автордың кітабын онлайн тегін оқу Детский дом — совсем не детский
Антонина Иванова
Детский дом — совсем не детский
Меня всегда волновала судьба «брошенных» детей. Прототипом героини этого сборника стала девочка, которую мои родители брали на выходные дни в нашу семью. После войны — это стало нормой. Сейчас этот забытый душевный послевоенный порыв возобновился. Но моя героиня захотела детский дом, который в душах многих детей ассоциировался с темным прошлым, сделать своим, родным.
В детский дом меня привезла госпожа Гусева, инспектор опекунского совета. Был выходной день. Коридоры были пусты. Мы пошли искать директора детдома. Остановились перед дверью, на которой было написано:
Галкина Екатерина Васильевна.
— Нам сюда, — посмотрев на меня, как на обузу, тётя Гусева постучала в дверь.
— Директора нет. Приходите завтра, — недовольно проговорила тётенька с ярко накрашенными губами, появившаяся из дверей, напротив.
— Нам надо сегодня, — возразила инспектор опекунского совета.
— Это почему?..
— Потому что мы из другого города.
— И что…
— Нас должен принять дежурный воспитатель.
— Грамотные…
Госпожа Гусева тяжело вздохнула.
— Борисовна, прими дитё. Чего допрос устраиваешь… Не слышишь, люди приехали издалека, — проговорила толстая бабушка с ведром.
— А ты, Симоновна, что… директор…
— Директор. Директор по швабрам и тряпкам. Однако сиротеню прими.
— А откуда тебе известно, что она сирота?..
— Потому что… директор, — усмехнулась Симоновна.
Недовольно вздохнув, Борисовна сказала:
— Давайте документы, а то этот директор по тряпкам всё равно не отстанет. Она здесь главнее всех главных.
Проверив все опекунские бумаги, тётенька с красными губами спросила:
— Так, сколько же тебе годков?..
Я настороженно посмотрела на инспектора Гусеву.
— Шесть, — ответила за меня опекунша.
Покачав головой, детдомовская служащая безразлично сказала:
— Теперь это твой дом. Иди за Симоновной, она тебя отведет…
Добрая бабушка, которая была директором по швабрам и тряпкам ласково сказала:
— Пойдём детка, сейчас покормлю. Небось проголодалась.
От неизвестности мне стало тоскливо. Я оглянулась, чтобы напоследок поймать сочувственный взгляд госпожи Гусевой. Но той уже не было.
— Господи, и зачем вас сиротинушек на белый свет выпускают. Чтобы потом маялись, не зная радости жизни, — приговаривала бабушка, идя впереди и тяжело шаркая ногами. Усадив меня за стол, она поставила передо мной тарелку с супом, продолжая причитать: — Хорошенькая, а в глазах… что и у всех, страдание. Сколько работаю в этом сиротнике, а смотреть в ваши глаза боюсь. Ешь, сиротенька, ешь. Кормить-то здесь кормят, а любви… — махнув рукой, бабушка направилась опять на кухню. Вернулась она с кусочком белого хлеба и пластмассовой чашкой компота. Ешь, пей всегда здесь, с собой не носи, всё равно отнимут.
Пока я ела, милосердная старушка, посматривая на меня, тяжело вздыхала.
Старушка — это Полина Симоновна, баба Сима, — так по-домашнему прозывают ее детдомовцы.
Баба Сима была самой душевной из всего детдомовского персонала. Она с пониманием относилась к детдомовцам, сердечно сопереживая малым и сирым. К ней жались малыши после страшных ночных кошмаров; середнячки жаловались на своих обидчиков; а старшие ребята считали её «своей». Они знали, что баба Сима жаловаться ни к кому не пойдёт, сама поученье проведёт. Если уж задаст словесную трёпку, это будет куда чувствительнее, чем наставления или даже рукоприкладство воспитателей. После её воздыхательных уроков правосудия у виноватого уж точно засосёт стыдливый «червячок».
Убрав со стола посуду и собрав крошки в кулак, которые затем ссыпала в пакетик, она заботливо произнесла:
— Идём, покажу твой угол, а потом пичужек на дворе покормлю.
Боясь остаться одной и не зная, что будет со мной, я старалась не отставать от бабы Симы. Глядя на ее согнутую спину и тяжелую поступь, я вдруг подумала, что эта бабушка может скоро умереть… А что же тогда будет со мной… Кто жалеть меня будет… Я всхлипнула, слезы потекли по щекам.
Обернувшись, добрая баба Сима понимающе проговорила:
— Да уж, детонька… Поплакать придется. Но ты не отчаивайся. Я тебе вот что скажу: здесь сплошная «апдитация». Без нее никак нельзя. Где промолчи, где повздыхай, а где и поплачь. Приходится приноравливаться. Ну раз так вышло… раз сиротенью оказалась.
Баба Сима всех детдомовцев называла сиротенью, а детский дом — сиротником. Она печально качала головой, когда этот казенный дом называли детским. «Какой же он детский… когда у этних детёв уже с малолетства
...
