Грубая, неуклюжая подозрительность некоторых свидетелей, равно как и фривольное эстетство других, были в равной степени оскорбительны для его мрачного, надорванного сердца. Однако он должен был жить и, дабы оплачивать свое существование, мириться с подобным нахальством.
любви каждый индивидуум был бы полностью сосредоточен на себе и не смог бы намеренно влиять на других. Без любви не было бы сострадания – невозможны были бы даже ненависть, гнев и месть. Все это несовершенные, искаженные формы чистой любви.
Твой мир – а может, и мой, если на то пошло, – вовсе не похож на сон, или на иллюзию, или на нечто подобное. Я знаю, что в этот момент он действительно существует, именно такой, какой мы видим, ты и я. И все же он ложен. Ложен вот в каком смысле, Поулкраб. Рядом с ним существует другой мир, и тот другой мир является истинным, в то время как этот насквозь лжив и обманчив. И потому мне кажется, что реальность и ложь по сути своей означают одно и то же.
К чему поднимать столько шума из-за этого человека? Жизнь есть жизнь, так уж заведено по всему миру, и одна форма ничуть не хуже другой. Его всего лишь превратили бы в дерево, такое же, как миллионы других деревьев. Раз они могут так жить, почему не может он?
