Утешился ли Бернар? Появился ли новый возлюбленный у Дианы? Это я предоставляю решить читателям – таким образом, каждый из них получит возможность закончить роман, как ему больше нравится
– Жорж! Жорж! Ты гибнешь от моей руки! – Ничего не поделаешь! Я не первый француз, которого убил брат… Полагаю, что и не последний. Но виноват во всем я… Принц вызволил меня из тюрьмы и взял с собой, и я тут же дал себе слово не обнажать шпаги… Но когда я узнал, что бедняга Бевиль в опасности, когда до меня донеслись залпы, я решил подъехать поближе. Капитан опять закрыл глаза, но тут же открыл их и сказал Бернару: – Госпожа де Тюржи просила передать, что она любит тебя по-прежнему. Он ласково улыбнулся. Это были последние его слова. Через четверть часа он умер – видимо, не очень страдая. Несколько минут спустя на руках монаха скончался Бевиль, и монах потом уверял, что он явственно слышал в небе ликующие голоса ангелов, принимавших в свои объятия душу раскаявшегося грешника, меж тем как в преисподней торжествующе завывали бесы, унося душу капитана Жоржа.
– Ну так исповедуйся. – Скажи, пожалуйста, ты уверен, что ада не существует? – Отстань! – Нет, ты ответь: ты совершенно в этом уверен? Дай мне слово, что ада нет. – Я ни в чем не уверен. Если черт есть, то мы сейчас убедимся, так ли уж он черен. – А ты и в этом не уверен? – Говорят тебе, исповедуйся. – Ты же будешь смеяться надо мной. Жорж невольно улыбнулся, потом заговорил уже серьезно: – Я бы на твоем месте исповедался – так спокойнее. Тебя исповедали, соборовали, и теперь тебе уже нечего бояться. – Ну что ж, я как ты. Исповедуйся ты сперва. – Не буду. – Э, нет!.. Ты как хочешь, а я умру правоверным католиком… Хорошо, отец мой, я сейчас прочту Confiteor[73], только вы мне подсказывайте, а то я подзабыл.
– Будьте свидетелями: он желает исповедаться, – снова заговорил монах. – Не желаю, идите к черту! – Он возвращается в лоно веры своих предков! – вскричал пастор. – Нет, разрази вас гром, не возвращаюсь! Уйдите от меня оба! Значит, я уже умер, если вороны дерутся из-за моего трупа. Я не хочу ни месс, ни псалмов. – Он богохульствует! – закричали в один голос служители враждующих культов. – Во что-нибудь верить надо, – невозмутимо спокойным тоном проговорил капитан Дитрих. – По-моему… по-моему, вы добрый человек, избавьте же меня от этих гарпий… Прочь от меня, прочь, пусть я издохну, как собака!
– Ай-ай! Этого еще не хватало! – забеспокоился Жорж. – И умереть спокойно не дадут. Он увидел, что к нему направляется пастор с Библией под мышкой. – Сын мой! – начал пастор. – Вы теперь… – Довольно, довольно! Я знаю наперед все, что вы намереваетесь мне сказать. Напрасный труд. Я католик. – Католик? – воскликнул Бевиль. – Значит, ты уже не атеист? – Но ведь вы были воспитаны в лоне реформатской религии, – возразил пастор, – и в эту торжественную и страшную минуту, когда вы собираетесь предстать перед верховным судией человеческих дел и помышлений… – Я католик. Оставьте меня в покое, черт бы вас подрал! – Но… – Капитан Дитрих! Сжальтесь надо мной! Вы мне уже оказали важную услугу, теперь я прошу вас еще об одной. Прикажите ему прекратить увещания и иеремиады. Я хочу умереть спокойно. – Отойдите, – сказал пастору капитан. – Вы же видите, что он не расположен вас слушать.
Внимание Жоржа привлекла фляга, висевшая на боку у немецкого капитана. – Капитан! – молвил он. – Вы старый солдат?.. – Да, я старый солдат. От порохового дыма борода седеет быстрее, чем от возраста. Я капитан Дитрих Горнштейн. – Взгляните на мою рану; как бы вы поступили на моем месте? Капитан Дитрих оглядел его с видом человека, привыкшего смотреть на раны и судить об их тяжести. – Я бы очистил свою совесть и, если бы нашлась бутылка рейнвейна, попросил, чтобы мне налили полный стакан, – отвечал он. – Ну, вот видите, я прошу у этих олухов глоток скверного ларошельского вина, а они не дают. Дитрих отстегнул свою весьма внушительных размеров флягу и протянул раненому. – Что вы делаете, капитан? – вскричал один из аркебузиров. – Лекарь сказал, что если он чего-нибудь выпьет, то сию же минуту умрет. – Ну и что ж из этого? По крайности, получит перед смертью маленькое удовольствие… Держите, мой милый! Жалею, что не могу предложить вам вина получше. – Вы хороший человек, капитан Дитрих, – выпив, сказал Жорж и протянул флягу своему соседу. – А ты, бедный Бевиль, хочешь последовать моему примеру? Но Бевиль молча покачал головой.
Дайте мне пить! – попросил капитан. – Ни за что! Тогда вы умрете часом раньше. – Час жизни не стоит стакана вина. Ну, прощайте, доктор! Вы нужны другим. – Кого же вам прислать: пастора или монаха? – Ни того, ни другого.
– Нет, он будет жить, он будет жить! – уставив на хирурга мутный взгляд, крикнул Бернар и стиснул ему руку. – Да, будет – еще час, может быть, два, – хладнокровно заметил Бризар, – он крепыш. Бернар снова упал на колени и, схватив руку Жоржа, оросил слезами стальную перчатку. – Два часа? – спросил Жорж. – Ну вот и отлично. Я боялся дольше промучиться. – Нет, я этому не верю! – рыдая, воскликнул Бернар. – Жорж! Ты не умрешь! Не может брат погибнуть от руки брата. – Будет тебе! Успокойся! И не тряси меня. Во мне отзывается каждое твое движение. Пока я еще не очень страдаю, лишь бы так было и дальше, как сказал Дзанни, падая с колокольни. Бернар сел возле матраца, уронил голову на колени и закрыл руками лицо. Глядя на его неподвижную фигуру, можно было подумать, что он дремлет. Временами по всему его телу пробегала дрожь, словно его лихорадило, а из груди вырывались какие-то нечеловеческие стоны. Хирург кое-как перевязал рану, только чтобы унять кровь, и теперь с самым невозмутимым видом вытирал зонд.
