Оглавление

3. 1
4. 2
5. 3
6. 4
7. 5
8. 6
9. 7
10. 8
11. 9
12. 10
13. 11
14. 12
15. 13
16. 14
17. 15
18. 16
19. 17
20. 18
21. 19
22. 20
23. 21
24. 22
25. 23
26. 24
27. 25
28. 26
29. 27
30. 28
31. 29
32. 30
33. 31
34. 32
35. 33
36. 34
37. 35
38. 36
39. 37
40. 38
41. 39
42. 40
43. 41
44. 42
45. 43
46. 44
47. 45
48. 46
49. 47
50. 48
51. 49
52. 50
53. 51
54. 52
55. 53
56. 54

Пролог

В ноздри ударил сигаретный дым, пот и сладковато-металлический запах. Будто вонь пытались замаскировать горстью монпансье, рассыпанных на железные опилки.

Слишком резко, после коридора: где всё было стерильно, как будто запаха там, вообще не существовало.

Свет настольной лампы, пробиваясь сквозь толстое малахитовое стекло абажура, не столько освещал, сколько деформировал реальность, превращая привычные предметы в уродливые фантомы.

Чиркнула спичка.

Мужчина лет шестидесяти, худой и жилистый, вел себя максимально расслабленно, откинувшись на спинку потертого кожаного кресла. Он с ленивой жадностью вдыхал дым, смакуя его горечь, и с легкой иронией поглядывал на собеседника сквозь клубы дыма.

Серая ткань пиджака обтягивала его острые плечи, подчеркивая старческую сухость тела. На морщинистом лице — роговые очки с толстыми стеклами, за которыми прятались выцветшие от старости, водянисто-голубые глаза.

Длинные пальцы мужчины держали янтарный мундштук. Тлеющий табак вспыхнул, и на мгновение яркий огонек отразился на его впалой щеке дрожащим отблеском, напоминающим крылья бабочки.

— Капитан Тимур Валиев… — протянул человек в сером пиджаке своим тягучим, бархатным голосом. Он открыл сейф и достал личное дело. На воронёной стали скользнули холодные блики, похожие на лица, перекошенные страданием.

Неторопливо раскрыл папку с личным делом. Прищурившись, внимательно изучал документы.

Валиев подавил внутреннюю усмешку: конечно же, собеседник знал его досье наизусть.

— Тридцать пять лет …и уже капитан, — старик приподнял бровь, его губы искривились в усмешке. — Стремителен ваш карьерный взлет, капитан. С проблемами, значит, справляться умеете? Превосходно! То, что нужно! Чай, кофе? — папка захлопнулась с таким звуком, будто кто-то рядом хлестнул кнутом.

— Благодарю вас, товарищ… — тут молодой капитан замешкался, не зная, как обратиться к собеседнику. Он не видел никаких знаков различия ни на штатском пиджаке, ни на столе. Хозяин кабинета, заметив его недоумение, улыбнулся, обнажив ровные, острые, но пожелтевшие от табака зубы.

— Просто товарищ, — перебил он Валиева. — Так проще.

Капитан кивнул.

— Я… пожалуй, воздержусь, — сказал он, с трудом проглотив слюну, пытаясь хоть немного смочить горло.

— Как знаете, — почти незаметно пожав плечами, ответил товарищ. — Принесите чаю, — поднял он трубку. — Три сахара.

В его словах явственно слышался приказной тон, не терпящий возражений.

За плотно задернутыми шторами цвета ржавчины в окна хлестал дождь. Его монотонный ритм сливался с гипнотическим тиканьем старинных настенных часов.

— Знаете, капитан, — начал человек в сером после продолжительной паузы, — в детстве я любил наблюдать за муравьями… Эта их суета… Кажущаяся целеустремленность… Бесконечное движение… А природа… она с таким равнодушием стирает результаты их трудов. Ветер, дождь… да что там… даже кипяток… — он скривил губы, что-то вспомнив — Они же… до последнего… цепляются… за свой негодный муравейник… Понимаете, к чему я клоню, капитан?

— Мы все, в какой-то мере, муравьи, — не дождавшись ответа, продолжил старик. — Суетимся, строим планы, живем своими мелкими заботами. Думаем, что контролируем свою жизнь. Но есть силы… которые намного могущественнее нас. Силы, диктующие свою волю. И порой… ради чего-то большего, ради общего блага… приходится жертвовать отдельными муравейниками. Ради сохранения целого. Ради великой цели. Ради Родины.

— Вы согласны? — спросил он, понизив тон.

— Так точно, — ответил Валиев, избегая прямого взгляда, боясь, что собеседник увидит в его глазах сомнения.

— Отлично! Тогда скажите, знаете ли вы, чем занимается наш отдел? И кто я такой?

— Никак нет, — ответил Валиев.

— И это хорошо! Очень хорошо! — произнес старик, медленно проводя пальцем по краю стакана. — Это значит, мы делаем свою работу как надо. Сейчас в стране… Вы и сами знаете… Перестройка. Хаос. Полнейшая путаница. Кто у власти, кто за ниточки дергает… один бог разберет. Кругом враги, заговоры, предательства… Враг у ворот… и внутри страны… Но мы… мы — оплот порядка. Невидимая рука, которая направляет… и наказывает, — слово «наказывает» он буквально выплюнул сквозь стиснутые зубы. — Мы — те, кто принимает решения. Те, кто несет ответственность за будущее. За будущее великого советского народа.

Плавным движением, ласково, товарищ двинул папку в сторону Валиева.

— Ознакомьтесь, будьте любезны. Но прежде… — неспешно отпив глоток чая, смакуя напиток и прикрыв на мгновение глаза, продолжил он, — как ваша дочь поживает? Алина, да?

Валиев вздрогнул.

— Всё… хорошо. — ответил он.

— Я слышал, что стало с вашей супругой… Беда, — театрально вздохнув, старик поставил стакан на стол. — Рак… — он цокнул языком и покачал головой. — Страшная болезнь. Забирает лучших…

Валиев молчал, сжимая кулаки. Он ненавидел это сочувствие, эту фальшивую заботу. Казалось, собеседник наслаждается его болью, смакует ее, как только что выпитый чай.

Преодолевая оцепенение, Валиев протянул руку к папке. Открыл ее. Внутри лежали фотографии — довольно четкие снимки, документы, показания свидетелей, говоривших о странных явлениях: нарушении радиосвязи, поломке электроники, необъяснимом чувстве страха и тревоги, головных болях, амнезии, кошмарах…

— Но… что это? — запнувшись, спросил капитан. — Что… что я должен с этим делать?

— Ну как что? — товарищ изумленно приподнял бровь. — Выполнить приказ. Объект, — он назвал координаты, отрывисто и четко, — в глухой, ненаселенной местности. Ваша задача — изучить его. Досконально. Убедиться, что он не попадет в чужие руки. В крайнем случае… уничтожить. Вам ясно?

Валиев неуверенно кивнул, не в силах произнести ни слова. Сжав папку в руке, он встал.

— Капитан… еще один момент, — остановил его у самой двери старик. — Те, кто отправится с вами… они… Мы отбираем людей без семей, без привязанностей… Вы понимаете? Людей, чье исчезновение… не вызовет лишних вопросов. И если вдруг вас будет грызть червь сомнения… вспомните о своей дочери. Алина еще слишком мала, чтобы остаться одной в этом мире…

Валиев кивнул.

Добро пожаловать в тень, капитан. Она, знаете ли, имеет свойство поглощать… навсегда.

Дверь за ним бесшумно закрылась.

Человек в сером смотрел вслед капитану, легкая, почти незаметная улыбка тронула его губы. Взяв со стола папиросу, он затянулся. Дым растекался по комнате, скрывая в своих клубах и настольную лампу, и сейф, и его самого.

Поднявшись, он ленивым жестом отодвинул тяжелую штору и устремил взгляд в дождливое окно, наблюдая за тем, как струи воды стекают по стеклу.

— Муравьи… — прошептал он. — Всего лишь муравьи…

1

6:15. Противная трель в предрассветной тишине вырвала меня из сна, который, впрочем, уже начал забываться.

«Да заткнись ты!» — простонал я, с силой ударив по будильнику.

Протяжный выдох. Чувство вины — будильник то не виноват.

Пересилив себя, открыл глаза.

Пустая бутылка «Разливного» у дивана — немой укор вчерашней капитуляции. Рядом — ее сестры-близнецы, выстроившиеся в ровный ряд, как пустые гильзы после боя. Боя с тоской. Проигранного, естественно.

Старый диван, продавленный до неприличия, с обивкой, вытертой до белизны. Пятно от пролитого кофе. Мой пост в этой бесконечной войне с реальностью. Спальня, кабинет, столовая — все в одном. Он обнимал меня дряхлыми пружинами, храня в себе призрачное тепло прошлого. Тех дней, когда жизнь еще не казалась такой убогой комедией. Когда я еще верил в хэппи-энды.

Оторваться от него — подвиг. Комната на мгновение закружилась в безумном вальсе, потом вернулась на место. Шаг. Еще шаг. Каждый — как хождение по канату над пропастью похмелья.

Холодный линолеум. Проснулся окончательно. Мир, иди к чёрту.

Кухня. Выставка одной картины. Название: «Бытовой упадок». Горы немытой посуды — главные экспонаты. Кусок хлеба с зеленоватым налетом плесени — финальный штрих. Натюрморт.

Одинокая фигура в лучах тусклого утреннего света, пробивающегося сквозь грязное стекло. За окном — безликий город. Поблекшие краски реальности. Серое на коричневом. Холостяцкая жизнь, к которой я так стремился. Вот она. Во всей красе.

Кофе. Крепкий. Черный. Один глоток, второй… Горький напиток обжег горло, напоминая о том, что даже в маленьких радостях есть место боли.

Телефон. Ни сообщений, ни звонков. Прекрасно. Никому не нужен. И сам никого не хочу видеть. Идеальный баланс вселенной.

Бесцельно брожу по интернету. Новости? Политика? Нет, спасибо. Порно? Там тоже сплошная депрессия и безысходность. Кризис жанра.

Доел остывшие сосиски. Допил кофе. Помыл чашку. Маленький подвиг. Бунт против хаоса. Не припомню, когда в последний раз чувствовал потребность в порядке, в ощущении контроля над хоть чем-то.

Тарелка за тарелкой. Вилка за вилкой. Гора в раковине медленно тает. Вытер стол. Выбросил заплесневелый хлеб. Каждое движение казалось бессмысленным, но в то же время приносило странное удовлетворение.

Почти чистая кухня. Почти гордость.

Взгляд в зеркало. Бледное, небритое лицо. Мешки под глазами. Еще не мертвый, но и не живой. «Ну что, Толян, готов к новому дню?». Усталые глаза в отражении смотрели с немой укоризной. «Готов не готов, — пробормотал я, выходя из квартиры, — а …какая разница».

2

Я шел по мокрому асфальту, затерянный в лабиринте собственных мыслей. Ветер настойчиво забирался под потертую кожанку. Машины проносились мимо, обдавая меня выхлопными газами и брызгами грязи.

Подняв голову, я прищурился от не по-летнему холодного солнца. Его резкие лучи заставили меня моргнуть несколько раз, прежде чем глаза привыкли к яркости. Запрокинув голову еще сильнее, я различил в кристально чистом, бледно-голубом небе серебристый силуэт самолета. Он скользил в вышине, оставляя за собой едва заметный белый след, который медленно таял в разряженном воздухе.

«Наверное, на Пхукет летит. Или на Бали… Счастливчики», — подумал я, засунув озябшие руки в карманы.

Всего несколько лет назад я сам летал на экзотические острова, потягивая виски на высоте 8000 метров. Мой паспорт пестрел штампами десятков стран, а в кошельке всегда хрустели купюры разных валют.

Вспомнил свой первый полет. Суетливые пассажиры, гигантские металлические птицы, табло с мигающими надписями. Когда наконец оказался внутри, я прижался носом к иллюминатору и не отрывался до самого приземления.

Взлёт!

Легкий толчок, ускорение, меня вдавливает в кресло. Дома становились все меньше и меньше, игрушечные кубики, а машины превращались в крошечных жучков. А потом мы взмыли над облаками. Они оказались совсем не такими, как я представлял — не ровными и пушистыми, а какими-то бугристыми, с провалами голубого неба. Мир с высоты выглядел совершенно иначе — тогда я подумал, что он гораздо больше, чем мне казалось, и что я обязательно увижу его весь…

Теперь же я едва мог позволить себе проезд в метро.

Сейчас моим домом была крошечная съемная квартира на окраине, где я коротал вечера в одиночестве, слушая сквозь тонкие стены бесконечную ругань и пьяные песни соседей. Горькая усмешка исказила губы. В свои двадцать восемь я чувствовал себя не просто выжатым лимоном, а скорее высохшей кожурой от него. Ловя свое отражение в витринах, я вздрагивал. На меня смотрел чужак — с неухоженной, давно не стриженной шевелюрой, напоминающей воронье гнездо; с небритым, заросшим щетиной лицом, которое казалось намного старше своих лет; с потухшим, лишенным всяких эмоций взглядом темно-серых глаз, затянутых пеленой усталости и равнодушия. В области колена красовалось большое пятно грязи, похожее на крест или скорее на трефу. Я попытался ленивым жестом стереть его, тщетно. «Ну и ладно…»

Покер был моим билетом в мир свободы. Рай для интровертов. Десять лет я провел в этом мире.

Воспоминания о том самом турнире, изменившем мою жизнь, вновь нахлынули волной. Два дня напряженной игры слились в бесконечный поток решений, блефа и адреналина. Я сидел за компьютером уже второй день подряд, не отрывая взгляда от экрана. Комната превратилась в настоящий бункер: шторы плотно задернуты, повсюду — упаковки от чипсов и семечек, переполненные пепельницы.

Лишь дюжина кружек кофе и три пачки сигарет поддерживали концентрацию на запредельном уровне. Глаза слезились от напряжения, но я не мог позволить себе ни секунды отдыха.

Карты шли одна лучше другой, а когда не шли — я блефовал так нагло, что соперники падали как подкошенные.

Финал. Один на один. Соперник осторожен, но его аватарка буквально кричит хищным оскалом. Он резко повышает. Блефует? Или у него карты старше? Минута на размышление — слишком много поставлено на кон, чтобы отступать. Ладони вспотели. Да что там ладони, футболку можно выжимать. Иду ва-банк! Он отвечает почти сразу. В его глазах, скрытых за темными очками аватара, торжество. Показывает две десятки. У меня две семерки. Я почти проиграл, но… ривер — семерка! Да есть же! Сет!

И вот он — момент триумфа! Экран взорвался поздравлениями и виртуальным конфетти. Я вскочил со стула, не веря своим глазам.

Выскочив на балкон, я заорал во всё горло: «ДААА!» Соседи наверняка решили, что я сошёл с ума, но мне было всё равно.

Вернувшись к компьютеру, я смотрел на цифры своего выигрыша, всё ещё не в силах поверить. Откинулся на спинку кресла, чувствуя, как меня переполняет настоящая эйфория.

«Это только начало», — сказал я шёпотом, глядя на своё отражение в экране монитора. «Теперь они все узнают, кто настоящий король покера».

С детства я был погружён в мир чисел и логики. Мама, учительница математики, с ранних лет усиленно развивала мой природный талант. Я сидел за кухонным столом, решая уравнения, пока другие дети играли во дворе. Но мне это нравилось — цифры были моими лучшими друзьями.

Математика и логика были моей суперсилой, надёжным щитом от всех жизненных невзгод. Вероятности, шансы банка, ожидаемая ценность — для меня это было как дважды два. Я просчитывал ходы наперёд, анализировал поведение соперников.

После одного крупного выигрыша я купил себе дорогущие часы.

«Зачем тебе это?» — спросил друг. «Ты же онлайн играешь, кто их увидит?»

Но мне нужно было доказать в первую очередь себе, что я действительно успешен.

Несмотря на способность просчитывать вероятности, у меня была ахиллесова пята — эмоции. Тильт. Проклятый тильт рушил всё.

Выигрыши я воспринимал как нечто само собой разумеющееся.

«Конечно, я выиграл», — думал я после удачной сессии. «Ну а как иначе-то?»

Но проигрыши… О, это была совсем другая история. Каждый неудачный хэнд я воспринимал как личное оскорбление, как злой вселенский заговор против меня. Я не мог смириться с мыслью, что кто-то мог переиграть меня честно.

«Это невозможно!» — кричал я, глядя на экран после очередного бэд-бита. «Генератор случайных чисел подкручен! Это всё мошенничество!»

Я мог часами анализировать каждую проигранную раздачу, отчаянно пытаясь найти доказательства своей теории заговора. Был уверен, что покер-румы специально настроены против меня, они не хотят, чтобы такой талантливый игрок выигрывал слишком много.

Всё рухнуло с оглушительным треском, как карточный домик. Каждая новая партия больно била под дых, каждый проигрыш вбивал очередной гвоздь в крышку моего покерного гроба.

Цифры на мониторе, кроваво-красные нули, издевательски насмехались. «Банкрот», — беззвучно шептали они, и это слово, точно невидимая рука, сжало горло, перекрывая доступ воздуха. В висках застучало — резко, больно. Паника, ледяная волна, нахлынула, сжимая грудь, выдавливая из лёгких последний воздух.

Я рухнул на спинку кресла, чувствуя, как ледяные струйки пота прокладывают дорожки вдоль позвоночника.

Десять лет. Десять грёбаных лет за покерным столом… И вот он — финал. Банкрот.

«Как… как это могло случиться?» — мысли метались в голове, путаясь и сталкиваясь, как карты в старой, много раз перетасованной колоде.

Я вскочил, схватил ноутбук и со всей накопившейся злостью швырнул его в стену. Раздался треск. Мой верный спутник и в то же время безжалостный палач разлетелся на осколки. Фрагменты экрана усеяли пол — безмолвными свидетелями моего краха.

Друзья испарились. Девушки исчезли.

Мир, некогда казавшийся ярким и безграничным, сжался до размеров душной комнатушки в родительском доме. Стены давили, постоянно напоминая о сокрушительном поражении.

За те годы, что я провёл в мире покера, я не просто разучился чувствовать — я как будто потерял саму способность испытывать эмоции. Мир вокруг поблёк, превратившись в скучный, однообразный, бесконечный поток цифр, вероятностей и холодных расчётов.

При виде чьей-то улыбки мой мозг автоматически включался в поисках подвоха, пытаясь просчитать, какую выгоду этот человек намеревается из меня извлечь. Скептицизм стал моим вторым «я». Я напрочь перестал верить в бескорыстные поступки и случайные совпадения. Всё имело свою цену, свой скрытый мотив — нужно было лишь немного копнуть глубже.

Вера в людей? Пффф… наивно. Я своими глазами видел, как ближайшие друзья отворачивались в трудную минуту. Любовь? Ещё одна иллюзия, хитро придуманная, чтобы оправдать иррациональные поступки. Счастье? Всего лишь химическая реакция в мозге, ничего больше.

Покер стал моим безжалостным учителем. Годами он выжигал в моей душе все иллюзии, оставляя лишь голую, неприглядную правду: жизнь — это игра, где правила диктуют сильные, а слабые обречены на проигрыш.

Я начал рассматривать каждую ситуацию, каждое взаимодействие через призму «математического вэлью».

Даже простейшие радости жизни полностью утратили для меня смысл. Солнечный день и пение птиц больше не вызывали никакого отклика в душе. Какая от этого выгода? Как это может увеличить мой банкролл или улучшить позицию за покерным столом? Никак. Значит, это не имеет абсолютно никакого значения.

Я помню день, когда мой школьный друг позвонил, приглашая на пикник.

«Толян, давай, погода — шик! Шашлыки пожарим, душу отведём!» — убеждал он, его голос звенел неподдельным энтузиазмом.

А я сидел, глядя в никуда, и мысленно подсчитывал потенциальные убытки. Сколько денег улетит в трубу, если пропущу вечернюю игровую сессию ради этого, как мне представлялось, совершенно бесполезного времяпрепровождения?

Красивый закат? Ха! Всего лишь сигнал — скоро начнутся вечерние турниры, где можно сорвать куш.

Самое жуткое — я даже не осознавал, насколько глубоко погрузился в эту пучину. Я думал, что просто эволюционировал: стал умнее, рациональнее, эффективнее. Что сбросил балласт ненужных иллюзий и лишних сантиментов.

Ноги сами несли меня по серому, потрескавшемуся асфальту. Я снова взглянул на самолёт, уходящий в небесную синеву. Он уносил с собой чьи-то мечты о райских пляжах и беззаботной жизни. А я… я уже не мог себе этого позволить.

Пискнул телефон. Я потянулся к нему, уже заранее раздражаясь: наверняка опять рабочая рассылка или бесполезный спам. На экране высветилось имя Мишки, моего, можно сказать… лучшего друга.

«Толян, хелп! Обошёл полгорода, суджука нигде нет. Ты ж знаешь, без него в поход — никак. Глянь на рынке после работы, а? Найдёшь — с меня пиво!»

Я усмехнулся, представив, как Мишка, взъерошенный и запыхавшийся, мечется между прилавками в поисках любимой колбасы.

«Так, стоп», — я резко выпрямился. — «Какого хрена, ты тут раскис, а твой друг в это время город на уши ставит ради похода. Хорош хандрить!»

«Скоро горы, костёр, звёздное небо… И Мишка с его чёртовым суджуком!»

3

Если говорить о нашем первом походе, то это было полное фиаско. Мы, конечно, слышали про тяжёлый рюкзак, мозоли и комаров, но в наших мечтах поход ассоциировался скорее с красивыми пейзажами, вечерними кострами и душевными разговорами под гитару. Реальность же оказалась совершенно другой.

Оглядываясь назад, сложно объяснить, какой у нас, собственно, был план. Точнее, плана, как такового, и не было. Была лишь туманная идея — уйти в лес, подальше от цивилизации, и «слиться с природой», как пафосно выражался Миша.

«Представляешь, мы будем как первобытные люди! Добывать еду, разводить костры, спать под звёздами!»

Я кивал, заражаясь его энтузиазмом. Мы наивно полагали, что природа встретит нас с распростёртыми объятиями и щедро угостит своими дарами. В наших фантазиях мы видели себя ловкими охотниками, добывающими дичь голыми руками, и удачливыми рыбаками, вытаскивающими из реки огромных форелей.

Реальность оказалась куда прозаичнее. Рыба, издеваясь, игнорировала наши блёсны. Дичь, видимо, обладала шестым чувством и телепатическими способностями — даже белка не промелькнула перед глазами, не говоря уже о чём-то более съедобном.

— Миш, ты уверен, что в этом лесу вообще водится хоть что-то, кроме комаров? — спросил я, отмахиваясь от назойливого насекомого.

— Конечно! Просто мы ещё не достигли полного единения с природой, понимаешь? Нужно стать её частью, раствориться в ней!

Я с сомнением оглядел свои заляпанные грязью ботинки и штаны, украшенные свежими дырками от колючих кустов. — Я уже настолько слился с этой природой, что скоро начну фотосинтезировать.

На второй день похода я твёрдо решил, что больше никогда в жизни не поверю Мишкиным авантюрам. Моё тело просто кричало от боли, каждый шаг был мучением, ноги покрылись огромными волдырями в наказание за мою наивность.

— Я дальше не могу, — прохрипел я, свалившись на землю. — У меня ноги стёрты в кровь.

Миша, который шёл впереди, остановился и с удивлением посмотрел на меня.

— В смысле не можешь? Нам ещё километров десять топать до стоянки.

— Да хоть сто, — простонал я. — Я дальше и шагу не сделаю. У меня каждый волдырь размером с куриное яйцо! — я с трудом стянул ботинок, демонстрируя свои израненные ноги.

Миша присел рядом со мной и внимательно осмотрел мои ступни.

— Да, нехорошо, — согласился он. — Ну ничего, это пройдёт. Сейчас пластырь наклеим, и дальше пойдём.

— Ты серьёзно? Это же не царапина, а настоящий апокалипсис на моих ногах!

— Не драматизируй, — усмехнулся Миша. — Все туристы через это проходят. Подумаешь, волдыри. Зато какая красота вокруг!

Он широким жестом махнул рукой в сторону горного хребта, который и правда был впечатляющим. Но меня сейчас волновали не пейзажи, а мои ноги, которые пульсировали болью.

— Ага… Красота, — буркнул я. — Только вот я о горячей ванне мечтаю и о мягкой кровати. И чтобы никто меня не трогал.

Друг закатил глаза.

— Ну ты даёшь! Это же поход, а не на курорт! Здесь нужно преодолевать трудности, испытывать себя, становиться сильнее!

— Ну да… — проворчал я. — Может, мне с медведем вступить в рукопашную схватку, чтобы я совсем героем стал?

Миша лишь скептически махнул рукой.

— Давай сюда свои ноги, герой. Будем тебя лечить.

Он обработал мои волдыри какой-то магической мазью, наклеил пластыри, и, о чудо, боль действительно стала утихать.

— Ну ладно… сойдёт, — сказал я, с облегчением выдыхая. — Может, я и доживу до конца этого дня.

— Конечно, доживёшь! Мы же с тобой не какие-нибудь неженки. Мы — настоящие, трушные туристы!

Я промолчал. В конце концов, что мне ещё оставалось? Только верить в лучшее и надеяться, что дальше будет легче. Увы, легче не было.

Уже в середине нашего «двухнедельного путешествия» у нас закончились все мясные запасы. Остались только крупы да макароны, зато соусов Миша набрал, будто собирался открыть полевую кулинарную школу.

— Ну кто же знал, что тут рыба не ловится? — сокрушался друг, перемешивая кашу в котелке. — Я же специально самый дорогой спиннинг купил! — он с досадой посмотрел на бесполезную удочку, прислонённую к дереву.

— А я вот думал, что мы тут хотя бы грибы-ягоды будем собирать, — буркнул я, грызя черствый сухарь.

— Да какие тут грибы? — раздражённо махнул рукой Миша. — Тут только комары да мухи водятся. И то, похоже, голодают — меня уже сожрали почти целиком. — Он почесал очередной укус на шее.

Мишка встал и начал с задумчивым видом наматывать круги по нашей стоянке.

— Слушай! А ты знаешь, как развести огонь без спичек? — неожиданно спросил он.

— Ну… Теоретически знаю. Трение, кремень…

— А на практике? — Миша хитро прищурился.

— Ну… Не пробовал, — признался я.

Его глаза вспыхнули фанатичным блеском, когда он схватил тонкую, сухую ветку.

— Нужно быть готовым ко всему!

— Зачем усложнять? У нас же есть зажигалка. — я потянулся к карману.

— Да это же скучно! Зажигалка — это для слабаков! А вот добыть огонь… Это же настоящее испытание! — Миша уже возился с палкой, устраивая её в небольшом углублении на куске сухого дерева.

Следующие два часа я наблюдал настоящую эпическую битву человека с природой. Миша пыхтел, сопел и бормотал что-то нечленораздельное, но явно нецензурное, пытаясь высечь хоть искорку из своих деревяшек. Его лицо приобрело цвет спелого помидора, а лоб покрылся обильной россыпью капелек пота.

Когда сумерки плотно окутали лес, а мы всё ещё сидели в темноте, я осторожно подал голос:

— Может, всё-таки достанем зажигалку?

Миша метнул в меня взгляд, который мог бы испепелить на месте, но всё же сдался.

— Ладно, давай. Но завтра я попробую снова!

И он сдержал слово. С упорством, достойным лучшего применения, он менял техники, экспериментировал с разными породами дерева. Я уже начал подозревать, что у друга развилась настоящая пирофилия.

На третий день, когда надежда почти покинула нас, случилось чудо. Внезапный торжествующий вопль Миши заставил меня обернуться. Из его самодельного устройства, похожего больше на лук, с вставленной в тетиву палкой, поднималась тоненькая струйка дыма.

— Толян! Глянь! Получилось! — крикнул он, осторожно раздувая крохотный огонёк, будто это был самый драгоценный дар вселенной.

— Теперь нам и конец света не страшен! — ликовал Миша, подбрасывая в огонь веточки.

По такому случаю, вечером у нас состоялся настоящий пир: на «столе», расстеленном прямо на земле, красовались пачка крекеров и баночка утиной печени, которую мы берегли как зеницу ока на самый чёрный день.

— Слушай, Мих, а ведь всё не так уж плохо?! — произнёс я, прикуривая от тлеющего полена.

Миша, сидевший на бревне и пытавшийся оттереть закопчённый котелок, поднял на меня удивлённый взгляд.

— А как же волдыри, полчища кровожадных комаров и отсутствие нормальной еды? Не говоря уже о том, что мы, кажется, немного заблудились. — Он хмыкнул, оглядывая окружающий нас лес.

Я пожал плечами.

— Ну, мы же всё ещё живы-здоровы. И даже не поубивали друг друга, хотя пару раз были близки к этому. По-моему, это уже достижение.

— Ну… Мы пережили мою стряпню. Пожалуй, после этого нам уже ничего не страшно!

— Эй, твоя стряпня не настолько ужасна! — не слишком убедительно возмутился я.

— Ну да, расскажи это тушёнке, которую ты умудрился забыть дома, — парировал он.

— Я думаю, это только начало наших походов.

Я посмотрел на него с подозрением.

— Только не говори, что ты уже планируешь следующий поход.

— А почему бы и нет? — Миша подмигнул. — В следующий раз будем опытнее. Возьмём больше еды, намного лучше подготовимся… — Он начал загибать пальцы, увлечённо перечисляя будущие улучшения.

— В следующий раз? — я покачал головой, но вновь не смог сдержать улыбку.

Мы сидели у костра, уставшие, грязные, но почему-то странно довольные.

Голод — верный спутник неопытных туристов. Эта простая истина раскрылась нам во всей красе на десятый день нашего, с так сказать, «эпического» похода. Запасы провизии истощились, а наши неуклюжие попытки добыть пропитание в дикой природе заканчивались ничем.

Мы сидели у берега небольшой горной речки, лениво болтая ногами в прозрачной, но обжигающе холодной воде.

Миша обхватил свой уже изрядно впалый живот и жалобно простонал:

— Блин, я уже готов эту твою палатку сожрать. У тебя случайно запасного ремня нет? А то мой уже на шее болтается, как галстук.

Я с сочувствием окинул взглядом его поникшую фигуру. Некогда яркая футболка с «розой ветров» на груди теперь висела на нём, как на вешалке, наглядно подчёркивая, насколько мы похудели за эти дни.

— Ремня нет, зато есть прекрасная возможность испытать все прелести лечебного голодания. Говорят, очищает организм и продлевает жизнь.

Миша скривился, будто укусил лимон.

— Ага… Только я вот жрать хочу, а не целительством заниматься! Какой смысл в долгой жизни, если она будет наполнена постоянным мучительным чувством голода?

Я бросал плоские камешки, наблюдая, как они легко прыгают по поверхности воды, оставляя за собой расходящиеся круги. Миша же, прищурившись, пытался поймать взглядом лягушку, которая выглядывала из-под коряги.

Внезапно лицо друга озарилось, будто его осенила гениальная идея. Его глаза заблестели неподдельным азартом, а на губах заиграла хитрая улыбка.

— Слушай, а давай мальков наловим? Вон их сколько тут плавает!

Я скептически посмотрел на него.

— Ты их под микроскопом, что ли, есть собираешься? Там же одни кости да чешуя.

— Да ладно, не бзди! — Миша вскочил на ноги с необычайной для голодающего человека энергией. — На уху хватит. У меня тут ещё пакетик супа остался, как раз пригодится.

— Смастерим сеть! — восторженно воскликнул он, в мгновение ока превратившись из фотографа в изобретательного инженера-самоучку. Футболка с декларацией любви к походам стала ключом к выживанию, превратившись из обычного предмета одежды в орудие лова.

Он привязал её к двум палкам так, что она более-менее напоминала грубую сеть, и опустил своё творение в небольшую заводь. Миша стоял по колено в ледяной воде, его лицо было сосредоточенным, как у опытного ювелира за работой.

— Ты точно знаешь, что делаешь? А то я не хочу весь вечер эту твою «сеть» из тины выковыривать.

— Не бойся, я в интернете видел, как это делается! Щас мы этих мальков наловим столько, что на неделю вперёд хватит!

Мальки, однако, не оценили наших кулинарных амбиций и настойчиво уклонялись от нашей импровизированной сети.

— Ну что, рыбак, много наловил? — с нескрываемым сарказмом спросил я.

— Заткнись и помогай! Иди сюда, гони их в мою сторону! — буркнул Миша.

Я нехотя поднялся и, морщась от холодной воды, зашёл в реку. Начал топать ногами и хлопать в ладоши, изображая из себя опытного загонщика. Мальки, испуганные этим шумом, метались в разные стороны, напоминая серебристые молнии в воде.

— Есть! — торжествующе закричал Миша, вытаскивая из воды нашу ловушку с тремя крошечными рыбками. Его глаза сияли, будто бы он только что выиграл в лотерею. — Ещё один! И ещё! Мы богаты, Толян, мы богаты!

— Прямо рыбные магнаты, — буркнул я.

— Не преуменьшай наши заслуги! — Миша бережно вытряхнул мальков в пластиковый пакет. — Это называется «выживание в диких условиях». Мы с тобой почти Беар Грилсы!

— Ха-ха. Он бы этих мальков сырыми съел, а мы ещё час будем с ними возиться, чтобы хоть что-то съедобное приготовить.

Несмотря на мой скепсис, уха из мальков получилась… ну… сносной. Миша добавил в неё свой «секретный ингредиент» — пакетик супа с лапшой, и мы, сидя у костра, с нескрываемым удовольствием уплетали наш «гурманский ужин».

— Вот видишь, я же говорил, что мы не пропадём! Мы — настоящие выживальщики!

Звёзды ярко мерцали над нами, а ночной лес наполнялся таинственными звуками. И хотя наши желудки всё ещё были далеки от полного удовлетворения, я понимал, что с этим неисправимым оптимистом мне скучать не придётся.

Помню, как вернулись в цивилизацию. Мы, наверное, половину сельского магазинчика скупили: колбаса, кола, чипсы… Всё это, после того, что мы пережили, казалось невероятной роскошью.

А затем… Шум, огромные толпы людей, запах выхлопных газов — всё это обрушилось на меня лавиной непривычных ощущений, заставляя чувствовать себя чужаком в некогда родном мире.

— Блин, Толян, ты какой-то дикий стал, — засмеялся Мишка, наблюдая, как я осторожно перехожу дорогу, ожидая появления не автомобиля, а какого-нибудь дикого зверя. — Расслабься, ты уже дома.

Я с грустью окинул взглядом серые многоэтажки. На балконе третьего этажа стоял небритый мужик в засаленной майке и с хмурым видом курил, сплёвывая прямо на тротуар. Чуть дальше, из окна на первом этаже, выглядывала женщина с бигудями и кричала матом на кого-то у подъезда, обзывая наркоманами и проститутками. Стены домов были исписаны граффити и объявлениями, а асфальт усеян окурками и бутылками. Я ощутил острую тоску по просторам дикой природы, по её ярким краскам и свежему воздуху.

— Дома… — шепнул я, вдыхая приторный аромат шашлыка из ближайшего кафе. Этот аромат, прежде привычный, теперь казался совершенно чужеродным. — Я уже скучаю по запаху костра и даже по вкусу пресных макарон.

— Ну ты даёшь! Ты же весь поход жаловался, что хочешь домой, в горячую ванну и к нормальной еде. А теперь скучаешь по комарам и волдырям? — усмехнулся Миша.

— Не по комарам, а по тишине. По той свободе, там, в лесу.

— А здесь что, не свобода? — хмыкнул Миша. — Можешь идти куда хочешь, делать что хочешь…

— Ну… могу, наверное. Только вот в рамках этого городского муравейника. Работа — дом — работа — дом… И так по кругу.

Мы дошли до моего подъезда. Я открыл дверь, и меня окутал тяжёлый запах затхлости и одиночества. Моя квартира, которая и раньше не казалась уютным гнездышком, теперь выглядела откровенно заброшенной.

— Заходи! Отметим наше возвращение! — сказал я.

— Не, спасибо. Мне ещё фотки обрабатывать. Да и моя, наверное, уже волнуется.

— Ну ладно, как хочешь. Тогда до встречи.

Миша помахал мне рукой и направился к остановке.

Я прислушался — ни звука. Только монотонное тиканье часов на стене да едва слышное гудение холодильника нарушали гнетущую тишину квартиры.

Сняв рюкзак, я бросил его на пол и упал на диван.

Закрыв глаза, я вновь увидел костёр, реки, горы… Вспомнил свежий запах леса, терпкий вкус чая, сваренного на открытом огне. Эти воспоминания были такими яркими, что на мгновение мне показалось, как будто я всё ещё там, в горах, а не в этой душной, пустой квартире.

— Да… Надо бы повторить!

4

Офис, в котором я работал, олицетворял унылые будни корпоративной жизни. Стены, окрашенные в светло-серый цвет, неизменно вызывали чувство отчуждения. Ряды рабочих столов с компьютерами выстроились в аккуратные линии, каждый из которых молча играл свою роль в офисном механизме.

Запах перегретой электроники и едва уловимый аромат кофе. Яркий свет люминесцентных ламп беспощадно освещал каждый уголок, не оставляя места ни тени, ни попытке спрятаться. На стенах висели корпоративные плакаты. На одном — жирным шрифтом: «команда — наш главный ресурс». Ниже: «успех — это выбор» — звучало так, будто его написал человек, который никогда ничего не выбирал, кроме сахара или сахарозаменителя в кофе. И третий, совсем про деловитость: «результат — вот что важно». Всё это звучало так уверенно и так бессмысленно, что казалось: даже лампы вокруг моргают чуть более цинично.

Даже засохшие растения в горшках выглядели чужеродными элементами в этом царстве бетона и стекла, где всё было подчинено строгим линиям. Они тянулись к свету — не из романтики, а по инерции, но их увядающий вид свидетельствовал лишь о том, что когда-то и они тоже были полны жизни.

Тик-так. Тик-так. Ещё один день в клетке. Даже заставку на мониторе не поменять.

Мозг нарисовал дешёвый трейлер моего триумфального ухода. Вот я решительно встаю со стула. Стул с грохотом падает на пол, привлекая внимание всех присутствующих.

Я с холодной, самодовольной улыбкой бросаю директору на стол заявление об уходе, которое заранее написал дома на дорогой, плотной бумаге, желая подчеркнуть важность этого момента.

— Прощайте, дамы и господа, — произношу я решительным тоном.

Вырвавшись наконец-то из добровольного заточения, я ещё не знаю, что ждёт меня впереди, но твёрдо уверен, что это будет лучше, чем всё, что я оставил позади. Я протяжно выдохнул, и этот выдох был похож на освобождение воздушного шарика из рук ребёнка — резиновая оболочка весело фыркает, устремляясь ввысь. Вот оно! Долгожданное право быть свободным, которое снилось мне по ночам, так сладко и притягательно.

— Ты отчёт закончил? — резкий, нетерпеливый голос директора грубо вернул меня к реальности.

Я поднял глаза и увидел его массивную фигуру, неуклюже втиснутую в костюм, явно маловатый для его комплекции. Пуговицы на его пиджаке, казалось, вот-вот отскочат, не выдержав такого напряжения.

Его маленькие глазки беспокойно бегали, стараясь избегать прямого контакта. Я заметил лёгкую красноту на его одутловатом лице и слабый запах перегара, который он, пытался замаскировать огромным количеством одеколона.

Краем глаза я заметил, как Марина, сидевшая за соседним столом, резко выпрямилась и сделала вид, что полностью погружена в работу. Виктор, наш системный администратор, незаметно закатил глаза и быстро скрылся за огромным монитором. Тишину нарушало лишь приглушённое гудение копировального аппарата в дальнем углу. Почему-то напряглись мышцы шеи и плеч. Во рту пересохло, и я потянулся к кружке с давно остывшим кофе.

Директор нетерпеливо постукивал пальцами по столу, привычно потирая запонку на рукаве. Эта его манера всегда меня раздражала.

— Так что насчёт отчёта? — повторил он, и я заметил, как нервно дёрнулся уголок его рта.

— Ещё пять минут, — покорно, точно затравленный школьник, промямлил я, с тяжёлым вздохом возвращаясь к суровой реальности офисного планктона.

— Ещё пять минут… — с горечью повторил я про себя, осознавая, что это была всего лишь мечта.

«Вот ты сидишь тут, — обратился я к отражению в потухшем экране. — Сидишь, уставившись в эти цифры, будто в них зашифрован сакральный смысл твоей жизни».

«Беги! — кричал каждый нерв. — Беги, пока окончательно не затянуло!»

Но я оставался в плену сомнений, страхов, бесконечного анализа «за» и «против», который, конечно, ни к чему не приведёт.

Я уронил голову на стол. То, что когда-то вселяло оптимизм — карьера, успех, признание — теперь виделось дорогой в тупик унылого прозябания. С щемящей тоской я вспоминал те редкие моменты, когда верил, что мои усилия имеют значение, когда вера в будущее кормила птицу надежды в моей душе.

«Где та птица сейчас? Сдохла, наверное, от голода… Задохнулась в спёртом воздухе рутины».

«Ну, уволюсь я, и что дальше? Фанфары? Овации? Нет, скорее — ледяной душ реальности».

«Сидишь тут, упиваясь собственной мнимой значимостью, — обвинял внутренний прокурор. — Требуешь от мира поклонения, как капризный ребёнок. „Мне все должны!“ Но кто ты такой, чтобы требовать?»

«„Я ведь такой охуенный“, — твердишь ты. — „Я достоин большего, я заслужил! Я… Я… Мне… Ещё…“ Заевшая пластинка самовлюблённости».

«Но реальность приходит, когда мыльный пузырь лопается, и ты остаёшься один на один со своим „охуенным я“. И тут выясняется, что твоё „охуенное я“ не умеет готовить, убирать и платить по счетам».

«Ладно, — произнёс я вслух, поднимая голову. — Пятиминутка самобичевания окончена. Это как фитнес для моего внутреннего мазохиста. Интересно, есть ли скидка для постоянных клиентов?»

5

До похода оставалась неделя. Тёплая летняя ночь окутала город. Мы с Мишей, решили покорить очередную «вершину» городского ландшафта. На этот раз целью нашего «восхождения» — авантюры, затеянной скорее от скуки и желания хоть как-то разбавить однообразные будни, — стала крыша шестнадцатиэтажки на окраине, бетонный Эверест среди джунглей спального района.

— Туда! — воскликнул Миша.

Я поплёлся за ним, не столько поддавшись его энтузиазму, сколько от лени спорить.

— Только давай не ту многоэтажку, где в прошлый раз нас бабка с нижнего этажа ментами пугала, — предупредил я, вспоминая наше предыдущее «приключение», закончившееся позорным бегством.

— Не ссы, на этот раз я нарыл место поинтереснее! — Его тон был настолько торжественным, будто он открыл как минимум врата в затерянный город.

И действительно, место оказалось «интереснее»: дверь на чердак была не заперта и приглашающе поскрипывала на ветру. Мы прошмыгнули внутрь, перешёптываясь, как пара неумелых воришек, хотя красть тут было абсолютно нечего, разве что пару ржавых вёдер да древнюю антенну — артефакты прошлого столетия.

— Тише ты! — шикнул я на Мишу, когда тот, запнувшись о какую-то трубу в темноте, чуть не грохнулся.

Кое-как одолев последний пролёт лестницы, я вывалился на крышу. Миша уже торчал у края, увлечённо щёлкая своим неразлучным фотоаппаратом, пытаясь поймать в объектив ускользающую красоту ночного города.

Ветерок, приятно холодил разгорячённое лицо. Я с наслаждением вдохнул свежий воздух, который казался особенно чистым и вкусным после затхлости подъезда. Прислонившись к вентиляционной трубе, я наблюдал, как Миша носится по крыше в поисках удачного кадра, будто белка, перепившая энергетиков.

— Ну, за что пьём? — спросил он, протягивая мне бутылку, в которой уже осталось не так много нашей «волшебной микстуры».

— За то, чтобы нас в полицию не забрали, — буркнул я, делая солидный глоток.

В этом мире, где каждый сам за себя, где люди, точно атомы, сталкиваются друг с другом в хаотичном броуновском движении, судьба подарила мне друга. Не просто приятеля или собутыльника, а настоящего друга, с которым можно и в поход, и на крышу лезть, и просто молчать, глядя на ночной город. Я — застрявший в собственной раковине моллюск, он — жемчужина, способная сиять несмотря ни на что. Мишка всегда был душой компании, шутник, любимец девушек. Его смех освещал всё вокруг, заряжая позитивом и хорошим настроением.

«Как он это делает? — иногда думал я, наблюдая за ним. — Как ему удаётся так легко общаться, не боясь чужих суждений, быть самим собой в любой ситуации?»

Именно он открыл мне мир за пределами моей скорлупы, в которую я так старательно прятался от всех невзгод и разочарований.

— Толян, пойдём в поход! — сказал он мне однажды. — Тебе нужно проветриться, подышать свежим воздухом, почувствовать вкус настоящей жизни, а не просиживать штаны у компа!

Миша плюхнулся рядом со мной на край вентиляционной шахты, чуть не расплескав остатки напитка. Ночной ветер трепал его волосы, а в глазах плясали отражения городских огней.

— Слушай, Толян, — начал он. — У меня тут идея родилась… Ты же столько фильмов смотришь, сериалы всякие… Может, тебе сценарий накатать? А?

Я хмыкнул, недоверчиво глядя на него и стряхивая пепел. Ночной город раскинулся перед нами, мерцая тысячами огней — символами чужих жизней, чужих историй.

— Сценарий? Ты совсем мозги пропил? Да я в жизни ничего не писал, кроме жалобы на соседа, который по ночам музыку врубает. Да и та на трёх строчках уместилась.

— Ну так начни! — не унимался друг, энергично жестикулируя. — У тебя же башка варит, вон какие сны рассказываешь… Помнишь, тот, про подземный город и людей с часами вместо сердец? Может, в тебе Стивен Кинг дремлет, а ты его будильником мучаешь?

— Скорее уж окочурился от ужаса, если бы мои сны увидел, — заржал я, откидываясь назад и опираясь на локти. — Представляешь его лицо? «Ну на хрен… Нет, ты видел? Видел?»

— Да брось ты, не прибедняйся, — он легонько толкнул меня в плечо, подбадривая. — Просто найди то, что тебя реально цепляет. Вот скажи, что бы ты хотел увидеть в кино? Какую историю?

Звёзд почти не было видно из-за городского освещения, но пара самых ярких всё же пробивалась сквозь световой шум, будто упрямые светлячки, не желающие сдаваться перед натиском цивилизации.

— Даже не знаю, — протянул я, задумчиво потирая подбородок. — Конец света, нашествие инопланетян, эпидемия… Главное, чтобы там была какая-нибудь грудастая красотка, а я такой весь в белом, герой, спасаю мир. И её, конечно, тоже.

— А красотка какая? — усмехнулся Мишка. — Блондинка, брюнетка, рыжая?

— Лучше всех сразу! — мечтательно произнёс я. — Гарем спасённых красоток. Звучит?

— Звучит как начало очень плохой комедии, — Миша закатил глаза. — Ну ладно, а что за напасть такая?

— Хммм… Вот падла! — выкрикнул я, отряхивая штанину, на которую только что приземлилась белая клякса.

— Голуби… Голуби-убийцы! Представь: орды мутировавших, свирепых голубей атакуют город, засирают всё вокруг, а я… я создаю супероружие против этих пернатых монстров!

— И что за оружие? Рогатка? — скептически прищурился Миша.

— Нет! Что-то более… технологичное. Например, звуковая рогатка, которая действует на их птичьи мозги! — воскликнул я, вдохновляясь собственной идеей. — Или специально обученные боевые кошки! Целая армия кошек-ниндзя!

— А красотка? Она дрессирует кошек-ниндзя? — спросил Миша.

— Она… она орнитолог! — возразил я. — Ведущий специалист по голубям! Она знает их слабые места, их повадки, и мы вместе, объединив наши силы, сражаемся с пернатыми монстрами!

— Ну, звучит эпично. Пиши сценарий, я первым билет в кино куплю!

Уходя под утро, шатаясь от выпитого и борясь со сном, я всё-таки поскользнулся на какой-то дряни, валявшейся на крыше. Резкая боль в затылке и тревожный голос Мишки вырвали меня из этого забытья:

— Эй, Толян! Живой?

Я с трудом разлепил веки, пытаясь сфокусировать расплывчатый взгляд.

— Вроде жив, — промямлил я, ощущая, как к горлу подкатывает тошнота.

— Фух… Ну и напугал же ты меня! — сказал Миша, помогая мне встать. — Поздравляю, первая сцена готова! Падение, темнота… Ну а дальше… дальше сам думай!