В 2011 году в одном маленьком городке Сирии один маленький мальчик по имени Муавия рисовал на стенах протестные граффити. То есть он писал что-то вроде «Башар Асад – хуйло», или «Сирия без Асада», или «Башар уйди сам». Правительственные войска поймали мальчика и убили его химическим оружием.
Ну, знаете, когда вы приезжаете заправлять свою тачку, подходит чувак и вставляет вам шланг. Как будто вы сами не можете шланг вставить. Но вы должны ему сказать спасибо и дать мелочь, а лучше бумажку. Хорошо было, когда ходили десятирублёвые банкноты, а теперь приходится платить пятьдесят, чтобы не позориться с монетами. Это денежная реформа, её пролоббировали заправщики, я знаю. На заправках часто работают смазливые педерасты
В 1941-м войну начинали срочники. Это были стада пылающих юношей, неспособных на самостоятельное мышление в обстановке боевых действий. Потеряв управление, лишившись связи со штабами или просто оказавшись в непонятной ситуации, юнцы либо героически погибали в бою, либо сдавались в плен целыми полками и дивизиями, чтобы потом погибнуть в плену. Так в первые месяцы войны сгинуло поколение, рождённое в 1920-е годы. Но на землях, не попавших в оккупацию, пошли новые и новые призывы, которые загребали всё более старших по возрасту запасников, 30-летних и 40-летних. И вот они, взрослые тёртые мужики, и переломили ход войны. У некоторых за плечами была Гражданская или финская, они умели и любили убивать. Но если и нет, взрослый мужчина сам себе штаб, сам себе сержант и полковник. Даже оказавшись без командира, он как-то сориентируется на местности. Его главная индивидуальная боевая задача – выжить. Война – это такая ситуация, в которой выжить ты можешь, скорее всего, если сможешь убить наибольшее количество врагов, которые хотят убить тебя. Если ты трусливо прячешься, то этим ты себя не спасёшь. За невыполнение приказа тебя накажут: расстреляют или отправят в штрафной батальон, где ты ещё быстрее сдохнешь. Первая задача – выжить самому, вторая – убить врага. Эти две задачи связаны и взаимозависимы.
4
Наш тренер и будущий командир носил форму без знаков отличия, но требовал, чтобы мы назвали его «мой генерал». Позывной у него был Барс. Это был низкий коренастый мужчина, чуть младше меня, немного похожий то ли на татарина, то ли на финна. Настоящего имени и фамилии его мы не знали. Он руководил занятиями, а также проводил с нами разъяснительную работу. В своём специфическом ключе. Как родитель, он дал нам новые имена. Меня недолго думая Барс наделил позывным Чечен. Мне это не понравилось. Я сказал, что это слишком банально и неочевидно. Я не чувствую себя чеченцем, да и не похож. У меня славянская внешность.
– У тебя? Ты что, думаешь, я чеченов не видел? Вы все такие. Вроде русые, вроде свои. А приглядишься – звери. Ты зверь. Но Зверь у нас уже есть. Поэтому ты будешь Чеченом. Вопрос закрыт.
Барс строил нас на небольшом плацу и, расхаживая перед шеренгой, проводил политработу.
– Вы дерьмо. Если вы думаете, что я буду вас, как сержанты в американских фильмах, закалять, учить выживанию и воинскому делу, то вы ошибаетесь. Мне насрать на вас. Я вас ничему не буду учить. Остальные инструкторы тоже. Чему сами научитесь, то и хорошо. Нет – никому нет дела. Выпускных экзаменов не будет. В командировку поедут все. Вы уже подписали контракт. Можете ничему не учиться. Можете не ходить на занятия и целый день дрочить в казарме. Всем похуй. А знаете почему? Потому что вы мясо. Половина из вас сдохнут в первом же хорошем бою. Знаете, почему взяли всех, даже таких бесполезных уродов, как ты, и ты, и вот ты тоже, жирный кусок говна? Чтобы вас убили первыми. Противник убьёт вас и подумает, что сделал своё дело. На самом деле он просто израсходует боеприпасы на говно. Ваша единственная задача – сохранить жизнь настоящим бойцам, которых среди вас с гулькин хуй. Они тоже сдохнут, но чуть позже. Сначала они выполнят боевую задачу. А ваша задача – стать мёртвым говном. Это понятно?
– Так точно! – отвечали мы хором.
– Вы уроды. Вы неудачники. Вы говно. Но за то, что вы сдохнете, заказчик выплатит по три миллиона рублей вашим жёнам. Вы никогда бы не смогли столько заработать за всю свою сраную жизнь. Поэтому, когда вы сдохнете, никто не будет плакать. Всем будет только лучше. Ваши жёны купят себе новые сиськи и найдут настоящих мужиков, которые будут их ебать. Потому что вы не могли их ебать. У вас не стоит. Вы бесполезное говно.
Особенно Барс любил меня. Он говорил:
– Чечен, выйти из строя!
Я выходил.
– Чечен, у тебя стоит хуй?
– Никак нет, мой генерал!
– Правильно. Если бы у тебя стоял хуй, ты бы сидел дома и ебал свою жену, а не припёрся сюда. Ты сдохнешь, а твою жену будет ебать другой мужчина, с настоящим хуем, таким как у меня. Дай мне адрес своей жены, я первый к ней приеду. Я расскажу, что ты сдох, как вонючий кусок говна, и выебу её. Она красивая?
– Так точно, мой генерал!
– Хорошо. Тогда я её обязательно выебу. Кем ты был до того, как подписал контракт?
– Писателем, мой генерал!
– Кем, блядь?
– Писателем! Мой генерал!
– И что ты писал?
– Книги, мой генерал!
– Книги? И как они назывались? «Война и мир»? «Прощай, оружие!»? «Три товарища»?
– Никак нет, мой генерал!
– Если ты писатель, то почему я тебя не знаю? Почему я не читал ни одной твоей книги? Ты думаешь, что твой генерал дебил и не читает книг? Отвечай!
– Никак нет! Я не думаю, что мой генерал дебил, мой генерал!
– Как твоя фамилия? Акунин? Сорокин? Лукьяненко?
– Никак нет, мой генерал!
– Я знаю всех писателей. Ты не писатель. Ты говно. Повтори!
– Я говно, мой генерал!
– Я не читал ни одной твоей книги. Никто не читал ни одной твоей книги. Потому что всё, что ты написал, – это говно. Повтори.
– Я писал говно, мой генерал!
– Может, ты думаешь, что ты сходишь на войну и потом напишешь об этом книгу, станешь богатым и знаменитым?
– Никак нет, мой генерал!
– Правильно. Потому что ты ничего не напишешь. Ты не вернёшься. Ты сдохнешь в первом бою. Потому что ты говно. Ты думаешь, что ты ёбаный Ремарк? Отвечай!
– Никак нет, мой генерал! Я не ёбаный Ремарк.
– Ремарк – это говно. И ты тоже говно.
– Так точно, мой генерал! Ремарк – это говно!
– И ты тоже говно.
– Так точно, мой генерал!
Когда тебе тридцать лет, когда ты выпил не слишком много, всего две или три бутылки полусухого вина, выкурил несколько самокруток из натуральной травы (тогда в Петербурге ещё можно было достать настоящую анашу, выросшую под солнцем космического Семипалатинска, а не на гидропонике унылого Амстердама), когда всю ночь ты вытворял чудеса с двумя голыми безупречно сложёнными юными телами (с тремя, если считать своё – третьим), которые отдались тебе по любви (вино и марихуана – та же любовь, в жидком и дымообразном виде), когда ранним утром ты выходишь в притихшее лето города, и уже тепло, но ещё свежо от ночной прохлады, и асфальт не устал, и пыль прибита машинами, разливающими по обочинам воду, как в советских фильмах из безмятежного детства, и девушки прощаются с тобой, и губы их шепчут: ты – бог! (хотя немного другими словами и матом), что потом, живи ты хоть сотню лет и завоюй хоть полмира, сможет сравниться с этой минутой чистейшего посткоитального самадхи, с этой нирваной все-исполненности и удовлетворённости? Можно было и умереть, и смерть не была бы тягостной. Просто шаманский трюк, прыжок из экстаза в свет. Почему мы не можем себе этого позволить? Кому и что мы должны? Никому мы и ничего не должны. Секс – это смерть, и смерть тоже как секс. Только секс всегда проходит и никогда не остаётся, а смерть – это секс, который приходит один раз и остаётся с тобой навсегда. Ничего страшного не случилось бы, если бы в то утро я умер от счастья.
ту пору, когда люди ещё не умели разжигать огонь, они берегли свой племенной огонь, потом они научились добывать огонь, но сохранение огня к тому времени уже стало священным ритуалом, потом огонь племени символически заменило знамя племени, и теперь юноша геройски погибает, вынося с поля боя знамя своего полка, простреленное вражескими пулями, и всё потому, что когда-то, на заре истории, потеря огня означала для клана холодную и голодную смерть, и каждый мужчина должен был защитить огонь даже ценой своей жизни, а теперь у него в кармане турбозаж
Военную удачу нельзя упускать. Военная удача – это воля богов, послание небес, знак судьбы. Если ты можешь взять Тбилиси, ты должен его взять. Зачем? Нет такого слова – зачем. Просто потому, что можешь.
Как же я люблю Красную армию и Великую Отечественную войну! Священную войну. Настоящую. Как же я ненавижу наше блядское время и все его гибридные блядские войны: чеченскую, грузинскую, украинскую и сирийскую. Войны, в которых политики решают, когда, куда и в кого стрелять. Если вы такие умные, почему строем не ходите? Если вы хотите управлять войной – вперёд, в действующие войска! Если вы знаете, как лучше, чего же вы обосрались и довели противоречия до стадии военного конфликта? Довели? Теперь засуньте свои языки друг другу в жопы и молчите, пока мы будем убирать за вами ваше говно.
Армия, в которой этого не понимают – обречена. Армия, в которой командир на поле боя не может принимать собственные решения, а должен звонить политическому руководству, чтобы получить высочайшее разрешение на применение оружия, – это не армия, а говно, обречённое на поражения и унижение.
Мне похую. Это ваша работа. Моя работа – спасти своих парней и добиться военного результата военными методами.