…ты до конца дочитываешь. Кажется, в этот момент нет ничего важнее. Как будто с опаской — а вдруг текст удалится, а я не дочитала. Искренне надеюсь, что рано или поздно я смогу ощутить в руках полноценную книгу — твое Детище.
© Дочь Морфея /Анастасия Сергеева/
За тобой наблюдая порой сквозь заката дрему,
Облачившись в лучи твоей нежности, тихо думаю —
Что же будет со мной, если станешь любить по — другому,
Если сможешь, как я: лишь от голоса — страсть безумная?
Если так же, как я, босиком, да по полю минному
Ты пойдешь среди ночи холодной ко мне на свидание,
Накормить чтобы досыта тягу необъяснимую,
И услышать, и жадно поймать на губах дыхание?
Если сможешь за эту любовь на свою голову
Ты принять справедливый гнев и как я, выстоять?
Не лукавить, и беды и радости, все — поровну?
И молиться, не веря, научишься ты неистово?
Если сможешь понять, что важнее, чем счастье личное,
Может быть только вздох на плече твоем, утром пасмурным?
Если взглядом поймаешь в глазах «я люблю» безграничное,
И не станешь менять свою веру на их напраслину?
Если будешь, почуяв беду, наблюдать пристально,
И заметив, что край горизонта затянут тучами,
Отводить их железной рукой, и обняв искренне
Называть наши дни, без сомнения, только лучшими?
От такой сумасшедшей любви в небо хватит сил
И без крыльев взлететь, не боясь никогда упасть.
Я мечтаю, чтоб крепче, сильнее меня любил,
И боюсь, что такая любовь развенчает нас.
Я согласна отдать тебе больше, чем ты, тепла.
И не мерить любовь. Только всю бы ее успеть
На плече твоем утром оставить, и знать — смогла
За двоих обжигаясь лучами ее, согреть…
***
Я — номер первый в твоем гареме.
Моим гарантиям вышел срок.
Потрачу зря дорогое время,
А ты бесплатный возьмешь урок.
На разных чашах одних весов
Лежат два слова: «уйди», «скучаю».
Под ними — спички, вязанка дров.
Несчастный случай. Уж я-то знаю.
Сдаешь экзамен, и два узла
Венчают браком одну веревку.
Я, хлопнув дверью, набить ушла
На миокарде татуировку.
***
Я не ради высокой моды свой прячу взгляд
За очками. Пусть скроют желание разреветься.
Оглянуться бы вслед, он же будет безумно рад,
Несмотря на тот факт, что разбил мне однажды сердце.
Ледяными равнинами стелется: «Он прощён»
И… встречаю любимого молча и равнодушно.
В летний зной раскрываю упорно свой черный зонт,
Чтоб никто не заметил — я стала ему ненужной.
А внутри обрывается вздохом «Не плачь, прошу!»
Хорошо, что скрывают очки мою псевдо-гордость.
Я боюсь оступиться, услышав аорты шум,
И поджечь расстояние: верности шнур бикфордов…
***
Гулким эхом, каблуками по брусчатке,
Тороплюсь, сейчас луна фонарь погасит.
Унося с собой на теле отпечатки,
Оставляю свою гордость на матрасе.
В базе данных не найдешь его касаний,
Лишь под платьем у меня. И шепот в ухо:
«Королева!» Торопливо ход чеканю.
Кто-то взглядом провожает: «Девка… Шлюха!»
'
С каждым шагом остается все короче
Путь к спасению от ласки и порока.
Я дарю ему неистовые ночи
С королевской, но напрасной подоплекой.
***
Знаешь, мой бывший, какими я нас
вспоминаю?
Тесно родными, в уютной постели,
под пледом,
Или на простыни шелковой
(помнишь, мы летом…)
Тихо смеемся, обнявшись,
о чем-то болтаем.
Штор полумрак развенчает
застенчивым краем
Небо, в котором мы тонем.
Лавандовым цветом
Снова распустятся наши,
лишь наши секреты.
Ты овладеешь сознанием.
Я пропадаю,
Пала броня. И в шкафу
засмеются скелеты:
Видимо, давятся шуточкой
сквозь сигарету.
Спросят у нас с возмущением:
«Кто мы?» — «Не знаю…».
Я смущена… Я не знаю
ненужных ответов.
Много вопросов, которые
смысла лишают.
Память услужливо
подала запах. Мечтаю,
Лёжа одна где-то в поле —
любимых расцветок
Ворох заманчивый. Я
проклинаю рассветы,
Те, что приносят мне жизнь.
Их солнце пугает:
Мы не вернемся, союз
навсегда оклеветан.
Только обрывки цветов
на подушках. А где ты,
Где ты способен заснуть
без меня? Догораю,
Словно окурок в шкафу.
Там сидят под запретом
Души. Прости, что так часто
тебя вспоминаю…
***
…просто мне без тебя очень плохо.
Оборвалась, и дальше живет,
В эпизод превратившись, эпоха
Наших дней, заплативших за счет.
На условном экваторе было
Все, что грело мою колыбель.
Но однажды так дико завыла
Над моей параллелью метель!
И холодный, бессовестный ветер
Посмеявшись взахлеб надо мной,
Показал мне, что счастья на свете
Не бывает от тех, кто — пустой.
Эпизоды любви… Те минуты
Были старше заснеженных скал.
А теперь ей в эпохах приюта
Больше нет, как бы ты не искал.
***
Не по воле стихий, а по зову тоскующей плоти
Я позволю тебе растворяться и таять во мне.
Пусть душа, потеряв тебя, скажет с гордынею: «Против!»,
Я, отбросив приличия, встану навстречу волне
Омывающей берег грехов моих. Ночи не хватит,
Чтобы выдержать шторм поцелуев, разбиться в руках
И бесстыдно укрыть свои мысли лавиной объятий.
Пусть душа замолчит, растворяясь в зыбучих песках!
Остается лишь миг до рассвета. И стон бесконечный,
Сообщает, что замерло сердце в экстазе. И пусть.
Пропустила удар, но поймала прелюдию в вечность,
Где душа, затаившись, считала мой бешеный пульс.
Расстегнув эту молнию страсти, ты стал мои громом
Не по воле стихий. И смирится с раскатом душа,
Обретая бесстыжее тело, назвав его ««домом»,
Где бушуют стихии, и встретившись, небо крушат.
***
километры чужой земли
мой клочок, хоть чего-то стоящий
это место опять вдали
ты — чудесный, но ты — чудовище
повторяя на небе след
обжигался звездой под утро ты
где родятся (большой секрет)
беспощадно и резко мудрые?
обними приглашая в рай
чаепитие горло лезвие
только землю мою отдай
ты — чудовище. но… чудесное
***
У меня в прошлой жизни густые и длинные волосы.
У тебя — не настолько ещё зачерствела душа.
Мы шагаем вперёд, игнорируя метки и полосы.
Нам сигналят машины, куда-то на запад спеша.
Впереди — горизонт. Открывается мир нараспашку.
Розоватое небо обнимет прохладной рукой.
Я вдыхаю знакомые нотки, уткнувшись в рубашку,
Прижимаясь к тебе своей мокрой от счастья щекой.
Где-то воет сирена, а мы — в тишине. Только двое.
Целый мир затихает, ты шепчешь на ушко: «Люблю.
Ради этих моментов, что в памяти, верить мне стоит,
Что не зря свою жизнь на встречной упорно гублю.
_________________________________________
Расставания путь. Тишина. Развеваются волосы.
Обрезаю. По прядям заметна седая душа.
Перечеркнуты жизни совместной опасные полосы,
Только мысли по-прежнему жмут на педаль и грешат…
***
Она ложь отличая от правды, в объятиях стонет.
Ищет воздух. Находит свободу в глазах его серых.
Только слепо душа доверяет холодным ладоням.
И губам она, жадно терзающим, снова поверит.
Она знает — упрямое «нет» сменит «да», затихая,
Превращаясь в стыдливое скомканно — злое «не верю».
Но вернувшись, нырнет с головой в очертания рая,
В сотый раз не сумев возразить глубине его серой.
***
Не приходь до мене увi cнi,
Чтоб душа, томясь, похолодела.
Ты же растекаешься, my dear,
Мне по венам, будто героин.
Страшно без тебя. Я помню ночи,
Что витают горечью в постели,
Той, что опостылела. А впрочем,
Передозом, чтоб в небытии
Я застыла, снова приглашаю.
За день так соскучиться успели
Вены по тебе. Я засыпаю,
Возвращайся! Enter into me!
I немов незаймана i досi,
Я отдамся в сотый раз несмело.
Если о зависимости спросят,
Я отвечу: «В сердце он — один…»
***
Осторожно присяду
голубкой к тебе на плечо,
То, что серая шаль твоей
бури душевной скрывает.
Чем ты снова покой мой
тревожишь? И слезы ручьем.
И короткое имя
неистово шепчешь ты чье,
Словно бредишь? И с краешка
губ эта горечь стекает.
Золотистые локоны выцвели.
Что же с тобой?
Постарела на целую осень
в холодную пору.
И куда — то поверх этой
Жизни седой пеленой
Расстилается боль
Изумрудного некогда взора.
Листопадом вернешься
В себя и отчаянной ссорой
Ты упрямо продолжишь
Борьбу с несмирившимся Я.
Улетаю с беззвучным:
«Прости его, детка…» Так грустно —
Я ничем не смогу облегчить
Эту боль бытия.
Потерялась ты в чуждых
Иллюзиях, дочка моя,
Сочетая его кандалы и
Душевную хрупкость…
***
Забирая дыхание, грубо,
без всякого пафоса
остаешься преамбулой
в сердце. Глубокий надрез.
Это — новая жизнь,
а прошлая станет на паузу,
интубируя право дышать
и любить это «здесь»,
В постороннем мне
«прямо сейчас»
я не вижу, что «завтра»
без тебя мне достанутся вдохи.
Приникнув к плечу,
вспоминаю родное «вчера».
Запрещенный я автор.
Этот будущий мир без тебя
мне по — прежнему чужд.
И оставив закладок тесьму
в бесконечном романе,
я дышу вдохновением,
нежность твою прочитав.
Вентилируя легкие
вдохами наших свиданий,
я пишу в настоящее
прошлое будущих глав.
Между лучших неписанных
строк я оставлю пробелы.
Эпилогом истории
будет «Я помню. Люблю.»
Моя книга рецензии ждет.
Я, вдыхая несмело,
поцелуем твой выдох:
«Я тоже. До завтра» ловлю.
***
Таится память, чуть дыша.
На волоске.
Браслет гранатовый
кладу я в черный ящик,
В надежде летом вспоминать
как можно чаще,
Когда зимой была я
счастлива и с кем.
Ты был мне дорог.
Я однажды стать смогла
Морозной ночи
вопреки лучом рассвета.
Ты брал, дыхание поймав.
Ты видел это,
Когда вставала
над землей седая мгла.
И я калиной
расцвела среди зимы,
Познав на вкус, что
называется любовью.
Проходит лето…
Я клянусь тебя не помнить —
Перебираю ягод
гниль, глотая «Мы».
Не помню, кто из
нас ушел, кто виноват,
Кому досталось
послевкусие. Оскома…
Браслет «на память» —
горсти ягод. Вспомню, кто мы,
Глотая с грустью,
сожалея, горький яд.
Хотя… Не стоит
на губах хранить твой вкус.
Закрою ящик этих
«Мы» невыносимых.
Мне летом холодно под
снегом правды зимней.
Запомнив все,
я забывать тебя учусь.
***
Кивну тебе я с жалостью, печально,
В закладках, фото памяти порывшись
И вытащу я образ твой отчаянный.
И старой раной боль моя, разнывшись,
Шепнет мне: «Он — история. Твой бывший»
И горечи налет, обид моих укор
Прочту в твоих морщинках с сожалением.
Зачем оно тебе — мое прощение?
Смотрю в глаза я пристально, в упор
И вижу, что ты ищешь в отражении.
Застал врасплох, я встречей сражена
Что ты у храма, на руинах ищешь?
Из блоков равнодушия — стена.
Под ней пощады просят сердцем нищие.
Зачем моя любовь тебе дана?
С протянутой с раскаяньем рукой,
Не поднимая глаз, боясь ответа,
На паперти стоишь, закрыв от ветра
Последнюю надежду на покой.
Измученный. Мой бывший. Мой родной.
Последний раз взглянув, тебе найду
Монеты горькой памяти. Без сдачи.
Могло бы в прошлой жизни быть иначе.
Швырнув монеты с жалостью, в бреду,
От храма отвернувшись, прочь иду…
***
Не становись моим врагом.
Я не хочу, проснувшись ночью,
Вдруг рассмотреть в тебе другом,
Что наш союз разорван в клочья,
Что мир — в былом.
Не становись моим врагом.
Я не хочу нести со страхом
Бутоны нежности на плаху.
И став бесстрастным палачом,
Убить их махом.
Не становись моим врагом.
Любя годами, я признаю,
Что каждый миг пересчитаю,
Похоронив потом
На сердце, с краю.
Не становись моим врагом.
На поле битвы
Капитулируя умом
И сердца ритмом,
Любя, умру. С молитвой.
***
Так сказано… Не стоило. Безжалостно.
И не воротишь вспять потоки речи
Мольбой бессильной: «Тише… Ну пожалуйста!»
Уйдет в седую ночь батальный вечер.
Ты знаешь, этот мир худой войны —
Единственный. Другого нам не дали.
И что же, кроме болей головных
Мы новой ссорой вслух перечитали?
Мне вспомнилось, послушай: «Если в бездну
Смотреть упрямо, то она очнется».
А если я из комнаты исчезну,
Твой неприятель вслед мне обернётся?
***
Вспоминая безудержный страх потерять тебя снова,
Я забуду обиды. Приму, обнуляя без правил.
Лишь бы ты не сдержавшись, с порывом — одно только слово.
Лишь бы чувствовать шепот ключицами… Ниже и справа.
Пусть неправильно это. На память останутся ноты
На подушке, на краешках губ и на коже секретом.
Мне не нужен на долгую жизнь отчетливый «кто-то» —
Я отдамся твоим миражам, не жалея об этом.
Покоряюсь случайным свиданиям, таю, как прежде.
Да, я знаю, что зря, что ты губишь меня — по-простому,
Но волной накрывает и топит мучительно нежность.
Я признаюсь — ты стал доминантной моей хромосомой…
***
Столько хороших и теплых слов пропадает зря.
Я не могу повернуть наше время вспять.
Тихо раскаешься, молча признаешь ошибок ряд.
Между людьми так нелепо мосты горят.
Быстро, а может, медленно. Вечно стоим.
Смотрим друг другу вслед. Ты — непобедим…
Я замолчу, признавая — проигран последний бой.
Тысячи теплых слов посылаю мысленно. Я с тобой…
Оба — противники длинных, ненужных фраз.
Каясь, всему вопреки, не в последний раз,
Слушаем треск костра. Замирают твои шаги.
Я не уверена больше. И ты остаешься мне дорогим.
***
Вот никогда бы не подумал, что можно повиноваться и испытывать от этого такое удовольствие.
© Жозеф Кессель «Дневная красавица»
Поцелуи спустились дорожкой
мучительно — сладкой.
Я вздохнула, растаяв на
простыни, жмурясь украдкой.
Ты секреты мои обнажая,
все линии знаешь.
И пленив меня нежностью
зверя, в объятиях таешь.
Растворюсь я в прелюдии.
Томный, волнующий «ужин».
Твои ласки брутально —
звериные. Как ты мне нужен…
Наслаждаюсь десертом ночным,
тем, что подан в постели.
Я ведома тобой, разделив
этот вкус карамели.
Безраздельно доверчиво льну,
забирая реальность.
Подчиняться, чтоб быть
на вершине — проста гениальность.
И безумно, на грани
взаимность дарить невесомо.
Право, каждой любимой
и любящей это знакомо…
***
Вы наверно, не знаете, чья Вы для слез причина,
И что властны одним поцелуем — лавиной бедствия.
Легкомысленный, проклятый вслед, но родной мужчина,
Вы играючи, мир забрали, кивнув: «Посредственность…»
Хладнокровно, расчетливо, близко чужой человек,
Вы любуясь, как роза цветет, на корню срезали.
И откуда у Вас в технологии nano век
В арсенале для женского сердца кинжал Цезаря?..
***
Он оставляет шрамы поцелуями,
Звонит ночами, спрашивает: «Ждешь?».
Ворвался в её жизнь, словно дождь,
Стекая в душу ливнем майским, струями.
Промокнуть и обжечься — неминуемо.
И облачным осадком стала ложь.
Она теперь ему принадлежит.
Не нужно солнца яркого, другого.
По лужам, по солёным лужам снова,
И без зонта она к нему бежит.
И существуя, ей мешает жить
Осадок, что дождями нарисован.
***
Знаешь, сестра, люди много придумали способов:
Клинья в разбитое сердце вбивать новые;
Свежей любовью забыть, что ушла/бросили;
Кофе варить и гадать, где же льдом сковано;
Плюнуть [попасть обязательно] вслед бывшему;
Стерпится — слюбится: лучше, чем век маяться…
Тихо ванилью/слезами потом пишем мы,
С перцем пытаясь отчаянно, в ноль, справиться.
Годы идут, равнодушием боль сменится.
Лягут стихи, словно лилий букет, в памяти.
Люди так часто не ради любви женятся,
А оттого, что любимые их заняты…
/Ирине Кушнеровой/
***
Принимая лишь то, что ты дал мне за истину, веру,
Разбираю я тайные строчки своих дневников.
На полях мелким почерком сердце писало: «Не первый,
Но единственный. Держит в плену, не сжимая оков».
Дальше- почерк ровней, и белее признаний страницы.
Все уверенней лаской стелился из сердца курсив.
К каллиграфии, чуда касаясь, мой почерк стремится,
Вздохом страсти и нежным: «Любимый…» чернила разлив.
***
Я стою пред пейзажем, где все как всегда, но на ощупь непрочно, как дым… © Борис Гребенщиков
Грустная. Пустая. Кто теперь я?
Мимолетным призраком под дверью
Сплю, от всех укрывшись старой тенью.
Стала для потерь своих мишенью.
Ночь под сердцем в утро перейдёт.
Смех от всей души, где нотки прежней,
Той меня — вчерашней, безмятежной,
Захлебнулся криком. В горле — стержнем.
И застыл без жалости, мятежно.
Все теперь — вверх дном. Наоборот.
Ты, который стал мне всех больнее…
Вздрогну, обернувшись на аллее.
Странно — эти ночи не жалею,
Дни, что стали фоном к юбилею,
Вычеркнув из жизни целый год.
***
На границах баталий моих
рассыпается зло,
Чьи осколки я прячу в карманы
без спроса входящих.
Будуар полон клевера.
С тенью быльем поросло,
То что в прежние дни было светом,
с истомой манящим.
А я просто считаю его одного — настоящим…
Мое самое синее небо…
Тумана ваниль
Разоряет любви горизонт.
Над сражением встала
Безразлично, со скрежетом
тащит железная пыль
По обрывкам зачитанных
писем преамбулу жалоб.
А мне просто оставшейся жизни любить его — мало…
Дочитать до конца интересно.
Не всем, единицам.
Грянут залпы орудий.
Прелюдии звуки узнать,
Истомившись по светлым лучам
и дождавшимся лицам.
Горизонт будуара без граней,
в осколках опять.
А я просто люблю на плече у него засыпать…
***
Близость — иллюзия, горькой арабики пенка.
Правда безжалостно ранит, плевком от души.
Плачешь, так сильно, как в детстве — разбита коленка.
Только саднит глубоко. Не снаружи ушиб.
Темное прошлое — старая злая шатенка
С проседью редкой, живущая в черной глуши,
Будущим детям в дневник выставляя оценки,
Вновь поломала иллюзией карандаши.
Может быть, здесь и сейчас создаются нетленки.
Кофе, зеленка, вискарь… Все средства хороши.
Мания близости. Глушь из особых оттенков.
Зрелость экстерном сдавали опять малыши.
***
Сижу в халате, с мокрой головой.
Из ванной вышла — некуда податься.
И рада бы нарушить свой покой —
Сомнения, увы, клубком змеятся.
Расшита солнцем молодость — мне двадцать.
С улыбкой вспоминаю дефиле.
На подиуме — слава. Я блистала.
Осколки в туфли… Хрустнуло во мне
Невидимое глазу. Я упала.
И стоило подняться — все сначала.
Прет — а — порте. Мне с грустью двадцать пять.
Коллекция пошита без наметки.
Софиты. Я блистаю, не отнять.
Иду безукоризненной походкой.
Цена успеха — стон. Рубцы от плетки.
В гримерке раздеваюсь не спеша.
Смотрю на отражение устало.
Измучена показами душа.
Наружу каждый шов и врут лекала.
Так горько видеть брак у пьедестала.
С осанкой королевы снова в путь.
Показы от кутюр. Известны лица.
Но раскроив на пике жизни суть,
С карьерой предстоит вот — вот проститься.
Вердикт от модельера — с болью тридцать.
На подиуме пусто, гаснет свет.
Служебный вход, дежурят папарацци.
Модели для показа больше нет.
Она устала, падая, бояться
Услышать тишину под шум оваций…
***
Я ночами взлетая с тобой, прямо в ад приземлюсь,
Оставляя лишь огненный след нами выжженных спален.
Чтобы утром, встречаясь глазами, не видеть иллюзий,
Поцелуями грани стерев, мы истерикой стали.
Если хочешь еще прикоснуться, то в ад поспеши.
И не бойся, никто же не знает, что рвешь ты на части.
По стене, в темной комнате, брызгами пьяной души
Забирая покой, растекается шепотом счастье.
Я пойду без раздумий в твой ад, наших мыслей тюрьму.
Узнавая, что больше не стоит, как прежде, влюбляться.
И взлетая, признаюсь беззвучно тебе одному:
«Я с тобой научилась не боли, а страсти бояться…»
***
Мне отчаянно буквами пишется:
«Ты вернешься, однажды вернешься!».
Не меняя своей позиции,
Без сомнения мысль живёт и движется —
Ты рассмотришь меня в чьих-то лицах,
Если вовремя ты обернешься.
Мне отчаянно видится,
Что прошло очень много и дней, и лет,
А характеры наши мирятся,
Вопреки беспощадному: «Нет».
Пусть и небо, упав, обидится:
«Я с тобой» — мой последний ответ.
Мне отчаянно слышится
Нежность тихого шепота, ждущее эхо.
Не верну ни единого слова дурного,
Разольюсь я ручьем мелодичного смеха,
Лишь бы голос услышать твой снова.
Я же знаю — ты есть, и от знания дышится.
Взглядом сердца открытого
Я тебя провожаю, встречая в толпе.
И весь мир в тишине замирает,
Слыша звуки шагов силуэта размытого.
И пишу той рукой, что уже прикасалась к тебе:
«Без тебя мне земли не хватает…»
***
А раньше потолки казались выше…
И небо проплывало близко — близко.
Короткие, нелепые записки…
Как птицы мы, на парапете крыши.
Сидим, болтаем, проводили ночь.
Десертом небо кажется творожным.
И август пахнет вкусно, невозможно.
Сомнения уносит наши прочь.
Казалось, что у лета нет конца.
Сентябрь опоздает на неделю.
Я до сих пор запискам этим верю…
Корявый почерк. Сбивчиво, в сердцах.
Настала осень. Терпкие глотки.
И астрами ночными звезды дышат.
Наверно показалось, там, на крыше,
Что раньше были выше потолки…
***
Под небом — тень. Следы последней встречи.
Дышу туманом писем безответных.
Мосты разводит Питер. Летний вечер
Просил меня… Но дух противоречий,
Витая надо мной едва заметно,
Изысканным каскадом Петергофа,
Слезами обжигая синий взгляд,
Уносит вдоль залива эти строфы.
Сквозь изумруд аллей иду назад,
И мысли будоражат и хотят
Найти себе приют, Гостиный двор,
С тобой на жизнь, лишь на одну, остаться,
Авророй жизнерадостной смеяться,
Продолжить наш вчерашний разговор.
Алмазным фондом счастья любоваться.
Магнитом тянет в прошлое. Арбат…
С тобой была жива. Захлопнув двери,
Безжалостно Москва слезам не верит.
Огнями Монплезира вновь горят
В душе моей кремлевские потери.
***
Прочитав столько слов о прекрасных мгновениях,
Разорвать бы листы, свою память на части.
Зачеркнуть, и стереть эти строки про счастье.
Редактировать, править, вносить исправления.
В клочья мысли. И видеть, что зря. И в отчаяньи
Опускать в равнодушном бессилии руки.
Забывать. И сжигать эти тексты в разлуке.
И любить… Согласившись, как прежде, нечаянно —
Все напрасно, нельзя обмануть это чувство,
Можно только надеяться на исцеление
И просить у разбитого сердца прощения…
И за помощью вновь обращаться к искусству.
Столько слов… И читая, признаешь — уместно.
Со страниц ассонансы и рифмы блеснули.
И назвать Его именем тысячи улиц
И бродить по ним снова так было бы… честно.
***
Щелкнув зажигалкой, затянулась.
Выпустила струйкой горький дым.
С ленью, будто только что проснулась,
В дым, как в сказку на ночь, окунулась,
И тебя увидела другим.
Закурила с чувством, с наслаждением.
Кольцами уносит к потолку
Образ твой. Спадает напряжение.
Я стряхну от фальши отвращение.
Мысли в дым лениво облеку.
Выдыхаю боль твоих измен.
В горле пересохло — дрянь табак.
Прогоню тебя с моих колен.
Сердца, мыслей, тела сюзерен.
Растворюсь в забвении, пусть так.
Выкурив лимит, нейтралитет,
Затушив окурок сигареты,
Я забуду, как сказать: «Привет…»
И развею мысль «Как ты, где ты?»
Вспомню эго, суверенитет.
Отравляю память никотином.
Перекур для мыслей, для души.
Затушить любовь ты поспешил
И уже не станешь властелином.
Жизнь ты мою теперь покинул.
Растворись. Закончим насовсем.
Дымом уходи, растаяв ночью.
Выкурю и никаких проблем.
Убедиться я хочу воочию,
Что истлел твой образ, став никем.
***
Жаль, мои глаза не голубые.
Я, прикрыв их ясность цветом роз,
В новом цвете, чётко и без слез
Не сочла б потерями всерьёз
Случаи из жизни чумовые,
Срывы и победы роковые.
И в мадженте засиял бы вызов.
Отправляясь в прошлое без визы,
Протянув фиалковый билет,
Я бы не увидела те кризы,
Что размыли четкий силуэт.
Я, откинув прочь любой запрет,
Отдалась сливовому круизу,
Что сирени запахом пронизан.
И вдыхая роскошь — нашу близость,
Был конечно «Да» ему ответ.
Вспыхнув орхидеями Крайола,
Вдруг родился в пропасти рассвет,
Без учёта потолка и пола,
Наплевав на тысячу примет.
Да, моя любовь на грани фола,
И её пределу смысла нет!
Но, увы… Прищур зеленоглазый
Оставляет в спектре яркий след.
В переулках сна и лунных фазах,
Дерзко продолжая путь комет,
Пишет ему звёздами «Привет…»
***
…Обернулась, как будто толкнули.
Прямо в душу мне синий твой взгляд.
Мысли вихрем от ветра вспорхнули,
Как мой стон, через годы, звенят,
Где с тобой на заре мы уснули.
Было все… И бессонные ночи.
На работу вдвоём, опоздав.
Мы мечтали, чтоб день — покороче.
Ты не другом, любовником стал
Синеглазым. И трепетным очень.
Ещё в школе, портфель мой такая,
Синим взглядом мне в душу смотрел.
Повзрослев, мы гуляли по краю.
Я с тобой была счастлива, знаю.
Ты ведь этого тоже хотел…
Прокатились года, как по нотам.
Пожелать тебе счастья пора.
Оба выросли. Дети, заботы…
Помню взгляд твой, как будто вчера.
И зачем эта встреча с утра?
Пожелтели с годами страницы —
Я листаю свой школьный дневник.
На полях — синекрылые птицы.
Прямо в душу оттенок проник.
Обернулась — ты в прошлом. Двойник.
***
Он так и не забыт. Он до сих пор мне нужен.
Я мерзну без тепла его холодных рук.
И в душу проникает лишь гитары звук.
В наушниках играет виртуозный фьюжн.
Свой собственный, неповторимый стиль.
Люблю таких, которые несут в полете.
На стареньком виниле. В книжном переплете.
Картина маслом. Черно — белый фильм.
От гениальной техники по сердцу дрожь.
Я выбираю лучшее и самое простое.
И поцелуй со вкусом мне полмира стоит.
За исключением, отбросив всякий стыд, пойдешь…
***
Где под солнцем жарким я с прохладой
Заключу желанный компромисс?
Не растут, увы, деревья вниз.
И дружить с любовью мне не надо.
Каждый поцелуй его — сюрприз,
И к тому, что вместе мы — преграда.
Дружбу от любви искать не надо!
Жаль, что не растут деревья вниз.
Я танцую медленно стриптиз
На системе нервной. И в награду
На границе созданного ада
Получаю главный суперприз.
Он попросит ласково: «На бис!» —
Молча хлынут слёзы водопадом.
Корни глубоко пускать не надо
В тех, кому любовь — ночной каприз.
Жаль, что не растут деревья вниз.
***
и в классику ныряя с головой,
в раскаты Баха сонно погружаясь,
люблю, и с каждой нотой тихо каюсь,
уже не претендуя на покой.
задумавшись (я на своей волне),
не слушая всерьез беседу в рэпе,
люблю, пусть даже холодно, как в склепе,
когда он с ложью тянется ко мне.
люблю, на грани ада, без упрека,
сердца звучат по нотам, в унисон,
когда вменят мне страсть от звуков рока,
насвистывая тихо под шансон.
люблю… со смехом катится в обрыв
конец начала. кто из нас быстрее?
по краешку ведёт гитарный срыв —
мой хэви-метал. грубость апогея.
и в громком «нет», фальшивом изначально,
и в полной тишине, в звенящем «да»»
люблю, как в песнопениях венчальных.
сиюминутно. быстро. навсегда.
***
Обернусь и застыну. Твой взгляд, как и прежде —
Волнующий шелк, что струится с плеча,
Поломавший мне жизнь напрасной надеждой.
В висках тишиной твои мысли стучат.
Я стою на распутье. Душа где-то между.
Теряюсь и думаю: чем погасить
Этот дикий костёр, разжигающий беды
В моей глубине? Я не знаю ответа.
Гореть, расплавляясь от пламени бреда?
Слезами костра пепелище залить?
Пробираешься шёпотом между ключиц,
Вынимая мне душу. На простыни мокрой
Горим. Эвтаназии просит и блёкнет
Вчерашнее «нет» — уступая, молчит.
И я в сумочку с грустью роняю ключи.
А достоинство топчет холодный рассвет.
Покоряюсь, и знаю, что «да» на беду
Ты однажды сорвал с моих губ. И согрет
Нашей будущей встречей. Я снова приду.
Не смотри! Не смотри так пронзительно вслед…
***
Я менял адреса, но на сердце все тот же груз.
Чьё-то имя примерив на жизнь, душой старел.
Не хватало печати соленых прохладных уст
И черничных озер, что в глазах твоих рассмотрел.
Мне не спится под небом, в котором меня казнят.
Забываю, куда убежать я хотел назло.
Лишь одну из ночей я запомнил, твой вкус храня.
Ты осталась на сердце
Горячим,
Живым
Клеймом.
***
Чем-то надо согреть
закипевшее драмой нутро.
То, что в баре стоит, «на два пальца»
плеснуть. Станет легче.
Растекается, в душу проникнув,
и золотом лечит, заражая иллюзией
выдержки, чувственный ром.
Расслабляет дождем тростниковым.
Послышался хруст…
Это стены, не выдержав, рухнули
в мнимом борделе —
бесприютной душе.
И свернулись калачиком в теле
захмелевшие мысли —
обломки нахлынувших чувств.
***
Поцелуй горячо… Или в сердце в упор выстрели.
Сделай выбор. Мы оба измучены, видишь? А я — вижу.
Чтобы стало теплее в аду, когда ты подходишь ближе,
Я не раз застрелилась, поверь. Рассмеявшись искренне.
Троеточие. В горле — ком. На тебя уже нет отчаянья.
Бесконечное «завтра». Пасуем сердцами. И я, и ты.
И прелюдии бесят. Натянуто, зверски. Без теплоты.
Под расстрелом смеюсь, вспоминаю, что я — случайная.
Столько раз умерла… Но вставала от шепота: «Не уходи. Верь…»,
Что готова остаться навеки хозяйкой в твоём аду.
Я последним патроном, со смехом, сама на расстрел приду,
Чтоб с руки покормить этим «завтра» тебя, мой родной зверь…
***
Эта боль… Осязаемо-глухо твой образ снится,
Я сбегаю от памяти. Прячусь от сердца, веришь?
Выбираю страну, оставляя тебе границы,
затерявшись в сплетении новых, чужих артерий…
Карамельная дымка окутала Каркавелуш.
На террасе присяду задумчивой, грустной птицей.
Лиссабон. В этот раз — португальское небо манит,
вдохновленно рисует забвение, гонит тучи
триумфальными сводами. Это одна из маний:
забывать, что твоя фотография — здесь, в кармане.
Понимаю же — завтра с похмелья не станет лучше,
и виню шоколадный портвейн в порывах пьяных.
И в огромной толпе не стесняюсь беззвучно плакать,
ведь курорты прощают туристам любви осадки.
На губах — поцелуи из прошлого. Лужи, слякоть.
Мостовая скользит под ногами, как мостик шаткий.
Я терплю поражение. С кем я играю в прятки?
Истерически тонко почудится свет во мраке.
Эта боль… В моём городе тот же коварный след
нарушает гармонию дивной архитектуры,
чтобы солнечным тёплым сиропом залить рассвет —
он становится горькой, полезной подчас, микстурой,
и вздохнув, возвращает обратно шальную дуру,
показав ей, что лучшего места на свете нет.
***
Безвозвратный июль. Эти двое в последнюю встречу
говорили о многом, не глядя друг другу в глаза.
Он не мог ей открыто, о том, что уходит, сказать,
а она понимала — наотмашь, на автоответчик
он швырнет ей: «До вечера…», сердце враньем распоров…
Чередой умоляющих «Где же ты?» голос сорвался…
Позабыв её взгляд, он под вечер домой возвращался,
и прислушавшись к эху непринятых раньше звонков,
вдруг заметил: из шумной толпы она выпорхнув птицей,
синеглазую грусть понесла по бульвару, о чём-то.
Узнавая из тысячи лиц, сочиняя экспромтом:
«Может, сходим куда-то?..», в порыве за ней устремился
и опешил: небес отражение — боль от разлуки,
недосказанный любящим сердцем прилив укоризны.
В синих реках — непрожитый день из поломанной жизни,
растревоженный этим вопросом. И замерли звуки —
прикрывая ладонью внезапно от страха вспотевшей,
между ребер, сочившийся кровью надрез, эхом саднящий,
она тихо ответила: «Да, безусловно. На кладбище»,
обведя синим взглядом бульвар, будто вмиг опустевший…
***
Упадёт мне на голову тёплое летнее небо
И ночного дождя на ладонь я поймаю привет.
«Я люблю тебя, больно, отчаянно! Где бы ты не был…» —
Это сердце, расплакавшись, шепчет катрены в сонет.
Как по-разному солнечный ветер Меркурий встречает,
Переменчиво жмурясь, светилу подставив бока,
«… так и ты, к апогею стремясь, меня с грустью венчаешь…» —
Это пишет под небом дождливым в тетради рука.
Я срываю твои поцелуи, как с ядом фиалки.
Прозерпине Плутон оказался, увы, палачом…
«Мне всю жизнь любить тебя, — с горечью — веришь, не жалко!» —
Повторила душа, замирая. Я здесь не при чем.
Ночью август дождями богат, и в цветочных напевах
Распускаются звезды, и манят иллюзией в новь.
«А в последней декаде рождаются лучшие Девы…» —
Это небо шепнуло, добавив: «И дарят любовь».
***
Полночь. И кажется, звук осязаемым стал.
Шорох и треск различить в полумраке возможно.
Чувствовать ночь. Нарастающий звон. Осторожно
Слушать, как тихо рыдают осколки зеркал.
Видеть, что даром во мгле растворилась душа,
Выбросить ключ от шкатулки чужих сновидений.
Вкус отличать полудремы и явных мгновений.
Запахи пробовать, тени вдыхать не спеша.
Вспомнить все жесты, привычки, акценты ночей.
Вздрогнуть, и с грустью окинуть их взглядом застывшим.
Гордо проститься. Забыть забывающих бывших.
Нервно стряхнуть эту память, оставшись ничьей.
Полдень. И тени из прошлого стали бледнее.
Звуки сливались в привычный для слуха поток.
Слепят лучи. Воспаленного солнца желток
Болью напомнил о тех, кто ночами — роднее.
***
Мы обвенчаны в старой часовне
под таинственный шепот луны.
Оправданий не будет иных:
мы — единое, он — не любовник,
и не муж, чья упрямая тень
исчезает в двенадцать за кадром.
К черту логику — в клеточных ядрах
за мембранами прячет мишень
возбуждение. Пьяное «Хватит!»
покоряет и тащит в постель.
Мы с тобой на дуэли симпатий,
мой ноябрьский, знойный апрель.
***
Заниматься любовью с Оливером было удовольствием, требующим большой отдачи сил и энергии…
© Марсель Ферри, «Любовница авантюриста»
Замерев, услышать шепот душ,
прочь отбросив стыд, предел морали,
понимать — единым целым стали.
Растворились. Забери. Разрушь.
Мы вдвоем на дно любви упали.
Тишину разрезать тихим стоном,
и не знать, где правда, где — обман.
Я пьяна в руках того, кто пьян,
кто абсурдом стал моим, резоном,
в сталь объятий заключив мой стан.
Быть ведомой, позже — править бал,
до конца решения не зная.
Над обрывом душ ключи от рая
подарить тому, кто смыслом стал.
Быть «моей» тому, кто долго ждал.
Выдохнуть и с новой силой, молча,
телом и душой в него войти,
позволяя лишь в конце пути
вышвырнуть души обрывки, клочья
и в глазах рассветом вспыхнуть ночью.
***
отдавшись с дрожью,
болью на губах,
вдохнув момент:
любовью пахнет где-то,
перед лжецом распята.
вновь раздета.
что трепет для меня —
ему лишь горький прах…
на грани,
еле слышно застонав,
даю ему понять,
что он мне нужен.
лишь горький прах
над головами кружит,
звук имени его
бесстрастно оборвав.
тону в глазах
и вижу поклонение.
и горький прах,
несущей в омут страсти
летит и посыпает сердца части,
даря ему меня, его забвение.
что с ним имею?
горький прах потерь.
по выжженным полям
иду и знаю —
ведома им.
не даст дойти до края.
маршрут рисует он
на мне теперь.
я рассыпаюсь от его оков.
так плохо, как
при солнечном ударе.
взяв бережно,
несет меня без слов
палач мой.
горьким прахом.
в колумбарий.
***
В тяжёлый, приснопамятный период,
Когда бесстрастный лжец кричал мне: «Ты — моя!»,
Морали не хватало мне, чтоб сделать вывод:
Я полагаюсь лишь на брызги от вранья.
«Люблю», бесспорно — мощный аргумент,
Но ведь во всем рекомендуют меру.
А мне же было все равно, кто прав, кто — нет.
Боготворила я, к стыду теперь — химеру.
Мой одиозный, безупречный альфа-бог,
Что сделал из меня для фальши референта,
Крушил все на пути, сдержать не мог
Безбожного вранья ассортимента.
Танцую голая, с бокалом коньяка,
В софитах лжи, порочной и ехидной.
Как дочь семейки Борджиа, близка
К расправе паствой. По глазам их видно.
Я совести своей писала некролог,
Но продолжала в рот смотреть кумиру,
И он, порнократичный альфа-бог,
Не уставал сулить мне блага мира.
Из-за него сидела на «навозном кресле»,
Стыдливо прятала подол рубашки драной.
И под его: «Не знаю…», «Может быть» и «Если…»,
Я стала в некотором смысле Иоанной.
И так, примерив на судьбу и «Да» и «Нет»,
Найдя отличия, достигнув апогея,
«Люблю»» — мой самый мощный аргумент.
Как Бога, до сих пор его любить умею…
***
Никому не была так буквально близка,
Отдаваясь душою, и мыслью, и телом.
Ты единственным выстрелом смелым
Прилетел ко мне пулей в районе виска,
И навылет ушел, обведя меня мелом.
Пусть меня упрекнут, что забыла о гордости.
Не имея любви срока годности,
И границ, и морали, увы, не имея,
Я наивно мечтать еще смею,
И «хочу я тебя» не несет в себе пошлости.
У меня еще хватит в ладонях тепла,
Чтоб согреть, стать причиной улыбки.
Я иначе и жить бы уже не смогла.
Взвесив «против» и «за», посчитав все ошибки,
Каждый взгляд твой в душе сберегла.
Моя память однажды тебе пригодится,
Когда ты наиграешься нашими судьбами.
Когда небо устанет дождями дразниться,
Оно сжалится, мы обязательно будем,
Засыпая вдвоем, солнцу сниться.
Пусть мне скажут, что я неправа.
Не могу равнодушно, иначе.
На губах еще живы поцелуи, слова.
И в глазах, что при встрече я прячу,
Бесконечная нежность, как прежде, жива.
***
Мягким светом луна озаряет душевную слабость,
Отражаясь в зрачках наблюдающих скомканных судеб.
До финала, итога осталось лишь самую малость —
Сделать шаг, попрощавшись с «как прежде, не будет».
Тихим стоном, чуть слышным, душа, содрогнувшись, зайдется.
Коньяком или виски, как врач, обработаешь рану.
И луна, задохнувшись от жалости, вдруг засмеется,
Нарушая нечаянным смехом фатальные планы.
Возразишь, а она по-отечески спрячется утром,
Уступая заре. Лишь напомнит: «Еще молодая…».
И покатится вниз, от себя прогоняя как будто,
Не позволив дотронуться пальцем к душевному краю…
***
Брызги расстроенных временем,
плачущих нот,
Тихой усталостью лягут
на хрупкие плечи.
Душный прокуренный воздух,
где выход найдет
В форточку, настежь, подальше,
Судьбу искалечив,
Но не утративший слуха, любви патриот.
Вместо порыва бессвязной, отчаянной речи
знак ключевой, но случайный, затих…
Показалось. Музыка рвется, по венам
проходит волна. Каждая нота до одури
повторена. И восходящей октавой —
нелепая жалость. Сколько еще этих нот
из семи нам осталось?.. Нужен.
Конечно же, нужен. Вот только…
Нужна?
***
Некогда преданный двор.
Кончились зимы,
всему вопреки — фрюктидор.
Цикл пристрастий,
Достигнув предела, погас.
Хрупкое счастье,
Ждать надоело.
Утро расстрела.
Анфас.
Чтобы увидел весь фарс
Близорукий смотрящий.
Сотни секунд. Этот час
Стал таким настоящим.
Цикл предательства
Камнем на шее повис.
Сны, обстоятельства
Грамотно пишутся, через дефис.
И после выстрела
Все еще дышится.
Эхом свистящим.
Слышна лишь мольба
О прощении. Цикл — судьба.
Мы распишем по-быстрому.
Нет настроения.
***
Я, как Волга, впадаю с желанием в Каспий,
Забывая, что плавать, увы, не умею.
Нырнув с головой, никогда не жалею.
Что люблю, отдаюсь, виновата я разве?
В слиянии рек, будто крови по венам,
Теряем начало. В прибрежной волне —
В любви, наконец-то подаренной мне,
Тону, захлебнувшись в пучине мгновенно.
Ирония в том, что мы плаваем вместе,
Но стоит до дна дотянуться рукой,
Как я говорю ему: «Кто ты такой?»,
И это экстазом становится с местью.
***
Сдавлено сердце —
размером с горошину.
В зеркале — муть.
Лживо уходишь.
На тумбочке — пошлина.
Сжалься, забудь.
Изверг сознания,
я же — хорошая!
Выдохни прочь
все, что мы сделали.
Колосом скошенным
в прах бы столочь…
Ты возвращаешься
гостем непрошенным.
В раны мне — соль.
Я забываю, но
снова в подвздошине
Странная боль.
С хрустом банкноты
в презренное крошево.
На, подавись!
Я обойдусь поцелуями,
дешево.
Лишь появись…
***
У меня мечта такая хрупкая,
Боязно мне вслух ее сказать:
Я хочу, на сердце чтоб зарубками
«Ты нужна мне» — смог ты написать,
Чтобы ты любил меня поступками.
Манишь обертонами опасными —
Будто скрипка я в твоих руках.
Поцелуй — клеймо поставив ласково,
Ты рождаешь авторство. И страх,
Побороть который, нет, не властна я.
Да, конечно, любишь беззаветно ты.
Только это — мартеле из слов.
Кровоточить смог бы ты ответами,
Так, как я? В душе своей любовь
Расписать ты партией готов?
Понимая с болью — эгоист,
Опускаю занавес растерянно.
Я боюсь услышать в зале свист.
Виртуоз пассажей, мой солист…
Я мечтаю быть в тебе уверенной.
***
Если судить по вектору… Это всего лишь этап.
Только упрямая, не водостойкая тушь
Выдаст бледнеющий страх
В плачущих, грустных глазах,
Оценивших размах и измеривших эти масштабы.
И реальность нейлоном задушит.
Молча, всему назло, эту жизнь схватить в охапку
И под грифом «Секретно»», наложив резолюцию, спрятать…
С почерком каллиграфическим, с нотками стали
И запахом перечной мяты.
В зеленую тонкую папку.
И вздохнуть на этапе заставить.
И рассудив до конца, с отчуждением,
Зная, что все мы под небом смертны,
Каждой улыбкой звезду учитывать.
Снова дарить себе день рождения.
«С моих слов записано верно.
Мною, конечно, прочитано».
***
Остыл наш чай… Не глядя на запреты,
Чаинками всплывал осадок жизни, соль.
Заваривал простые, в тишине, ответы.
Слезами наполняя этой правды боль,
Всплывая над заваркой для надежды светом.
А в комнатах без окон, запасных ключей,
Туманом расстилаясь, обещал исчезнуть,
И паром обернулся чьих-то слез ручей…
И падали камнями отголоски в бездну
Безликих, беспризорных, холостых ночей.
Из прошлого нас звали, проплывали низко
Чаинки темных комнат. Наших бед причал
Казался, однозначно, лишь концом начал.
За шторой только тенью становился близкий,
Не остывая, плакал, оседая в чай,
Рассвет. Собрав все краски, из последних сил
Дарил и вдох и выдох. Призывал к балансу.
И обжигая, чай со вкусом новых шансов
Попробовать его в который раз просил.
И каждый о своем его с надеждой пил…
***
Брела по холодным, пустынным,
вечерним проспектам,
Стуча каблучками
по твердой поверхности дна.
Вдали за луной ее жизнь
казалась лишь спектром,
Сквозь призму которого
гуща событий видна.
Пешком, по седым переулкам,
свернув в одночасье,
Споткнувшись об собственный,
видный во тьме силуэт,
Вперед пропустила
спешащее яркое счастье,
Ответив прохожим:
«Обратной дороги здесь нет…»
***
Начиталась однажды пронзительной девичьей лирики,
И туда же, как будто написанных строчек не хватит.
Жаль, что правы цинично плюющие, злые сатирики —
Человеческих жизней оправданных псы — адвокаты.
Насмотрелась, как толпы цариц одноразовых судеб
Подметают на скотных дворах, доживая в обносках.
Как плюют им насмешливо вслед гоп-компании судей,
И как пляшут недобрые искорки глаз прокурорских.
И наслушалась всласть показаний свидетелей, ждущих,
Что пойму и прощу их. А как же? Ведь я начиталась!
Жаль, что сердце, не слушая разум, гадает на гуще.
Жаль, что зная, как минимум, всё, идиоткой осталась…
***
Будто пощечина
вслед уходящему году,
пишется слякоть
короткой и вязкой строкой.
Вид из окна — циферблат
безразличной природы.
Вечер туманный
безжалостно прошлому отдан.
Утро на подпись несет
Протокол черновой.
Горечь муската в глинтвейне
першит, и с досадой
Что — то бормочет о
нужности прожитых дней.
Думаешь, глядя в бокал:
«Да кому это надо?»
Вкусом корицы бессонницу
тешишь, как ядом,
жизнь призывая
проснуться намного мудрей.
Душная, темная
комната. Стены немые
Сочно покрасила жизнь
в рубиновый цвет.
Из протокола допроса:
«Нашлись понятые…»
Спросишь: «А есть ли
у времени строки иные?»
Жизнь бросает: «Проехали…»
Времени нет.
***
Жизнь перебинтована потерями,
Сожжена прогнозами дотла…
Счастье — это с боязнью не веря им,
Не жалеть душевного тепла.
Счастье — в черновик любимой повести
Постепенно главы добавлять,
Править. И услышав голос совести,
Усмирив гордыню, просто внять.
Счастье — быть услышанным соавтором,
Лекарем твоих душевных ран.
Не дарить свой слог чужим метафорам,
Создавая искренний роман.
Если жизнь — книга для редакции,
Рукописи сердца не сгорят.
Счастье — не сломаться в ситуации,
Когда жизнь критикой хулят.
На песке писать… Пусть смоет волнами,
Ведь цунами жизненных не счесть.
Лишь бы ваши воды были полными
На сюжет правдивый, а не лесть.
В мире, где мечты порой сбываются,
Где с любовью семьи создают,
Счастье — если эхом отзываются
Строки, по которым узнают.
***
Дождь стучит по проводам — оголенным нервам.
Слёзы лью по тем следам, по которым первым
Дьявол в ад меня позвал. Душу вынимая,
Люцифером тела стал на границах рая.
Грешной плотью я клянусь в шабашах безлунных,
Люциферу отдаюсь. И с дождём на струнах
Истомившейся души по греховным встречам
Я не знаю, как мне жить, чтоб дышалось легче.
Дождь стучит по нервам вновь. И мороз по коже.
Струями течёт любовь и слезами тоже.
Я познала райский грех и в аду тоскую.
Слышишь, Господи, мой смех? Я дождём рисую
Шабаш плоти на костре. Изодрала нервы.
Я мечтала стать твоей. Оказалась стервой.
Домом будет райский сад. С неба льются струи,
Одарив луной мой взгляд. Бесов поцелуи.
Я грехи с руки кормлю, сердце обрывая.
Мне дождём звучит «Люблю!» с отголоском «Знаю…»
Я с ума сошла всерьёз, этот раз — не первый,
И в аду из райских грёз я валяюсь стервой.
Только… Был ли в том резон — исходить на капли?
Уходя, раскроешь зонт, и промокнешь вряд ли.
Ливнем безутешных слез я упала в небо.
Душу ты с собой унес в дождь, в котором не был.
Я слезами допишу: «Возвращайся снова…»,
Не раскаявшись, грешу. Я в твоих оковах.
Дождь из слез давно затих… Выгнали из рая —
Стала падалью для них. А в
