты же знаешь, международные переводы просматривают тщательнее.

— И что он сказал по поводу нас?

— Я не говор…

— Не ври, — перебила она, не переставая улыбаться. Эта улыбка — для посматривающей на них обслуги, разумеется. Но взгляд изменился, — Что он сказал?

— Что вдвоём мы будем работать только тогда, когда будет заказ на двоих, Ниа, — Мирралд тоже улыбался, но глаза, глаза…

— Тогда мне придётся опять уехать. Я не хочу, но деньги.

— К Архаку деньги, Ниа, мы вполне сможем работать и тут.

— Или в Селлестии, — возразила она.

— Потому, что там твой Посредник? Ну, сама подумай. У меня тут дом, более-менее налаженная жизнь. Машина вон неплохая. А в Селлестии… Ну, что я там делать буду?

— А здесь мы что делаем? Не переживай, я вернусь. Ты веришь?

— Конечно, Ниа, конечно, — поспешил заверить он, — Мы ведь теперь навсегда вместе. Попробуй не вернись — приеду за тобой сам.

Её глаза потеплели.

— Не обязательно уезжать сейчас, — продолжил он, отхлебнув из чашки, — У меня есть заказ, Ниа. Срочный, начинаю завтра. Останься ещё на пару недель.

— Мы много тратим, — продолжила она о своём, — Всё потому, что я не готовлю ничего. Совсем обленилась.

— Я тебя люблю не за твою стряпню, — засмеялся он.

— Но я хорошо готовлю.

— Я знаю. Я, кстати, тоже неплохо, если тебе надоест. Останься. Съездишь потом. К тому же, я буду рад твоей помощи завтра.

Ну как ему отказать?

— Хорошо. Но потом съезжу и вернусь, — согласилась она и вскинула бровь, — Что за заказ, кстати, м?

— Главное, оплата сразу. Приезжает тут делец один — из Селлестии, между прочим. Встреча у него. Охрану привозит с собой, а я селлестийский не учил, сама знаешь. Зовут Присано, слышала о таком?

— Что-то припоминаю, — Мислеги задумалась, но внешне это никак не отразилось. Даже если бы их фиксировала видеосъёмка, на записи осталась бы только парочка воркующих влюблённых, — Да, помню. Подрывник.

«Подрывниками» на жаргоне финансистов звали дельцов, пускающих чужой бизнес ко дну. Заключали с виду выгодные, жизненно важные сделки, а потом, когда вторая сторона уже втянулась, срывали их в последний момент. Покупали развивающиеся предприятия, чтобы пустить их ко дну и продать потом по частям дороже. Всё в интересах партнёров, которые таким способом устраняли конкурентов. Вложения для таких операций требовались немалые, да. Но эффект был почти всегда. Собственно, в Селлестии у подрывников работы последнее время прибавилось — предприятия восточного соседа грозили вот-вот обрушить цены для продукции из Неолона. При глобалистах у власти никаких проблем не возникало, но пришли консерваторы, и селлестийцы покусились на самое больное — автопром Королевства.

Присано и подобные ему сами, конечно, старались никаких сделок не заключать. Они были мозговым центром таких операций, источником сведений о том, как больнее ударить. Это они выбирали представителя своих интересов в управляющем аппарате предприятия будущей жертвы. Это они искали, кого из директоров можно подкупить, чтоб он принял нужное, ошибочное решение. Смотрели, какая сделка больнее всего ударит по выбранной цели и устранит опасность конкуренции. Для этого даже не обязательно было добиваться полной ликвидации бизнеса жертвы — просто на время выключить её с экспансии на рынки и направить в решение собственных возникших проблем.

Законов, запрещающих подобную деятельность, попросту не существовало.

Поэтому кто-то решил нейтрализовать Присано другим способом. И если бы Чёрную спросили, жаль ли ей будет «подрывника» — ну, вдруг, хотя бы чуточку — она бы однозначно ответила «нет». Его бизнес — это чьи-то увольнения, чьи-то сломанные судьбы, чей-то труд, пущенный на слом, в конце концов. За долгое время работы сначала совместно с Чинтери, а теперь уже и самостоятельно, Мислеги привыкла к тому, что ни в чём не виноватых людей не заказывают никогда. Хотя нет, было однажды — когда свидетелю по одному очень важному делу нужно было устроить несчастный случай. Но, опять же, справедливость тут искать — дело то ещё. Не впутывался бы в грязные дела, глядишь, жил бы и радовался.

— Моя винтовка в Селлестии у Посредника осталась, — сказала Ниан, — Не ехать же во всеоружии было?

— Я могу достать тебе «Жедди». Подойдёт?

— Лучше СКР селлестийскую, я к ней больше привыкла. Что за «Жедди»?

— О, тебе понравится. Патрон дозвуковой, хлопка при пересечении звукового барьера нет. Щелевые стабилизаторы хвостовой части — летит медленно, но донельзя точно. Плюс на селлестийских образцах оптика несъёмная, только линзы сменные. А здесь можешь выбрать прицел по вкусу. Я возьму несколько на выбор. Да и компактная она, отдача очень мягкая, для девушки подойдёт больше гораздо.

Мирралд был старше на пять лет, почти столько же раньше и начал работать — немудрено, что целый арсенал уже у своего Посредника хранил.

— Надо посмотреть, — сказала Мислеги.

— Будет тебе подарком. Сейчас съездим, заберём винтовку — и есть у меня тут один знакомый оружейник. Аристократия-то пострелять любит, так что мастер, что называется, практикующий. Давно к нему обращаюсь, тот догадывается, кто я есть. Потому и вопросов лишних не задаёт — чревато. Подгоним оружие именно под тебя.

— Дорого? — забеспокоилась Ниан.

— Он мне в рассрочку доверяет.

— А если заказ не выполним?

— Вдвоём? Не выполним? Да брось.

Заказ, действительно, выглядел вполне себе рядовым. Пуля с крыши, яд в бокал, выстрел в узком переулке от человека, который через мгновение сменит личину — способов много, и наиболее удобный, как правило, подсказывал сам Посредник. К тому же, никто не требовал сделать всё немедленно. На выполнение обычно выделялось время, чтобы сделать всё без риска.

Планов на сегодня всё равно не было. Расплатились, вышли на набережную, обогнули дом, направились на проезжую улицу, сели в машину — и вот уже едут по делам. Мислеги, уютно расположившись на заднем сиденье, любовалась видом в окне, чувствуя, что стало легче: прощаться сегодня не придётся. Она уже представляла, как вместо ночи вместе, проведённой дома у Мирралда, придётся опять, как вчера, возвращаться в гостиницу, пока любимый мотается на встречу с Посредником, до которого ехать туда и обратно шесть лейсов за город. И, как назло, встречи тот обычно назначал на вечер.

Достав коммуникатор, Ниан вызвала программу редактора текстов и села править статью, написанную ночью.

Мирралд то и дело поглядывал на неё в зеркало заднего вида, словно проверяя, беспокоясь. Встречаясь с ним глазами, она улыбалась его отражению — для Ниан было хорошо хотя бы просто от того, что он рядом. Самый родной человек на свете, такой же Чёрный, как и она, единственный в целом мире, с которым можно говорить о чём угодно, зная, что тот поймёт. Им нравилась одна и та же музыка, а восхищение у них вызывали одни и те же вещи.

Выезжая за город — сейчас, когда дороги разгружены от утренней суеты, добирались гораздо быстрее — в окне мелькнули и пропали безликие четырёхэтажные многоквартирные застройки окраин. Болтали о каких-то пустяках, даже тема насаженных вдоль дороги плодовых деревьев энело и кашра казалась важной и интересной. Конечно, росли они тут исключительно для красоты, никто в здравом уме не стал бы собирать с урожай с дикой породы. Для этого вокруг города хватало особняков с садами, усадеб, загородных резиденций, некогда принадлежавших вельможам Двора.

Машина проезжала мимо них — удалённых друг от друга строений, широких поместий, прячущихся за оголёнными, готовыми вот-вот проснуться от зимней спячки деревьев. И тогда — распустятся вслед за листьями на ветках цветы, и дома исчезнут за зелёным покрывалом, укроются запахами цветущих энело и кашры.

Ниан закончила со статьёй, убедившись, что ошибки стилистики, грамматики и синтаксиса полностью убраны, и принялась смотреть в окно.

Синий «Сирос» Мирралда, хоть ничем внешне и не выделялся, а бегал довольно резво. Миновали полосу усадеб, изрезанную боковыми дорогами, выскочили на простор, помчались дальше. Показались узкие полоски насаждений, делящих бескрайнюю снежную равнину на правильные прямоугольники — это поля, а полоски деревьев защищают от эрозии, встают естественным барьером на пути сорняков.

— Ниа, — отвлёк её от задумчивого созерцания пейзажа за окном Мирралд, — Что ты слышала о Четвёртой Стороне?

— Только то, что рассказывал Наставник, — ответила она, — Что, когда Договор Международного Права подписывали, присутствовало на первом подписании четыре стороны. Светские власти стран континента, Посвящённые, Ордена Церкви и четвёртые.

— А тебе известно, кто были эти четвёртые?

— Нет, да я и не интересовалась. С чего бы, м?

— А ведь это важно, Ниа. Смотри. Полыхает война, на стороне восставших выступают Падшие, не проявляя себя в открытую. Орден Чистых, занятый в боевых действиях, попросту не справляется ещё и с тем, чтобы бороться с ними. И тогда в дело вступают рыцари Святых Орденов, переламывая ситуацию. И вот — война окончена, подписывается мир, утверждается новая система международных отношений. А заодно — регулируются права и обязанности Посвящённых. С одной стороны — главы государств. Со второй — Церковь. С третьей — Орден Чистых. А четвёртые… по всей логике вещей, должны бы были быть Падшими. Но наши договор подписывать отказались, как и четвёртая сторона — зато она его одобрила. И теперь представь, кем она должна была быть представлена. Сила, равная армиям, или способная воздействовать на сердца и души людей не хуже, чем Церковь. Кто это мог быть, Ниа?

— Высшие Спириты, м?

— Ты общалась с ними?

— Один раз, — припомнила она, — мы с Наставником хотели поговорить с одним умершим, но, когда вышли в Поле, нас там встретил Высший Спирит и настойчиво попросил больше тень того человека не беспокоить.

— Я думаю, что высшие Спириты — нечто вроде древних богов, которым люди молились раньше, до явления Мессии с его учением о Творце. Есть одна книга — называется «Тайное Знание», автор некий Инвар Телли. Там, в конце, утверждается, что это, судя по всему, очень, очень сильные Посвящённые, нашедшие путь к некоему бессмертию в Поле. Ведь смотри — существа мира тонкой энергетики почти не могут ей управлять. Она составляет их суть, они ей питаются, за счёт неё живут — но именно управлять не могут. Выходит, если Высшие Спириты и правда и есть та четвёртая сторона, и они в прошлом из Чёрных — тогда непонятно, почему они позволили принять Договор, который так бы нас ограничивал.

— Теперь всё равно ничего не изменить, — ответила Мислеги, — Мы охотимся на людей или сущностей Поля, Чистые охотятся на нас. Чтобы переписать Договор, нужна, как минимум, новая Континентальная.

— В том и дело, Ниа, — Мирралд как-то особо пристально взглянул на неё в зеркало, — Я давно этим вопросом задался — кто они такие, эта четвёртая сторона? Может, если их отыскать — они покажут дорогу к тому, чтобы стать такими же? Может, они в силах — или вправе — изменить этот треклятый Договор?

— Давай разыщем одного из Высших Спиритов и спросим, м?

— Уже, Ниа. Уже разыскал и уже спросил. Он дал мне направление для поисков, хотел того или нет. Помимо прочего, он сказал: «когда-то я был таким же, как ты». Понимаешь?

— Хочешь бессмертия в Поле?

Мирралд ещё раз посмотрел на Мислеги — в этот раз даже обернулся — и, убедившись, что любимая не шутит, ответил:

— Не знаю. Нет, вряд ли. Просто когда думаю об этом — это не даёт мне покоя, понимаешь? Нас с тобой подобрали, увидев в нас талант к восприятию Чёрной области энергетики. Показали мир, о существовании которого мы и не подозревали. И — оставили жить с этим. Я очень много раскопал, Ниа. Ты знаешь, что большинство Посредников сами имеют бизнес, и часть заказов, что мы выполняем, это из области их интересов? — Мирралд как-то особо акцентировал слово «их», не сделал на нём ударение, а презрительно протянул, — И мы рискуем просто в интересах банальных денег? Неужели тебе никогда не хотелось большего? Неужели тебе не казалось, что мы знаем далеко не всё, только то, что нужно, чтобы выполнять работу в чьих-то интересах?

— Меня всё устраивает… А сейчас, с тобой, мне вообще больше ничего не нужно.

Он улыбнулся.

— Я всё думал, сто́ит ли тебя в это втягивать, или потом, когда что-то найду сам, с тобой поделиться. Но, по-моему, вместе у нас больше шансов. Что думаешь?

— Давай пока не будем загадывать, — ответила Мислеги, — И до моего отъезда пока не будем ничего менять, хорошо? Выполним заказ, получим деньги, проведём ещё пару недель вместе. Мне этого достаточно.

— Мне тоже, — признался Мирралд, — Но я беспокоюсь за будущее. За наше будущее.

Вместо ответа Мислеги подалась вперёд и приобняла его, насколько позволяло кресло.

— Всё. Будет. Хорошо, — прошептала она ему на ухо и чмокнула в щёку.

— Да, насчёт денег… За прошлый заказ я взял плату не деньгами. Поэтому их и не хватает сейчас, — признался Чёрный, — Посредник кое-что для меня достал вместо обычных чисел на кошельке. Там, сзади, книга должна быть.

На полке, что образовывалась в пространстве между внутренней крышкой багажника и задним стеклом, действительно лежала старая уже, судя по износившемуся корешку твёрдого переплёта, книга. Ни названия, ничего. Мислеги открыла, принялась листать — как оказалось, речь шла о культе Иали, но в книге было другое имя. Когда-то ей поклонялись, как богине Ночи. Считалось, что тем, кому она благоволит, может быть дан ответ на любой вопрос.

Мислеги улыбнулась. Конечно, куда там, «любой». Иначе не осталось бы уже научных загадок, нечего было бы открывать или исследовать. Всемогущества абсолютного даже в чём-то просто не существует. Есть всемогущество кажущееся, относительное. Скорее всего, имелся ввиду «любой вопрос из….» — области, категории, ряда возможных.

Уже когда они добрались до небольшого городка — или даже, если вернее, посёлка — в окрестностях столицы, и Мирралд сбавил ход, боясь проскочить нужный поворот, Ниан стала догадываться, в чём дело.

— Ты решил спросить Иали о четвёртой стороне? Вообще, все эти рассказы о божествах похожи на миф. Не кажется тебе, м?

— Ниа, если начать рассказывать обычному человеку, что ты общалась с Высшими Спиритами — он тоже сочтёт это за миф, — улыбнулся Чёрный, — Приехали.

Свернув на узкую боковую дорогу, машина, проехав пару сотен тсэров, остановилась у широкого дома с крыльцом, отгороженного частоколом аккуратно подстриженных кустарников. Выложенная диким камнем дорожка вела к парадному входу. Ни забора, ни ворот — похоже, обитатель дома никого и ничего не боялся, а непрошеных гостей тут не бывало и вовсе. Окна первого этажа занавешены, на втором в окне мелькнула и пропала фигура.

— Подожди меня, — сказал Мирралд и вышел из машины.

В ожидании Мислеги достала коммуникатор и запросила пеленгацию по источникам сигнала. Устройство в её руках призадумалось, потом отыскало сначала две ближайших радиовышки, передающих сигнал Глобальной Информационной Сети, потом — третью, и, сверив их координаты с базой данных, методом триангуляции выдало своё местоположение. Парой тарнов позже высветилось название населённого пункта, карта дорог и адрес. Его Мислеги сохранила во внутренней памяти устройства. Вдруг пригодится?

Пока она проделывала всё это, Мирралд исчез внутри дома, а когда появился с небольшим кейсом в руках и направился к машине, Ниан коммуникатор уже отключила и убрала в карман плаща. Маленький секрет от любимого.

Тот плюхнулся на сиденье, закрыл двери, пожаловался на то, что поднимается холодный ветер и передал кейс ей, на заднее сиденье. Когда уже ехали обратно, Ниан не удержалась, открыла крышку очередного подарка и стала любоваться на аккуратно уложенную в тканевые гнёзда разобранную «Жедди».

— Автоматическая? — спросила она, обратив внимание на переводчик режима огня.

— Полуавтомат, стреляет отсечкой по три патрона. На случай, если цель движущаяся. На полторы сотни тарнов все три выстрела укладывает в одну точку.

— Сколько патронов?

— Шестнадцать в магазине.

— А дальность?

— Двести пятьдесят, но последние полсотни уже на излёте. Там есть оптика, чтобы брать упреждение и возвышение. Собирается легко.

В кейсе над винтовкой и вправду лежало четыре прицела на выбор в тканевых гнёздах в верхней части. Внизу аккуратно расположились четыре магазина и — шестью рядами по шестнадцать штук — девяносто шесть патронов оголовками кверху.

Мислеги достала оружие, собрала его — действительно, винтовка компактная, лёгкая. Хоть под плащом носи, пола его скроет целиком. Да и кейс, несмотря на обилие «начинки», вполне переносим по весу для девушки.

— Нравится? — спросил Мирралд.

Ещё бы!

— Откуда достал такую прелесть? — поинтересовалась Мислеги, с заднего сиденья прицеливаясь вперёд. Но, почему-то, целика и мушки предусмотрено не было, потому пришлось вернуться к выбору прицелов. Четыре штуки, разной кратности приближения — в полтора, в четыре, в шесть и восемь раз.

— Из Сименелии, — Мирралд, то и дело поглядывавший на неё в зеркало, улыбался, видя, что любимой оружие пришлось по душе, — Достать трудно было, а самое обидное, что, как достал, так и не пользовался особо. А вот видишь — пригодилась. Линзы ночного видения в кармашке верхней крышки.

Достав их, Мислеги ухмыльнулась — полный комплект, все необходимые кратности. Скручиваешь обычную переднюю линзу с прицела, на то же место наворачиваешь ночную, пропускающую только тепловую часть спектра. Потом меняешь заднюю тем же способом на преобразующую инфракрасное излучение в видимый свет — готово.

Заметила рядом другой кармашек — там, как выяснилось, лежал целеуказатель для ночного режима, фонарь инфракрасного света с регулируемым рассеиванием луча. Можно «подсвечивать» местность при необходимости. Удобно.

Прицелы она перебрала, открыв окно и через оптику посмотрев из машины на пейзаж вокруг. Сетка прицела включала насечки для определения дальности по ширине видимого силуэта человека и даже специальную шкалу для учёта ветрового сноса пониже основной разметки.

Оружие было дорогим, очень дорогим, Мислеги сама себе не в состоянии была такое позволить. И вряд ли в ближайшее время смогла бы.

— Послушай, ты уверен? — спросила она, — Это же…

— Уверен, конечно, — улыбнулся он, глядя, как Ниан разбирает оружие и складывает части обратно в кейс, — Выстрел с крыши — это не моё.

Мирралд предпочитал совсем другой стиль работы, знала Мислеги.

— Какой план? — спросила она.

— Включай коммуникатор, скину тебе фотографии объекта, — ответил он, — Мы только знаем время прибытия рейса, и что встреча у него в гостинице «Старый Город». На первом этаже там, разумеется, есть ресторан, в котором окон нет. То есть либо на выходе из машины — но охрана, скорее всего, просто не даст тебе удобного случая выстрелить, будет мельтешить всё время на линии огня. Бронебойное действие у винтовки никакое, стекло машины ещё пробьёт, а вот кузов уже вряд ли. Да и сидеть он будет, скорее всего, по центру, а по бокам опять же, охрана… Своей машины у него здесь нет, значит, будет арендовать в порту. Так что и к машине заранее не подобраться — выбрать-то он может любую.

— Притворишься официантом ресторана?

— Тоже не лучший вариант, зал, скорее всего, разделён на зоны между обслугой, и мы не знаем, какой он выберет.

— Давай я всё по-своему сделаю, — предложила Ниан.

— Ни за что. Больше я тебе так работать не позволю.

Так вот почему такой щедрый подарок, догадалась Мислеги. Чтобы сменила стиль работы. Ну конечно, любимого передёрнуло, когда она призналась, что тот способ, которым убила того парня, своего первого, она взяла на вооружение. Правда, клинок и лужа крови сменились на отравленные иглы — яды она хорошо умела готовить сама. Дело было за малым: узнать, в каком месте будет проводить время жертва, оказаться рядом, обратить на себя внимание, начать флиртовать, оказаться наедине… И всё. Доза ларинола, попавшего в кровь, парализовала мгновенно. Две дозы останавливали сердце. Из следов — только маленькие аккуратные капельки на месте укола. Ну а как усыпить осторожность, чтобы жертва не учуяла подвоха, было как раз той частью, что каждый Чёрный изучал на этапе основ.

Но Мирралду, конечно, не по себе от этого. Можно только догадываться, что он представлял о том происходящем, случающемся, когда наступало это «наедине». Мысль, что кто-то дотрагивается до его любимой, была нестерпимой.

Он действовал иначе. Почти виртуоз. Однажды вбежал прямо в ночное заведение для молодёжи из числа богатых наследников, где наслаждалась жизнью жертва, и устроил переполох:

— Господин, молодой господин! Жёлтая спортивная машина на стоянке — ваша?

— Дда… — пролепетал несмышлёный отпрыск.

— Её пытаются угнать! За мной, мы их остановим! — и побежал, показывая дорогу. Следом за ним — телохранитель, а последним, конечно, ничего не подозревающая жертва. У самого выхода, на крыльце, Мирралд «споткнулся», «упал», оказался за спиной и, когда наследничек со своим охранником отбежали от входа тсэров на десять…

Два хлопка бесшумного пистолета — сначала охраннику в лопатку, чтоб ничего не смог сделать, а потом в спину объекта, уже пониже, в сердце.

— Помогите! В нас стреляли!!! — верещал Чёрный на всю улицу, лёжа на земле и спрятав оружие, — Нас хотят убить!

Суматоха, выбегает охрана заведения, дежурившая в зале, у самого коридора, ведущего к выходу. Убедившись, что безопасно, кидается на помощь какая-то пара прохожих на ночной безлюдной улице.

— Там, за тем углом!!! — кричал Мирралд, показывая на угол стены, что справа от выхода.

Пока вызвали врача, пока приехала Стража Порядка…

— А где третий? — спросил старший правоохранитель из примчавшейся дежурной машины.

След, естественно, к тому времени уже простыл. Верхнюю одежду « единственного свидетеля» на следующий день нашли в мусорном контейнере неподалёку.

Но с Присано подобное не сработало бы.

На обратной дороге прекратилось действие выпитого с утра аганжи, сказывался недостаток сна — писала всю ночь напролёт — Мислеги задремала прямо на сиденье.

Мирралд улыбнулся в зеркало спящей девушке и вновь почувствовал какой-то прилив непонятной, всеобъемлющей нежности, что наступал каждый раз, когда доводилось видеть любимую спящей. Размышляя над деталями заказа, старался ехать аккуратнее, чтобы машину не качнуло резко, чтобы ничто не помешало сну той, которую он искал так долго. А точнее — всю жизнь.

Уже потом, выходя из машины, аккуратно, чтобы не разбудить, прикрыл дверцу, когда остановился по дороге на заправке — заменить баллон с газом на свежий и купить чего-нибудь перекусить. Вернулся, завёл мотор — Мислеги только пробормотала что-то во сне. Так и ехал обратно — поглядывая на спящую девушку да прокручивая в голове детали плана на завтра.

Проснулась она, когда уже приехали к оружейнику. Мастер привёл их в подвал своего немаленького дома, использовавшийся, как тир. Пока Ниан привыкала к оружию, стреляя через полуторакратный прицел по концентрическим мишеням, суетился вокруг, снимая измерительной лентой какие-то длины с Мислеги. Потом, когда она отстреливала второй магазин, долго девушку разглядывал, настолько пристально, что даже не моргал.

— Что, хороша́ я, правда, м? — вскинула бровь Ниан, не выдержав этого взгляда.

— Хороши, молодая госпожа, — улыбнулся оружейник, — И ещё у вас сильная левая рука. Сильнее, чем обычно у девушек. Можно вашу ладонь?

Мислеги протянула руку, ничего не понимая, но Мирралд сделал утвердительный жест — мол, всё в порядке.

Оружейник осмотрел её кисть, потом достал из ящичка мягкую массу, похожую на ту, что используют отделочники на стройках, и попросил Ниан сжать её в руке так, чтобы отпечатались пальцы в той позиции, в которой они сжимают цевьё оружия. Получившийся слепок был оставлен на столике — твердеть, и мастер выдал заключение:

— Мизинчик у вас короче обычного, а левую руку, видимо, тренируете чем-то. Вы левой держите винтовку, словно рукоять пистолета, потому вам и неудобно, и прицел у вас «плавает». Это от того, что рука как бы ждёт «тяжести» оружия, а его нет — центр массы сильно сдвинут назад. Я сделаю вам на цевьё проточки под пальцы — это чтобы мизинец держал наравне со всей ладонью, и добавлю туда же металлические вставки. Заодно переделаем приклад — он сплошной, а мы оставим только рамочку. Это сместит центр тяжести вперёд, вам будет гораздо удобнее. Посмотрите — большая часть ваших выстрелов легла в верхний сектор мишени как раз поэтому…

— Когда будет готово? — перебил Мирралд.

— Надеюсь, благодаря этой винтовке никто из моих знакомых с жизнью не расстанется. Завтра заберёте, если, конечно, на вечер у вас планов нет, — ответил ему оружейник, и, хитро улыбнувшись, стрельнул глазами в Ниан, словно намекая — если бы у него была такая девушка, у него вечер был бы занят ну просто непременно.

— Хорошо, завтра с утра. По оплате — назовёте цену и сроки.

— О, ради такой красавицы вам и скидка, и рассрочка. Цена — по работе, скажем так, тысяч восемь международных кредитов.

— По рукам, — согласился Мирралд, пожимая плечо порядком пожившему на свете мастеру, — И последнее. Вы эту девушку никогда не видели.

— Понимаю, понимаю. Даже если спросят — я буду уклоняться от ответа. Если, — с нажимом на «если», — Кто-нибудь вообще будет спрашивать.

Широты, на которых был расположен Ангерер, были высокими — выходя уже от оружейника, где потратили, как оказалось, целый лейс, Мислеги с удивлением заметила, что на улице уже темнеет.

— День прошёл, а я и не заметила, — улыбнулась она по дороге к машине.

— Долго добирались, — пояснил Мирралд, — Пока к Посреднику, а от него сюда — противоположный конец города. На сегодня мы свободны, времени двадцать лейсов уже почти.

«Я же в девять только проснулась, перед самой посадкой», — подумала про себя Ниан, и отчитала за это себя же: — Я совсем обленилась, Мирр.

— Ниа, у нас куча времени, — рассмеялся он, — Всё равно раньше тридцати спать не ляжем.

— А как же заказ? — уточнила Мислеги.

— Поехали куда-нибудь, обсудим. Поедим чего-нибудь. Я голоден до жути.

— А ещё устал, столько времени за рулём. Не спорь! Знаю я тебя… Едем в магазин, закупаем продукты и домой. Ты — отдыхать, я — делать нам ужин.

Мирралд хотел, было, возразить — но встретился взглядом с Ниан и понял: переубеждать бесполезно, ещё подумает, что ему не нравится, как она готовит. Потому подчинился безропотно, завёл двигатель, сел за руль, направился к дому. Улицы наполнялись машинами, в восемнадцать часов рабочий день уже подходит к концу. Уличное освещение загораться не спешило, но окна в домах вспыхивали светом прямо в то время, когда они проезжали мимо. Город как-то незаметно оказался просто пресыщенным людьми, спешащими с работы по своим делам. Двенадцать лейсов на работу, десять на отдых и десять на сон — изо дня в день, из года в год, в одном и том же ритме — проснуться в семь-восемь, к девяти прийти на рабочее место, четыре лейса труда, один — перерыва. Потом ещё четыре, ещё перерыв на лейс, затем доработать два — и окунуться в эту спешку, эту суету, в эти вечерние хлопоты, чтобы сэкономить время и сделать вечер максимально уютным.

Родители Мирралда думали, что он живёт так же, как и все эти люди за окном машины. Он не говорил отцу с матерью правды, не желая их разочаровывать. Проще было преподнести то, чего они желали: сын — добропорядочный гражданин на уважаемой службе в финансовой структуре, находится в обществе людей своего круга. И не важно, что состояние его семьи было спущено дедом на нелепые проекты, главное — в изменчивом мире его семья сохраняла тот социальный статус, что был получен ещё прапрадедом в качестве награды за верную и доблестную службу Короне. Даже земли, которыми наделили семью Мирралда, ещё остались в собственности и сдавались в аренду и по сей день.

Они с Ниан вдвоём были словно вырваны из этого мира, словно жили в параллельной реальности — с недоумением посматривая на эту пустую ежедневную суету вокруг, рассуждали о вечном — Мислеги читала вслух свою статью. Почему-то только сейчас заговорили об этом. Она умела неплохо излагать мысли в текст, читала выразительно, делая акценты там, где их нельзя было передать словами и буквами — только авторское чтение. Мирралд сообщал те места, которые ему не понравились, не боясь критиковать, Ниан помечала их, как требующие доработки.

Эти люди вокруг, бегущие по своим делам — казалось, ничего другого в их жизни и нет. Двенадцать лейсов на работу, десять на сон, ещё десять — на суету покупок, проездов от дома к работе и обратно, на посиделки в кафе или походы на экранизации. Мирралд, конечно, пытался объяснить Мислеги, что это не совсем так, что в каждом из этих безликих для неё прохожих есть что-то особенное, но та не соглашалась:

— Тогда тиражи книг, музыкальных произведений или картин были бы примерно равны числу взрослых людей на планете.

— Так и есть, Ниа, — смеялся он, — Они примерно равны.

— Это от того, что один покупает десять книг, а девять человек — ни единой, — упрямилась она, — Не нужно им это всё, Мирр. Вернее, нужно, но только единицам. Они как вот эти фонари на улицах — вроде и горят, а все одинаково.

— Вон тот светит чуть ярче.

— Значит, и сгорит раньше других.

— Тут ты права. Писатели, художники, музыканты умирают рано в большинстве своём. Во всяком случае, те, кто посвятил себя искусству целиком. Я иногда думал… Смог бы я жить так, как эти люди за окном?

— И что надумал?

— Ничего. Не знаю… После всего, что таким, как мы, известно об окружающем мире — не уверен…

Зажигалось освещение: натянутые тросы, поддерживаемые над дорогой гусаками от столбов, а на них висят гирлянды закреплённых фонарей, соединённых неразличимым снизу кабелем. Темнело медленно, пошёл мокрый снег, принесённый с юга тем холодным ветром, на который Мирралд пожаловался утром. Зима всё ещё пыталась отстаивать свои права, но природа была неумолима — время быть весне, время быть теплу, а стало быть, тем чарующе-непроницаемым снегопадам, что случались тут в самые холодные месяцы, суждено превратиться вот в эту мерзкую, зябкую, промозглую завесу.

Мирралд и правда устал, а у Мислеги настроение было прекрасным, даже проснулась какая-то активность: ловко сметала с полок нужные продукты, оглядывала витрины уже третьего подряд магазина горящими глазами, вскидывала бровь, присматриваясь к свежести выбранного мяса финари. Любимый ограничился выбором хмельного — своей привычке не изменял, кшадо, только немвальское и только пятилетнее. Взял бутыль побольше, прихватив ещё и банку с соком кашры — Ниан любила разбавленное.

Едва вернулись домой, Мирралд попытался, было, помочь Ниан на кухне, но девушка вытолкала его в гостиную, настояв, чтоб даже не вздумал что-то ещё делать. Тот попытался посмотреть передачи по телевидению, даже попробовал начать читать, но места себе так и не нашёл. Едва услышав с кухни звук точильного камня, не выдержал, пришёл к Мислеги. Вместо ответа на её вопросительно вскинутую бровь уселся в уголке.

— Все ножи в доме — тупые, — сообщила она, — Если завтра не заточишь, достану из плаща свои клинки и буду чистить корго ими.

— Давай сюда, — начал он.

— Поздно, — отрезала Ниан, — Сейчас заточу один, мне хватит. А ты — отдыхай. И, поводив лезвием по точильному камню ещё с кинс, набрала воды в раковину и замочила в ней овощи, а сама занялась разделкой мяса на длинные, тонкие ломтики, отвернувшись к плите.

— А знаешь, — вновь она подняла ту тему, что была начата ещё в машине, — Мы ведь могли бы так жить. Ты бы писал стихи и выступал с ними. А я, наверное, перестала бы брать заказы на людей — только на сущности. Вообще, я давно думаю: существуют же клиники энергетической терапии. Почему бы не открыть свою, в которой можно лечить одержимых, исследовать безумных. Мы бы с этим справились лучше Чистых и уж, тем более, клириков.

— На клинику нужны деньги, Ниа, — возразил Мирралд, — А стихами много не заработаешь. На ту жизнь, что мы привыкли, точно не хватит. А точнее, хватит на жизнь, но уж точно не на клинику. Если её вообще дадут открыть.

— Но такое целительство ведь Договора не нарушает, верно?

— Нарушает. Для этого ты должна получить статус Мастера среди Посвящённых. И всё, как у них — Кодекс, метка на палец. Тебе можно было бы заняться журналистикой — с твоей-то способностью к языкам и тягой к путешествиям. А я бы катался с выступлениями. И виделись бы мы с тобой очень редко.

— Зато — свобода, — вздохнула она, — Не нужно прятаться, скрывать, кто ты есть на самом деле.

— Мы другие, Ниа.

— Потому нас и не принимают? Потому, что мы лучше них?

— В том и дело, что не лучше и не хуже. Просто другие. Посмотри, как горят твои глаза. Необходимость считать деньги от одной зарплаты до другой, необходимость отказывать себе в чём-то, к чему привыкла и чего хочется — просто потому, что расходы нужно планировать. Сейчас ты готовишь, потому что тебе этого хочется. А ты представь, что сходить в ресторан нет возможности. Тебе надоело готовить, но ты всё равно это делаешь. И тогда твои глаза погаснут, любимая. И мои тоже. Чтобы писать стихи, мне нужны яркие впечатления. А их не будет. Ты хочешь такой жизни, Ниа? Ты хочешь такой свободы?

— Я не знаю, — она задумалась, но уже через мгновение снова взялась резать мясо, — Но я точно не хочу той жизни, того одиночества, всего того, что было раньше, без тебя, Мирр.

— И я не хочу, — признался он, — Поэтому и предлагаю тебе остаться у меня. И мы вместе найдём способ, как вырваться из этого круга, где каждый заказ — это риск для жизни, а сама жизнь — риск попасться Чистым.

— Ну не попадаемся же, — возразила она, проверив на плите давление в газовом баллоне, — Газ кончается…

— На пару дней хватит, — Мирралд присмотрелся к показаниям прибора. Несмотря на то, что обещал не вмешиваться, плиту всё-таки разжёг сам и потянулся в ящики по соседству: — В чём готовить будешь?

— Горшок побольше… Нет. Нет. И не этот. Алюминиевый. Да! — удовлетворённая, приняла из его рук искомую посуду и уместила её на огне, ссыпав туда разделанное мясо. Следом тут же упал отрезанный от брикета кусочек растительного жира, легла сверху массивная крышка, и Мислеги вернулась к раковине.

— Вы, селлестийцы, что-нибудь, кроме корго с мясом, едите вообще? — с улыбкой спросил Мирралд.

— Ты неправильно ставишь вопрос, — ответила Ниан, — Надо спрашивать так: «вы, селлестийцы, едите что-нибудь без добавления корго или мяса»?

Чёрный рассмеялся:

— Понял, запомню. Так, а всё ж таки, ответ…?

— Ответ: «нет», — Мислеги тоже засмеялась, — Разве что, чиро на завтраки, но — редко.

— Хорошо, тогда как называется главное блюдо нашего сегодняшнего ужина?

— Тут тебе не ресторан, блюда по названиям выбирать. Мясо финари с корго и другими овощами, тушёное. Такое готовила мама.

— Ты и вправду совсем не скучаешь по ним?

— Убери слово «совсем» и замени на «почти», и получится верное утверждение… Они же мои родители всё-таки. Кто из нас не скучал иногда по детству? А детство — это всегда родители. Правда, узнав, кто я и чем занимаюсь, они меня знать не захотели. Но перед этим начали пытаться переделать.

— Может, ещё раз попробовать объяснить…

— Уже пыталась, не забыл?

— Конечно, нет.

Мирралд встал, отдёрнул занавесь с окна, приоткрыл створку — от горящего газа на кухне становилось жарко. Из-под массивной крышки котелка на плите начинал валить пар, Мислеги спохватилась, бросила в готовящееся блюдо специи. Глянула в окно — вид на соседний дом, что загораживал весь обзор из окна, стал уже привычным.

Ниан занялась овощами, старательно нарезая их тонкой соломкой. Нарезала, посмотрела на получившееся количество, решила, что маловато и принялась начищать ещё.

— Что будем делать завтра? — спросила она.

— Встанем с утра пораньше, пока город спит. Выберем многоквартирный дом на въезде в город со стороны аэропорта, дорога всего одна. Потом съездим к оружейнику, прихватим «Жедди», и расположим тебя на крыше.

— Выход на крышу наверняка заперт.

— У меня уже давно есть масса способов расправиться с замка́ми, и даже спецовка обслуживающей организации имеется, — улыбнулся Мирралд, — А я поеду встречать Присано в аэропорту. Нам нужно точно знать, на какой машине он поедет.

— Хочешь убить его в машине?

— Нет, вряд ли получится, я же говорил… Устрою аварию, уже придумал, как.

— И кто у нас на роль живого тарана?

— Заранее арендую машину в аэропорту, это не проблема. Водитель, конечно, ничего потом помнить не будет. Одолжишь свою аптечку, кстати?

— Таморин в ней кончается. Всего две иглы, — предупредила Ниан, — А у тебя на кухне нет ничего, чтобы всерьёз заняться ядами.

— Мне хватит, — отмахнулся Мирралд, — А ты из Селлестии потом сможешь привезти всё, что тебе нужно. Итак, я устраиваю аварию, начинаю скандалить — Присано не сможет не вылезти, а охрана, понятное дело, будет занята исключительно мной. И тут сработаешь ты. К винтовке ты не привыкла, так что для верности бей очередью.

— А откуда такая уверенность в том, что Присано сам вылезет? Это ж как бедолагу водителя таранящей машины программировать надо…

— Не надо, я буду с ним.

— Не пострадаешь при аварии?

— На въезде в город ограничение скорости, так что вряд ли. Ну, пара синяков в худшем случае.

— Всё равно будь осторожен. Не хочу тебя потом выхаживать.

— Не переживай, Ниа, — засмеялся Мирралд, — Вот когда я, помню, перевернул свою «Ганаро»… С тех пор и не покупаю селлестийские машины. Скажи мне, как одна и та же страна умудряется делать такие классные катера и, при этом, монтировать на продукцию своего автопрома подвески, как у сельской телеги?

Вопрос был риторический, и Мислеги только ответила улыбкой — в технике она разбиралась не очень, зато историю знала хорошо, даже пробовала писать статьи на тему.

— Войны, — пояснила она, — Я даже не вспомню, был ли хоть один мирный век в истории страны. Поэтому лучшие умы и отправлялись делать то, что летает и стреляет, а не машины-холодильники-компьютеры. Выбора не было.

— Возможно, — не стал спорить Мирралд, — Как тебе план?

Мислеги задумалась, ссыпала порезанные овощи в котелок, из которого уже вовсю валил запах, и принялась за салат.

— Слишком просто, поэтому, наверное, и сработает.

— Есть другие варианты?

— Думала уже. Аэропорт — слишком людно, да и охрана не даст позицию выбрать поудобнее. Машину заранее не испортить, мы не знаем, какая. И не подменить водителя. Ресторан отпадает, комната в гостинице — тоже, охрана ведь будет там. Единственное, что мне не нравится — незнакомое оружие, Мирр. Вдруг ошибусь с расстоянием?

— Ширина дороги там тсэров десять-двенадцать, высота домов — четыре этажа. Восемь тсэров плюс крыша. Я постараюсь дать тебе угол обзора поудобнее, получится ну никак не стрельба на излёте. По прямой не промахнёшься. Ну, для верности стреляй в режиме отсечки по три.

— Так и сделаю, — согласилась Мислеги, и, задумавшись о продолжении вечера, предложила: — Выбери посмотреть что-нибудь, м?

— На тему?

— На любую, экранизация на твой вкус.

При всей простоты просьбы, задача была не из лёгких — предстояло найти что-нибудь с озвучкой на международном. Неолонский Мислеги подучивала, но до понимания прямой речи дело ещё не дошло. Поэтому телевизор пришлось подключать к компьютеру и лазать по серверам глобальной сети, чтоб найти что-нибудь подходящее.

В итоге Мирралд остановился на историческом романе о временах упадка Империи и только после этого отправился на кухню.

У Ниан уже почти всё было готово, раскладывала по тарелкам горячее, только салат стоял не заправленным. В четыре руки закончили приготовления, в гостиной расположились прямо на полу у низкого столика, включили фильм, разлили кшадо. Но Мислеги экранизация показалось скучной, когда шкала просмотра показала уже половину, она вернулась к теме, начатой в машине.

— Мирр? — позвала она, когда с ужином было покончено и он снова разлил кшадо по бокалам.

— Да, Ниа?

— Я знаю, но… Может быть, давай попробуем?

— Что? — он посмотрел на неё так, как всегда делал это именно в такие моменты. По-особенному внимательно, словно пытался не упустить ни малейшей эмоции на её лице.

— Жить, как обычные люди, Мирр. Я буду писать статьи. Ты — займёшься стихами. Будем ездить вместе, ты — с выступлениями, я — с тобой, описывать места, где мы бываем. Не буду лениться, как сейчас. Сделаем завтрашний заказ, я вернусь в Селлестию, возьму деньги, заберу всё оттуда, и вернусь к тебе уже навсегда. Будем экономить. Я думала над нашим разговором в машине — если это цена той свободы, чтобы быть с тобой… То я согласна. А ты?

— Ниа, ты ещё спрашиваешь? Я слишком долго тебя искал, чтобы потерять. Тихие домашние дела, иногда поездки, чтобы заработать… Думаю, проживём. Но на первое время деньги всё равно понадобятся.

— Тогда с завтрашнего дня начинаем беречь деньги, — сказала она, — И заниматься домашними делами всерьёз.

— Но ты же останешься, да?

— На две недели — да, — Ниан окончательно решилась, — Хватит, Мирр. Никаких больше убийств за деньги. Нормальная жизнь, как у всех. Откладывать на покупки, рассчитывать расходы. Я съезжу в Селлестию — и мы с тобой начнём новую жизнь. Хотя… Нет, начнём прямо сейчас.

С этими словами она встала, собрала посуду со стола, отнесла её на кухню. Уже собиралась, было, начать её мыть, как словно ощутила взгляд спиной, обернулась.

Мирралд стоял совсем рядом, глядя на неё так, словно ожидал чего-то, и было что-то в его глазах такое, чего никогда она не видела раньше. Нечто вроде… облегчения?

Не говоря ни слова, она обвила его шею руками, потянулась губами к его лицу — и была нежность, и было то самое ощущение, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, и одежда летела на пол прямо тут, на кухне. Ждала посуда в мойке, горел свет — но она уже не стеснялась и не боялась, как в первый раз, Мирралд научил её любить: его, себя, красоту обнажённого тела, холодок тех касаний, когда еле-еле, едва-едва, самыми кончиками пальцев, обжигающий огонь поцелуев.

Она доверялась: этим рукам, что унесли её на диван в гостиной, где только что сидели и ужинали, этим губам, что знали, где приятно, а где — нет, этим глазам, взгляд которых она ловила каждый раз, когда двое сливались в единое целое.

Таким она запомнила этот последний их проведённый вместе вечер.

Такой она вспоминала эту последнюю их ночь.

Наутро, когда, как и было спланировано, после завтрака они отправились делать последний свой заказ, Мислеги, уже расположившись с винтовкой на крыше, не сразу заметила третью машину. И, когда подстроенная Мирралдом авария состоялась, из третьей вышли четверо в серых плащах.

— Согласно Договору Международного Права я, старший агент Неолонской Резидентуры Ниас Нинкоро…

Ниан хорошо запомнила, как Мирралд попытался сопротивляться, но агенты действовали слаженно — телекинет просто не давал ему двинуться, электрокинет направленным электрическим импульсом заставил нервы скрутить мышцы ног судорогой. Остальные двое — определить специальность не удалось вот так, сразу — смотрели, чтоб опасность не подкралась со стороны.

Глядя в оптику, как Присано вышел из машины, Мислеги, не сомневаясь, что всё это подстроил этот подлец, нажала спуск.

Она отчётливо помнила эти три пули в грудь цели заказа.

И крик, раздавшийся прямо в голове:

«Беги, Ниа! Беги!!!».

Агенты отвлеклись на смерть жертвы, и этого времени хватило Мирралду, чтобы выхватить своё оружие и нажать на спуск. Всё это время связь между сознаниями двух Чёрных сохранялась, и Мислеги словно сама пережила тот момент, когда Нинкоро выстрелил в ответ.

Выстрелил — и попал.

Она бежала. Бежала так, как никогда не бегала, и пришла в себя только уже в одиночестве, в квартире Мирралда, зная, что любимый мёртв.

И отчётливо помнила, как выла нечеловеческим голосом в пустоте его квартиры, как сидела на диване, на котором утром даже не успели убрать постель, обняв себя за колени и уткнувшись в них лицом, чувствуя, что жизнь кончилась.

И к вечеру, уже немного придя в себе за бокалом кшадо — того самого, Немвальского, пятилетнего — вспоминала, что это должен был быть последний заказ.

Последний.

Их.

Заказ.

Тогда она и поклялась себе. Что отыщет всех, кто виновен в смерти Мирралда. И отомстит.

Одно имя она уже знала:

Ниас Нинкоро.

Глава 12

Восточное море, воздушное

пространство Селлестии,

к востоку от острова Тихуес.

Зима потихоньку вступила в свои права, и даже здесь, в подогретом экваториальным течением Восточном море, уже чувствовалось её холодное дыхание. В той же Сиборсии сейчас было не в пример холоднее — тёплое океаническое течение с экватора ударялось о северную оконечность материка Геллия, встречало северо-восточный берег Федерации Драгман, спускалось от экватора к Южному Полюсу вдоль берегов Менадии к Немвалу, закручивало лихой водоворот в Море Лазурном, что лежало в самом изгибе материка. Омыв северную часть Королевства Неолон, оно сворачивало на северо-восток, вдоль берегов Селлестии, рассекало Ветреное Море, которое своими ветрами как раз этому течению и было обязано. И только затем, миновав северо-восточную часть Геллии: сначала богатый глубокими бухтами Бьюкенсес, а потом и изрезанный ветрами высокий скалистый берег Лангеса, течение срывалось и уходило на юго-восток, в пролив между островами Йала-Арайес и Ситай. Там оно огибало рассыпанные между ними клочки суши Жингконского Архипелага, растекалось по мелководью, цвет воды в котором с высоты птичьего полёта был из-за маленьких глубин именно зелёным.

Отсюда начиналось море Зелёное, получившее такое прозвание за свой цвет. Тёплое течение согревало в нём воду, подогревало воздух в Архипелаге, чуть-чуть делясь теплом с западным побережьем Сиборсии. Здесь течение уже порядком остывало и теряло скорость. И только потом оно сталкивалось с холодными водами Южного Океана, теряясь в них и сходя на нет, отдавая последнее тепло в виде постоянных испарений, порождавших весной и осенью вереницы облаков, формировавших порой сильные циклоны. Но прежде чем пройти этот путь, течение успевало прогреть воздух вдоль всего северо-восточного побережья Геллии, отогнать холода, сделать климат мягче. Именно поэтому он здесь был не в пример теплее, чем в той же Сиборсии, лежащей на тех же высоких широтах.

Там уже вовсю задували холодные, пронизывающие ветра близящейся почти бесснежной зимы, налетающие с ледяного панциря Южного полюса. А здесь осень была затяжной, ласковой, тёплой — и солнечные, погожие деньки не были редкостью. Разве что тёплые воздушные массы нет-нет, да столкнутся с потоком полярного воздуха.

Тогда на обширном пространстве от западного побережья Сиборсии до границы Зелёного и Восточного морей и от самых южных островов Жингкона до берегов Вивии и Сэнассии начинали закручиваться вихри циклонов, принося ветра, дожди и ненастье.

На Эмиадии практически не знали штормов и ураганов — зато резкие перемены метеорологических условий были как раз не в диковинку. Солнечный денёк мог за каких-то пару лейсов смениться проливным дождём, и не просто проливным, а ещё и косым, сопровождаемым крепким ветром. Погоду постоянно кидало из крайности в крайность, особенно здесь, на восточном побережье материка.

Но сегодня погода была вовсе нейтральной — прошла летняя невыносимая духота, несильный ветер еле-еле задувал с юга. В небе повисла облачность средней плотности, и оно словно было поровну поделено между клочьями плотных облаков и просветами белёсой голубизны неба, из-за чего Белува то проглядывала, то опять скрывалась за массами испарившейся влаги. Тень от них была широкой и не менее плотной — облачность была низкая, и слабый ветерок не торопился её рассеивать. Именно такая погода и была нелюбима пилотами — когда серая, сырая хмарь затягивала пространство, наиболее удобное для полётов, так называемые «рабочие» высоты.

Правда, не всеми пилотами: перехватчикам подобные условия как раз были в радость — их машины, приспособленные для высокого полёта, с удовольствием прятались за облаками. Так гласила теория тактики боя — затаиться, чтобы труднее было наладить визуальный контакт, а потом обрушиться на противника сверху, следуя одному только радару. Его всевидящие глаза спокойно и без помех могли глядеть сквозь облачный покров, безошибочно угадывая высоту и местоположение противника, не оставляя без внимания и такие важные для воздушного боя параметры, как курс и скорость.

И там, наверху, за облачным покровом, как раз и проносились сейчас две машины, уже закончившие учебное патрулирование и возвращавшиеся на базу. То появляясь в просветах между облаками, то снова теряясь за массами испарившейся воды, два авиалёта неслись на запад — для них облачности словно и не существовало, там, над облаками, всегда было ясно, всегда разливался дневной свет. На высоте ветер был быстрее, крепче — машины то и дело сносило на север, из-за чего пилотам постоянно приходилось немного класть штурвал влево, к югу, чтобы сохранить курс не по азимуту, а по ориентиру, коим была взлётно-посадочная площадка базы Риемкоро.

Широкие отверстия воздухозаборников, чтобы захватывать достаточное количество кислорода на высоте, там, где его как раз мало. Мощные, суженные к хвосту турбины, чтобы развивать максимальную скорость из возможных. Широкие плоскости хвостового оперения, чтобы машина лучше слушалась управления. Более длинные, тонкие и скошенные назад крылья, чтобы уменьшить сопротивление воздуха при той же подъёмной силе. Эти крылатые машины были созданы для высоты, для скорости, чтобы хищными металлическими птицами стремительно рушиться с высоты на свои жертвы. Наносить им смертельные раны и так же стремительно исчезать — снова в высоту, туда, где можно разогнаться в неплотном воздухе, туда, где есть пространство для головокружительных виражей, где можно не опасаться малой высоты и складок местности. И опытный, намётанный глаз сразу определил бы, к какому типу принадлежит эта пара авиалётов. И губы бывалых пилотов гражданской транспортной авиации при виде этих машин сами по себе с уважением и оттенком зависти шептали:

Перехватчики…

Впрочем, не только бывалые летчики произносили название этого типа авиалётов с оттенком благоговейного трепета: те юные, едва освоившие управление этими машинами пилоты тоже называли свои машины с трепетом и волнением. Но их трепет был вызван не завистью и не уважением — а гордостью за себя, вчерашних обычных парней, а ныне — хозяев заоблачных высот.

Солокс — хлёсткое, и в то же время певучее имя, донельзя точно отражающее характер машины. Самая распространённая на палубах кораблей модель — «семёрка», лёгкий универсальный перехватчик. Из всех машин, базирующихся на «Риемкоро», эти были менее всего вооружены. Авиалёт, предназначенный не для глубоких проникновений во вражеское воздушное пространство и не для проведения атак на находящиеся вдалеке авиационные соединения противника — нет, для этого служили другие модели, такие, как двухпилотные «Корноды» или «девятки» того же завода «Солокс».

А вот «семёрка» была машиной охраны и обороны своих авиалётов от перехватчиков противника, для уничтожения бомбардировщиков и штурмовиков, угрожающих своему кораблю. «Семёрка» на наземной базе вообще была исключением из правил — куда более распространены на них были «девятки» и «Корнод — с1» — собратья по типу, тоже перехватчики, но уже другого класса. «Солокс-9» был средним универсальным перехватчиком и потому мог справляться даже катерами, да и дальность его действия была всё же повыше, чем у принадлежащей к классу лёгких машин «семёрки». А «Корнод-с1» был перехватчиком тяжёлым, приспособленным работать чуть ли не на упреждение, уничтожая цели на трижды безопасном расстоянии от своей базы. Ведь база, не может спасаться от превосходящих сил врага бегством — она, как известно, в отличие от корабля неподвижна.

Поэтому именно «семёрка» стала самой распространённой на Восточном Флоте моделью перехватчика — это была самая лучшая машина для борьбы с другими авиалётами, даже в схватке со своими собратьями по классу — «девяткой» или «корнодом — эс-первым» у неё было преимущество в скорости и маневренности. Именно для боя с вражескими аналогами — такими, как Кентийские «Эткорс» и «Мессати» или Неолонские «Ринкенас» и «Крайнегир», и создавалась эта модель. Седьмой «Солокс» был машиной, как нельзя лучше приспособленной для уничтожения себе подобных, но расплатой за это стала практически полная беспомощность перед теми же катерами или даже простым солдатом с крупнокалиберной винтовкой. Именно поэтому «семёрка» находилась в наземном базировании не как боевая единица, а как единица учебная — на таких посадочных площадках, как та, что на «Риемкоро», её просто не могло не оказаться. Эта база готовила пилотов именно для палуб кораблей, и именно на этих самых палубах седьмая модель «Солокс» и нашла своё самое широкое применение.

Сегодня не было ни учебных стрельб, ни отработки атак, ни воздушных виражей — словом, ничего. Просто облёт заданной территории, уже в который раз. Занятие скучное, монотонное, однообразное — и безопасное. Под учебное патрулирование специально освобождался заведомо безопасный квадрат, в котором не могло оказаться ни чужой авиации, ни учебных целей для стрельб. Но, всё же, боевое вооружение авиалёты несли. Оба пулемёта, способных резать металл обшивки авиалёта противника словно ножом, под завязку забиты боеприпасами. На кончиках крыльев — пары лёгких маневренных ракет, прекрасно приспособленных для боя на ближней дистанции. На серединах крыльев — тоже парные блоки, на сей раз — уже ракеты с более высоким радиусом полёта и мощным зарядом. Это — на случай появления бронированных и медленно летящих целей, вроде Кентийских бомбардировщиков «Трелорн», оснащённых пулемётами в верхней и хвостовой частях фюзеляжа, да и не просто пулемётами — самыми что ни на есть башнями со стрелками внутри. К таким монстрам просто так не приблизишься — по слухам, пока не подтверждённым данными разведки, к пулемётам вдобавок Кентийцы начали ставить на башни системы защиты хвоста и фюзеляжа ещё и пусковые установки ракет ближнего радиуса.

В таком случае, атака как на показательных стрельбах уже не годилась — попробуй-ка тут подлететь по прямой! Несколько мгновений — и прозрачная полусфера башенки уже развернётся на тебя, а уж стрелок не преминёт возможностью открыть огонь из всего, что есть в наличии, по удобно соблюдающей прямую траекторию цели. Нет, как раз тут и пригождалась маневренность седьмой модели «Солоксов», не имеющая равных в мире — зайти на атаку лихим пикированием, да ещё и с боковым поворотом, с выходом на курс перехвата в последний момент….

И выстрелом — внезапным, неожиданным — но зато смертельно точным и неотвратимым. А после: виражом вверх, вверх, мимо уже сбитого и дымящегося бомбардировщика, чья неуклюжесть так и не смогла компенсироваться ни бронированием жизненно важных узлов, ни двумя башенками. Как бы ни были они там вооружены!

Но — это всё разворачивалось в мечтах, ибо тем, кому выпало служить на Восточном флоте, встреча с «Трелорнами» вряд ли грозила. Потому как это был бомбардировщик дальнего радиуса действия и поэтому — наземного базирования, слишком уж тяжёл он был для палуб авианосцев. И это несмотря на то, что Кентия, как и Немвал, в своём флоте имела немало кораблей этого класса. К слову, соседний с Селлестией Неолон авианосцев в чистом виде вообще не имел, отдавая предпочтение мобильным наземным базам. Именно Неолон мог похвастать самой лучшей организацией вспомогательного флота. Корабли-базы, не являясь боевыми судами, могли приземляться на ровной площадке в практически любой точке материка, после чего корабль мог превратиться в укрепленный наземный форпост, станцию технического обеспечения для наземной техники, опорный пункт войск или — в наземную базу для авиации.

Специфика, специфика и ещё раз специфика — у каждой страны она была своя, применительно к тем условиям, в которых чаще всего оказывался задействован флот и прикрывающая его авиация. В этом плане впереди всех была Селлестия — самое большое количество авиалётов стояло на вооружении именно в её вооружённых силах, но при этом авианосцев было всего три. Напряжённое экономическое положение не позволяло строить громадные корабли, наподобие дредноутов Неолона. Дредноуты были именно оружием нападения, а Селлестия была больше озабочена защитой от набегов. Поэтому и корабли требовались не тяжеленные и громадные, а, прежде всего, универсальные и очень мобильные. Поэтому основой флота Селестийцев, его костяком стали не имеющие аналогов в мире авианесущие крейсеры.

Они представляли собой гибрид крейсера с авианосцем, являясь, по сути, новым поколением в семействе тяжёлых крейсеров. Но там, где тяжёлый крейсер нёс блок орудий, у авианесущего располагалась посадочная площадка. Стоит ли говорить, что такой корабль не требовал мощного эскорта, и со многими задачами справлялся практически самостоятельно, без опаски отправляясь в одиночные походы. Те же средние или, как их иначе называли, ударные крейсера требовали для себя неизменного сопровождения в виде миноносца и фрегата прикрытия, а тяжёлые так вообще чаще всего ходили только в составе эскадры.

В итоге один авианесущий крейсер вполне справлялся с целым рядом боевых задач, для которых обычно использовалось целое соединение кораблей — это позволяло неплохо экономить деньги на выполнении флотом задач обычных, повседневных, а сэкономленное тратить на те же нужды флота.

Потому-то палубная авиация флота Селлестии и была самой массовой в мире — в отличие от тех же Неолонцев, то и дело разворачивавших базы для безопасной переброски наземных войск, селлестийский флот решал такие вопросы сбросом десанта. Тут тоже выручали авианесущие крейсера, на палубе которых, помимо авиалётов крыла прикрытия, стояли ещё и два десантных птицелёта. Обнаружена точечная цель, которую нельзя накрыть огнём корабельных орудий? Отлично, тогда — авиалётам взлёт, пусть они решают эту задачу, подобравшись на удобную для стрельбы по цели позицию. А остатки всегда могут добить полсотни десантников — и не нужно ни опорных точек, ни сложных операций по развёртке войск и последующему наступлению.

Мало того — нужен массовый сброс десанта? Ещё лучше — задействуем катера, благо, на каждом крейсере их целых два. Пусть птицелёты сбросят дюжину десантников, которые займут небольшой плацдарм, а уж катера высадят остальных. В итоге операцию наземных войск можно развернуть быстро и оперативно, малыми силами, достаточными для выполнения поставленной задачи, а кроме этого — с минимальными затратами. Сделал дело — всё, грузимся, братцы десантники, обратно в птицелёты и катера, а потом, под прикрытием средней авиации — авиалётов то есть — возвращаемся на корабль. После чего — всё, авианесущий крейсер, по скорости превосходящий крейсера тяжёлые, спокойно может уходить восвояси, не дожидаясь ответного удара…

В итоге авианесущие крейсера благодаря авиации на палубах становились кораблями именно универсальными, приспособленными для самостоятельного решения любых задач. А если объединить авианесущий крейсер с построенным именно для ближнего боя эсминцем и приспособленным для поражения противника на безопасной дистанции фрегатом, то такое соединение становилось боевой силой, у которой уязвимостей нет вообще. Примерно та же тактика была применена и у авиации — крыло, состоящее из авиалётов всех трёх типов, могло не только успешно атаковать любую цель, но и обороняться от практически любого врага.

Отсюда родилась и комплектация посадочных площадок авианесущих крейсеров авиалётами: четыре звена по три авиалёта каждое образовывали крыло, дополненное тринадцатой машиной, которую пилотировал командир, обеспечивающий общее руководство и координацию. В зависимости от того, какой тип авиалётов преобладал, крылья бывали штурмовыми, истребительными или перехвата. Три звена — это перехватчики, штурмовики и истребители. Четвёртое — это дополнение для усиления какого-либо из звеньев, ещё три машины одного из основных типов.

Пилотам двух проносящихся сейчас за облаками перехватчиков это уже было известно прекрасно. Обучение их медленно, но верно шло к концу, и основы тактики группового воздушного боя они усвоили железно. При этом, применительно к своей специализации. За нехваткой беспилотников именно перехватчики становились средством разведки воздушного пространства, их радары, превосходя по дальности обнаружения целей радары всех остальных типов авиалётов, тем не менее, не могли отличить стоящий на земле вражеский танк от обычного куска железа или валуна побольше. Различать и распознавать наземные цели — это дело штурмовиков и истребителей. Пилотов-перехватчиков готовили к другому — различить по силуэту свой крейсер от, к примеру, неолонского. Или даже различать по одному лишь виду свои крейсера: авианесущие от тяжёлых, а тяжёлые от ударных. Или отличить свой эсминец от своего фрегата, а фрегат — от корвета или торпедного корабля противника. Отличить лишь по одному силуэту авиалёты завода «крайнегир» от «ринкенас», а «эткорс» от «мессати» — и при этом не только по модели, но и по типу. То есть перехватчик от истребителя, а истребитель — от штурмовика.

— Голова уже пухнет от этого, — признался Каринеш по рации.

— Это, видимо, правило такое, — ответил Дементьев, скосившись на датчики температур турбин, — Помнишь, первое время нас тоже загружали информацией до головной боли, а дай нам теперь тот же объём, что на первых днях обучения, так он нас даже не нагрузит.

— Тоже верно, тренировка позволяет с каждым разом добиваться всё больших результатов. А иначе и тренироваться не стоит, — согласился Дерас, — Стало быть, теоретические занятия по совместительству служат и тренировкой мозгов для усвоения всё большего и большего объёма информации за то же время…. Погоди-ка, нас, кажется, опять снесло к северу.

Два перехватчика, проносившиеся над водами Восточного Моря, то и дело брали южнее, чтобы компенсировать ветровой снос на север. Ветер задувал с юга, а одним из правил, которое пилоты усвоили на уроках инструктора Валенсес, было: «тело, двигаясь в подвижной среде, движется относительно неё; если среда движется относительно другой среды, то и тела будут двигаться вместе с ней».

Авиалёты двигались в воздушной массе, та двигалась над водами моря, а стало быть, машины то и дело должны были брать южнее, чтобы сохранить направление на свою базу.

— Попозже свернём южнее, — вяло ответил Дементьев, — Надоело уже то и дело влево брать, пусть снесёт посильнее, там и свернём.

— Тоже верно, — согласился Каринеш, который сейчас выступал в роли ведущего.

Если взять длину корпуса «солокса» и отложить то же расстояние назад и влево, то получится как раз та самая дистанция, на которой находился ведомый перехватчик, пилотируемый Дементьевым.

— Скорее бы уже отпуск, — вздохнул Дерас, — Хоть двадцать дней, но отдохнуть перед отправкой на корабль.

— Можно подумать, ты так устал от учёбы, — хмыкнул Серёга.

— Не то, чтобы устал, — раздался ответ в наушниках шлема, — Просто… Перемена обстановки бы не помешала.

Ближняя связь — она на то и ближняя, чтобы переговариваться между собой пока диспетчеры не слышат, чтобы не засорять эфир, чтоб разговаривать и не бояться быть обнаруженными издали пеленгаторами противника. Мало того — Валенсес такие переговоры даже поощрял, чтобы в будущем пилоты выработали навык восприятия информации «в контексте», не отрываясь от пилотирования и не отвлекаясь на то, чтобы вслушаться и разобрать искажённый рацией и помехами голос собеседника. В реальной боевой обстановке подобная болтовня наказывалась. Но патрулирование было учебным, и служило, пожалуй, для того, чтобы пилоты привыкли к своим машинам, тому классу, модели и типу авиалёта, которые им предстояло пилотировать.

— Ты куда в отпуск двинешь? — спросил Серёга.

— Домой, куда ж ещё, — ответил Дерас, — А ты?

— А мне некуда, — хмыкнул Дементьев, — Если б кто пригласил…

— Дружище, я бы рад, да мне некуда тебя пригласить, — ответил Каринеш.

— Я знаю, не извиняйся. Вот и Тамису некуда — он отпуск проведёт со своей девушкой. А больше меня и пригласить-то некому.

За время службы Дементьеву удалось по-настоящему сдружиться только с двоими — Тамисом Шаджоу и Дерасом Каринешем, с остальными — теми же Ксинбро и Висдешем, Макаги и Винаро — отношения оставались, скорее, приятельскими. Зато с Сатаки и Идеги у троицы друзей завязалась самая настоящая вражда, последнее время приобретшая характер холодного нейтралитета. Попытка Сатаки отыграться за поражение, нанесённое ему Серёгой и Дерасом, переросшая в самый настоящий конфликт, провалилась благодаря своевременному вмешательству Висдеша. Тот хоть и не принадлежал к компании Дементьев — Шаджоу — Каринеш плюс обе девушки арсиана, но попыток Сатаки занять позицию лидера в коллективе не одобрял. Мало того — лидерство самого сильного физически, но тащившегося в хвосте по успеваемости Сатаки его не устраивало в корне. Именно поэтому Висдеш вмешался в качестве арбитра. С тех пор вражда больше не перерастала в открытые стычки — Сатаки не трогал никого из пятерых друзей, отыгрываясь на остальных парнях из арсиана. А друзьям так и подавно эти стычки были не нужны, более того, сам предмет противостояния — две служившие вместе с ними девушки — более не обращали на Сатаки внимания и даже сторонились всей компании, возглавляемой им. Причина враждовать как бы отпала сама собой, остался, скорее, этакий порядок взаимоотношений в арсиане, вполне устраивавший всех.

— Слушай, Серёга, а что ты будешь делать, если нас даже особо спрашивать не станут — есть нам куда поехать или нет? И попросту выгонят всех в отпуск? — поделился не очень-то радостной мыслью Дерас.

— Да, наверное, что-нибудь придумаем, — ответил Серёга, которому перспектива оказаться без помощи друзей в незнакомом мире вовсе не улыбалась. В его ситуации только и оставалось, что придумывать выход из подобной ситуации.

— Девчонок поспрашивай, — предложил Дементьеву напарник по патрулированию, — Может, кто-нибудь из них согласится.

— Ага, представляю себе, как подхожу к Нийе или Касти и предлагаю им: девчонки, а не пригласите ли вы меня к себе на отпуск?

— А что? — в голосе Дераса послышалась насмешка, — Глядишь, с радостью согласятся и даже предложат ночевать в одной койке.

— Дерас, не надо свои мечты мне приписывать, — не остался в долгу Серёга, — Весь арсиан знает, кому ты глазки строишь.

— И весь арсиан знает, кто строит их тебе, — рассмеялся Дерас, — Так что я на твоём месте бы задумался!

— Да брось, дружище, я даже не знаю толком, что для девчонок является приличным, а что — нет, — вспомнил свою «легенду» Серёга.

— Так в том и дело, понимаешь? Никаких тебе условностей и попыток произвести лучшее впечатление, чем есть на самом деле. То есть если даже подойдёшь к девчонкам с глупым или наглым вопросом, по лицу не съездят — спишут всё на твою потерю памяти и простят.… Мне бы так!

— Нашёл, к Архаку, чему завидовать, — отшутился Серёга в ответ.

— Кстати, у меня бортовой компьютер уже показывает отклонение курса на два тисана от пеленга на базу. Поворачиваем?

— Поворачиваем…. — соглашается Дементьев.

— На два тисана влево, к повороту… один, два! — в полном соответствии с нормативами отдачи команд в полёте раздаётся голос Каринеша в наушниках.

И на счёт «два» правая рука Дементьева чётким, но еле заметным движением кладёт штурвал влево. Это тебе не учебный авиалёт, где штурвал требуется отклонять от нейтрального положения на приличный угол — перехватчик на любое движение штурвала реагирует сразу и чутко. Авиалёт плавно опускает левое крыло, в хвосте шевельнулась стоящая вертикально пара рулей горизонтали, и на лобовом стекле двинулась вправо линейка прокрутки с указателями курса. Взгляд падает на экран бортового компьютера — тот хранит в своей памяти пройденный курс, безошибочно держит направление на точку начала полёта и теперь услужливо подсказывает, что направление это изменилось из-за того, что машину сносит к северу от этой точки.

Бортовой компьютер — это этакий электронный штурман, которому можно дать задачу указать пеленг на любую известную ему точку на карте. Это незаменимый подсказчик в бою, распознающий среди всех находящихся в воздухе объектов ракеты врага, их местоположение и курс, и незамедлительно сообщающий об этом пилоту. Это…. Функции бортового компьютера можно было перечислять бесконечно, но именно он брал на себя большую часть работы по ориентированию в воздушном пространстве, по самоконтролю остальной электроники, по наведению ракет и расчётам дистанций.

Выровнялись машины почти одновременно. Перехватчик слушался рулей сразу, незамедлительно — и при этом нужный угол поворота достигался почти мгновенно, без постепенного нарастания, как на авиалётах учебных. Там для того, чтобы положить машину в резкий разворот, нужно было сначала наклонить штурвал до отказа в нужную сторону, а потом подождать, пока крылатая машина будет постепенно увеличивать угол поворота. Седьмой же «солокс» реагировал сразу: если штурвал положить до отказа, скажем, вправо, то и авиалёт незамедлительно сорвётся в максимальный из возможных угол разворота. Правда, здесь следовало быть аккуратнее — пресловутый срыв потока на запредельных углах поворота при соответствующем ветре не раз приводил к тому, что машина теряла управление. Это ощущение немного подстерегающей опасности делало управление перехватчиком не просто удовольствием от того, насколько хорошо авиалёт слушается управления, но и ответственным подходом к каждому движению штурвала.

Теперь машины двигались уже не на запад, а под углом к западу на юг. Нужно было пройти расстояние, на которое их снесло, борясь с ветром, чтобы направление на базу снова стало строго западным. Серёга скосился на машину Каринеша, загораживавшую ему почти весь вид на северо-запад — вроде всё в норме, дистанция до авиалёта и интервал вправо соблюдены, держимся как надо.

— И оставят тебя, Серёга, на базе плац подметать, — пошутил Каринеш, возвращая разговор на точку, на которой он был оборван куда более важным делом.

— Да и пусть, — не стал возражать Серёга, — Лишь бы на улицу не вышвырнули. И потом, поговорю с глайнесом Валенсес, глядишь, разрешит в свободное время потренироваться дополнительно.

— Тебе не к Валенсес, тебе к Пинтро нужно с такими вопросами. Не забывай, арсианом командует он, а стало быть, в обход него подобные вопросы решать нельзя, — напомнил Дерас.

— Забудешь тут, — хмыкнул Серёга, снова по привычке оглядывая приборы. Управление перехватчиком уже потихоньку въедалось в подсознание, впитывалось в кровь. Глаза сами находили требуемое табло или экран, руки — нужную кнопку на пульте управления. И если Пинтро стал им как отец родной, опекая весь арсиан, то Валенсес был чем-то вроде кумира, идеала для подражания. Именно он и добивался того, что было основной задачей базы Риемкоро — превратить молодёжь, в глаза авиалёты не видевшую, в группу пилотов, знавших свои машины лучше, чем кокетка — свои ноготки. И, нужно признать, ему это удалось, правда, в разной степени. К примеру, тот же Дерас Каринеш со сложным в управлении перехватчиком справлялся лучше всех — собственно, поэтому именно он и был сегодня в роли ведущего пилота, а Дементьев в роли ведомого. А вот тот же Сатаки еле-еле справлялся с пилотированием штурмовика, где управление было не в пример проще. И это несмотря на отсутствие разницы в возрасте между Каринешем и Сатаки. Дерас, к слову сказать, был на два года старше Серёги, точнее, относительного эмиадийского возраста Дементьева, рождённого на планете с другим исчислением времени. Самыми младшими в группе были Тамис Шаджоу и Касти Винаро, а самым старшим — Висдеш. Тот был старше Серёги на четыре года, и выходило, что на службу он отправился уже в том возрасте, когда ему оставался всего лишь год до той поры, когда на обучение в войска уже не принимают. Только на работу — и то в таком случае на более низкую оплату и без присвоения воинского звания. В более старшем возрасте отправиться служить было, конечно, можно, но только в том случае, если у кандидата уже имелось востребованная военная специальность. Проще говоря, отслужив положенный срок после обучения, пилот мог спокойно уволиться и вновь вернуться на службу спустя какое-то время — при наличии вакансий, естественно.

— Выравниваемся, — заметил Каринеш спустя несколько кинсов молчания, и Дементьев бросил взгляд на борт-компьютер. Направление на базу снова стало строго западным, а курс авиалётов по-прежнему имел отклонение к югу. И вновь: плавное движение штурвала должно вернуть авиалёт на прежний курс — триста тисанов, строго запад. Однако воздух — это, как учил Валенсес, среда всё-таки подвижная. Мало того, ещё и изменчиво-подвижная, и случилось то, что в воздухе Эмиадии не было редкостью: ветер изменил силу и скорость как раз в тот момент, когда авиалёты начали поворот. Ветер ударяет в приподнятое крыло, и вместо плавного поворота машина начинает валиться в крутой — и опасный из-за своей неожиданности.

Реакция пилотов мгновенна: штурвал наклоняется в другую сторону, авиалёт выравнивается в изменившихся условиях — но курс уже сбит, он стал круче к северу, и теперь придётся снова вставать на курс прежний.

— Кажется, отклонились на двадцать тисанов, — говорит Каринеш, и его голос ещё напряжён из-за пусть и не страшной и кратковременной, но всё-таки потери управляемости, — Бывает же…

— Не везёт, — вставил свой веский комментарий Дементьев, который особо волноваться-то и не начинал. Если занервничаешь, можно натворить дел — слишком резко, например, дёрнуть штурвалом в противоположную сторону, — Хотя Валенсес предупреждал: «семёрка» машина лёгкая, на ветер реагирует резковато.

— Нас уже порядком снесло к северу. Мало того, что курс сейчас триста двадцать восемь, так ещё и ветер прилично изменился, — Дерас словно и не услышал, погружённый в отклонение от курса, — К тому же…

Писк радара обрывает его слова, Дементьев сейчас не видит лица своего ведущего, но знает: тот сейчас точно так же смотрит на экран радара и не верит своим глазам. Потому как писк радара, означавший обнаружение нового объекта, дополнился информацией от системы распознавания «свой-чужой» — точка на радаре была красной!

— Чего-то я не понимаю, — признался Дерас, — Нас что, куда-то снесло?

— За такое время? — хмыкнул Серёга, — Вряд ли. Посмотри — скорость в норме, а навигационный компьютер показывает, что мы в воздушном пространстве Селлестии. А точнее, в четырёх сотнях гаустов от побережья острова Тихуес. Проще говоря, в двадцати с небольшим кинсах лёта от базы.

— Это-то и я понимаю, — отвечает Каринеш, — Но мы, по идее, не должны бы пересечь границу выделенного нам квадрата, верно? А в нашем квадрате не должно проводиться никаких учебных стрельб, стало быть, здесь нет — да и не может быть — учебных воздушных целей. Тогда откуда тут объект, воспринятый радаром как противник?

— Может, сбой электроники? — предположил Дементьев.

— На двух авиалётах сразу? Одновременно и одинаковый? — уточняет Дерас.

— Маловероятно, — соглашается Серёга, и тут же радар подбрасывает новую задачку: еще два писка с небольшой паузой, и тут же на экране оба объекта отображены красным.

— Сдаётся мне, надо с базой связываться, — поделился Дементьев.

— Только сначала курс выровняем, — отвечает его ведущий пилот, — Готов?

— Всегда.

— К повороту… один, два! — в полном соответствии с правилами групповых полётов командует Дерас. Крутые и резкие повороты чреваты столкновением, если один авиалёт повернёт, а второй не успеет. Поэтому подобные маневры должны происходить синхронно — то есть по команде.

Обычно в таких случаях уточняют курс, на который нужно выйти по окончании поворота, но сейчас это не требуется — триста тисанов ровно, другого курса и быть не может. Отметки потенциальных целей — почти на самой кромке радара, компьютер уже вывел на экран данные о противнике: высота, курс, скорость.… На это посмотрим потом, сейчас — всё внимание на авиалёт Дераса. Вот наклонилось левое крыло — поворот начался, отлично, значит, и нам пора. Плавно, не нервничая, ветер давит слева — учтём и запомним. Побежала горизонтальная линейка на стекле кабины, услужливо показывая изменение курса. Ведущий авиалёт идёт впереди, Серёга следит, чтобы угол наклона крыльев совпадал — тогда и угол поворота останется одинаковым.

Бегут числа на стекле кабины — триста шестьдесят, триста пятьдесят, триста сорок…. Немного упала высота — это ветер давит, наклоненные крылья для него всё равно, что парус, поставленный галсом, вот он и толкает его. Наконец — триста десять, ведущий авиалёт начинает принимать горизонтальное положение. И — тоже плавно, постепенно, начинаем отпускать штурвал, ослаблять давление руки на него. Остальное сделают пружины под полом кабины, которые стараются вернуть рукоять в нейтральное положение. Машина тоже начинает задирать левое крыло и опускать правое, выравниваться — замедляют свой бег электронные числа отметок курса на стекле, слева пропадает вид на облачный покров с просветами далёкой зелёной воды, расстелившийся внизу. Ещё чуть-чуть, почти выровнялись — и число «триста» горит чуть левее неподвижной стрелки-отметки, нужной, чтобы создать точку отсчёта относительно бегающей линейки курса. Не дотянули поворот где-то на полтисана, ну это ничего, сейчас поправим, а заодно и дистанцию с интервалом относительно ведущего отладим. Ещё пара движений штурвалом. Теперь — порядок, курс ровно триста, и хоть пеленг на базу сейчас на три тисана левее, это можно исправить потом. Ветер всё равно снесёт машину к северу, тем более, скорость его увеличилась — уж лучше позже исправить курс. Сейчас гораздо интереснее глянуть на экран радара.

Итак, три объекта — и, судя по всему, не «точечных». Точками радар обычно отмечает объекты маленькие и незначительные, такие, как авиалёты, катера, птицелёты — всё то, что принято называть «средней» и «малой» авиацией. А тут — три половинки эллипсов, так сигнал отражают корпуса кораблей. Расчёты бортового компьютера всё подтвердили — высота сто пятьдесят, скорость восемьдесят три гауста в лейс. На таких высотах и с такой скоростью ходят корабли средних классов тяжести — сухогрузы небольшой грузоподъёмности, пассажирские корабли, или — корабли боевые, такие, как эсминцы или фрегаты.

— Вызываю Базу, — поставил в известность Дементьева по ближней связи Каринеш.

Хорошо, что сказал. Итак, щёлкаем тумблер дальней связи, теперь на динамики шлема идёт звук с обеих радиостанций — но стоит притопить пальцем клавишу на пульте связи, как ближняя будет заблокирована, а микрофон будет переведён в режим работы только на дальнюю связь. Впрочем, это сейчас нужнее Каринешу — ему, как ведущему пилоту, и принадлежит обязанность связываться с вышестоящим начальством.

— Я «Солокс-7 Рк-2», вызываю базу «Риемкоро», — раздался голос Дераса на волнах дальней, средневолновой, связи. Тоже по всем правилам — начинающие пилоты стремились следовать им неукоснительно, вот и сейчас: сначала свой позывной, потом — позывной того, кого вызываешь. В данном случае: модель авиалёта, затем сокращение от названия базы, к которой он приписан, и в последнюю очередь — его порядковый номер среди авиалётов базы.

— Говорит диспетчер учебных полётов базы «Риемкоро», слушаю вас, «С-7 Рк-2», — незамедлительно отвечает Валенсес. Серёга был готов поклясться, что, несмотря на спокойный голос, лицо глайнеса сейчас напряжено — обычно на связь ни с того, ни с сего не выходят. Чаще всего — чтобы доложить о достижении границы района патрулирования и развороте на базу либо при приближении к базе — запросить посадку. Но авиалёты Серёги и Дераса были слишком далеко, чтобы эту посадку просить — это раз; а два — о достижении границы они уже сообщали. И такой вот неожиданный, незапланированный выход на связь мог означать только одно: что-то случилось.

— Нами обнаружена группа из трёх крупных воздушных объектов, опознанных как вражеские, — докладывает Дерас, — Высота целей сто пятьдесят, скорость восемьдесят три, курс… курс север-северо-запад, триста семьдесят девять тисанов.

— Вражеские объекты? — уточняет Валенсес, — Погодите-ка, в вашем квадрате не должно быть целей! Сообщите ваше местоположение, — кажется, инструктору в голову пришло то же самое, что и пилотам: их куда-то снесло и находятся они не там, где должны.

— Квадрат 52—33, движемся примерно в центре квадрата на запад, скорость четыреста десять, высота девятьсот, — докладывает Каринеш.

— Всё верно, там вы сейчас и должны быть, — отвечает Валенсес, — Подождите, сейчас выйду на диспетчера базы Юнжи Срита.

В эфире повисла напряжённая, гнетущая тишина, которая в этот раз тянулась невыносимо долго. Прошло, наверное, кинсов пять, прежде чем Каринеш решился:

— Серёга, давай-ка курс подкорректируем, — сказал он, — Нас опять прилично снесло к северу, да и цели начинают пропадать с радара.

И точно: из трёх объектов радар видел сейчас только один, и то на самой границе зоны чувствительности.

— Не торопись, — отозвался Дементьев, — Чувствую, нам скоро придётся курс менять на север.

— Это вряд ли, — возразил Дерас, — Мы ж ещё ненастоящие пилоты, нас на реальную цель не отправят.

— Не должны отправить, — поправил Серёга, — Но подумай сам: а что, если никого, кроме нас, поблизости нет, а? Ты ведь знаешь: в нашем квадрате никого, кроме нас, нет и быть не может — чтоб мы случайно в кого-нибудь или что-нибудь не врезались, или ещё зачем-то — не знаю. Но в любом случае: где уверенность в том, что севернее нас есть хоть кто-то?

— Пожалуй, ты прав, — согласился Дерас, — Подождём, что скажет Валенсес, а пока никаких распоряжений не было, идём прежним курсом.

Снова ожидание. Теперь уже было не до болтовни между собой: ситуация из лёгкой и непринуждённой стала тяжёлой и напряжённой. Писк радара — последний объект пропал из виду, воздушное пространство на многие гаусты вокруг было абсолютно чистым. И наконец:

— Я диспетчер учебных полётов базы «Риемкоро», вызываю «С-7 Рк-2», — голос Валенсеса изменился, а это случалось не часто. Сейчас он звучал чуть ниже обычного, инструктор говорил чётко и отрывисто.

— «С-7 рк-2» слушает, — отозвался Каринеш.

— Слушайте задачу. Сейчас вам надо сменить частоту радиостанции дальней связи на тридцать два — пятьдесят два, это частота диспетчера средней авиации Восточного Флота, я ему сообщил о вас, он ждёт вашего вызова. С этого момента начинаете выполнять его указания, поняли?

— Да, глайнес, — отвечает Каринеш.

— И ещё, ребята, — добавил Валенсес, — Похоже, ситуация не из рядовых. Поэтому я даже не знаю, что вас там ждёт. В бой вас не бросят точно — во-первых, вы ещё не прошли аттестацию как боевые пилоты, во-вторых, два авиалёта, да ещё и перехватчики, тут всё равно ничего не сделают. Поэтому не волнуйтесь, приказы выполняйте чётко и беспрекословно — в общем, покажите всем, что не зря вы учились у глайнес Валенсес, — в голосе инструктора послышалась усмешка, — А теперь всё, меняйте частоту на тридцать два — пятьдесят два.

Что оба и сделали.

— Я «Солокс — 7 Рк-2», вызываю диспетчерскую Восточного Флота, — тревожный, взволнованный голос Каринеша, тем не менее, звучал отчётливо.

— Говорит геирсад Терен, — услышав голос этого человека в хоть и не изрядных, но уже всё-таки годах, Дементьев напрягся. Из занятий с Пинтро он знал, что всеми авиабазами Восточного Флота, в том числе и «Риемкоро», командует именно он. Мало того — в его подчинении находилась и авиация с «Нименгадо» — единственного авианосца Восточного Флота, а это значило, что все массовые операции с применением авиалётов выполняются под его руководством. Проще говоря, командиры крыльев, стоящих на палубах авианесущих крейсеров, имели как бы двух командиров. Первым был командир крейсера. Но стоило геирсаду Терен послать соответствующий запрос командующему Восточным флотом, как командир крейсера получал приказ о передаче подчинённого ему крыла авиалётов в распоряжение Терена. По поводу последнего же слухи ходили не очень хорошие. Поговаривали, что тот же Валенсес геирсада просто тихо ненавидит, правда, неизвестно, за что. Видимо, было что-то личное, и, тоже по слухам, именно Терен и подписал приказ о списании Валенсеса из боевых пилотов на учебную базу. Пинтро как-то говорил, что Терена не любят за то, что он ни во что не ставит подчинённых ему людей.

Хотя сейчас об этом подумалось как-то вскользь. Насторожило Серёгу другое: раз на позывные Каринеша отозвался лично командующий, значит, ситуация действительно не из рядовых.

А Терен, тем временем, продолжил:

— «С-7 Рк-2», каковы сейчас курс, высота и местоположение целей?

— Цель пропала с экранов радара, — доложил Каринеш, — Двигалась курсом триста семьдесят тисанов к северо-восточной границе квадрата 52—33.

— «С-7 Рк-2», слушайте задачу. Отправиться к месту, где в последний раз была замечена цель. Определить её курс и скорость, сообщить её точные координаты, затем войти в визуальный контакт и постараться получить как можно больше информации: вооружение — если представится возможным — и примерную длину корпуса. Если по вам будет открыт огонь, разрешено использовать боевое оружие для защиты. Атаку цели самостоятельно запрещаю, при открытии огня по вам старайтесь от боя уклониться. Чтоб передать информацию мне, вы обязаны уцелеть, понятно? И ещё: если вас собьют, спасательная операция будет проведена только в случае, если позволит боевая обстановка. Поэтому постарайтесь, чтобы этого не произошло, ясно?

— «С-7 Рк-2» понял, — отозвался Каринеш.

— «С-7 Рк — 3»? — вызвал Терен.

— «С-7 Рк-3» понял, — отозвался Дементьев, притопив-таки кнопку вещания на дальнюю связь, на которую косился ранее.

— Хорошо. Действуйте по обстоятельствам, но мой совет: по приближении к цели разделитесь, чтоб получить свободу маневра и не мешать друг другу. До связи.

— Ну, что, курс ровно ноль? — спросил Каринеш уже по ближней связи, правда, Серёга едва услышал его: в динамики шлема сейчас шло сразу два сигнала. Один — это связь ближняя, второй — это переговоры, которые какое-то звено перехватчиков вело с диспетчерской на той самой «тридцать два — пятьдесят два» — частоте средней авиации.

— Лучше триста девяносто, — ответил Серёга, убавив громкость дальней связи, чтоб не мешала, — Если цель движется на северо-восток, то так мы вернее с ней пересечёмся курсами.

— Тоже верно, — согласился Каринеш, — К повороту?

— Давай. Пойдём пока прежним строем.

— Хорошо… Один, два!

Штурвал резко вправо от себя, поворот на шестьдесят тисанов к северу, в принципе, является крутым. Хотя это смотря по траектории, можно и плавно, конечно, но тогда зачем вся эта пресловутая маневренность перехватчика? Нет, уж если машина позволяет, лучше уронить её на крыло, а потом выровнять — что, в принципе, почти синхронно оба «солокса» сейчас и проделали.

Чуть-чуть подкорректировать курс — ну это как всегда, это уже привычно, хотя стоит признать, с каждым разом эта корректировка становилась всё меньше и меньше. Это постепенно вырабатывался навык сразу по окончании поворота выходить на нужный курс одним только плавным его, поворота, завершением. Видимо, дело тут было в том, чтобы попросту привыкнуть к своей машине, её инерции, которая и без того у «семёрок» была небольшой.

Теперь они шли под небольшим углом на север, где-то между отметками «триста семьдесят пять» — то есть север-северо-восток и «ноль» — то есть север.

— Серёга, а ведь это, по сути, боевое задание, — нарушил молчание Каринеш, — И я тут подумал: а вдруг на палубах тех кораблей есть авиация? Ведь раз Терен назвал их «целью» — стало быть, это или островитяне, или пираты. А помнишь, Валенсес говорил, что Жингкон и Вивия являются одними из главных убежищ для пиратов, а у тех даже палубная авиация есть?

— Ну, на этих трёх её может не быть, — предположил Дементьев, — А ты к чему, вообще-то, об этом заговорил?

— А к тому, дружище, что высота этих кораблей всего сто пятьдесят, а высота облачности: от четырёхсот семидесяти до восьмисот двадцати. А мы идём на девятистах. То есть для визуального контакта нам придётся снижаться на четыреста пятьдесят, а это не самая удобная высота для перехватчика. Мало того: это ещё и не наша рабочая высота, то есть чувствовать мы себя на ней будем крайне неуютно — воздух там, на средних высотах, более плотный, чем здесь.

— Ну, это-то и так понятно, — перебил Серёга, — И к чему ты об этом, всё-таки?

— Да к тому, понимаешь, к тому, что, сколько тебя помню, у тебя всегда неплохо получалось планировать, — ответил Дерас, — Проще говоря, мы имеем только приказ: что делать. А как это сделать: надо подумать, понимаешь?

— Хорошая мысль, Дерас, — ответил Дементьев, — Тогда давай вспоминать, что мы вообще знаем о таких кораблях, каковые, возможно, нас там встретят.

— Что по большей части они сделаны из бывших транспортников, захваченных пиратами и переоборудованных, — хмыкнул Дерас.

— И, при этом, оборудованных чем попало, — дополнил Дементьев, — То есть, вряд ли у них там имеется полноценная система противоавиационной обороны. Если и есть у них на палубе авиация, то я сомневаюсь, что это новейшие перехватчики. Да и к чему им и то, и другое? Значит, в любом случае, наше безусловное преимущество — это высота и скорость. Если спустимся ниже облаков заранее, нам, скорее всего, конец. Предлагаю подобраться поближе на большой высоте. Тогда успеем заметить, что вылетит нам на встречу: если авиация, то один из нас постарается оттянуть их на себя и увести подальше. Если ракеты, то думаю, успеем их сбить, благо, на крыльях у нас 1,5/6С, они в качестве противоракет подходят хорошо. Ну а там — в пикирование, проходим сквозь облака, выравниваемся, пролетаем мимо них так, чтоб всё рассмотреть, и снова уходим на высоту.

— А если у них и то, и другое? — спросил Каринеш.

— Тогда разделяемся сразу, — ответил Серёга, который уже примерно представлял себе ситуацию, — Один постарается стянуть на себя авиацию врага, второй пытается прорваться сквозь противоавиационную защиту.

— И кто же будет подставляться под авиалёты врага?

— По обстоятельствам, дружище, по обстоятельствам, — хмыкнул Серёга, — Вот они!

Трижды пискнул радар, показав подряд три цели. Сомнений не было — они самые, три корабля, идут прежним курсом, вот только скорость добавили.

— Оружие на боевой взвод, — напомнил Дементьев, сам щёлкнув тумблер, включающий пульт управления огнём.

— Давай-ка лучше ты на позицию ведущего, — сказал Дерас.

— Валенсес тебя же назначил, — возразил Серёга.

— Ага, — согласился Каринеш, — Вот только назначил он меня ведущим в учебном разведывательном полёте. Тебе не кажется, что обстоятельства изменились? К тому же план действий неплох, и он — твой. А стало быть, только ты полностью представляешь себе, что делать. Поэтому и вести тебе.

С этим спорить было трудно, и Серёга согласился. Авиалёт Каринеша немного сбросил скорость, а когда Дементьев обогнал его, добавил снова, расположившись на длину корпуса сзади — это называлось дистанцией; и на размах крыльев левее — это звалось интервалом.

— Набираем высоту до тысячи семисот, — распорядился Серёга, потянув штурвал на себя. Авиалёт задрал нос вверх, но не круто, а немного. Резкий набор высоты в планы Дементьева никак не входил, дистанция до противника позволяла пока не совершать крутых маневров. Левая рука легла на пульт управления огнём.

У «семёрки» было три гашетки: одна на штурвале в передней части, под указательный палец — отвечала за пулемёты. У перехватчика их было два, малого калибра, но зато высокой скорострельности. Крупный калибр нужен истребителям: им атаковать катера и другие цели с толстой обшивкой, которую надо пробить. У штурмовиков так вообще стояла самая настоящая автоматическая пушка, стрелявшая разрывными снарядами и поэтому способная повредить даже лёгкую бронетехнику. А вот перехватчик — авиалёт, приспособленный для борьбы с себе подобными машинами, а на авиалётах толстой броне взяться неоткуда. Зато и попасть по ним сложнее из-за их подвижности — именно поэтому перехватчик был оборудован сразу двумя скорострельными пулемётами, по темпу стрельбы превосходившими все аналоги на других типах. Чем больше зарядов за то же время выпущено, тем больше вероятность того, что хоть один, но попадёт. А в случае с оружием «солоксов» скорострельность была такой, что там, где попала бы одна, цель находили сразу три пули.

Ещё одна кнопка спуска располагалась наверху штурвала — это управление подвесками на кончиках крыльев, где всегда висели ракеты 1,5/6. Особенность этих ракет как раз подходила для перехватчика — мощности заряда вполне хватало для уничтожения любого авиалёта, а в воздушном бою маневренность ракеты очень и очень ценится. Область применения перехватчиков как раз донельзя тесно пересекалась с тактико-техническими характеристиками этих ракет, поэтому подвески на кончиках крыльев были специально оборудованы только и исключительно под класс 1,5/6. Мало того: ракету, висящую на подвеске под крылом, нужно сначала высвободить из захватов, чтобы она при запуске своего двигателя не ударила бы реактивной струёй в плоскость крыла машины. А это хоть и небольшая, но потеря времени. В воздушном же бою это маленькое запаздывание пуска могло стать фатальным. Если ракету расположить на кончике крыла, то запаздывание уже не требуется — реактивная струя её при этом по большей части уйдёт в воздушное пространство, слегка задев кончик, да и то случится это уже тогда, когда её выхлопные газы успеют остыть. На тех же штурмовиках или истребителях такие крепления не применялись, и гашетке можно было назначить управление любой из подвесок. На «Солоксах» этого не требовалось — поэтому и управление огнём на них было проще.

Третья кнопка располагалась в задней части рукояти штурвала, под большой палец — а вот на ней уже было переключение. Подвески на средней части либо нижних плоскостей крыльев, либо верхних. Ракеты на них навешивались из расчёта наибольшего удобства применительно к тому заданию, которое перед вылетом получал авиалёт. Сегодня там висели ракеты 2/7,5Е, самые маневренные ракеты в классе 2/7,5. Поэтому Дементьев, не колеблясь, задействовал их, даже не переключая. Ведь и на верхних, и на нижних плоскостях стояли те же ракеты, так что разницы никакой. Опустеет одна, бортовой компьютер автоматически переключит управление подвеской с опустевшей на полную.

Тем временем вертикальная световая линейка прокрутки всё бежала вниз, показывая возле отметки всё большие числа, и уже приблизилась к значению «тысяча шестьсот девяносто пять».

— Выравниваемся, — сказал Дементьев, глядя, как на лобовом стекле прямо впереди зажглось перекрестие прицела пулемётов, а по бокам от него появилась пара световых квадратов — это подвеска кончиков крыльев; и между ними и перекрестием прицела — пара ромбов, обозначавших направление пуска ракет со средних подвесок. Нажми на гашетку сейчас — и именно в этих светящихся ромбах на стекле и будут наблюдаться дымные хвосты стартовавших ракет, не имеющих захваченной их боеголовками цели.

А цель, к слову сказать, на экране радара стремительно приближалась — высота увеличилась, плотность воздуха стала меньше и скорость возросла, заодно увеличив давление внизу крыла, державшее авиалёты в воздухе.

Выровнялись окончательно, забравшись почти под потолок — две тысячи тсэров, то есть два гауста высоты. Дальше турбинам начинало уже не хватать кислорода, такая вот неприятная особенность эмиадийской атмосферы. Тысяча семьсот — тоже хорошая высота для перехватчика, почти «рабочая» — но штурмовики и истребители обычно работали гораздо ниже, что, опять же, увеличивало время для выхода на цель и последующей атаки.

Поэтому чаще — от шестисот до тысячи двухсот. Но случай был не обычный, поэтому и высота была тоже не привычной.

Писк радара — новые объекты, на сей раз четыре и все при этом точечные. Идут с большой, слишком высокой для авиалётов, скоростью, по крутой вертикальной траектории.

— Корабельные ракеты противоавиационной обороны, — сказал Каринеш вслух, — Корабельный радар нас не только увидел, мы уже в зоне наведения его ракет.

Ответом ему был двукратный писк сработавших боеголовок ракет 2/7.5, захвативших цель — летящие навстречу ракеты. А когда ракеты противника показались над облаками, на радаре три эллипса отметок кораблей заползли в очерченное кольцо — зону, в которой боеголовки ракет 2/7,5 видели цель. Зону, в которой эти ракеты до цели могли долететь по прямой траектории. Ромбики на стекле дополнились перекрестиями внутри них и сдвинулись со своего «дежурного» места, услужливо показывая на стекле местоположение ракет врага.

— Ждём, пока заползут в радиус действия ракет 1,5/6, — сказал Серёга, — Ракет противника всего четыре, поэтому для верности — два залпа по четыре ракеты.

— По твоей команде или по готовности? — уточнил Дерас.

— По готовности. Как сработает боеголовка — сразу пуск.

Боеголовки себя ждать не заставили.

Восточное Море, остров Тихуес,

внешний рейд Юнжи Срита,

в то же время.

Мейлиш любил эту погоду. Прохладно, но не холодно. Свежо, но не зябко. Ветер с юга — сухой, морозно-чистый, нагревшийся по пути сюда, задувал в открытое кормовое окно центральной рубки. В это окно сейчас Мейлиш и смотрел — чистый горизонт, остальные корабли стоят севернее и потому не загораживают небо. «Пасгедас» в этот раз встал удачно — ни один из кораблей-соседей не помешал бы ему выйти с рейда в воздушное пространство, не пришлось бы ждать их отхода или набирать высоту, чтобы пройти над ними. До берега недалеко, и куда-то туда сейчас устремлены взгляды команды — там Юнжи Срит, там есть, где погулять вволю. Юнжи всегда жил хорошо — верфи давали работу, соседний порт Камо-Фрай — импортные товары без наценки на перевозку внутри страны, да и экипажи кораблей пополняли бюджет многочисленных злачных мест, когда шли погулять на берег.

Но сегодня из экипажа «Пасгедаса» на берегу не было никого. Впрочем, как и вчера. И позавчера. Третий день как на флоте был объявлен режим повышенной готовности: данные разведки, как всегда, размытые и неясные, говорили о том, что Жингкон готовит новое нападение на Селлестию. Других данных от разведки, похоже, не бывало принципиально. Всегда размытые. Всегда неясные. И как всегда — никакой конкретной информации. Это, видимо, чтобы никто не упрекнул в недостоверности разведданных. Мол, через три дня, в полдень, там-то и там-то будет совершено нападение. А тут нападение произошло не в полдень, а вечером — всё, разведка ошиблась, провалила задачу. А так — через три дня, возможно, будет нападение. Состоялось через четыре? Отлично, мы же разведка, мы же предупредили: «возможно»! И отвалите с претензиями, мы не ошиблись…

— Ваш чай, геирсей, — раздался голос сзади. Котри, помощник кока. Конечно, напиток, который он подавал командиру авианесущего крейсера, с настоящим чайным листом ничего общего не имел, зато принцип изготовления был тот же: сушеные листья тропического кустарника мисми, запаренные в кипятке. Именно этот напиток и обозвал про себя «чаем» Дементьев, но Мейлиш, разумеется, этого не знал и знать не мог. Равно как и того, что тот самый Дементьев, долгое время являвшийся «гостем» крейсера и получивший документы гражданина Селлестии из его же, Мейлиша, рук, недавно поднялся с посадочной площадки базы «Риемкоро». И мало того, находится сейчас здесь, рядом, в Восточном море, отправившись в очередное учебное патрулирование вместе со своим другом Дерасом Каринеш.

— Спасибо, — ответил Мейлиш, взяв услужливо поданную чашку. Вообще, все наставления настоятельно не рекомендовали подавать подобный пример: место несения службы есть место несения службы, а чаи распивать — для этого тоже существуют специальные помещения. Но командир «Пасгедаса» ввёл в это правило свою корректировку, принюхиваясь к ароматно пахнущей чашке. Кроме него это разрешено было только командирам служб корабля, по очереди принимавших суточную вахту. На каждом корабле — свои правила, если, конечно, это не противоречило соответствующим Кодексам, регламентировавшим вопросы службы.

Геирсей отхлебнул, и напиток горячей волной прокатился где-то внутри груди, обжёг желудок, разлил приятное тепло по телу. Крепкий, да ещё и приправленный молотыми в порошок листьями боу — оло, придавшим напитку оттенок пряности и характерную кислинку. Молодец, Котри — чай заварил как надо, всё в меру и всё по вкусу командира. Мейлиш готов был поручиться, что и старший помощник, и старший штурман, и главный артиллерист, и даже старший механик — словом, все вахтенные командиры тоже получают свой чай в точном соответствии со своими вкусами. Котри был из тех, кто попал на крейсер без вообще какой-либо специальности и обучения. Словом, ему нельзя было доверить даже огнетушитель. Бывший десантник, которого хотели расконтрактовать за нарушение правил обращения с оружием, он долго упрашивал командиров оставить его дослужить контракт. Оружие ему было доверить уже нельзя, какие-либо узлы или механизмы крейсера — тоже, а вот чай приносить или помогать по камбузу он мог вполне, к тому же, парень старался всем угодить. А что ему оставалось, если при приёме на крейсер его предупредили, что полетит на берег за малейшую оплошность? А тут удачно подвернулась вакансия в команде старшего кока — так Котри и оказался на камбузе. Вакансия, к слову сказать, подвернулась как раз кстати. Предшественник Котри, присланный с какой-то учебной базы отрабатывать заложенную в контракте неустойку, свой срок отбыл и благополучно отправился домой. Разрыв контракта означал для Котри то, что дорога в вооружённые силы ему была бы закрыта. А так, доработав ещё три месяца, он спокойно мог заключить новый контракт и даже отправиться на переобучение на какую-нибудь базу, получить там, скажем, корабельную специальность и вновь пойти служить на флот. Да хоть тем же коком!

Ещё глоток. Хорошо вот так стоять, подставив грудь южному ветру, согревая её изнутри чаем. Мейлиш глянул вниз, сквозь балки находившейся сразу позади рубки мачты. Туда, где позади палуб надстройки находилась посадочная площадка, тянувшаяся почти до самой кормы. «Пасгедас», как и однотипный с ним «Пиккерено», именно расположением площадки и отличался от других авианесущих крейсеров, тех же «Саттаса» и «Тесита». Те были построены на основе тяжёлых крейсеров, вот только орудийных блоков у них на носу стоял всего один. За счёт того, что один орудийный блок был убран, надстройку сдвинули вперёд, к носу, а освободившееся позади надстройки место между ней и двумя бортовыми с одним кормовым блоками использовали под посадочную площадку для авиалётов. У «Пасгедаса» же посадочная площадка находилась над главной палубой, где стоял кормовой блок, способный, при необходимости, развернуться для стрельбы в любой из двух бортов. На корме кромка площадки заканчивалась как раз там, где находились оси вращения блока, а носовой своей кромкой как раз примыкала ко второму этажу — деку надстройки. Как результат — не пришлось сдвигать её относительно корпуса. «Пасгедас» был построен уже не на основе тяжёлого крейсера, а на основе тех наработок, которые были получены при постройке авианесущих «Саттаса», «Тесита» и других крейсеров из их поколения.

При том же вооружении «Пасгедас» за счёт освободившегося в результате подъёма посадочной площадки над главной палубой места имел чуть меньшие габариты, чем те же «Саттас» и «Тесит». По своим размерам «Пасгедас» был ближе к крейсерам ударным — тому же «Дестиеро» или «Декритасу», однако всё равно чуть превосходил их по длине и ширине. Зато и высвободившийся в результате уменьшения количества вооружения максимальный вес был потрачен на установку более мощных и более новых турбин. «Пиккерено» и «Пасгедас» уступали по количеству орудий главного калибра авианесущим крейсерам первого поколения. Но зато превосходили их по скорости, времени нахождения в автономном плавании, несли больше ракет дальнего радиуса, были оснащены более совершенной системой защиты от ракет и крылатой авиации противника.… Перечислять можно долго, но что самое главное, запас живучести у них был выше, чем всех других крейсеров Восточного Флота. Это за счёт того, что на тот же объём отсеков плавучести у авианесущих крейсеров приходился меньший вес.

Именно поэтому «Пасгедас», взлетевший с опор построечной площадки завода-изготовителя пять лет назад, всё время был в деле. Крейсер проходил «обкатку» — ответственные лица в правительстве страны как бы со стороны присматривали за концепцией постройки авианесущих крейсеров, отмечая успехи и провалы конструкторов, делая наметки на будущие улучшения для новых кораблей. Вернувшись с учений с в Немвале, где «Пасгедас» показал себя с самой лучшей стороны, крейсер тут же встал на боевое дежурство. Команде попросту не дали времени отдохнуть. Не успели придти — и пожалуйста, вот вам — угроза нападения.

Глядя вниз, на площадку, где возле авиалётов деловито сновали пилоты вперемешку с техниками, Мейлиш им даже чуть-чуть посочувствовал. Прошедшим по уровню интеллекта на Приёмной Базе в группу, получившую допуск к сложной технике, а по состоянию здоровья и скорости психо-неврологической реакции — к крылатой авиации, этим ребятам сейчас было гораздо тяжелее, чем всем остальным из команды крейсера. Тех просто не пускали на берег, а вот пилотам в связи с объявлением угрозы пришлось выйти на усиленный график патрулирования воздушного пространства. Обычно в воздухе находилось четыре машины из двенадцати. Тринадцатая, принадлежащая командиру, в патрулировании не участвовала никогда. Применительно к двенадцатому крылу авиалётов, базирующемуся на «Пасгедасе», это означало, что в воздухе должно было находиться два истребителя: один из числа тяжёлых, которыми командовала сиргуд Игэм Уэйтонес; и один из числа средних, кои находились под командой сиргуда Кигаса Экденеса. От атак с земли их должен был прикрывать один из штурмовиков — эти три авиалёта находились в ведении заместителя командира крыла, этранес Тиры Серонес. А прикрытие от авиации врага обеспечивали перехватчики из звена, находившегося под командованием сиргуда Калеса Иссиро.

Всех их Мейлиш знал в лицо, по имени, на память мог полностью воспроизвести их досье и послужные списки. Спасибо старшему помощнику Астиаро — передал свои знания экипажа, как мог.

На палубе сейчас стояла только половина крыла — всего восемь машин, активно готовящихся к вылету. В обычном режиме патрулирования четыре авиалёта готовились, четыре отдыхали, четыре патрулировали. В режиме усиленном, как сейчас, в воздухе постоянно находилось восемь авиалётов, сменявших друг друга по «скользящему» графику. В итоге вместо полноценного отдыха и спокойной подготовки — обрывок сна, быстрый приём пищи и авральная подготовка к следующему вылету. Пилотам палубной авиации доставалось сильнее, чем другим членам экипажа — но зато и плата по контракту у них была повыше, чем, если бы со своим допуском к сложной технике их отправили, скажем, в турбинное отделение, в службу механиков. Там тоже требовались и знание, и ум — но почти не была нужна быстрота реакции, основной показатель для набора в пилоты авиалётов. Принцип отбора в Селлестийские Вооружённые Силы был прост: не человек выбирает профессию, а профессия — человека. Желание же оного человека, решившего провести первый, пробный, год в войсках в качестве младшего состава, если и учитывалось, то в последнюю очередь. Да и то — ежели по всем параметрам организма он проходил сразу в два вида войск.

Из тех, кто находился сейчас на палубе, Мейлиш узнал двоих: Тиру Серонес, служившую на «Пасгедасе» с самого начала, с того времени, как крейсер встал на боевое дежурство. Всегда спокойна, холодна и расчетлива, двадцать четыре года, безупречный послужной список: стартовый контракт, потом второй сразу на пять. Кстати, не забыть поблагодарить её лично за прекрасно проведённые стрельбы в Немвале — именно благодаря авиации Селлестийским военным чинам удалось убедить союзников в том, что авианесущий крейсер прекрасно справляется с теми задачами, для которых обычно нужны совсем другие корабли. Мелкая, рассеянная групповая цель в складках местности. Это задача сложная для корабля, особенно для крейсера, попробуй, накрой такую с одного залпа! Но, после того, как там прошлась Тира с парой пилотов своего звена, от макетов целей остались только уголья да головешки. Ни одна из целей не осталась пропущенной, уничтожили все, даже добили те, которые можно было считать «недобитыми». Тира пришла на корабль в звании ривонек, прямо с учебной базы, но уже успела побывать и в стычках с пиратами, в одной из которых и погиб предыдущий командир двенадцатого крыла.

Сам же командир крыла, глайнес Илмеги, возглавил авиацию «Пасгедаса» три года назад, когда пошёл на повышение после шести лет на «Саттасе». Будучи там заместителем командира в звании сатранд, был отправлен на курсы «тактика воздушных боёв для соединений крылатой авиации». По окончании учёбы экзамены сдал на отлично и получил назначение на «Пасгедас» вместе со званием глайнес. Почти сразу же за ним по его запросу — и ответному согласию — в двенадцатое крыло перевели его соратницу по службе на «Саттасе» — сиргуд Игэм Уэйтонес. Та была полной противоположностью Тиры — резкая, импульсивная, охотно идущая на риск. Но при этом — отличный пилот с боевым опытом, полученным на том же «Саттасе», стартовый контракт подписала сразу на три года, потом — второй, ещё на три. Ни замечаний, ни нареканий, ни нарушений.

Уэйтонес сейчас была в воздухе. Второй из пилотов, которого узнал Мейлиш, был сиргуд Калес Иссиро — тот пришёл на крейсер всего год назад, когда закончился срок контракта предыдущего командира звена перехватчиков. Иссиро отличался уверенностью в себе, был смел и инициативен. Неплохие качества для начинающего командира, если бы не одно «но» — в послужном списке стояла отметка о пререканиях с Тирой Серонес — парня оштрафовали, он вроде поумнел, но по крейсеру ходили слухи, что дело обстоит не совсем так, как представлялось официально. Впрочем, особо никто и не разбирался — сиргуд Иссиро всё признал и раскаялся, чего ещё нужно для записи в документы? А слухи, что якобы этранес Серонес пару раз приложила парня лицом о палубу за обсуждение приказов Илмеги — кому они нужны? Слухи к официальному документу не прилепишь, а проводить расследование Мейлиш не стал. «Не чини то, что работает» — так выражался командир службы электромехаников крейсера, и Мейлиш с этим был полностью согласен. Персонал крыла авиалётов работал хорошо и слаженно, так что лишняя «починка» не требовалась.

Мейлиш допил мисми, поставил чашку на подоконник широкого кормового окна рубки. Что-то монотонно говорил диспетчер авиации крейсера — из Юнжи возвращались птицелёты с пополнением запасов провизии, а вот катер, на котором старпом отбыл за боеприпасами, почему-то задерживался уже на лейс. Впрочем, судя по болтовне диспетчера, дело было не в старпоме, а в том, что командующий Восточным Флотом никак не выдавал разрешение на погрузку катера — по той простой причине, что командующего почему-то на месте не было, а его заместитель куда-то запропастился.

«Разгильдяи», — подумал Мейлиш, ощутив, что в животе заурчало — не надо было пропускать завтрак. Хотя у командира корабля распорядка, как такового, почти нет — есть дела, ради которых приходится бросать всё. Видимо, у верхушки Восточного Флота такие дела тоже были — но, к Архаку, не сейчас же, когда объявлена повышенная готовность!

Вот «Пиккерено» хорошо — стоит сейчас себе в Лангесе, на рейде, на время выведенный из боевого дежурства. Случилось нападение на торговый караван, в охранении которого он шёл. Повредили правую турбину, левой пришлось отдуваться за двоих, из-за чего в той возникла масса мелких неисправностей…. В итоге — обе турбины разобраны, крейсер стоит на мёртвом якоре на ближнем рейде порта — красота! «Пасгедасу» тоже не мешало бы перебрать турбины — разобрать, почистить, отладить, собрать заново — но возможности такой пока не представлялось. И когда она появится — непонятно.

Эх, Лангес, Лангес! Тёплое и ласковое побережье, красивый город, но Мейлиша тянуло в него не из-за возможности заняться кораблём, как это выпало командиру того же «Пиккерено». И не возможность как-то отдохнуть и сменить обстановку, и не ещё что-то низменное и приземлённое, нет! Светлое чувство разделённой любви, обострённой разлукой и расставанием — вот что звало и тянуло геирсея туда. В отличие от многих командиров Восточного Флота, он не обзавёлся семьёй ни в Юнжи Срите, ни даже в Камо-Фрай. Его любовь, которая была младше его на десять лет, жила именно в Лангесе с детьми — вот почему при первой же возможности Мейлиш отправлялся туда. Любовь была взаимной и откровенной — так любят только те люди, которые уже обожглись на этом чувстве в молодости, кто познал разницу между настоящим чувством и простой привязанностью.

А познав, сделал выбор в пользу чувств, а не в пользу комфортности взаимоотношений, построенных из принципа «чтобы всё устраивало». Нет, Мейлиш и его возлюбленная, о существовании которой никто из экипажа крейсера не подозревал, холили и лелеяли свою любовь, усиливая её в себе расстоянием. Упивались долгим ожиданием непродолжительных встреч: дня три-четыре в месяц в общей сложности, но зато эти дни были наполнены особой полнотой жизни, фейерверком чувств, каскадом эмоций, простым и потому бескомпромиссным счастьем, ярче и светлее которого попросту не существует. И тень, отбрасываемая этими тремя днями, согревала душу и сердце всё остальное время, что длилась разлука. Это была любовь без нудного быта, любовь без взаимных претензий, подозрений и ревности, мелких ссор и обыденности, без скуки от того, что нечем заняться, не о чем поговорить. Мейлишу и его любимой всегда было, что рассказать друг другу. Они упивались каждым совместно проведённым мигом, не спали сутками — чтобы не тратить время на сон, отоспаться можно и потом, когда настанет очередное расставание — и потом видеть сны друг о друге, мечтая, что наступит время очередного заводского ремонта крейсера.

Как и любой другой корабль Восточного Флота, «Пасгедас» раз в году на месяц опускался на те же самые посадочные опоры, с которых когда-то впервые поднялся в небо, откачав воздух из отсеков плавучести. Тогда эти отсеки заполняли воздухом, по кораблю начинали деловито сновать специалисты завода, проводился полный осмотр, необходимый ремонт и профилактика всех систем корабля — а команда отправлялась в гарантированный контрактом отпуск. В этом году его предстояло ждать ещё три месяца — и введённый на флоте режим повышенной готовности геирсея никак не радовал. Именно из-за этого режима и откладывалась отправка торгового каравана в Сименелию. Поломка турбин «Пиккерено» означала бы только одно: что вместо него в охранении пойдёт «Пасгедас», а стало быть, заход в Лангес был бы неизбежен.

Часть кораблей двинется отсюда, из порта Камо-Фрай — маршрут из Сиборсии пролегал как раз через северную оконечность острова Тихуес. Другая часть присоединится к каравану позже, в Лангесе. Оттуда — почти два дня хода до Генератора Точки Скольжения, уже там караван перенесётся в точку, находящуюся в двух — трёх днях хода до Сименелии. Дальше — нейтральные воды, где встречались пираты, и вот как раз там придётся держать ухо востро до самой границы воздушного пространства этой страны. Потом корабли начнут разделяться: одна часть каравана останется в портах Сименелии, другая пойдёт в Андалию, третья — в Юрикан и Сэнассию. Вот там уже по-настоящему опасно, там пираты не просто «шалили» — скорее, считали воздушное пространство восточной части материка Андикан своей вотчиной. После погрузки — выгрузки караван сформируется снова: может, сменится пара кораблей, а там — в обратный путь, к Генератору Точки Скольжения, прыжок, позволяющий сэкономить две недели пути — и снова пару дней до Лангеса, короткая остановка, после чего крейсер направился бы в Юнжи Срит…

Такой поход с караваном означал бы как минимум четверо суток, которые можно было бы провести с любимой. Но отправка каравана откладывалась, пока не будет снят режим повышенной готовности.

Мейлиш отошёл от кормового окна и направился к носовому. Плясали пятна света Белувы на воде, море внизу рябило от прохладного южного ветра, который начал резко усиливаться, и из-за смеси теней облаков и просветов в них вода приобрела металлический цвет. Командир крейсера смотрел на север, туда, где за горизонтом раскинулся город Лангес. Эх, случилось бы что-нибудь, хоть что-то, что позволило бы отправиться на север! При чём, отправиться именно «Пасгедасу», а не кому-либо ещё. Хотя кораблей на внешнем рейде Юнжи Срита хватало: Мейлиш бросил взгляд на стоящего впереди ветерана Восточного Флота — «Ирсис», где командиром был его давний друг, геирсей Райнеш, с которым, несмотря на разницу в возрасте в девять лет, общий язык находился всегда. «Ирсис» относился к классу тяжёлых крейсеров и нёс на себе шесть орудийных блоков, это был грозный корабль, но по скорости и маневренности ему с «Пасгедасом», конечно, не тягаться. Да и годы сказывались, двадцать пять лет — это уже преклонный возраст для корабля. Второй из тяжёлых крейсеров Восточного Флота был куда новее — «Мессиноро» был построен двенадцать лет назад. Несмотря на то, что он по вооружению, габаритам и оснащению не отличался от «Ирсиса», бегал хоть и не намного, но резвее.

Рядом с «Ирсисом» стояли практически борт о борт корабли-близнецы, и если бы не названия на корме, их и отличить-то было бы невозможно. Построенные в одно и то же время, по одним и тем же чертежам, на одном и том же заводе, ударные крейсера «Декритас» и «Дестиеро» тоже редко стояли без дела. Им исполнилось уже по тринадцать, и из шести ударных крейсеров Восточного Флота они не были ни самыми старыми, ни самыми новыми. Ещё дальше виднелись узкие, вытянутые корпуса фрегатов «Дэсино» и «Осбос» — как и авианесущих крейсеров, этих в составе флота тоже было четыре. Восемь было эсминцев, и только половина из них сейчас находилась на рейде. Стояли они намного севернее, так, что только в бинокль и различишь: новенькие, три года назад поднявшиеся в воздух «Терагис» и «Менагано».

Ещё дальше, заслонённые корпусом «Ирсиса» и невидимые из рубки «Пасгедаса» стояли уже корабли зрелые: двадцатилетний «Оирон» и семнадцатилетний «Эрширес». Эти, напротив, корпуса имели покороче и пошире. Это были корабли, предназначенные для ближнего боя с противником, для уничтожения крупных наземных целей за счёт установленных на корме миномётов с зарядами большой мощности. Если фрегаты несли в основном ракетное вооружение и предназначались для того, чтобы обстрелять противника с безопасной дистанции и потом уйти от ближнего боя на хорошей скорости, то миноносцы несли на себе ещё и небольшой груз мин, чтобы сбросить их и в случае отхода своих кораблей перекрыть преследователям путь.

Все, кого не было сейчас на рейде, находились в плавании. Сопровождение караванов, патрулирование вблизи Договорной Зоны, охота за пиратами в нейтральных водах — ни один корабль, даже лёгкого класса, без дела не стоял. Лёгкие корабли в восприятии Мейлиша так и вообще всерьёз воспринимать было нельзя: им даже имён не присваивали, только номера.

«Сила. Не просто Сила, нет — силища, способная сметать с лица планеты города. И всё это завязано в мелочных стычках, которые кончаются ничем. Встретили пиратский корабль, постреляли друг в друга, получили повреждения, и, как правило, разошлись. В итоге — уничтоженный пиратский корабль это почти подвиг. Не мирный транспорт, который обвешан оружием, а самый настоящий пират, построенный неизвестно где и неизвестно кем с одной лишь целью. Целью совершения вот таких вот набегов, разведок боем: если охранение каравана справилось — значит, не стоит рисковать. Если дало слабину — вызвать подмогу и уничтожить конвой. И так уже лет десять.

Нужно бить по базам пиратов, формировать целые эскадры и бросать на уничтожение гнёзд этих паразитов, поганящих небо одним своим присутствием. Трусов, способных по-настоящему воевать лишь с пассажирами да транспортами. Ну, встретился «Пиккерено» с пиратами — и что? Получил снаряд в турбину, повредил в ответ пиратское судно, те поняли, что «Пиккерено» им не по зубам и скрылись — куда там, догонишь их на одной турбине…. Архак бы подрал всех этих дипломатов, погрязших в своих законах, Договорах, соглашениях и прочей ерунде. А иначе — зачем держать всю эту массу кораблей, если даже непонятно, кто противник? Если это война одиночек, которая то тухнет, то вспыхивает снова? Укажите нам противника, дайте нам врага — и уничтожим раз и навсегда, чтоб стало спокойно. Чтоб не торчать на рейдах без покоя и отдыха только потому, что, видите ли, у разведки неясные данные…

Архак бы подрал разведку! И дипломатов вместе с ней….» — думал Мейлиш, глядя на то, как ветер далеко внизу гонит волны на север.

— Что там? — вслух сказал он, обернувшись к диспетчеру, уютно устроившемуся в углу рядом с радиометристами так, чтобы ему было видно экраны их радаров. У диспетчера был свой пульт радиосвязи, свой навигационный компьютер, следящий за палубной авиацией «Пасгедаса» — в общем, все условия для контроля полётов.

— Катер по-прежнему в городе, — сказал тот, поднявшись, — Командующий сейчас находится с инспекцией на одной из учебных баз, где недавно разбился учебный авиалёт, его заместитель отбыл в мэрию — какие-то там организационные вопросы с гражданскими нужно утрясти. Будут через лейс, за главного в штабе флота остался геирсад Терен, а подобные вопросы вне его компетенции… Патрули наши крутятся в заданных квадратах, первая смена готовится к возвращению, третья — к тому, чтобы её сменить. Птицелёты с продуктами уже вон там — диспетчер указал в окно, где над очертаниями рельефа острова виднелись две неясные пока точки. Посадку ещё не запрашивали…. Я тут послушал частоту других кораблей — «Саттаса» и «Тесита» — у них тоже чисто, патрули рапортуют, что в воздухе никого. Береговая авиация тоже ничего этакого не увидела…

Мейлиш молча сделал утвердительный жест, краем глаза отметил появление Котри, забравшего чашку с окна, окинул взглядом почти пустую рубку — дежурный артиллерист, Тейджи, спал с открытыми глазами за своим пультом. Взгляд его был отсутствующим, глаза почти не моргали — бедолага, до сих пор переживает потерю сестры, видимо, самого близкого и родного ему человека в мире. Не спит ночами — и в итоге на свой пост является вот в таком полусонном состоянии. Геирсей по привычке уже хотел одёрнуть парня, ведь командир терпеть не мог, когда на его крейсере начинали нести службу спустя рукава, но передумал. Вместо этого он скосился на часы — его вахта уже заканчивается, вот-вот на дежурство заступит следующая смена. К концу вахты все устают, и Тейджи — не исключение. Так что простим… до следующего раза, разумеется.

В рубке повисла тишина — тяжёлая и гнетущая, ещё более давящая на мысли неясностью обстановки. Мейлиш молча наблюдал за тем, как две точки над горизонтом постепенно приобретают очертания металлических стрекоз — последние, к слову, на Эмиадии не водились, и такого сравнения командир крейсера провести попросту не мог. Для него птицелёты казались попросту механическими птицами, способными очень быстро махать крыльями — так, что и не различишь. Это всё, что оставалось делать сейчас, ожидая, что хоть что-то, но произойдёт. Да хотя бы подойдёт конец его вахты, чего уж там…

— Геирсей! — окликнул его диспетчер палубной авиации, — Думаю, вам будет интересно послушать…

«Произошло», — каким-то шестым чувством, чутьём бывалого вояки понял Мейлиш, быстро, но, сохраняя достоинство, направляясь к пульту диспетчера.

— На частоте береговой авиации, — пояснил тот, прибавляя громкость и переключая вещание со своих наушников на закреплённый на панели динамик.

— … в последний раз была замечена цель. Определить её курс и скорость, сообщить её точные координаты, затем войти в визуальный контакт и постараться получить как можно больше информации: вооружение — если представится возможным — и примерную длину корпуса. Если по вам будет открыт огонь, разрешено использовать боевое оружие для защиты. Атаку цели самостоятельно запрещаю, при открытии огня по вам старайтесь от боя уклониться. Чтоб передать информацию мне, вы обязаны уцелеть, понятно? И ещё: если вас собьют, спасательная операция будет проведена только в случае, если позволит боевая обстановка. Поэтому постарайтесь, чтобы этого не произошло, ясно? — донёсся голос, который командир крейсера узнал сразу: эт

...

Ұқсас кітаптар

Егор МайндерТочка Скольжения. Архипелаг. Часть первая

18+

Басты
Приключения
Егор Майндер
Точка Скольжения. Архипелаг. Часть вторая
Тегін фрагмент

автордың кітабын онлайн тегін оқу Точка Скольжения. Архипелаг. Часть втораяЕгор Майндер