И весна-то какая-то окаянная! Главное — совсем нет чувства весны. Да и на что весна теперь?
Какая-то паскудная старушонка с яростно-зелеными глазами и надутыми на шее жилами стояла и кричала на всю улицу:
— Товарищи, любезные! Бейте их, казните их, топите их!
все чего-то ждешь, никакого дела делать не хочется. Даже и лето как будто еще не наступило.
«бьют и плакать не велят».
Мужики, разгромившие осенью семнадцатого года одну помещичью усадьбу под Ельцом, ощипали, оборвали для потехи перья с живых павлинов и пустили их, окровавленных, летать, метаться, тыкаться с пронзительными криками куда попало.
И с каким высокомерием глумятся они над «испуганными интеллигентами», — точно решительно нет никаких причин пугаться, — или над «испуганными обывателями», точно у них есть какие-то великие преимущества перед «обывателями». Да и кто, собственно, эти обыватели, «благополучные мещане»? И о ком, и о чем заботятся вообще революцинеры, если они так презирают среднего человека и его благополучие?
Когда совсем падаешь духом от полной безнадежности, ловишь себя на сокровенной мечте, что все-таки настанет же когда-нибудь день отмщения и общего, всечеловеческого проклятия теперешним дням.
с обезьяньей быстротой щелкал подсолнухами, исподлобья поглядывая на меня.
Вообще, теперь самое страшное, самое ужасное и позорное даже не сами ужасы и позоры, а то, что надо разъяснять их, спорить о том, хороши они или дурны.
