Александр Николаевич Островский
Собрание сочинений в шестнадцати томах
Том 7. Пьесы 1873-1876

Снегурочка

весенняя сказка

в четырех действиях с прологом

Действие происходит в стране берендеев в доисторическое время.

Пролог на Красной горке, вблизи Берендеева посада, столицы царя Берендея. Первое действие в заречной слободе Берендеевке. Второе действие во дворце царя Берендея. Третье действие в заповедном лесу. Четвертое действие в Ярилиной долине.

Пролог

ЛИЦА:

Весна — Красна.

Дед — Мороз.

Девушка — Снегурочка.

Леший.

Масленица — соломенное чучело.

Бобыль Бакула.

Бобылиха, его жена.

Берендеи обоего пола и всякого возраста.

Свита Весны, птицы: журавли, гуси, утки, грачи, сороки, скворцы, жаворонки и другие.

Начало весны. Полночь. Красная горка, покрытая снегом. Направо кусты и редкий безлистный березник; налево сплошной частый лес больших сосен и елей с сучьями, повисшими от тяжести снега; в глубине, под горой, река; полыньи и проруби обсажены ельником. За рекой Берендеев посад, столица царя Берендея: дворцы, дома, избы — все деревянные, с причудливой раскрашенной резьбой; в окнах огни. Полная луна серебрит всю открытую местность. Вдали кричат петухи.

Явление первое

Леший сидит на сухом пне. Все небо покрывается прилетевшими из-за моря птицами. Весна-Красна на журавлях, лебедях и гусях спускается на землю, окруженная свитой птиц.

Леший

Конец зиме пропели петухи,
Весна-Красна спускается на землю.
Полночный час настал, сторожку Леший
Отсторожил, — ныряй в дупло и спи!

(Проваливается в дупло.)

Весна-Красна спускается на Красную горку в сопровождении птиц.

Весна-Красна

В урочный час обычной чередою
Являюсь я на землю берендеев,
Нерадостно и холодно встречает
Весну свою угрюмая страна.
Печальный вид: под снежной пеленою
Лишенные живых, веселых красок,
Лишенные плодотворящей силы,
Лежат поля остылые. В оковах
Игривые ручьи, — в тиши полночи
Не слышно их стеклянного журчанья.
Леса стоят безмолвны, под снегами
Опущены густые лапы елей,
Как старые, нахмуренные брови.
В малинниках, под соснами стеснились
Холодные потемки, ледяными
Сосульками янтарная смола
Висит с прямых стволов. А в ясном небе
Как жар горит луна и звезды блещут
Усиленным сиянием. Земля,
Покрытая пуховою порошей,
В ответ на их привет холодный кажет
Такой же блеск, такие же алмазы
С вершин дерєв и гор, с полей пологих,
Из выбоин дороги прилощенной.
И в воздухе повисли те же искры,
Колеблются, не падая, мерцают.
И все лишь свет, и все лишь блеск холодный,
И нет тепла. Не так меня встречают
Счастливые долины юга, — там
Ковры лугов, акаций ароматы,
И теплый пар возделанных садов,
И млечное, ленивое сиянье
От матовой луны на минаретах,
На тополях и кипарисах черных.
Но я люблю полунощные страны,
Мне любо их могучую природу
Будить от сна и звать из недр земных
Родящую, таинственную силу,
Несущую беспечным берендеям
Обилье жит неприхотливых. Любо
Обогревать для радостей любви,
Для частых игр и празднеств убирать
Укромные кустарники и рощи
Шелковыми коврами трав цветных.

(Обращаясь к птицам, которые дрожат от холода.)

Товарищи: сороки-белобоки,
Веселые болтушки-щекотуньи,
Угрюмые грачи, и жаворонки,
Певцы полей, глашатаи весны,
И ты, журавль, с своей подругой цаплей,
Красавицы лебедушки, и гуси
Крикливые, и утки-хлопотуньи,
И мелкие пичужки, — вы озябли?
Хоть стыдно мне а надо признаваться
Пред птицами. Сама я виновата,
Что холодно и мне, Весне, и вам.
Шестнадцать лет тому, как я для шутки
И теша свой непостоянный нрав,
Изменчивый и прихотливый, стала
Заигрывать с Морозом, старым дедом,
Проказником седым; и с той поры
В неволе я у старого. Мужчина
Всегда таков: немножко воли дай,
А он и всю возьмет, уж так ведется
От древности. Оставить бы седого,
Да вот беда, у нас со старым дочка —
Снегурочка. В глухих лесных трущобах,
В нетающих лядинах возращает
Старик свое дитя. Любя Снегурку,
Жалеючи ее в несчастной доле,
Со старым я поссориться боюсь;
А он и рад тому — знобит, морозит
Меня, Весну, и берендеев. Солнце
Ревнивое на нас сердито смотрит
И хмурится на всех, и вот причина
Жестоких зим и холодов весенних.
Дрожите вы, бедняжки? Попляшите,
Согреетесь! Видала я не раз,
что пляскою отогревались люди.
Хоть нехотя, хоть с холоду, а пляской
Отпразднуем прилет на новоселье.

Одни птицы принимаются за инструменты, другие запевают, третьи пляшут.

Хор птиц

Сбирались птицы,
Сбирались певчи
Стадами, стадами.
Садились птицы,
Садились певчи
Рядами, рядами.
А кто у вас, птицы,
А кто у вас, певчи,
Большие, большие?
А кто у вас, птицы,
А кто у вас, певчи,
Меньшие, меньшие?
Орел — воевода,
Перепел — подьячий,
Подьячий, подьячий.
Сова — воеводша,
Желтые сапожки,
Сапожки, сапожки.
Гуси — бояре,
Утята — дворяне,
Дворяне, дворяне.
Чирята — крестьяне,
Воробьи — холопы,
Холопы, холопы.
Журавль у нас — сотник
С долгими ногами,
Ногами, ногами.
Петух — целовальник,
Чечет — гость торговый,
Торговый, торговый.
Ласточки-молодки —
Касатки девицы,
Девицы, девицы.
Дятел у нас — плотник,
Рыболов — харчевник,
Харчевник, харчевник.
Блинница цапля,
Кукушка кликуша,
Кликуша, кликуша.
Красная рожа
Ворона пригожа,
Пригожа, пригожа.
Зимой по дорогам,
Летом по застрехам,
Застрехам, застрехам.
Ворона в рогоже,
Нет ее дороже,
Дороже, дороже.

Из лесу на пляшущих птиц начинает сыпаться иней, потом хлопья снега, подымается ветер, — набегают тучи, закрывают луну, мгла совершенно застилает даль. Птицы с криком жмутся к Весне.

Весна-Красна

(птицам)

В кусты скорей, в кусты! Шутить задумал
Старик Мороз. До утра подождите,
А завтра вам растают на полях
Проталинки, на речке полыньи.
Погреетесь на солнышке немного,
И гнездышки начнете завивать.

Птицы уходят в кусты, из леса выходит Мороз.

Явление второе

Весна-Красна, Дед-Мороз

Мороз

Весна-Красна, здорово ли вернулась?

Весна

И ты здоров ли, Дед-Мороз?

Мороз

Спасибо,
Живется мне не худо. Берендеи
О нынешней зиме не позабудут,
Веселая была; плясало солнце
От холоду на утренней заре,
А к вечеру вставал с ушами месяц.
Задумаю гулять, возьму дубинку,
Повыясню, повысеребрю ночку,
Уж то-то мне раздолье и простор.
По богатым посадским домам
Колотить по углам,
У ворот вереями скрипеть,
Под полозьями петь
Любо мне,
Любо, любо, любо.
Из леску по дорожке за возом воз,
На ночлег поспешает скрипучий обоз.
Я обоз стерегу,
Я вперед забегу,
По край-поля, вдали,
На морозной пыли
Лягу маревом,
Средь полночных небес встану заревом.
Разольюсь я, Мороз,
В девяносто полос,
Разбегуся столбами, лучами несметными,
Разноцветными.
И толкутся столбы и спираются,
А под ними снега загораются,
Море свету-огня, яркого,
Жаркого,
Пышного;
Там сине, там красно, а там вишнево.
Любо мне,
Любо, любо, любо.
Еще злей я о ранней поре,
На румяной заре.
Потянулся к жильям из оврагов полянами,
Подкрадусь, подползу я туманами.
Над деревней дымок завивается,
В одну сторону погибается;
Я туманом седым
Заморожу дым.
Как он тянется,
Так останется,
По-над полем, по-над лесом,
Перевесом,
Любо мне,
Любо, любо, любо.

Весна

Не дурно ты попировал, пора бы
И в путь тебе, на север.

Мороз

Не гони,
И сам уйду. Не рада старику,
Про старое скоренько забываешь.
Вот я, старик, всегда один и тот же.

Весна

У всякого свой норов и обычай.

Мороз

Уйду, уйду, на утренней заре,
По ветерку, умчусь к сибирским тундрам.
Я соболий треух на уши,
Я оленью доху на плечи,
Побрякушками пояс увешаю;
По чумам, по юртам кочевников,
По зимовкам зверовщиков
Заброжу, заброжу, зашаманствую,
Будут мне в пояс кланятся.
Владычество мое в Сибири вечно,
Конца ему не будет. Здесь Ярило
Мешает мне, и ты меня меняешь
На глупую породу празднолюбцев.
Лишь праздники считать да браги парить
Корчажные, да вари ведер в сорок
Заваривать медовые умеют.
Весеннего тепла у солнца просят.
Зачем — спроси? Не вдруг пахать возьмется,
Не лажена соха. Кануны править
Да бражничать, весняки петь, кругами
Ходить всю ночь с зари и до зари, —
Одна у них забота.

Весна

На кого же
Снегурочку оставишь?

Мороз

Дочка наша
На возрасте, без нянек обойдется.
Ни пешему, ни конному дороги
И следу нет в ее терем. Медведи
Овсянники и волки матерые
Кругом двора дозором ходят; филин
На маковке сосны столетней ночью,
А днем глухари вытягивают шеи,
Прохожего, захожего блюдут.

Весна

Тоска возьмет меж филинов и леших
Одной сидеть.

Мороз

А теремная челядь!
В прислужницах у ней на побегушках
Лукавая лисица-сиводушка,
Зайчата ей капустку добывают;
Чем свет бежит на родничок куница
С кувшинчиком; грызут орехи белки,
На корточках усевшись; горностайки
В приспешницах сенных у ней на службе.

Весна

Да все ж тоска, подумай, дед!

Мороз

Работай,
Волну пряди, бобровою опушкой
Тулупчик свой и шапки обшивай.
Строчи пестрей оленьи рукавички.
Грибы суши, бруснику да морошку
Про зимнюю бесхлебницу готовь;
От скуки пой, пляши, коль есть охота,
Чего еще?

Весна

Эх, старый! Девке воля
Милей всего. Ни терем твой точеный,
Ни соболи, бобры, ни рукавчики
Строченные не дороги; на мысли
У девушки Снегурочки другое:
С людьми пожить; подружки нужны ей
Веселые да игры до полночи,
Весенние гулянки да горелки
С ребятами, покуда…

Мороз

Что покуда?

Весна

Покуда ей забавно, что ребята
Наперебой за ней до драки рвутся.

Мороз

А там?

Весна

А там полюбится один.

Мороз

Вот то-то мне и нелюбо.

Весна

Безумный
И злой старик! На свете все живое
Должно любить. Снегурочку в неволе
Не даст тебе томить родная мать.

Мороз

Вот то-то ты некстати горяча,
Без разума болтлива. Ты послушай!
Возьми на миг рассудка! Злой Ярило,
Палящий бог ленивых берендеев,
В угоду им поклялся страшной клятвой
Губить меня, где встретит. Топит, плавит
Дворцы мои, киоски, галереи,
Изящную работу украшений,
Подробностей мельчайшую резьбу,
Плоды трудов и замыслов. Поверишь,
Слеза проймет. Трудись, корпи, художник,
Над лепкою едва. заметных звезд —
И прахом все пойдет. А вот вчера
Из-за моря вернулась птица-баба,
Уселась на полынье широкой
И плачется на холод диким уткам,
Ругательски бранит меня. А разве
Моя вина, что больно тороплива,
Что с теплых вод, не заглянувши в святцы,
Без времени, пускается на север.
Плела-плела, а утки гоготали,
Ни дать ни взять в торговых банях бабы;
И что же я подслушал! Между сплетень
Такую речь сболтнула птица-баба, —
Что, плавая в заливе Ленкоранском,
В Гилянских ли озерах, уж не помню,
У пьяного оборвыша факира
И солнышко горячий разговор
Услышала о том, что будто Солнце
Сбирается губить Снегурку; только
И ждет того, чтоб заронить ей в сердце
Лучом своим огонь любви; тогда
Спасения нет Снегурочке, Ярило
Сожжет ее, испепелит, растопит.
Не знаю как, но умертвит. Доколе ж
Младенчески чиста ее душа,
Не властен он вредить Снегурке.

Весна

Полно!
Поверил ты рассказам глупой птицы!
Недаром же ей кличка — баба.

Мороз

Знаю
Без бабы я, что злой Ярило мыслит.

Весна

Отдай мою Снегурочку!

Мороз

Не дам!
С чего взяла, чтоб я такой вертушке
Поверил дочь?

Весна

Да что ж ты, красноносый,
Ругаешься!

Мороз

Послушай, помиримся!
Для девушки присмотр всего нужнее
И строгий глаз, да не один, а десять.
И некогда тебе, и неохота
За дочерью приглядывать, так лучше
Отдать ее в слободку Бобылю
Бездетному, на место дочки. Будет
Заботы ей по горло, да и парням
Корысти нет на бобылеву дочку
Закидывать глаза. Согласна ты?

Весна

Согласна, пусть живет в семье бобыльской;
Лишь только бы на воле.

Мороз

Дочь не знает
Любви совсем, в ее холодном сердце
Ни искры нет губительного чувства;
И знать любви не будет, если ты
Весеннего тепла томящей неги,
Ласкающей, разымчивой…

Весна

Довольно!
Покличь ко мне Снегурочку.

Мороз

Снегурка,
Снегурушка, дитя мое!

Снегурочка

(выглядывает из лесу)

Ау!

(Подходит к отцу.)

Явление третье

Весна, Мороз, Снегурочка, потом Леший.

Весна

Ах, бедная Снегурочка, дикарка,
Поди ко мне, тебя я приголублю.

(Ласкает Снегурочку.)

Красавица, не хочешь ли на волю?
С людьми пожить?

Снегурочка

Хочу, хочу, пустите!

Мороз

А что манит тебя покинуть терем
Родительский, и что у берендеев
Завидного нашла?

Снегурочка

Людские песни.
Бывало я, прижавшись за кустами
Колючими, гляжу не нагляжуся
На девичьи забавы. Одинокой
Взгрустнется мне, и плачу. Ах, отец,
С подружками по алую малину,
По черную смородину ходить,
Аукаться; а зорькою вечерней
Круги водить под песни, — вот что мило
Снегурочке. Без песен жизнь не в радость.
Пусти, отец! Когда, зимой холодной,
Вернешься ты в свою лесную глушь,
В сумеречки тебя утешу, песню
Под наигрыш метели запою
Веселую. У Леля перейму
И выучусь скорехонько.

Мороз

А Леля
Узнала ты откуда?

Снегурочка

Из кусточка
Ракитова; пасет в лесу коровок
Да песенки поет.

Мороз

Почем же знаешь,
Что это Лель?

Снегурочка

К нему девицы ходят
Красавицы, и по головке гладят,
В глаза глядят, ласкают и целуют.
И Лелюшком и Лелем называют,
Пригоженьким и миленьким.

Весна

А разве
Пригожий Лель горазд на песни?

Снегурочка

Мама,
Слыхала я на жаворонков пенье,
Дрожащее над нивами, лебяжий
Печальный клич над тихими водами,
И громкие раскаты соловьев,
Певцов твоих любимых; песни Леля
Милее мне. И дни и ночи слушать
Готова я его пастушьи песни.
И слушаешь, и таешь…

Мороз

(Весне)

Слышишь: таешь!
Ужасный смысл таится в этом слове.
Из разных слов, придуманных людьми,
Страшней всего Морозу слово: таять.
Снегурочка, беги от Леля, бойся
Речей его и песен. Ярым солнцем
Пронизан он насквозь. В полдневный зной,
Когда бежит от Солнца все живое
В тени искать прохлады, гордо, нагло
На припеке лежит пастух ленивый,
В истоме чувств дремотной подбирает
Лукавые заманчивые речи,
Коварные обманы замышляет
Для девушек невинных. Песни Леля
И речь его — обман, личина, правды
И чувства нет под ними, то лишь в звуки
Одетые палящие лучи.
Снегурочка, беги от Леля! Солнца
Любимый сын-пастух, и так же ясно,
Во все глаза, бесстыдно, прямо смотрит,
И так же зол, как Солнце.

Снегурочка

Я, отец,
Послушное дитя; но ты уж очень
Сердит на них, на Леля с Солнцем; право,
Ни Леля я, ни Солнца не боюсь.

Весна

Снегурочка, когда тебе взгрустнется,
Иль нужда в чем, — девицы прихотливы,
О ленточке, о перстенечке плакать
Серебряном готовы, — ты приди
На озеро, в Ярилину долину,
Покличь меня. Чего б ни попросила,
Отказу нет тебе.

Снегурочка

Спасибо, мама,
Красавица.

Мороз

Вечернею порой
Гуляючи, держися ближе к лесу,
А я отдам приказ тебя беречь.
Ау, дружки! Лепетушки, Лесовые!
Заснули, что ль? Проснитесь, отзовитесь
На голос мой!

В лесу голоса леших.

Ау, ау!

Из сухого дупла вылезает Леший, лениво дотягиваясь и зевая.

Леший

Ау!

Мороз

Снегурочку блюдите! Слушай, Леший,
Чужой ли кто, иль Лель-пастух пристанет
Без отступа, аль силой взять захочет,
Чего умом не может: заступись.
Мани его, толкай его, запутай
В лесную глушь, в чащу; засунь в чепыжник,
Иль по пояс в болото втисни.

Леший

Ладно.

(Складывает над головой руки и проваливается в дупло.)

Вдали слышны голоса.

Весна

Валит толпа веселых берендеев.
Пойдем, Мороз! Снегурочка, прощай!
Живи, дитя, счастливо!

Снегурочка

Мама, счастья
Найду иль нет, а поищу.

Мороз

Прощай,
Снегурочка, дочурка! Не успеют
С полей убрать снопов, а я вернусь.
Увидимся.

Весна

Пора бы гнев на милость
Переменить. Уйми метель! Народом
Везут ее, толпами провожают
Широкую…

(Уходит.)

Вдали крики: «честная Масленица!» Мороз, уходя, машет рукой; метель унимается, тучи убегают. Ясно, как в начале действия. Толпы берендеев: одни подвигают к лесу сани с чучелой Масленицы, другие стоят поодаль.

Явление четвертое

Снегурочка, Бобыль, Бобылиха и берендеи.

1-й хор берендеев

(везущих Масленицу)

Раным-рано куры запели,
Про весну обвестили.
Прощай, Масленица!
Сладко, воложно нас кормила,
Суслом, бражкой поила.
Прощай, Масленица!
Пито, гуляно было вволю,
Пролито того боле.
Прощай, Масленица!
Мы зато тебя обрядили
Рогозиной, рединой.
Прощай, Масленица!
Мы честно тебя проводили,
На дровнях волочили.
Прощай, Масленица!
Завезем тебя в лес подале,
Чтоб глаза не видали.
Прощай, Маслиница!

(Подвинув санки в лес, отходят.)

2-й хор

Честная Масленица!
Веселенько тебя встречать, привечать,
Трудно-нудно со двора провожать.
Уж и как нам тебя вертать, ворочать?
Воротись, Масленица, воротися!
Честная Масленица!
Воротися хоть на три денєчка!
Не воротишься на три денєчка,
Воротися к нам на денєчек!
На денєчек, на малый часочек!
Честная Масленица!

1-й хор

Масленица-мокрохвостка!
Поезжай долой со двора,
Отошла твоя пора!
У нас с гор потоки,
Заиграй овражки,
Выверни оглобли,
Налаживай соху!
Весна-Красна,
Наша ладушка пришла!
Масленица-мокрохвостка!
Поезжай долой со двора,
Отошла твоя пора!
Телеги с повети,
Улья из клети.
На поветь санки!
Запоем веснянки!
Весна-Красна,
Наша ладушка пришла!

2-й хор

Прощай, честная Маслена!
Коль быть живым, увидимся.
Хоть год прождать, да ведать-знать,
Что Маслена придет опять.

Чучело Масленицы

Минует лето красное,
Сгорят огни купальные.
Пройдет и осень желтая
С снопом, с скирдом и с братниной.
Потемки, ночи темные,
Карачуна проводите.
Тогда зима изломится,
Медведь переворотится,
Придет пора морозная,
Морозная-Колядная:
Овсень-коляду кликати.
Мороз пройдет, метель нашлет.
Во вьюгах с перевеями
Прибудет день, убудет ночь.
Под крышами, застрехами
Воробки зашевелятся.
Из лужицы, из наледи
Напьется кочет с курами.
К пригреву, на завалинки
С ледяными сосульками
Из изб ребята высыпят.
На солнышке, на припеке,
Коровий бок нагреется.
Тогда и ждать меня опять.

(Исчезает.)

Бобыль хватается за пустые сани, Бобы лиха — за Бобыля.

Бобылиха

Пойдем домой!

Бобыль

Постойте! Как же это?
Неужто вся она? Кажись бы, мало
Погуляно и попито чужого.
Чуть только я маленько разгулялся,
Голодная утробишка чуть-чуть
Заправилась соседскими блинами,
Она и вся — прикончилась. Печаль
Великая, несносная. Как хочешь
Живи теперь да впроголодь и майся
Без Масленой. А можно ль бобылю?
Никак нельзя. Куда тебе деваться,
Бобыльская хмельная голова?

(Поет и пляшет.)

У Бакула бобыля
Ни кола, ни двора,
Ни кола, ни двора,
Ни скота, ни живота.

Бобылиха

Домой пора, бесстыжий, люди смотрят.

Берендеи

Не тронь его!

Бобылиха

Шатался всю неделю;
С чужих дворов нейдет, — своя избенка
Нетоплена стоит.

Бобыль

Аль дров не стало?

Бобылиха

Да где ж им быть? Они не ходят сами
Из лесу-то.

Бобыль

Давно бы ты сказала.
Не скажет ведь, такая, право… Я бы…
Топор со мной, охапки две нарубим
Березовых, и ладно. Подожди!

(Идет в лес и видит Снегурочку, кланяется и смотрит несколько времени с удивлением. Потом возвращается к жене и манит ее в лес.)

В это время Снегурочка отходит и из-за куста смотрит на берендеев, на ее место у дупла садится Леший.

(Бобылихе.)

Смотри, смотри! Боярышня.

Бобылиха

Да где?

(Увидав Лешего.)

Ах, чтоб тебя! Вот невидаль какая.

(Возвращаясь.)

У! пьяница! Убила бы, кажись.

Снегурочка опять возвращается на свое место. Леший уходит в лес.

Один берендей

Да что у вас за споры?

Бобыль

Поглядите!
Диковина, честные берендеи.

Все подходят к дуплу.

Берендеи

(с удивлением)

Боярышня! Живая ли? Живая.
В тулупчике, в сапожках, в рукавичках.

Бобыль

(Снегурочке)

Дозволь спросить, далеко ль держишь путь
И как зовут тебя и величают?

Снегурочка

Снегурочкой. Куда идти, не знаю.
Коль будете добры, с собой возьмите.

Бобыль

К царю отвесть прикажешь, к Берендею
Премудрому в палаты?

Снегурочка

Нет, у вас
В слободке, я пожить хочу.

Бобыль

Спасибо
На милости! А у кого ж?

Снегурочка

Кто первый
Нашел меня, тому и буду дочкой.

Бобыль

Да точно ль так, да вправду ли ко мне?
Снегурочка кивает головою.
Ну, чем же я, Бакула, не боярин!
Вались, народ, на мой широкий двор,
На трех столбах да на семи подпорках!
Пожалуйте, князья, бояре, просим.
Несите мне подарки дорогие
И кланяйтесь, а я ломаться буду.

Бобылиха

И как это, живешь-живешь на свете,
А все себе цены не знаешь, право.
Возьмем, Бобыль, Снегурочку, пойдем!
Дорогу нам, народ! Посторонитесь.

Снегурочка

Прощай, отец! Прощай и мама! Лес,
И ты прощай!

Голоса из лесу

Прощай, прощай, прощай!

Деревья и кусты кланяются Снегурочке. Берендеи в ужасе убегают, Бобыль и Бобылиха уводят Снегурочку.

Действие первое

ЛИЦА:

Девушка — Снегурочка.

Бобыль Бакула.

Бобылиха.

Лель, пастух.

Мураш, богатый слобожанин.

Купава, молодая девушка, дочь Мураша.

Мизгирь, торговым гость из посада Берендеева.

Радушка, Малуша } слободские девушки.

Брусило, Малыш, Курилка, Бирюч } парни.

Слуги Мизгиря.

Слобожане: старики, старухи, парни и девки.

Заречная слободка Берендеевка; с правой стороны бедная изба Бобыля с пошатнувшимся крыльцом; перед избой скамья; с левой стороны большая, разукрашенная резьбой изба Мураша; в глубине улица; через улицу хмельник и пчельник Мураша; между ними тропинка к реке.

Явление первое

Снегурочка сидит на скамье перед домом Бобыля и прядет. Из улицы идет Бирюч, надевает шапку на длинный шест и поднимает высоко; со всех сторон сходятся слобожане. Бобыль и Бобылиха выходят из дому.

Бирюч

Слушайте, послушайте,
Государевы люди,
Слободские берендеи!
По царскому накзу,
Государеву приказанью,
Старому, исконному обычью,
Собиратися вам на завтрее
На вечерней на зорюшке,
Теплой, тихой, погодливой,
В государев заповедный лес,
На гульбище, на игрище, на позорище
Венки завивать,
Круги водить, играть-тешиться
До ранней зорьки, до утренней.
Напасены про вас, наготовлены
Пива-браги ячные,
Старые меды стоялые.
А на ранней заре утренней
Караулить, встречать солнце восхожее,
Кланятся Ярилу светлому.

(Снимает шапку с шеста, кланяется на все четыре стороны, и уходит.)

Слобожане расходятся. Бобыль и Бобылиха подходят к Снегурочке и смотрят на нее, качая головами.

Бобыль

Хе-хе, хо-хо!

Бобылиха

Ахти, Бобыль Бакула!

Бобыль

Хохонюшки!

Бобылиха

На радость взяли дочку,
Все ждем-пождем, что счастье поплывет.
Поверил ты чужому разговору,
Что бедному приемыши на счастье,
Да вот и плачь — достался курам на смех
Под старость лет.

Бобыль

Скудаться нам до веку,
Таскать кошель на плечах на роду
Написано. За что Бобыль Бакула
Ни хватится, ничто ему не впрок.
Нашел в лесу девичку — мол, подспорье
В сиротский дом беру, — не тут-то было:
Ни на волос не легче.

Снегурочка

Сам ленив,
Так нечего пенять на бедность. Бродишь
Без дела день-деньской, а я работы
Не бегаю.

Бобыль

Да что твоя работа!
Кому нужна? От ней богат не будешь,
А только сыт; так можно, без работы,
Кусочками мирскими прокормиться.

Бобылиха

Помаялись, нужда потерла плечи,
Пора бы нам пожить и в холе.

Снегурочка

Кто же
Мешает вам? Живите.

Бобыль

Ты мешаешь.

Снегурочка

Так я уйду от вас. Прощайте!

Бобылиха

Полно!
Живи себе! Да помни и об нас,
Родителях названых! Мы не хуже
Соседей бы пожить умели. Дай-ко
Мошну набить потолще, так увидишь:
Такую-то взбодрю с рогами кику,
Что только ах, да прочь поди.

Снегурочка

Откуда ж
Богатству быть у девушки-сиротки?

Бобылиха

Краса твоя девичья то ж богатство.

Бобыль

Богатства нет, за ум возьмись. Недаром
Пословица, что ум дороже денег.
С огнем ищи по свету, не найдешь
Счастливее тебя: от свах и сватов
Отбою нет, пороги отоптали.
Житье-то бы, жена!

Бобылиха

Ну, что уж! Было,
Да мимо рта прошло.

Бобыль

А парни наши
С ума сошли; оравами, стадами
Без памяти кидались за тобой,
Покинули невест, перебранились,
Передрались из-за тебя. Жена,
Житье-то бы!

Бобылиха

Не говори, Бакула,
Не огорчай! В руках богатство было.
А хвать-похвать, меж пальцами ушло.

Бобыль

И всех-то ты отвадила суровым,
Неласковым обычаем своим.

Снегурочка

Зачем они гонялись вслед за мною,
За что меня покинули, не знаю.
Напрасно ты зовешь меня суровой.
Стыдлива я, смирна, а не сурова.

Бобыль

Стыдлива ты? Стыдливость-то к лицу
Богатенькой. Вот так всегда у бедных:
Что надо — нет, чего не надо — много.
Иной богач готов купить за деньги
Для дочери стыдливости хоть малость,
А нам она не ко двору пришла.

Снегурочка

Чего же вы, завистливые люди,
От девочки Снегурочки хотите?

Бобыль

Приваживай, ласкай ребят.

Снегурочка

А если
Не по сердцу придется?

Бобыль

Поневолься,
Не по сердцу, а парня ты мани,
А он прильнет и не отстанет, будет
Похаживать.

Бобылиха

Да матери подарки
Понашивать.

Бобыль

Отца медком да бражкой
Попаивать. Уж долго ль, коротко ли
Поводится с тобой, а нам барыш.
Соскучишься с одним, поприглядится,
Повытрясет кису, мани другого,
Поманивай!

Бобылиха

А мне опять подарки.

Бобыль

А мне медок да бражка с хохолком.
Что день, то пир, что утро, то похмелье, —
Вот самое законное житье!

Снегурочка

Моя беда, что ласки нет во мне.
Толкуют все, что есть любовь на свете,
Что девушке любви не миновать;
А я любви не знаю; что за слово
«Сердечный друг» и что такое «милый»,
Не ведаю. И слезы при разлуке,
И радости при встрече с милым другом
У девушек видала я; откуда ж
Берут они и смех и слезы, — право,
Додуматься Снегурочка не может.

Бобыль

Беды тут нет, что ты любви не знаешь,
Пожалуй, так и лучше.

Бобылиха

Вот уж правда!
Полюбится на грех бедняк, и майся
Всю жизнь, как я с Бакулой Бобылем.

Бобыль

Ребята все равно тебе не милы —
И всех ласкай равно; да на досуге —
Присматривай, который побогаче,
Да сам — большой, без старших, бессемейный.
А высмотришь, так замуж норови.
Да так веди, чтоб Бобылю Бакуле
На хлебах жить, в чести у зятя.

Бобылиха

Теще
Хозяйкой быть над домом и над вами.

Снегурочка

Коль правда то, что девку не минует
Пора любви и слез по милом, ждите,
Придет она.

Бобыль

Ну, девка.
За сценой пастуший рожок.

Бобылиха

Чу, рожок!
Пригнал пастух скотину. Нет своих,
Хоть на чужих коровок полюбуюсь.

(Уходит.)

Входят Лель и один из берендеев-слобожан и подходят к избе Мураша. Мураш сходит с крыльца.

Явление второе

Бобыль, Снегурочка, Лель, Мураш, берендей.

Берендей

Куда его вести? Черед за нами.

Мураш

Не надо мне.

Берендей

И мне ведь не корысть.

Мураш

А вон Бобыль! Сведем к нему!

Лель

(низко кланяясь)

Да что вы,
Родимые, как словно от чумы,
Хоронитесь от пастуха?

Мураш

Поди-ко,
Поклонами обманывай других,
А мы тебя, дружка, довольно знаем,
Что бережно, то цело, говорят.

Подходят к Бобылю.

Берендей

(Лелю)

Иди к нему, ночуй у Бобыля!

Бобыль

Какая есть моя возможность? Что ты?
Забыл аль нет, что миром порешили
Освободить меня от всех накладов,
По бедности моей сиротской? Что ты!

Мураш

Накладу нет с тебя, отправь постой!

Бобыль

Поужинать запросит? Сам не евши
Который день, а пастуха корми!

Мураш

Об ужине и слова нет, накормим;
А твой ночлег, тебе убытку нет.

Бобыль

Освободить нельзя ли, братцы?

Лель

(кланяясь)

Дядя,
Пусти меня!

Бобыль

Диви б жалели хлеба,
А места он не пролежит у вас.

Берендей

Да видишь, тут такое вышло дело:
Сомнительно пускать-то Леля, — дочка
На возрасте, на выданье у свата.

(Показывая на Мураша.)

Бобыль

У свата дочь, а у тебя?

Мураш

(показывая на берендея)

Жена
Красавица, да часом малодушна.
Избавь-ко нас от Леля и напредки,
За наш черед пускай к себе. Заплатим,
Кажись, рубля не жаль.

Бобыль

И есть за что,
Да вот что, друг, и у меня капустка,
Пустить козла и мне не прибыль.

Мураш

Полно,
Чего тебе бояться? Не похожа
Снегурочка на наших баб и девок.

Бобыль

Куда ни шло, останься, Лель.

Мураш

Спасибо,
Сторгуемся, не постоим, заплатим.
Мураш и берендей уходят.

Лель

(Бобылю)

За ласковый прием, за теплый угол
Пастух тебе заплатит добрым словом
Да песнями. Прикажешь, дядя, спеть?

Бобыль

До песен я не больно падок, девкам
Забава та мила, а Бобылю
Ведерный жбан сладимой, ячной браги
Поставь на стол, так будешь друг. Коль хочешь,
Играй и пой Снегурочке; но даром
Кудрявых слов не трать, — скупа на ласку.
У ней любовь и ласка для богатых,
А пастуху: «спасибо да прощай!»

(Уходит.)

Явление третье

Снегурочка, Лель.

Лель

Прикажешь петь?

Снегурочка

Приказывать не смею,
Прошу тебя покорно. Слушать песни
Одна моя утеха. Если хочешь,
Не в труд тебе, запой! А за услугу
Готова я служить сама. Накрою
Кленовый стол ширинкой браной, стану
Просить тебя откушать хлеба-соли,
Покланяюсь, попотчую; а завтра
На солнечном восходе разбужу.

Лель

Не стою я твоих поклонов.

Снегурочка

Чем же
Платить тебе за песни?

Лель

Добрым словом,
Приветливым.

Снегурочка

Какая ж это плата?
Со всеми я приветлива.

Лель

За песни
Не платы жду. Мальчонка-пастушонка
Убогого за песню приголубят
Поласковей, когда и поцелуют.

Снегурочка

За поцелуй поешь ты песни? Разве
Так дорог он? При встрече, при прощанье
Целуюсь я со всяким, — поцелуи
Такие же слова: «прощай» и «здравствуй»!
Для девушки споешь ты песню, платит
Она тебе лишь поцелуем; как же
Не стыдно ей так дешево платить,
Обманывать пригоженького Леля!
Не пой для них, для девушек, не знают
Цены твоим веселым песням. Я
Считаю их дороже поцелуев
И целовать тебя не стану, Лель.

Лель

Сорви цветок с травы и подари
За песенку, с меня довольно.

Снегурочка

Шутишь,
Смеешься ты. На что тебе цветочек?
А нужен он, и сам сорвешь.

Лель

Цветок
Не важность есть, а дорог мне подарок
Снегурочки.

Снегурочка

К чему такие речи?
Зачем меня обманываешь, Лель?
Не все ль равно, где б ни взял ты цветочек, —
Понюхаешь и бросишь.

Лель

Вот увидишь,
Давай его!

Снегурочка

(подавая цветок)

Возьми!

Лель

На видном месте
Приткну его. Пусть девки смотрят. Спросят,
Откуда взял, скажу, что ты дала.

(Поет.)

Земляничка-ягодка
Под кусточком выросла;
Сиротинка-девушка
На горе родилася,
Ладо, мое Ладо!

Земляничка-ягодка,
Без пригреву вызрела,
Сиротинка-девушка
Без призору выросла,
Ладо, мое Ладо!

Земляничка-ягодка
Без пригреву вызябнет,
Сиротинка-девушка
Без привету высохнет.
Ладо, мое Ладо!

Снегурочка, почти плача, кладет свою руку на плечо Леля. Лель вдруг запевает весело:

Как по лесу лес шумит,
За лесом пастух поет,
Раздолье мое!

Ельничек мой, ельничек,
Частый мой березничек,
Приволье мое!

По частым по кустикам,
По малой тропиночке
Девушка бежит.

Ой, бежит, торопится,
Два венка с собой несет —
Себе да ему.

Студеной колодезь мой,
По мхам, по болотинкам
Воды не разлей.

Не мешай по тропочкам,
По стежкам-дороженькам
Девушке бежать.

Не шуми, зеленый лес,
Не шатайтесь, сосенки,
Во чистом бору!

Не качайтесь, кустики,
Не мешайте девушке
Два слова сказать.

Две девушки издали манят Леля. Он вынимает цветок, данный Снегурочкой, и бросает, и идет к девушкам.

Снегурочка

Куда бежишь? Зачем цветок бросаешь?

Лель

На что же мне завялый твой цветок!
Куда бегу? Смотри, вон села птичка
На деревце! Немножко попоет
И прочь летит; удержишь ли ее?
Вон, видишь, ждут меня и ручкой манят.
Побегаем, пошутим, посмеемся,
Пошепчемся у тына под шумок,
От матушек сердитых потихоньку.

(Уходит.)

Явление четвертое

Снегурочка — одна.

Снегурочка

Как больно здесь, как сердцу тяжко стало!
Тяжелою обидой, словно камнем,
На сердце пал цветок, измятый Лелем
И брошенный. И я как будто тоже
Покинута и брошена, завяла
От слов его насмешливых. К другим
Бежит пастух; они ему милее;
Звучнее смех у них, теплее речи,
Податливей они на поцелуй;
Кладут ему на плечи руки, прямо
В глаза глядят и смело, при народе,
В объятиях у Леля замирают.
Веселье там и радость.

(Прислушивается.)

Чу! смеются.
А я стою и чуть не плачу с горя,
Досадую, что Лель меня оставил.
А как винить его! Где веселее,
Туда его и тянет сердце. Прав
Пригожий Лель. Беги туда, где любят,
Ищи любви, ее ты стоишь. Сердце
Снегурочки, холодное для всех,
И для тебя любовью не забьется.
Но отчего ж обидно мне, досада
Сжимает грудь, томительно-тоскливо
Глядеть на вас, глядеть на вашу радость,
Счастливые подружки пастуха?
Отец-Мороз, обидел ты Снегурку.
Но дело я поправлю: меж безделок,
Красивых бус, дешевых перстеньков
У матери-Весны возьму немного,
Немножечко сердечного тепла,
Чтоб только лишь чуть теплилось сердечко.

На улице показываются Малуша, Радушка, Малыш, Брусило, Курилка, Лель и другие парни и девушки, потом Купава. Парни с поклоном подходят к девушкам.

Явление пятое

Снегурочка, Купава, Малуша, Радушка, Малыш, Брусило, Курилка, Лель и берендеи.

Малуша

(парням)

Оставьте нас! Подите подлещайтесь
К Снегурочке своей!

Радушка

(Брусилу)

Не подходи,
Бесстыжие глаза твои!

Брусило

Доколе ж
Томится нам, скажите!

Курилка

Порешите
Хоть чем-нибудь!

Радушка

К Снегурочке подите!
Сменяли раз подруг своих заветных
На новую, так веры нет.

Малуша

Найдите
Получше нас, коль мы нехороши.

Брусило

А если нам от новой взятки гладки,
Куда ж тогда?

Радушка

Не плакать же об вас.

Брусило

Уж каялись; не век же распинаться;
Пора забыть про старое.

Радушка

Не вдруг
Забудем мы, не дожидайтесь.

(Малуше.)

Прямо
В глаза тебе смеются, вынимают
Ретивое из белой груди, после
И ластятся, как путные робята:
Мол, так пройдет, как будто ничего,
Забудется.

Малуша

Ни в жизнь не позабудем.

Брусило

Покорствуем, повинную приносим,
А жалости не видим над собой.

Радушка

Умри в глазах, и то не пожалею.

Брусило

Все дело врозь да надвое.

Курилка

Ау!
Хоть волком вой.

Брусило

А врозь, так врозь; и сами
Стоскуются без нас, на мировую
Потянутся.

Радушка

Слепой сказал: посмотрим.

Девушки и парни расходятся в разине стороны.

Купава

(подходя к Снегурочке)

Снегурочка, одна стоишь, бедняжка!
Оставили тебя, забыли парни,
Хоть Леля бы ласкала.

Снегурочка

Лель не любит
Скучать со мной, ему веселья нужно,
Горячих ласк, а я стыдлива.

Купава

Я-то,
Снегурочка, а я-то как счастлива!
От радости и места не найду,
Вот так бы я ко всякому на шею
И кинулась, про радость рассказала,
Да слушать-то не все охочи. Слушай,
Снегурочка, порадуйся со мной!
Сбирала я цветы на Красной горке,
Навстречу мне из лесу молодец,
Хорош-пригож, румяный, круглолицый,
Красен, кудряв, что маковый цветок.
Сама суди, не каменное сердце,
Без милого не проживешь, придется
Кого-нибудь любить, не обойдешься.
Так лучше уж красавца, чем дурного.
Само собой, по скромности девичьей,
Стараешься ретивое сердечко
Удерживать немного; ну, а все же
На всякий час не спасешься. Парень
Пригож собой, жениться обещает,
Да так-то скор, да так-то скор, что, право,
Скружит совсем, ума не соберешь.
Ну что и как… уж долго ль, коротко ли,
А только мы сдружились. Он богатый
Отецкий сын, по имени Мизгирь,
Торговый гость из царского посада.
Родители мои, конечно, рады
Моей судьбе; а он уж так-то клялся
В Ярилин день, на солнечном восходе,
В глазах царя венками обменяться
И взять меня женой, тогда прощайте.
В его дому, в большом посаде царском,
На всем виду, богатою хозяйкой
Забарствую. Сегодня мой Мизгирь
Приедет к нам в слободку спознаваться
С девицами и парнями. Увидишь,
Порадуйся со мной!
Снегурочка ее целует.
Повеселимся.
Круги водить пойдем на Красной горке.
Да вот и он!

(Бежит и прячется между девушек.)

Входит Мизгирь, за ним двое слуг с мешками. Снегурочка прядет.

Явление шестое

Снегурочка, Купава, Малуша, Радушка, Мизгирь, Малыш, Брусило, Курилка, Лель, слуги Мизгиря и берендеи.

Купава

Голубушки-девицы,
Пришел красы девичьей погубитель,
С подружками, с родными разлучитель.
Не выдайте подружку, схороните!
А выдайте, так за великий выкуп.

Мизгирь

(учтиво кланяясь)

Красавицы-девицы, между вами
Не прячется ль красавица Купава?

Радушка

Красавица Купава нам, девицам,
Самим нужна. Отдать, так не с кем будет
Круги водить, и вечера сидеть,
И тайности девичьи говорить.

Мизгирь

Красавицы, подружка вам нужна,
А мне нужней. Один-один гуляю,
Хозяйки нет: кому я золотые
Ключи отдам от кованых ларцов?

Радушка

(девушкам)

Отдать иль нет?

Малуша

Не отдавай подружку,
У нас еще и песни не допеты,
И игры мы не доиграли с ней.

Мизгирь

Красавицы, подружка вам нужна,
А мне нужней того. Сиротским делом
Кому ласкать меня, лелеять, нежить,
Кому чесать и холить кудри русы?

Радушка

Отдать иль нет подружку?

Малуша

Разве выкуп
Великий даст.

Радушка

Рублем или полтиной,
А жаль рубля, хоть золотою гривной
Дари девиц, Купаву отдадим.

Мизгирь

Не жаль для вас ни гривны, ни полтины,
Не жаль рубля девицам подарить.

(Берет у слуги из мешка деньги и раздает девушкам.)

Орехов вам и пряников печатных
Корабль пришел.

(Отдает мешок с орехами и пряниками.)

Парни окружают Купаву.

Малыш

Не вдруг возьмешь Купаву.
Без выкупа не отдадим. Ребята,
Горой стоять! Не выдавайте даром!
А то у нас всех девок поберут,
А нам самим в слободке недостача.

Мизгирь

К девицам я и лаской и приветом,
А с вами речь иную поведу;
Отсыплю вам — давайте берендейку —
Пригоршни две, и разговор короток.

Малыш подставляет шапку-берендейку, Мизгирь сыплет две пригорошни и берет Купаву.

Купава

Сердечный друг, свою девичью волю,
Подруг, родных, на милого дружка
Сменяла я; не обмани Купаву,
Не погуби девического сердца.

Отходят и садятся на крыльце избы Мураша.

Брусило

Однако нам Мизгирь в глаза смеется.
Ну, братцы, жаль, не на меня напал!
Не очень-то со мной разговоришься.
Не стал бы я терпеть обидных слов,
Своих ребят чужому-чуженину
Не выдал бы на посмеянье.

Малыш

Ой ли?
А что ж бы ты?

Брусило

Да не тебе чета.
Уж, кажется…

(Засучивает рукава.)

Малыш

Начни, а мы посмотрим.

Брусило

Крутенек я и на руку тяжел.
Уж лучше вы меня свяжите, братцы,
Чтоб не было беды какой.

Малыш

Смотри,
Коль сунешься, не пяться.

Брусило

Невозможно,
Попотчую, небитым из слободки
Не выпущу. Курилка, задирай!

Курилка

(Мизгирю)

Эй ты, Мизгирь, послушай, брат, робята
Обиделись.

Мизгирь

(встает с крыльца)

На что?

Курилка

На грубость.

Мизгирь

Будто?

Курилка

Уж верно так.

Мизгирь

(подходя к Курилке)

А ты обижен тоже?
Ну, что ж молчишь!

Курилка

Да я-то ничего.

Мизгирь

Так прочь поди; да поумней пошлите
Кого-нибудь.

Курилка

А я небось дурак,
По-твоему?

Мизгирь

Дурак и есть.

Курилка

За дело ж
Сбирается тебя побить Брусило.

Мизгирь

Брусило? Где? Какой такой? Кажите!
Давай его!

Малыш

(удерживает Брусила)

Куда же ты? Постой!

Мизгирь

Брусило ты! Поди сюда поближе!

Брусило

(парням, которые его подталкивают)

Да полно вам!

(Мизгирю.)

Не слушай, государь!
Известно, так дурачимся, для шутки,
Промеж себя.

Радушка

Эх, горе-богатырь!
Да так тебе и надо.

Малуша

Ништо им!
У них в глазах и нас возьмут чужие.

Курилка

А мы пойдем за девками чужими.

Радушка

А мы об вас и думать позабыли.
Девки и парни расходятся врозь.

Купава

(парням)

Не стыдно ль вам? К девице-слобожанке
Жених пришел, его приветить нужно;
А вы на брань и драку лезть готовы.

Малыш

Брусило здесь зажига.

Брусило

Непорядок —
Чужих ребят пускать в слободку. Сами
Вспокаетесь, — останемся без девок,
Купаву взять и без него умели б.

Купава

Умел бы ты, да я-то не умею
Любить тебя, вот горе.

(Девушкам.)

Запевайте,
Подруженьки, веселую погромче!
Пойдем в лужок да заведем кружок!

Девушки запевают: «Ай во поле липонька» — и уходят; парни за ними, поодаль. Лель садится подле Снегурочки и оплетает рожок берестой. Купава с Мизгирем подходят к Снегурочке.

Купава

Снегурочка, потешь свою подружку
В последний раз, в останешний, — пойдем
Круги водить, играть на Красной горке.
Не долго мне резвиться-веселиться,
Последний день моей девичьей воли,
Снегурочка, последний.

Снегурочка

Я, Купава,
Иду с тобой, возьмем и Леля. Пряжу
Снесу домой и побегу за вами.

(Уходит в избу.)

Купава

(Мизгирю)

Сердечный друг, пойдем! Они догонят.

Мизгирь

Постой, постой!

Купава

Девицы за слободкой
Полком стоят и ждут.

Мизгирь

Твоя подружка
Снегурочка; а Лель у вас при чем?

Снегурочка выходит, за ней Бобыль и Бобылиха.

Явление седьмое

Снегурочка, Купава, Мизгирь, Лель, Бобыль, Бобылиха.

Купава

Снегурочке без Леля будет скучно.

Мизгирь

Да правда ли? Не веселей ли будет
Снегурочке со мной идти?

Купава

А я-то?

Мизгирь

А ты возьми хоть Леля.

Купава

Как же, милый?
Ведь я твоя, твоя; одна могила
Разлучит нас.

Мизгирь

Пойдешь ли ты, иль нет,
А я останусь здесь.

Бобыль

Покорно просим.

Купава

Закрой сперва сыпучими песками
Глаза мои, доской тяжелой сердце
У бедненькой Купавы раздави,
Тогда бери другую. Очи видеть
Разлучницы не будут, горя злого
Ревнивое сердечко не учует.
Снегурочка, завистница, отдай
Дружка назад!

Снегурочка

Подружка дорогая,
И ты, дружок ее, оставьте нас.
Слова твои обидно, больно слушать.
Снегурочка чужая вам. Прощайте!
Ни счастьем вы пред нами не хвалитесь,
Ни в зависти меня не упрекайте!

(Хочет идти.)

Мизгирь

(удерживает ее)

Снегурочка, останься! Кто счастливец
Любовник твой?

Снегурочка

Никто.

Мизгирь

Так буду я.

(Купаве)

Смотри туда, Купава! Видишь, Солнце
На западе, в лучах зари вечерней,
В пурпуровом тумане утопает!
Воротится ль оно назад?

Купава

Для Солнца
Возврата нет.

Мизгирь

И для любви погасшей
Возврата нет, Купава.

Купава

Горе, горе!
Голубушки-подружки, воротитесь!

(Убегает.)

Мизгирь

Люби меня, Снегурочка! Дарами
Бесценными красу твою осыплю
Бесценную.

Снегурочка

Любви моей не купишь.

Мизгирь

И жизнь свою отдам в придачу. Слуги,
Казну мою несите!

Бобылиха

(Снегурочке)

Ты, с ума-то
Великого, не вздумай отказаться!

Бобыль

Мешки тащат, Снегурочка, попомни
Родителей!

Бобылиха

Не пронесли бы мимо.
А так в глазах и заплясала кика
Рогатая с окатным жемчугом.

Снегурочка

Сбирайте дань, завистливые люди,
С подружкина несчастья, богатейте
Моим стыдом. Не жалуйтесь, согласна
Притворствовать для ваших барышей.

Бобыль

Попотчевал бы гостя, да не знаю,
Чего подать: сотов медовых, меду
Стоялого серебряную стопу,
Коврижку ли медовую да бражки?

Мизгирь

Чего не жаль, того и дай.

Бобыль

Помилуй,
Жалею ль я. Чего душе угодно?

Мизгирь

Подай медку!

Бобыль

Какой тебе по нраву:
Малиновый аль вишневый, инбирный?

Мизгирь

Какой-нибудь.

Бобыль

И всякого довольно,
Да не у нас, а у соседей. Веришь,
Шаром кати — ни корки хлеба в доме,
Ни зернушка в сусеке, ни копейки
Железной нет в мошне у Бобыля.

Мизгирь

Бери мешок, старик, — пойдет в задаток
За дочь твою.

Бобыль

Тащи в избу, старуха,
Корпи над ним! Покорно благодарствуй!
Теперь медком и бражкой разживемся,
Попотчую тебя и сам напьюсь.

Мизгирь

Давать казну, так знать за что. Уж Леля
Подальше ты держи, а то разладим.
Рассоримся, старик.

Бобыль

Такое ль дело,
Чтоб ссориться! Велик ли Лель, помилуй!
Да как тебе угодно, так и будет, —
Велишь прогнать, прогоним.

Мизгирь

Прогони!

Бобыль

Снегурочка! Не полюбилось гостю,
Что Лель торчит перед глазами. Дочка,
Скажи ему, чтоб он гулял кругом
Да около, сторонкой обходил
Бобыльский двор! А у избы толочься
Не для чего, мол, друг любезный, так-то!

Снегурочка

Поди от нас, уйди подальше, Лель!
Не я гоню, нужда велит.

Лель

Прощайте!

Снегурочка

О чем же ты заплакал? Эти слезы
О чем, скажи!

Лель

Когда сама заплачешь,
Узнаешь ты, о чем и люди плачут.

(Отходит.)

Мизгирь

(обнимая Снегурочку)

Не знаешь ты цены своей красе.
По свету я гулял торговым гостем,
На пестрые базары мусульман
Заглядывал; со всех сторон красавиц
Везут туда армяне и морские
Разбойники, но красоты подобной
На свете мне встречать не приходилось.

Входит Купава с девушками и парнями. Мураш сходит с крыльца.

Явление восьмое

Снегурочка, Мизгирь, Бобыль, Лель, Купава, Мураш, Радушка, Малуша, Малыш, Брусило, Курилка, берендеи и берендейки.

Купава

Голубушки-подружки, поглядите!
Отец, гляди, в слезах твоя Купава!
Тоска ее за горло душит, сухи
Уста ее горячие; а он —
С разлучницей, веселый, прямо в очи
Уставился, глядит, не наглядится.

Мураш

Да как же так?

Малыш

Диковина, ребята.

Радушка

Обидел он Купаву кровно.

Малуша

Всех,
Обидел всех девиц.

Мураш

Такого дела
Не слыхано у честных берендеев.

Купава

Скажи, злодеи, при всем честном народе,
Тогда ли ты обманывал Купаву,
Когда в любви ей клялся? Или вправду
Любил ее и обманул теперь,
Позарившись несытыми очами
На новую добычу? Говори!

Мизгирь

К чему слова! Для сердца нет указки.
Немало клятв безумных приберешь
В пылу любви, немало обещаний;
Да разве их запомнишь после? Клятвы
Цепями ты считаешь, я — словами,
Не помню их, и сердца не вяжу:
Вольно ему любить и разлюбить;
Любил тебя, теперь люблю другую,
Снегурочку.

Радушка

Обидно берендейкам
Такую речь от берендея слышать.

Брусило

Чего еще! Уж хуже не бывает.

Мураш

Давно живу, и старые порядки
Известны мне довольно. Берендеи,
Любимые богами, жили честно.
Без страха дочь мы парню поручали,
Венок для нас — порука их любви
И верности до смерти. И ни разу
Изменою венок поруган не был,
И девушки не ведали обмана,
Не ведали обиды.

Радушка

Всем обида,
Обида всем девицам-берендейкам!

Купава

За что же ты Купаву разлюбил?

Мизгирь

Влюбленному всего дороже скромность
И робкая оглядка у девицы;
Сам-друг она, оставшись с милым, ищет
Как будто где себе защиты взором.
Опушены стыдливые глаза,
Ресницами покрыты; лишь украдкой
Мелькнет сквозь них молящий нежно взор.
Одной рукой ревниво держит друга,
Другой его отталкивает прочь.
А ты меня любила без оглядки,
Обеими руками обнимала
И весело глядела.

Купава

Ах, обида!

Мизгирь

И думал я, твое бесстыдство видя,
Что ты меня сменяешь на другого.

Купава

Ах, ах! Отец, родные, заступитесь!
Все стоят пораженные.
Защиты нет Купаве?

Все молчат. Купава, подняв руки, обращается к пчельнику:

Пчелки, пчелки!
Крылатые, летите ярым роем,
Оставьте вы соты медовые, впейтесь
В бесстыжие глаза! Не заикнулся ж
Язык его, не поперхнулось горло
Сказать, что я девица без стыда,
И пристыдить родимых. Залепите
Лицо его и песий взгляд лгуна!

(Обращаясь к хмельнику.)

Хмелинушко, тычинная былинка,
Высоко ты по жердочке взвился,
Широко ты развесил яры шишки.

(Становится на колени.)

Молю тебя, кудрявый ярый хмель,
Отсмей ему, насмешнику, насмешку
Над девушкой! За длинными столами,
Дубовыми, за умною беседой,
В кругу гостей почетных, поседелых,
Поставь его, обманщика, невежей
Нетесаным и круглым дураком.
Домой пойдет, так хмельной головою
Ударь об тын стоячий, прямо в лужу
Лицом его бесстыжим урони!
О реченька, студеная водица,
Глубокая, проточная, укрой
Тоску мою и вместе с горем лютым
Ретивое сердечко утопи!

(Бежит к реке, Лель ее удерживает, почти бесчувственную.)

Лель

Зачем топить ретивое сердечко!
Пройдет тоска, и сердце оживет.

Мураш

За девушек обманутых заступник
Великий царь. Проси царя, Купава.

Все

За всех сирот заступник Берендей.

Купава

Постылый ты, постылый человек!

(Падает на руки Леля.)

Мураш

Дождался ты проклятья от Купавы.
Не долго ждать погибельного гнева
От праведно карающих богов.

Действие второе

ЛИЦА:

Царь Берендей.

Бермята, ближний боярин.

Елена Прекрасная, его жена.

Снегурочка.

Купава.

Бобыль.

Бобылиха.

Мизгирь.

Лель.

Бояре, Боярыни, Гусляры, Слепые, Скоморохи, Отроки, Бирючи, Берендеим всякого звания, обоего пола.

Открытые сени во дворце царя Берендея; в глубине, за точеными балясами переходов, видны вершины деревьев сада, деревянные резные башни и вышки.

Явление первое

Царь Берендей сидит на золотом стуле, расписывает красками один из столбов. У ног царя сидят на полу два скомороха; несколько поодаль — слепые гусляры с гуслями; на переходах и у дверей стоят царские отроки.

Гусляры

(поют)

Вещие, звонкие струны рокочут
Громкую славу царю Берендею.
Долу опустим померкшие очи.
Ночи
Мрак безрассветный смежил их навечно,
Зрячею мыслью, рыскучей оглянем
Близких соседей окрестные царства.
Что мне звенит по заре издалече?
Слышу и трубы, и ржание коней,
Глухо стези под копытами стонут.
Тонут
В сизых туманах стальные шеломы,
Звонко бряцают кольчатые брони,
Птичьи стада по степям пробуждая.
Луки напряжены, тулы открыты,
Пашут по ветру червленные стяги,
Рати с зарания по полю скачут.
Плачут
Жены на стенах и башнях высоких:
Лад своих милых не видеть нам боле,
Милые гибнут в незнаемом поле.
Стоны по градам, притоптаны нивы…
С утра до ночи и с ночи до свету
Ратаи черными вранами рыщут.
Прыщут
Стрелы дождем по щитам вороненым,
Гремлят мечи о шеломы стальные,
Сулицы скрозь прободают доспехи.
Чести и славы князьям добывая,
Ломят и гонят дружины дружины,
Топчут комонями, копьями нижут.
Лижут
Звери лесные кровавые трупы,
Крыльями птицы прикрыли побитых,
Тугой поникли деревья и травы.
Веселы грады в стране берендеев,
Радостны песни по рощам и долам,
Миром красна Берендея держава.
Слава
В роды и роды блюстителю мира!
Струны баянов греметь не престанут
Славу златому столу Берендея.

Царь знаком благодарит слепых, их уводят.

1-й скоморох

Что ж это царь, — к чему, скажи, пристало —
Внизу столба коровью ногу пишет.

2-й скоморох

Аль ты ослеп? Да где ж она, коровья?

1-й скоморох

Какая же?

2-й скоморох

Какая! Видишь: песья.

1-й скоморох

Коровья, шут.

2-й скоморох

Аy, песья.

1-й скоморох

Ан, коровья,
С копытами.

2-й скоморох

Да песья ж.

1-й скоморох

Сам ты пес,
Собачий нос.

2-й скоморох

А ты корова.

1-й скоморох

Я-то?

Дерутся.

Так я тебя рогами забоду!

2-й скоморох

А я тебя зубами загрызу!

Встают на ноги и расходятся, приготовляясь биться на кулачки.

Царь

На место, вы!

Скоморохи садятся.

Ни песья, ни коровья,
А крепкая нога гнедого тура.
Палатное письмо имеет смысл.
Небесными кругами украшают
Подписчики в палатах потолки
Высокие; в простенках узких пишут,
Утеху глаз, лазоревы цветы
Меж травами зелеными; а турьи
Могучие и жилистые ноги
На притолках дверных, припечных турах,
Подножиях прямых столбов, на коих
Покоится тяжелых матиц груз.
В преддвериях, чтоб гости веселее
Вступали в дом, писцы живописуют
Таких, как вы, шутов и дураков.
Ну, поняли, глупцы?

1-й скоморох

Скажи, который
Из нас двоих глупее.

2-й скоморох

Вот задача!
Нехитрому уму не разгадать.

Царь

Приятно ум чужой своим примерить,
На меру взять и на вес; глупость мерить —
Напрасно труд терять.

Входит Бермята.

Подите вон!

Скоморохи уходят.

Явление второе

Царь Берендей, Бермята.

Бермята

Великий царь счастливых берендеев,
Живи вовек! От радостного утра,
От подданных твоих и от меня
Привет тебе! В твоем обширном царстве
Покуда все благополучно.

Царь

Правда ль?

Бермята

Воистину.

Царь

Не верю я, Бермята.
В суждениях твоих заметна легкость.
Не раз тебе и словом и указом
Приказано, и повторяю вновь,
Чтоб глубже ты смотрел на вещи, в сущность
Проникнуть их старался, в глубину.
Нельзя ж легко, порхая мотыльком,
Касаться лишь поверхности предметов:
Поверхностность — порок в почетных лицах,
Поставленных высоко над народом.
Не думай ты, что все благополучно,
Когда народ не голоден, не бродит
С котомками, не грабит по дорогам.
Не думай ты, что если нет убийств
И вороства…

Бермята

Воруют понемножку.

Царь

И ловите?

Бермята

Зачем же их ловить,
Труды терять? Пускай себе воруют,
Когда-нибудь да попадутся; в силу
Пословицы народной: «Сколько вору
Ни воровать, кнута не миновать.»

Царь

Конечно, грех неправого стяжанья
По мелочи не очень-то велик
Сравнительно, а все же не мешает
Искоренять его. Не уклонимся ж
От главного предмета разговора.
Благополучие — велико слово!
Не вижу я его давно в народе,
Пятнадцать лет не вижу. Наше лето
Короткое, год от году короче
Становится, а весны холодней —
Туманные, сырые, точно осень,
Печальные. До половины лета
Снега лежат в оврагах и лядинах,
Из них ползут туманы по утрам,
А к вечеру выходят злые сестры —
Трясучие и бледные кумохи.
И шляются по деревням, ломая,
Знобя людей. Недавно мы гуляли
С женой твоей, Прекрасною Еленой,
В саду моем тенистом. Под кустами,
От зорких глаз садовников скрываясь,
Таилася подтаявшая льдинка;
Беспечные, как дети, мы шутили,
Резвилися с Прекрасной Еленой;
Но холодок, вияся тонкой струйкой,
Лица ее прекрасного коснулся;
И вздулись вдруг малиновые губы
И правая румяная щека,
Гора горой, мгновенно исказилась
Улыбка уст медовых. Нет, Бермята,
Не все у нас благополучно, друг.
Пятнадцать лет не кажется Ярило
На наш призыв, когда, встречая Солнце,
В великий день Ярилин, мы напрасно
Тьмотысячной толпой к нему взываем
И песнями его величье славим.
Сердит на нас Ярило.

Бермята

Царь премудрый,
За что б ему сердиться?

Царь

Есть за что.
В сердцах людей заметил я остуду
Немалую; горячности любовной
Не вижу я давно у берендеев.
Исчезло в них служенье красоте;
Не вижу я у молодежи взоров,
Увлажненных чарующею страстью;
Не вижу дев задумчивых, глубоко
Вздыхаюших. На глазах с поволокой
Возвышенной тоски любовной нет,
А видятся совсем другие страсти:
Тщеславие, к чужим нарядам зависть
И прочее. В женатых охлажденье
Заметнее еще: на жен, красавиц
Диковинных, с сокольими очами,
На пышную лебяжью белизну
Упругих плеч — супруги-берендеи,
Сонливые, взирают равнодушно.
Кажись бы я… эх, старость, старость! Где вы
Минувшие веселые года
Горячих чувств и частых увлечений?
Чудесные дела недуг любовный
Творил в душе моей: и добр и нежен
Бывал тогда счастливый Берендей,
И всякого готов принять в обьятья
Открытые. Теперь и стар и сед,
А все-таки не понимаю, можно ль
Холодным быть, бесстрастным оставаться
При виде жен румяных, полногрудых.
Но в сторону не будем уклоняться,
На прежнее воротимся. А жены!
Нельзя сказать, что потеряли вовсе
Горячую привязанность к мужьям,
А все ж таки супружесткая верность
Утратила немного, так сказать,
Незыблемость свою и несомненность.
Короче, друг, сердечная остуда
Повсюдная, — сердца охолодели,
И вот тебе разгадка наших бедствий
И холода: за стужу наших чувств
И сердится на нас Ярило-Солнце
И стужей мстит. Понятно?

Бермята

Понимаю,
Великий царь, но горю пособить
Не вижу средств.

Царь

А средства быть должны.
Подумай-ко, Бермята!

Бермята

Царь премудрый,
Издай указ, чтоб жены были верны,
Мужья нежней на их красу глядели,
Ребята все чтоб были поголовно
В невест своих безумно влюблены,
А девушки задумчивы и томны…
Ну, словом, как хотят, а только б были
Любовники.

Царь

Весьма нехитрый способ,
А пользы-то дождемся?

Бермята

Никакой.

Царь

К чему ж тогда указы?

Бермята

Перед Солнцем
Очистка нам: приказано, мол, было,
Не слушают, так их вина, нельзя же
По сторожу ко всякому приставить.

Царь

Придумано неглупо, но некстати.
Мольбами лишь смягчают гнев богов
И жертвами. Бессонницей томимый,
Продумал я всю ночь, до утра вплоть,
И вот на чем остановился: завтра,
В Ярилин день, в заповедном лесу,
К рассвету дня сойдутся берендеи.
Велим собрать, что есть в моем народе,
Девиц-невест и парней-женихов
И всех зараз союзом неразрывным
Соединим, лишь только Солнце брызнет
Румяными лучами по зеленым
Верхам дерев. И пусть тогда сольются
В единый клич привет на встречу Солнцу
И брачная торжественная песнь.
Угодней нет Яриле жертвы!

Бермята

Мудрый,
Великий царь, уж как ни весела,
Ни радостна такая встреча Солнцу,
Да только жаль, что невозможна.

Царь

Что?
Чего нельзя, Бермята? Невозможно
Исполнить то, чего желает царь?
В уме ли ты?

Бермята

Не гневайся! Невесты
Рассорились до драки с женихами.
Уж где женить! На сажень маховую
Не подведешь друг к другу.

Царь

Из чего?

Бермята

Какая-то в зареченской слободе
Снегурочка недавно объявилась.
Передрались все парни за нее.
На женихов накинулись невесты
Из ревности, и брань идет такая —
Усобица, что только руки врозь!

Царь

Во-первых, я не верю, во-вторых,
Быть может, ты и прав, тогда старайся
Уладить всех и примирить до завтра.
Решение мое непременимо.
Входит отрок.

Отрок

Девушка красная
Просится, кучится
Взнесть челобитьице.

Царь

Разве для девушек
Входы заказаны,
Двери затворены?

Отрок вводит Купаву.

Явление третье

Царь Берендей, Бермята, Купава, отрок

Купава

(кланяясь)

Батюшко, светлый царь!

Царь

(ласково подымая ее)

Сказывай, слушаю!

Купава

Батюшко, светлый царь,
Нешто так водится?
Где ж это писано,
Где же показано?
Сердце-то вынувши…

(Плачет.)

Царь

Сказывай, слушаю.

Купава

Сердце-то вынувши,
Душу-то вызнобив,
Девичьей ласкою
Вдосталь натевшившись,
Вдоволь нахваставшись,
При людях девицу
Назвал бесстыжею.

Царь

Слышу я, девица,
Слезную жалобу,
Горе-то слышится,
Правда-то видится,
Толку-то, милая,
Мало-малехонько.
Сказывай по ряду,
Что и как деялось,
Чем ты обижена,
Кем опозорена!

Купава

(плача)

Сказывать, светлый царь?

Царь

Сказывай, умница!

Купава

Время весеннее,
Праздники частые,
Бродишь, гуляючи,
По лугу, по лесу,
Долго ли встретиться,
Долго ль знакомиться
Девушке с парнями?
Вот я и встретилась.

Царь

С кем же ты встретилась,
С кем познакомилась?

Купава

Встретилась с юношем
Чину торгового,
Роду Мизгирьево.

Царь

Знаю, красавица.

Купава

(плача)

Сказывать, светлый царь?

Царь

Сказывай, сказывай!

Купава

Дай-ко, спрошу тебя,
Батюшко, светлый царь:
Клятвы-то слушать ли,
В совесть-то верить ли,
Али уж в людях-то
Вовсе извериться?

Царь

Как же не верить-то,
Милая девушка!
Чем же и свет стоит?
Правдой и совестью
Только и держится.

Купава

(плача)

Я и поверила.
Сказывать, светлый царь?

Царь

Сказывай, умница!

Купава

Дай-ко, еще спрошу!
Парень приглянется,
Парень полюбится,
Думаешь век прожить
В счастье и в радости;
Парень-то ласковый,
Надо ль любить его?

Царь

Надо, красавица.

Купава

(плача)

Так я и сделала.
Сказывать, светлый царь?

Царь

Сказывай, сказывай!

Купава

Всех-то забыла я,
Батюшко родного,
Близких и сродников,
Милых подруженек,
Игры веселые,
Речи заветные.
Знаю да помню лишь
Друга любезного.
Встретясь, целуемся,
Сядем, обнимемся,
В очи уставимся,
Смотрим, любуемся.
Батюшко, светлый царь,
Видно, людское-то
Счастье ненадолго.
Вздумали, в лес пошли,
Взяли подруженек,
Звали Снегурочку.
Только завидел он
Злую разлучницу,
Коршуном воззрелся,
Соколом кинулся,
Подле разлучницы
Вьется, ласкается,
Гонит, срамит меня,
Верную, прежнюю.
Сам же он выкланял,
Выплакал, вымолил
Сердце у девушки,
Сам же корит, бранит:
При людях девушку
Назвал бесстыжею…

Царь

Бедная девушка!
За сердце трогают
Речи нехитрые,
Горе правдивое.

Купава

Слушала, слушала,
Свету невзвидела,
Ноги-то резвые
Ровно подкошены,
Так и валюсь снопом,
Веришь ли, светлый царь,
Так вот и падаю,
Вот хоть сейчас гляди, —
Так вот точнехонько
Оземь и грянулась.

(Хочет упасть, царь ее поддерживает.)

Царь

Красавица, поверь, что если б громы
Средь ясного, безоблачного неба
Раскатами внезапно возгремели,
Не так бы я дивился, как дивлюсь
Словам твоим бесхитростным. Смеяться
Над девушкой покинутой, над сердцем,
Ребячески доверчивым! Ужасно!
Неслыханно, Бермята! Страшно верить!
Приспешники, ищите по посаду
Преступника; поставьте Мизгиря
На суд царев.

Приспешники уходят.

Глашатаи, по вышкам
Скликать народ с базаров и торгов
На царский двор, на царский грозный суд,
А кликать клич учтиво, честно, складно,
Чтоб каждому по чину величанье,
По званию и летам был почет.
Да кланяйтесь почаще да пониже!

Глашатаи по переходам бегут на вышки.

1-й Бирюч

(кричит с вышки)

Государевы люди:
Бояре, дворяне,
Боярские дети,
Веселые головы,
Широкие бороды!
У вас ли, дворяне,
Собаки борзые,
Холопы босые!

2-й Бирюч

(с другой вышки)

Гости торговые,
Шапки бобровые,
Затылки толстые,
Бороды густые,
Кошели тугие!

1-й Бирюч

Молодые молодицы,
Дочери отецкие,
Жены молодецкие!
У вас ли мужья сердитые,
Ворота браные,
Рукава шитые,
Затылки битые.

2-й Бирюч

Дьяки, подьячие,
Парни горячие,
Ваше дело: волочить да жать,
Да руку крючком держать.

1-й Бирюч

Старые старички,
Честные мужички,
Подполатные жители,
Бабьи служители!

2-й Бирюч

Старые старушки,
Совьи брови,
Медвежьи взгляды,
Ваше дело: намутить, наплесть,
Сына со снохой развесть.

1-й Бирюч

Молодые молодцы,
Удалые удальцы,
Молодо-зелено,
Погулять ведено.
Люди за дело,
Вы за безделье.
Ваше дело по теремам поглядывать,
Девок выманивать

2-й Бирюч

Красные девицы,
Криночные баловницы,
Горшечные пагубницы,
Ваше дело: лоб лощить,
Дом врозь тащить,
Лепешки печь, под забор хоронить
Да ребят кормить.

1-й Бирюч

Слушайте-послушайте,
Государевы люди,
Государеву волю!
Идите в красные ворота
На красный царский двор!
Вереи точены,
Ворота золочены.
С красного двора в новы сени,
На частые ступени,
В дубовые двери,
В государевы палаты,
Суд судить, ряд рядить.
Сходят с вышек.

Царь

Любезна мне игра ума и слова:
Простая речь жестка. Уборы красят
Красивых жен; высокие палаты
Прикрасами красны, а речи — складом,
Теченьем в лад и шуткой безобидной.
Сбирается народ?

Отрок

(с переходов)

Валит толпами,
Великий царь.

Царь

(Купаве)

Девица, не тужи!
Печаль темнит лица живые краски.
Забывчиво девичье горе, сердце
Отходчиво: как в угольке, под пеплом
Таится в нем огонь для новой страсти.
Обидчика забудь! А за обиду
Отмститель суд да царь.

Из внутренних покоев выходят Прекрасная Елена и боярыни; из наружных дверей и с лестницы — народ; между народом Мураш и Лель. Приспешники приводят Мизгиря.

Явление четвертое

Царь Берендей, Бермята, Прекрасная Елена, Купава, Мураш, Лель, Мизгирь, царские отроки, народ.

Царь

(Елене Прекрасной)

Привет тебе,
Краса дворца, Прекрасная Елена!

Прекрасная Елена

Привет тебе, великий Берендей,
От жен и дев, от юных берендеек,
От всех сердец, лелеющих любовь.

Хор народа

Привет тебе, премудрый,
Великий Берендей,
Владыка среброкудрый,
Отец земли своей.
Для счастия народа
Богами ты храним,
И царствует свобода
Под скипетром твоим,
Владыка среброкудрый,
Отец земли своей.
Да здравствует премудрый,
Великий Берендей!

Царь

(народу)

Спасибо вам! В приводе ль виноватый?

Бермята

Виновный здесь, смиренно ждет суда.

Царь

(народу)

Вина его известна вам?

Народ

Известна.

Царь

(Мизгирю)

В вине своей винишься ль ты?

Мизгирь

Винюсь.

Царь

Вина его ужасна, берендеи.
Для милости закроем наше сердце
На этот раз. К злодеям сожаленье
Грозит бедой: разгневанные боги
Вину его на нас обрушат, карой
Падет она на берендеев. Мщенье
Преступнику грозящий гнев смиряет.
Поругана любовь! Благое чувство,
Великий дар природы, счастье жизни,
Весенний цвет ее! Любовь невесты
Поругана! Распуколка души,
Раскрывшейся для первых чувств, цветок
Невинности благоуханной! Срам
И стыд моим серебряным сединам!
Чему Мизгирь повинен, говорите!

Бермята

Заставь его жениться на девице
Обиженной!

Мураш

Заставь молить прощения
У ног ее, а если не захочет,
Тогда карай грозой своей.

Царь

Мизгирь,
Желаешь ли загладить грех, Купаву
Понять в жену?

Мизгирь

У Мизгиря невеста —
Снегурочка.

Бермята

Его заставить можно,
Премудрый царь.

Царь

Не терпит принужденья
Свободный брак.

Мураш

Не дай ему ругаться,
Обидчику! Спроси сперва Купаву,
Желает ли она сама?

Царь

Купава!

Купава

Великий царь, любви Купава ищет.
Хочу любить, а как его полюбишь?
Обижено, разбито сердце им;
Лишь ненависть к нему до гроба будет
В груди моей. Не надо мне его.

Царь

Честной народ, достойна смертной казни
Вина его; но в нашем уложеньи
Кровавых нет законов, пусть же боги
Казнят его по мере преступленья,
А мы судом народным Мизгиря
На вечное изгнанье осуждаем.
Иди от нас, преступник, поругатель
Горячности доверчивой любви,
Внушенной нам природой и богами.
Гоните прочь его от каждой двери,
От каждого жилья, где свято чтутся
Обычаи честные старины!
В пустыню, в лес его гоните! Звери —
Товарищи тебе по сердцу; сердце
Звериное с зверями тешь, Мизгирь!

Мизгирь

Ни слова я не молвлю в оправданье;
Но если б ты, великий царь, увидел
Снегурочку…

Народ

Снегурочка идет!

Входит Снегурочка, за ней Бобыль и Бобылиха, одетая богато, в большой рогатой кичке.

Явление пятое

Царь Берендей, Бермята, Прекрасная Елена, Купава, Мураш, Лель, Мизгирь, Снегурочка, Бобыль, Бобылиха, царские отроки, народ.

Снегурочка

(оглядывая дворец)

Какой простор, как чисто все, богато!
Смотри-ка, мать! Лазоревый цветочек —
Живехонек.

(Садится на пол и рассматривает цветок на столбе.)

Бобылиха

Да ты бы поклонилась
Вперед всего! И нам поклон отвесят,
Ведь тоже мы не из последних.

(Толкает Снегурочку локтем и говорит тихо.)

Смотрят
На кику-то?

Снегурочка

Дивуются, глядят.

Бобылиха

Ну, кланяйся!

Снегурочка

Забыла, не взыщите!
Ну, здравствуйте, честные берендеи!

Бобылиха

Боярыни стоят, гляди! А кики
Попроще, чай, моей?

Снегурочка

Твоя рогатей.

Бобылиха

Ну, то-то же, пускай глядят да сохнут
От зависти!

Снегурочка

(указывая на царя)

А это кто? Кафтан-то
Узорчатый, обвязка золотая
И по пояс седая борода.

Бобылиха

Да это царь.

Снегурочка

Ах! Мама, страшно стало
Снегурочке. Пойдем на волю.

Бобыль

Ну-ко
С добра ума какую речь сказала!
Впервой пришлось Бакуле Бобылю
На царские палаты любоваться,
Да вон идти! Какая нам неволя!
Побарствуем, покуда не погонят.

Бобылиха

Невежа ты! Глазеешь, рот разиня,
По сторонам, а батюшко, великий
Премудрый царь, дивится: что за дура
В высокие хоромы забежала,
Незванная. Деревня ты, деревня!
Поди к нему, не бойся, не укусит
Да кланяйся пониже!

Снегурочка

(подойдя к царю, кланяется)

Здравствуй, царь!

Царь

(берет ее за руку)

Полна чудес могучая природа!
Дары свои обильно рассыпая,
Причудливо она играет: бросит
В болотинке, в забытом уголке
Под кустиком, цветок весны жемчужный,
Задумчиво склоненный ландыш, брызнет
На белизну его холодной пылью
Серебряной росы, — и дышит цветик
Неуловимым запахом весны,
Прельщая взор и обонянье.

Снегурочка

Жалко,
Что ландыши так скоро отцвели!
Сказал бы ты, что любишь их, так я уж
Давно б тебе пучочек нарвала,
Хорошеньких. Не всякий место знает,
А я в лесу, как дома; если хочешь,
Пойдем со мной, я место укажу.

Царь

Не плачу я, что цветики увяли,
Такой цветок цветет перед очами,
Что я смотрю, смотрю, да и не верю, —
Во сне иль въявь цветок передо мной?

Снегурочка с довольным видом смотрит на всех и охорашивается.

Ее краса поможет нам, Бермята,
Ярилин гнев смягчить. Какая жертва
Готовится ему! При встрече Солнца
Вручим ее счастливому супругу.
Снегурочка, пришла твоя пора:
Ищи себе по сердцу друга!

Снегурочка

Где же
Искать его, не знаю.

Царь

Сердце скажет.

Снегурочка

Молчит мое сердечко.

Царь

(отводя Снегурочку)

Не стыдись!
Преклонные лета равняют старца
С девицею. Стыдливость неуместна
Пред старыми потухшими глазами.
Откройся мне: кого порой вечерней
На зыбкое крылечко поджидаешь?
Кого вдали, прикрывши ручкой глазки,
На полотне зари румянной ищешь?
Кого бранишь за медленность, кому
Навстречу шлешь и радости улыбку,
И слез поток, и брань, и поцелуй?
Кому, скажи, девица!

Снегурочка

Никому.

Бермята

Великий царь, она любви не знает.

Царь

С ее красой любви не знать, Бермята?
Не верю я. Таких чудес на свете
Не слыхано. Природой неизменно
Положена пора любви для всех.
Не верю я. Но если правда, как же
Не гневаться подателю тепла?
Удвоим же старания исправить
Невольный грех. Ужли из берендеев
На мой призыв никто не отзовется?
Кому из вас Снегурочка милее?
Кто может в ней младенческую душу
Желанием любви зажечь, скажите!

Бобыль

Немало уж пытались, только даром
Потратили труды.

Бобылиха

Немало было
И плачущих и пляшущих, да толку
Ни на волос не вышло.

Царь

Берендеи,
Кому из вас удастся до рассвета
Снегурочку увлечь любовью, тот
Из рук царя, с великим награжденьем,
Возьмет ее, и лучшим гостем будет
За царскими столами на пирах,
На празднике Ярилы.

Бермята

Царь великий,
Молчат они.

Царь

(Елене)

Прекрасная Елена,
Хочу спросить у вас, у женщин, лучше
Известны вам сердечные дела:
Ужли совсем не стало той отваги
В сердцах мужчин, не стало тех речей,
Пленительно-лукавых, смелых взоров,
Которыми неотразимо-верно,
Бывало, мы девиц и жен прельщали?
Прекрасная Елена, укажи,
Кого избрать из юных берендеев,
Способного свершить желанный подвиг?

Прекрасная Елена

Великий царь, стыдливость наблюдая
Обычную, могла бы я, конечно,
Незнанием отговориться; но
Желание служить для пользы общей
Стыдливостью пожертвовать велит.
Из юношей цветущих, берендеев,
Известных мне, один лишь только может
Внушить любовь девице, сердце жен
Поколебать, хотя бы наша верность
Крепка была, как сталь, — и это Лель.

Царь

Какая честь тебе, пастух.

Лель

Не мне,
Великий царь, а Солнцу подобает
Такая честь. Лелеяло измлада
Оно меня — учило песни петь;
Его тепло в речах моих, — и слушать
Охотятся девицы речи Леля.
Тепло его в крови моей и в сердце,
И теплится в лице румянцем смуглым,
И светится весенней сладкой негой
Из глаз моих. Снегурочка, пойдем
Свивать венки со мною вместе, будем
Встречать зарю и солнечный восход!
Смотрите ей в глаза! Она полюбит
К рассвету дня, — меня или другого,
Снегурочка полюбит непременно,
Поверьте мне. А бедный пастушонко,
Кудрявый Лель, в угоду богу-Солнцу
И светлому царю, поможет ей!

Мизгирь

Великий царь, отсрочь мое изгнанье, —
Огонь любви моей воспламенит
Снегурочки нетронутое сердце.
Клянусь тебе великими богами,
Снегурочка моей супругой будет,
А если нет — пускай меня карает
Закон царя и страшный гнев богов!

Царь

Мизгирь и Лель, при вашем обещаньи
Покоен я и беспечально встречу
Ярилин день. Вечернею зарей,
В заповедном лесу моем, сегодня
Сберемся мы для игр и песен. Ночка
Короткая минует незаметно,
На розовой заре, в венке зеленом,
Среди своих ликующих детей
Счастливый царь пойдет на встречу Солнца.

Народ

Да здравствует премудрый,
Великий Берендей,
Владыка среброкудрый,
Отец земли своей!
Для счастия народа
Богами ты храним,
И царствует свобода
Под скипетром твоим!

Все уходят.

Действие третье

ЛИЦА:

Царь Берендей.

Бермята.

Елена Прекрасная.

Снегурочка.

Бобыль.

Бобылиха.

Мизгирь.

Лель.

Мураш.

Купава.

Радушка.

Малуша.

Брусило.

Курилка.

Леший.

Скоморохи, гудочники, волыншики, свита царя и народ.

Просторная поляна в лесу; справа и слева сплошной лес стеной; перед лесом, по обе стороны, невысокие кусты. Вдали, меж кустами, видны богатые шатры. Вечерняя заря догорает.

Явление первое

Молодые берендеи водят круги; один круг ближе к зрителям, другой поодаль. Девушки и парни в венках. Старики и старухи кучками сидят под кустами и угощаются брагой и пряниками. В первом кругуходят: Купава, Радушка, Малуша, Брусило, Курилка, в середине круга Лель и Снегурочка. Мизгирь, не принимая участия в играх, то показывается между народом, то уходит в лес. Бобыль пляшет под волынку. Бобылиха. Мураш и несколько их соседей сидят под кругом и пьют пиво. Царь со свитой смотрят издали на играющих.

Девушки и парни

(водя круги, поют)

Ай, во поле липонька,
Под липою бел шатер,
В том шатре стол стоит,
За тем столом девица.
Рвала цветы с травы,
Плела венок с яхонты.
Кому венок износить?
Носить венок милому.

Снегурочка надевает венок на Леля. Круг расходится, все смотрят на Бобыля, который пляшет под волынку.

Бобылиха

(потчуя Мураша)

Пожалуйте! И наша не шербата
Копеечка, — и мы поразжились.

Мураш

Отказу нет. Да мужа-то попотчуй!
Намаялся, — хоть душу отведет.
Бобыль перестает плясать.

Бобылиха

(подавая Бобылю жбан пива)

На праздниках тяжелее всех Бакуле,
Хлопот ему по горло: пляшет, пляшет,
Надсядется, а не отстанет. Жаден
До пляски-то. Смотреть-то жалость, право!
Того гляди, умрет когда с насады,
Допляшется.

Мураш

Старательный мужик.

Царь

(проходит между гуляющими.)

Веселое гулянье! Сердцу радость
Глядеть на вас. Играйте, веселитесь
Заботы прочь гоните: для заботы
Своя пора. Народ великодушный
Во всем велик, — мешать с бездельем дело
Не станет он; трудиться, так трудиться,
Плясать и петь — так вдоволь, до упаду.
Взглянув на вас разумным оком, скажешь,
Что вы народ честной и добрый; ибо
Лишь добрые и честные способны
Так громко петь и так плясать отважно.
Спасибо вам на песнях и на пляске!
Уж тешиться, так тешиться!

(Скоморохам.)

Пляшите,
Кувыркайтесь, ломайтесь, дураки!
Скоморохи пляшут.
Заря чиста, и утро будет ясно.
Уходит день веселый, догорают
Последние лучи зари, все выше
И выше свет малиновый; потемки
Цепляются за сучья и растут,
Преследуя зари румяный отблеск,
И скоро ночь в росящемся лесу
С вершинами деревьев станет вровень.
Пора к шатрам, в кругу гостей веселых
Окончить день и встретить новый. Песню
Последнюю пропой, пригожий Лель!

Лель

(поет)

Туча со громом сговаривалась:
Ты, гром греми, а я дождь разолью,
Вспрыснем-ко землю весенним дождем!
То-то цветочки возрадуются!
Выйдут девицы за ягодками,
Парни за ними увяжутся.
Лель, мой Лель! Лели-лели, Лель!
В роще подруженьки врозь разбрелись,
Кто по кустам, кто по ельничку.
Ягодки брали, аукалися,
Милой подруженьки нет как нет.
Все-то девицы расплакалися:
Нашу подружку не волк ли заел.
Лель, мой Лель! Лели-лели, Лель!
Встретился девушкам чуж-чуженин,
Чуж-чуженинушко, стар-старичок:
Глупые девки, с ума вы сбрели,
Что вам за радость аукаться,
Что ей за прибыль откликнуться?
Вы б по кустам-то пошарили.
Лель, мой Лель! Лели-лели, Лель!
Туча с громом сговаривалась:
Ты, гром, греми, а я дождь разолью,
Вспрыснем-ко землю весенним дождем!
То-то цветочки возрадуются.
Вымочим девушек-ягодниц,
Вымочим их, да и высушим.
Лель, мой Лель! Лели-лели, Лель!

Царь

Спасибо, Лель! Девицы, не стыдитесь!
Не верю я. Ну, статочное ль дело
В частых кустах подружку потерять!
Потешил ты царево сердце, Лель.
Потешь еще! В кругу подруг стыдливых
Красавицу девицу выбирай,
Веди ко мне, и, всем на погляденье,
Пускай она за песню наградит
Певца любви горячим поцелуем.

Лель идет к девушкам.

Снегурочка

(тихо, Лелю)

Возьми меня!

Лель

Изволь. Поди к сторонке!
Девичий круг нельзя не обойти,
Для виду хоть. За что же их обидеть!

Снегурочка отходит, весело смотрит, оправляется и охорашивается. Лель берет Купаву, подводит к царю и целует. Снегурочка в слезах убегает в кусты.

Царь

Теплом проник до старикова сердца
Отчетливый и звонкий поцелуй, —
Как будто я увесистую чашу
Стоялого хмельного меду выпил.
А кстати я о хмеле вспомнил. Время
К столам идти, Прекрасная Елена,
И хмелю честь воздать. Его услады
И старости доступны. Поспешим!
Желаю вам повеселиться, дети!

(Уходит с Бермятой и Прекрасной Еленой.)

Некоторые берендеи, и в том числе Лель, уходят за царем.

Брусило

Все Лель да Лель! Ему такое счастье!
А чем же мы не молодцы? Не хуже
Сплясать да спеть умеем.

Радушка

А Купаве
За что про что такая честь? Красавиц,
Не ей чета, найдется между нами.

Курилка

Вот мы ему докажем, только стоит
Осмелиться да захотеть.

Брусило

Докажем,
Осмелимся, сыграем при народе
Игру свою, что два года учили
Тишком от всех, в овинах хоронясь.

(Поет песню, а Курилка представляет бобра.)

Купался бобер,
Купался черной
На речке быстрой.
Ай, лели-лели!

Не выкупался,
Лишь выпачкался.
В грязи вывалялся.
Ай, лели-лели!

На горку входил,
Отряхивался,
Охорашивался.
Ай, лели-лели!

Осматривался,
Нейдет ли кто,
Не сыщет ли что?
Ай, лели-лели!

Охотнички свищут,
Собаки-то рыщут,
Черна бобра ищут.
Ай, лели-лели!

Хотят шубу шить,
Бобром опушить,
Девкам подарить.
Ай, лели-лели!

Девки чернобровы,
На них шубы новы,
Опушки бобровы.
Ай, лели-лели!

(Перестает петь.)

Не ладно, что ль, пропето?

Курилка

Ай да мы!

Радушка

Уж видно, нам мириться с вами, парни.
Ребята вы других не хуже. Пусть же
Узнает Лель, и мы ему докажем,
Что парни нас не обегают. Рад бы
Обнять когда и Радушку, да поздно;
У ней дружок, ему и поцелуи
От Радушки.

Малуша

Малушены Курилке.

Брусило

(обнимая Радушку)

Любезное житье.

Курилка

(обнимая Малушу)

Чего же лучше:
Подружка есть, так сердце дома. Братцы,
Пойдем смотреть на царские шатры.

Уходят все — парни с девушками, Купава с Мурашом, Бобыль с Бобылихой. Снегурочка выходит из кустов, Лель с противоположной стороны.

Явление второе

Лель, Снегурочка.

Лель

Куда она девалась-запропала?
Купавушка! Да не она ли?

(Подходит к Снегурочке.)

Нет,
Снегурочка одна в слезах. О чем
Тоскуешь ты? Девицы веселятся,
Во всем лесу веселый гул идет:
То песенки, то звонкий смех, то шепот
Воркующий, то робости и счастья
Короткий вздох, отрывистый. А ты
Одна в слезах.

Снегурочка

Ужли тебе не жалко
Сиротку так обидеть?

Лель

Я не знаю,
Какую ты нашла обиду.

Снегурочка

Как же?
Красавица Снегурочка иль нет?

Лель

Красавица.

Снегурочка

А ты берешь Купаву,
Ведешь к царю, целуешь. Разве лучше
Снегурочки Купава? Вот обида,
Какой забыть нельзя.

Лель

(обнимая Снегурочку)

За что сердиться,
Снегурочка? Не дорог поцелуй
При всем честном народе, втихомолку
Ценнее он и слаще.

Снегурочка

Я не верю.
Несладко мне украдкой целоваться.
Подумай ты, когда теперь дождешься,
Чтоб царь велел из всех девиц-красавиц
Красавицу поставить напоказ!

Лель

Не долго ждать тебе.

Снегурочка

Опять обманешь,
Опять возьмешь другую.

Лель

Как же быть-то?
Возьмешь тебя, обидятся другие;
Другую взять, тебя обидеть. Скоро
Румяная забрезжится заря,
Народ с царем пойдет на встречу Солнца.
А мне вперед идти и запевать
С подружкою. Кого бы взять? Не знаю.

Снегурочка

Пригожий Лель, возьми меня!

Лель

Другая
За эту честь души не пожалеет.

Снегурочка

Чего тебе угодно, все на свете
Снегурочка отдаст.

Лель

Посмотрим.

Снегурочка

Хорошенький-пригоженький, возьми.

Лель

Уж, видно, взять.

Снегурочка

Пригоженький, послушай!
Коль хочешь ты, чтоб сердце не болело
У бедненькой Снегурочки, с другими
Девицами водиться перестань!
Ласкаешь их, а мне сердечко больно,
Целуешь их, а я гляжу да плачу.

Лель

Без ласки жить нельзя же пастушонку!
Не пашет он, не сеет; с малолетства
На солнышке валяется; лелеет
Весна его и ветерок ласкает.
И нежится пастух на вольной воле.
В уме одно: девичья ласка, только
И думаешь о ней.

Снегурочка

Ласкай меня,
Целуй меня, Пригоженький! Пусть видят,
Что я твоя подружка. Горько, больно
Одной бродить! Глядят как на чужую
И девушки и парни. Вот пошла бы
На царские столы смотреть, а с кем?
Подружки все с дружками, косо смотрят,
Сторонятся: отстань, мол, не мешай!
С старушками пойти и с стариками —
Насмешками да бранью докорят.
Одной идти, так страшно. Будь дружком,
Пригоженький!

Лель

Сама же виновата,
Немало я любил тебя, горючих
Немало слез украдкой пролил.

Снегурочка

Все-то
Глупа еще, — прости, пригожий Лель!

Лель

А стоило хоть словом приласкать
Поласковей, и ты б закабалила
Меня навек и волю отняла.

Снегурочка

Про старое не помни, Лель пригожий!
Люби меня немножко, дожидайся, —
Снегурочка сама тебя полюбит.
Сведи меня смотреть шатры царевы
И солнышко встречать возьми подружкой!
Хорошенький-пригоженький, возьми!

Лель

Дождись меня, возьму. Пойду к ребятам,
Не ужинал еще, — как раз вернусь.

(Убегает.)

Явление третье

Снегурочка, потом Мизгирь.

Снегурочка

Вот любо-то! Вот на радость! Не в народе,
В густой толпе, из-за чужой спины,
Снегурочка смотреть на праздник будет, —
Вперед пойдет. И царь, и люди скажут:
Такой четы на диво поискать!

(Снимает венок.)

Завял венок; наутро надо новый
Сплести себе из тонких гибких веток;
Вплету туда цветочки-василечки.

(В задумчивости запевает.)

Ах, цветочки-василечки!

Выходит Мизгирь.

Мизгирь

Снегурочка, тебя давно ищу я.

(Берет ее за руку.)

Снегурочка

(с испугом)

Ах, нет. Уйди! Не надо.

Мизгирь

Не оставлю
Твоей руки, пока в мольбах и стонах
Не выскажу тебе, как ноет сердце,
Какой тоской душа больна. Не знала
До сей поры она любви страданий,
Утехи лишь известны ей; а сердце
Приказывать привыкло, не молило,
Не плакало оно. Перед тобою
В слезах стоит не мальчик, гордый духом
Смиряется. Доселе я не плакал
И даже слов не тратил много, — только
Рукой манил девиц делить любовь
И золото бросал за ласки; ныне
Сломился я под гнетом жгучей страсти
И слезы лью. Смотри, колена клонит
Перед девчонкой гордый человек.

(Падает на колени.)

Снегурочка

Зачем, зачем? Вставай, Мизгирь!

Мизгирь

Полюбишь,
Полюбишь ты меня, скажи!

Снегурочка

О нет!
Слова твои пугают, слезы страшны;
Чего-то я боюсь с тобой. Уйди!
Оставь меня, прошу! Пусти! Ты добрый,
Зачем пугать Снегурочку?

(Старается вырвать руку.)

Мизгирь

Постой!
Что страшен я, то правда. Не напрасно ж
Румяный стыд прорезал полосами
Лицо мое; за горечь униженья
Заплатишь ты.

Снегурочка

О, если все такая
Живет любовь в народе, не хочу,
Не буду я любить.

Мизгирь

Поищем средства
Желанного достичь по доброй воле.
Снегурочка, у острова Гурмыза,
Где теплое бушующее море
На камни скал прибрежных хлещет пену,
Пускаются без страха водолазы
Отважные искать по дну морскому
Прибыточной добычи. Я пытался,
Удачи ждал; давал большую цену
За жизнь людей и посылал на дно
За жемчугом проворных водолазов,
И вынес мне один зерно такое,
Какого нет в коронах у царей,
Ни у цариц в широких ожерельях.
Купить его нельзя; полцарства стоит
Жемчужина. Сменяться? — Вещи равной
Не подберешь. Ценой ему равна,
Снегурочка, одна любовь твоя.
Сменяемся, возьми бесценный жемчуг,
А мне любовь отдай.

Снегурочка

Бесценный жемчуг
Себе оставь; недорого ценю я
Свою любовь, но продавать не стану:
Сменяюсь я любовью на любовь,
Но не с тобой, Мизгирь.

Мизгирь

Отдашь и даром.
Довольно слов, довольно убеждений!
Бросай венок девичий! Ты жена,
Снегурочка. Поклялся я богами
Перед царем и клятву исполняю.

Снегурочка

Оставь! Пусти! Беги, спасай Снегурку,
Пригожий Лель!

Мизгирь

О! Если Лель… так прежде
Возьмет Мизгирь, что хочет взять пастух.

Леший сзади обнимает Мизгиря; Снегурочка вырывается и бежит по поляне. Леший оборачивается пнем. Мизгирь хочет бежать за Снегурочкой, — между ним и ею встает из земли лес. В стороне показывается призрак Снегурочки. Мизгирь бежит к нему, — призрак исчезает, на месте его остается пень с двумя прилипшими, светящимися, как глаза, светляками.

Безумец я, любовью опьяненный,
Сухой пенек за милый образ принял,
Холодный блеск зеленых светляков —
За светлые Снегурочкины глазки.

Из лесу показывается призрак Снегурочки и манит Мизгиря. Кусты и сучья деревьев принимают меняющиеся фантастические образы. Мизгирь бежит за призраком.

Леший

Броди всю ночь за призраком бегущим!
Лови мечты манящей воплощенье!
Лишь светлый день твои рассеет грезы.

(Уходит.)

Поляна принимает прежний вид. Выходит Лель, за ним — Прекрасная Елена.

Явление четвертое

Лель, Прекрасная Елена.

Прекрасная Елена

Пленительный пастух, куда стремишься?
Умильный взгляд обороти назад!

Лель

Прекрасная Елена!

Прекрасная Елена

Ты дивишься.
Что в поздний час одна в лесу блуждаю?
Пригожий Лель, меня взманило пенье
Певца весны; гремящий соловей,
С куста на куст перелетая, манит
Раскрытое для увлечений сердце
И дальше в лес опасный завлекает
Прекрасную Елену.

Лель

Недалеко
От царского шатра блуждаешь ты.
Вернись к нему открытою поляной!
Опасности не встретишь.

Прекрасная Елена

Злой пастух!
Не хочешь ты Прекрасную Елену
В густом лесу тенистом проводить
Уютною тропинкой.

Лель

Провожатым
Пошел бы я, да сердце не на месте:
В гулянках я все стадо растерял,
Ищу теперь по кустикам овечек.

Прекрасная Елена

По кустикам? Противный, чует сердце,
Какую ты в лесу овечку ловишь.
Ах, бедная овечка, прячься дальше!
Отыщет Лель и сетью льстивой речи
Запутает в такую же напасть.
В какую ввел Прекрасную Елену.
Заставил ты несчастную ревниво
Следить тебя в печальном размышленьи:
Как вредно вам вверяться, пастухам.

Лель

Спеши к шатрам, Прекрасная Елена!
Отсутствие твое заметят скоро.

Прекрасная Елена

Ах, милый Лель, боюсь!

Лель

Чего, Елена
Прекрасная, боишься ты?

Прекрасная Елена

(прижимаясь к Лелю)

Ах, Лель,
Всего боюсь. Смотри, в кустах мелькают
И светятся двойчаткой, точно свечки,
Глаза волков кровавые. А вот
На дереве повис, как кошка, леший, —
Скосив глаза и высунув язык,
Старается удавленника скорчить.
А вон другой — для шутки лапу
Лохматую в колючий куст просунув,
Зажмурясь, ждет, чтоб ферязь разорвать
И сделать в ней прореху, где не надо.
Всего боюсь, и света и потемков,
Страшит меня и зверь, и человек,
И леший, злой проказник. Только Лелю
Пригожему, закрыв глаза, без страха
Холодного, себя вверяю.

(Зажмурясь, ложиться на грудь Лелю.)

Сладко
В объятиях твоих лежать и млеть.

Входит Бермята. Лель передает ему Прекрасную Елену и уходит.

Но пламень чувств моих не зажигает
Огня в груди у Леля!

Явление пятое

Елена Прекрасная, Бермяга.

Бермята

Лель пригожий
От пламени любви твоей бежит.

Прекрасная Елена

Какой удар!

Бермята

Пенять и удивляться
Не стану я; прекрасную супругу
Не в первый раз в чужих объятьях вижу.
Пойдем со мной! В лесу ночной порою
И встретит кто, так все ж пристойней с мужем
Бродить тебе, чем с Лелем.

Прекрасная Елена

Милый муж,
Разбойник Лель удваивает нежность
Жены твоей к тебе. Его поступок
Прекрасную Елену убеждает,
Что юноши все нагло-бессердечны,
Зато мужья и милы и добры.

Уходят.

Входит Лель, Снегурочка выходит из кустов.

Явление шестое

Лель и Снегурочка.

Снегурочка

Велел, и жду тебя; велел, и жду.
Пойдем к царю! А я веночек новый
Сплела себе, смотри. Пригожий Лель,
Возьми с собой! Обнимемся! Покрепче
Прижмусь к тебе от страха. Я дрожу,
Мизгирь меня пугает: ищет, ловит.
И что сказал, послушай! Что Снегурка
Его жена. Ну, статочное ль дело:
Снегурочка — жена? Какое слово
Нескладное!

Лель

(завидев бегущую Купаву)

Да здесь ли нам ожидаться?
Не там ли вон, смотри!

Снегурочка

Да здесь ли, там ли,
Ведь ты со мной. Чего ж еще?

Лель

Подпасок
Бежит сюда по тайности словечко
Сказать со мной. Дождись вон там!

Снегурочка

Изволь!

(Уходит на другую сторону в кусты.)

Прибегает Купава.

Явление седьмое

Лель, Купава, Снегурочка.

Купава

Насилу я нашла тебя, желанный,
Сердечный друг, голубчик сизокрылый!
Не в глазки, нет, не в щечки целовать, —
У ног лежать, голубчик сизокрылый,
У ног лежать должна Купава.

Лель

Полно!
Летят и льнут к соте мухи,
К воде листок, к цветочку пчелка льнет —
К Купаве Лель.

Купава

Голубчик сизокрылый!
Тепло мое сердечко, благодарной
Навек тебе останусь; ты от сраму,
От жгучих игл насмешки и покоров
Купаве спас девическую гордость.
При всем честном народе поцелуем
Сравнял меня, забытую, со всеми.

Лель

Да разве я не знал, какое сердце
Куплю себе, тебя целуя. Если
У глупого мальчонка-пастуха
Рассудка нет, так вещим сердцем сыщет
Подружку он.

Купава

Подружку? Нет, собачку.
Мани меня, когда ласкать захочешь,
Гони и бей, коль ласка надоест.
Без жалобы отстану, только взглядом
Слезящимся скажу тебе, что я, мол,
Приду опять, когда поманишь.

Лель

Радость
Души моей, Купава, сиротинка
Свою гульбу-свободу отгулял.
Победная головка докачалась
До милых рук, долюбовались очи
До милых глаз, домаялось сердечко
До теплого приюта.

Купава

Лель пригожий,
Надолго ли любовь твоя, не знаю;
Моя любовь до веку и до часу
Последнего, голубчик сизокрылый!

Лель

Идем скорей! Бледнеют тени ночи.
Смотри, заря чуть видною полоской
Прорезала восточный неба край,
Растет она, яснее, ширясь. Это
Проснулся день и раскрывает веки
Светящих глаз. Пойдем! Пора приспела
Встречать восход Ярила-Солнца. Гордо
Перед толпой покажет Солнцу Лель
Любимую свою подругу.

Снегурочка выбегает из кустов.

Снегурочка

Стойте!
Обманщик Лель, зачем же я ждала,
Плела венок? Ведь не затем, чтоб после
Смочить его слезами. Ты уж так бы
Сказал тогда: Снегурочка, плети,
Плети венок и плачь, роняй слезинки
На каждый лист, на каждый лепесток!
А ты манил.

Купава

Снегурочка, да чем же
Встречать тебе восход Ярила-Солнца?
Когда его встречаем, жизни сила,
Огонь любви горит у нас в очах,
Любовь и жизнь — дары Ярила-Солнца;
Его ж дары ему приносят девы
И юноши; а ты сплела венок,
Надела бус на шейку, причесалась,
Пригладилась — и запон, и коты
Новехоньки, — тебе одна забота,
Как глупому ребенку, любоваться
На свой наряд да забегать вперед,
Поодаль стать, — в глазах людей вертеться
И хвастаться обновками.

Снегурочка

Купава,
Разлучница! Твое же это слово;
Сама меня разлучницей звала,
Сама же ты и разлучаешь с Лелем.

Лель

Снегурочка, подслушивай почаще
Горячие Купавы речи! Время
Узнать тебе, как сердце говорит,
Когда оно любовью загорится.
Учись у ней любить и знай, что Лелю
Не детская любовь нужна. Прощай!

(Убегает с Купавой.)

Снегурочка

Обманута, обижена, убита
Снегурочка. О мать, Весна-Красна!
Бегу к тебе и с жалобой и с просьбой:
Любви прошу, хочу любить! Отдай
Снегурочке девичье сердце, мама!
Отдай любовь иль жизнь мою возьми!

(Убегает.)

Действие четвертое

ЛИЦА:

Царь Берендей.

Снегурочка.

Мизгирь.

Лель.

Весна-Красна.

Все берендеи, свита Весны, цветы.

Ярилина долина: слева (от зрителей) отлогая покатость, покрытая невысокими кустами; справа — сплошной лес; в глубине озеро, поросшее осокой и водяными растениями с роскошными цветами; по берегам цветущие кусты с повисшими над водою ветвями; с правой стороны озера голая Ярилина гора, которая оканчивается острою вершиной. Утренняя заря.

Явление первое

Призрак Снегурочки несется, едва касаясь земли. Мизгирь идет за ним.

Мизгирь

Всю ночь в глазах мелькает милый образ.
Снегурочка, постой одно мгновенье.

(Убегает за призраком в лес,)

Снегурочка сходит с горы.

Явление второе

Снегурочка, потом Весна.

Снегурочка

(обращаясь к озеру)

Родимая, в слезах тоски и горя
Зовет тебя покинутая дочь.
Из тихих вод явись — услышать стоны
И жалобы Снегурочки твоей.

Из озера поднимается Весна, окруженная цветами.

Весна

Снегурочка, дитя мое, о чем
Мольбы твои? Великими дарами
Могу тебя утешить на прощанье.
Последний час Весна с тобой проводит,
С рассветом дня вступает бог Ярило
В свои права и начинает лето.

(Подходит к Снегурочке.)

Чего тебе недостает?

Снегурочка

Любви!
Кругом меня все любят, все счастливы
И радостны, а я одна тоскую;
Завидно мне чужое счастье, мама.
Хочу любить — но слов любви не знаю,
И чувства нет в груди; начну ласкаться —
Услышу брань, насмешки и укоры
За детскую застенчивость, за сердце
Холодное. Мучительную ревность
Узнала я, любви еще не зная.
Отец-Мороз, и ты, Весна-Красна,
Дурное мне, завистливое чувство
Взамен любви в наследство уделили;
В приданое для дочки положили
Бессонные томительные ночи
И встречу дня без радости. Сегодня,
На ключике холодном умываясь,
Взглянула я в зеркальные струи
И вижу в них лицо свое в слезах,
Измятое тоской бессонной ночи.
И страшно мне: краса моя увянет
Без радости. О мама, дай любви!
Любви прошу, любви девичьей!

Весна

Дочка,
Забыла ты отцовы спасенья.
Любовь тебе погибель будет.

Снегурочка

Мама,
Пусть гибну я, любви одно мгновенье
Дороже мне годов тоски и слез.

Весна

Изволь, дитя, — любовью поделиться
Готова я; родник неистощимый
Любовных сил в венке моем цветочном.
Сними его! Присядь ко мне поближе!

Весна садится на траву. Снегурочка подле нее. Цветы окружают их.

Смотри, дитя, какое сочетанье
Цветов и трав, какие переливы
Цветной игры и запахов приятных!
Один цветок, который ни возьми,
Души твоей дремоту пробуждая,
Зажжет в тебе одно из новых чувств,
Незнаемых тобой, — одно желанье,
Отрадное для молодого сердца,
А вместе все, в один венок душистый
Сплетясь пестро, сливая ароматы
В одну струю, — зажгут все чувства разом,
И вспыхнет кровь, и очи загорятся,
Окрасится лицо живым румянцем
Играющим, — и заколышет грудь
Желанная тобой любовь девичья.
Зорь весенних цвет душистый
Белизну твоих ланит,
Белый ландыш, ландыш чистый
Томной негой озарит.
Барской спеси бархат алый
Опушит твои уста,
Даст улыбку цветик малый —
Незабудка-красота.
Роза розой заалеет
На груди и на плечах,
Василечек засинеет
И просветится в очах.
Кашки мед из уст польется
Чарованием ума,
Незаметно проберется
В душу липкая Дрема.
Мак сердечко отуманит,
Мак рассудок усыпит.
Хмель ланиты нарумянит
И головку закружит.

(Надевает венок на голову Снегурочки.)

Снегурочка

Ах, мама, что со мной? Какой красою
Зеленый лес оделся! Берегами
И озером нельзя налюбоваться.
Вода манит, кусты зовут меня
Под сень свою; а небо, мама, небо!
Разлив зари зыбучими волнами
Колышется.

Весна

Снегурочка, прощай,
Дитя мое! Любовным ароматом
Наполнилась душа твоя. Кипучий
Восторг страстей тебя охватит скоро;
Красой лугов и озером зеркальным
Дотоле ты любуешься, пока
На юношу не устремятся взоры.
Тогда лишь ты вполне узнаешь силу
И власть любви над сердцем. С первой встречи
Счастливца ты даришь любовью, кто бы
Ни встретился тебе. Но, радость-дочка,
Таи любовь от глаз Ярила-Солнца,
Спеши домой, не медля: не любуйся
Багряными потоками рассвета, —
Вершины гор покрылись позолотой,
И скоро царь светил осветит землю.
Беги домой тропинками лесными
В тени кустов и избегая встречи;
Предчувствие тревожит сердце мне.
Прощай, дитя, до нового свиданья,
И матери советов не забудь.

(Опускается в озеро.)

Снегурочка

Какое я сокровище храню
В груди моей. Ребенком прибежала
Снегурочка в зеленый лес — выходит
Девицею с душой счастливой, полной
Отрадных чувств и золотых надежд.
Снесу мой клад тропинкой неизвестной;
Одна лишь я по ней бродила, лешим
Протоптана она между болотом
И озером. Никто по ней не ходит,
Лишь лешие, для шутки, горьких пьяниц
Манят по ней, чтоб завести в трясину
Без выхода.

(Идет в лес.)

Навстречу ей выходит Мизгирь.

Явление третье

Снегурочка, Мизгирь.

Мизгирь

Снегурочка!

Снегурочка

Ах, встреча!

Мизгирь

Снегурочка, мои слабеют силы,
Всю ночь ловлю тебя. Остановись!
Боишься ты?

Снегурочка

О нет, Мизгирь, не страхом
Полна душа моя. Какая прелесть
В речах твоих! Какая смелость взора!
Высокого чела отважный вид
И гордая осанка привлекают,
Манят к тебе. У сильного — опоры,
У храброго — защиты ищет сердце
Стыдливое и робкое. С любовью
Снегурочки трепещущая грудь
К твоей груди прижмется.

Мизгирь

(обнимая ее)

Жадным слухом
Ловлю твои слова, боюсь поверить
Блаженству я, Снегурочка.

Снегурочка

О милый,
Прости меня! Чего-то я боялась,
Смешно самой и стыдно, берегла
Какое-то сокровище, не зная,
Что все, что есть на свете дорогого,
Живет в одном лишь слове. Это слово:
Любовь.

Мизгирь

Еще отрадных слов, еще,
И счастию не будет меры.

Снегурочка

Милый,
Позволь взглянуть в твое лицо, в огонь
Твоих очей вглядеться! Слушай, прежде
Считала я девичью миловидность,
Сребристый пух ланит и нежность кожи
За лучшую красу. Не понимаю,
Слепа, глупа была. Да разве можно
Красу девиц равнять с твоей красою?
Незрелый цвет девичьей нежной кожи
Равнять с мужским румянцем загрубелым?
Снегурочка твоя, бери в свой дом
Жену свою, — любить и нежить буду,
Ловить твой взгляд, предупреждать желанья.
Но, милый мой, бежим скорее, спрячемся
Любовь свою и счастие от Солнца,
Грозит оно погибелью! Бежим,
Укрой меня! Зловещие лучи
Кровавые страшат меня. Спасай,
Спасай свою Снегурочку!

Мизгирь

Дитя,
Спасать тебя? Любовь твоя — спасенье
Изгнаннику. На солнечном восходе
Мизгирь тебя супругою покажет,
И царский гнев правдивый укротится,
И, милостью богатый, Берендей
Младой чете свою окажет ласку.

Снегурочка

(на коленях)

Завет отца и матери, о милый,
Не смею я нарушить. Вещим сердцем
Почуяли они беду, — таить
Велели мне мою любовь от Солнца.
Погибну я! Спаси мою любовь,
Спаси мое сердечко! Пожалей
Снегурочку!

Мизгирь

Покорными серцами
Привыкла ты владеть, привыкла тешить
Угодами обычай прихотливый.
Но сердцем я не мальчик — и любить,
И приказать умею: оставайся!

Снегурочка

Не прихоть, нет. В руках твоих погибнет
Снегурочка!

Мизгирь

Оставь ребячьи страхи
Неведомой беды! Но если вправду
Беда придет — тогда погибнем вместе.

Снегурочка

Смотри, смотри! Все ярче и страшнее
Горит восток. Сожми меня в объятьях,
Одеждою, руками затени
От яростных лучей, укрой под тенью
Склонившихся над озером ветвей.

(Становится под тенью куста.)

Из лесу по горе сходит народ; впереди гусляры играют на гуслях и пастухи на рожках, за ними царь со свитой, за царем попарно женихи и невесты в праздничных одеждах, далее все берендеи. Сойдя в долину, народ разделяется на две стороны.

Явление четвертое

Снегурочка, Мизгирь, Царь Берендеи, Лель и весь народ. Все с ожиданием смотрят на восток и при первых лучах солнца запевают.

Общий хор

Одна сторона:

А мы просо сеяли, сеяли,
Ой Дид-Ладо, сеяли, сеяли.

Другая сторона:

А мы просо вытопчем, вытопчем,
Ой Дид-Ладо, вытопчем, вытопчем.

1-я:

А чем же вам вытоптать, вытоптать,
Ой Дид-Ладо, вытоптать, вытоптать?

2-я:

А мы коней выпустим, выпустим,
Ой Дид-Ладо, переймем, переймем.

1-я:

А мы коней переймем, переймем,
Ой Дид-Ладо, переймем, переймем.

2-я:

А мы коней выкупим, выкупим,
Ой Дид-Ладо, выкупим, выкупим.

1-я:

А чем же вам выкупить, выкупить,
Ой Дид-Ладо, выкупить, выкупить?

2-я:

А мы дадим девицу, девицу,
Ой Дид-Ладо, девицу, девицу.

1-я:

А нашего полку прибыло, прибыло,
Ой Дид-Ладо, прибыло, прибыло.

2-я:

А нашего полку убыло, убыло,
Ой Дид-Ладо, убыло, убыло.

При пении обе стороны сближаются медленными шагами под размер песни. При конце песни женихи берут невест и кланяются царю.

Царь

Да будет ваш союз благословен
Обилием и счастием! В богатстве
И радости живите до последних
Годов своих в семье детей и внуков!
Печально я гляжу на торжество
Народное: разгневанный Ярило
Не кажется, и лысая вершина
Горы его покрыта облаками.
Недоброе сулит Ярилин гнев:
Холодные утра и суховеи,
Медвяных рос убыточные порчи,
Неполные наливы хлебных зерен,
Ненастную уборку — недород,
И ранние осенние морозы,
Тяжелый год и житниц оскудненье.

Мизгирь

(подводя Снегурочку к царю)

Великий царь, твое желанье было
Законом мне, и я его исполнил:
С Снегурочкой на брак благослови,
Прости вину мою и гнев на милость
Перемени!

Голоса из народа

О, диво, полюбила
Снегурочка.

Царь

Охотой ли, девица
Снегурочка, вручаешь жениху
Судьбу свою? С твоей рукою вместе
Даешь ли ты любовь ему?

Снегурочка

О царь!
Спроси меня сто раз, сто раз отвечу,
Что я люблю его. При бледном утре
Открыла я избраннику души
Любовь свою и кинулась в объятья.
При блеске дня теперь, при всем народе,
В твоих глазах, великий Берендей,
Готова я для жениха и речи,
И ласки те сначала повторить.

Яркий луч солнца порезывает утренний туман и падает на Снегурочку.

Но что со мной: Блаженство или смерть?
Какой восторг! Какая чувств истома!
О Мать-Весна, благодарю за радость,
За сладкий дар любви! Какая нега
Томящая течет во мне! О Лель,
В ушах твои чарующие песни,
В очах огонь… и в сердце… и в крови
Во всей огонь. Люблю и таю, таю
От сладких чувств любви! Прощайте, все
Подруженьки, прощай, жених! О милый,
Последний взгляд Снегурочки тебе.

(Тает.)

Мизгирь

Снегурочка, обманщица, живи,
Люби меня! Не призраком лежала
Снегурочка в объятиях горячих:
Тепла была; и чуял я у сердца,
Как сердце в ней дрожало человечье.
Любовь и страх в ее душе боролись,
От света дня бежать она молила.
Не слушал я мольбы — и предо мною
Как вешний снег растаяла она.
Снегурочка, обманщица не ты:
Обманут я богами; это шутка
Жестокая судьбы. Но если боги
Обманщики — не стоит жить на свете!

(Убегает на Ярилину гору и бросается в озеро.)

Царь

Снегурочки печальная кончина
И страшная погибель Мизгиря
Тревожить нас не могут; Солнце знает,
Кого карать и миловать. Свершился
Правдивый суд! Мороза порожденье —
Холодная Снегурочка погибла.
Пятнадцать лет она жила меж нами,
Пятнадцать лет на нас сердилось Солнце.
Теперь, с ее чудесною кончиной,
Вмешательство Мороза прекратилось.
Изгоним же последний стужи след
Из наших душ и обратимся к Солнцу.
И верю я, оно приветно взглянет
На преданность покорных берендеев.
Веселый Лель, запой Яриле песню
Хвалебную, а мы к тебе пристанем.
Палящий бог, тебя всем миром славим!
Пастух и царь тебя зовут, явись!

Лель

(запевает)

Свет и сила,
Бог Ярило.
Красное Солнце наше!
Нет тебя в мире краше.

Общий хор

Свет и сила,
Бог Ярило.
Красное Солнце наше!
Нет тебя в мире краше.

На вершине горы на несколько мгновений рассеивается туман, показывется Ярило в виде молодого парня в белой одежде, в правой руке светящаяся голова человечья, в левой — ржаной сноп. По знаку царя прислужники несут целых жаренных быков и баранов с вызолоченными рогами, бочонки и ендовы с пивом и медом, разную посуду и все принадлежности пира.

Хор

(допевает)

Даруй, бог света,
Теплое лето.
Красное Солнце наше!
Нет тебя в мире краше.
Краснопогодное,
Лето хлебородное.
Красное Солнце наше!
Нет тебя в мире краше.

Трудовой хлеб

Сцены из жизни захолустья, в четырех действиях

Действие первое

ЛИЦА:

Иоасаф Наумыч Корпелов, лысый, преждевременно состарившийся и сгорбившийся, но всегда улыбающийся человек. Одет в черное длинное сак-пальто, застегнутое сверху донизу. Тон, движения, манеры педантские, с примесью шутовства. По занятию — учитель, промышляющий дешевыми частными уроками.

Наталья Петровна Сизакова, сирота, красивая девушка, лет 25, племянница Корпелова по матери.

Евгения Львовна, бедная девушка, дальняя родня Наташи, одних с ней лет.

Павел Сергеич Грунцов, молодой человек, кончивший курс в университете, ищущий места; недурен собой, с бородкой; одет прилично; короткий пиджак, красивые, хорошо вычищенные сапоги по колена, фуражка всегда немного на затылке, в руках толстая палка. Шагает широко, в жестах развязен.

Иван Федулыч Чепурин, лавочник, хозяин дома, в котором живет Корпелов. Молодой человек, косоват, рябой; рыжеватая неподстриженная борода клином. Одет щеголевато в серенькую одноцветную пару. Держит себя скромно и сосредоточенно. Взгляд, речь и движения энергичны.

Маланья, кухарка, лет за 50, одета по-русски. (Корпелов зовет ее Аглаей.)

Бедная комната, соседняя с кухней. С правой стороны (от зрителей) окно, под окном небольшой письменный стол, на нем разбросаны книги; перед столом стул; далее, в углу, горка с книгами. С левой стороны шкафчик с посудой; за ним, в углу, дверь в комнату Наташи. В глубине узкая дверь в кухню; направо от двери тонкая перегородка, у которой, между дверью и горкой, мягкий ситцевый диван, служащий постелью Корпелову; над диваном на стене висит гитара; налево от двери до угла бок выбеленной русской печи; у печи деревянная скамейка; на ней железное ведро, самовар и медный подсвечник. Посредине комнаты обеденный стол и несколько стульев.

Явление первое

Корпелов (один).

Корпелов (входит усталый, снимает измятую широкополую шляпу и садится у письменного стола. Со вздохом). Вотще! (Помолчав.) Напрасно, так сказать, всуе! и без денег, и тощ вспять возвратися. Но мудрый унывать не должен, — мудрый всегда найдет себе усладу в горести. Обращусь к живительной влаге!.. (Подходит к шкафу и отворяет его.) Сей источник радостей… (осматривая графин) иссяк. (Громко.) Аглая, Аглая!

Входит Маланья.

Явление второе

Корпелов, Маланья.

Корпелов (показывая графин). Воззри!

Маланья. Чего тут зрить-то!

Корпелов. Пусто.

Маланья. Да чему ж и быть-то, коли выпито.

Корпелов. Сам Сократ глаголет твоими устами. Выпито! Вижу, что выпито; но кем?

Маланья. Да кому ж, окромя что сам. Умереть на месте! Пошлешь на пятачок, да хочешь, чтобы неделю велось, что ли? Кабы ты мог рассудить правильно, так тут и на один-то раз чего! Да мое бабье дело, да я…

Корпелов. Довольно!

Маланья. Стало быть, от тебя только одна обида, больше ничего не будет?

Корпелов. Аглая, довольно!

Маланья. Что ж напрасно-то! Вот лопни утроба…

Корпелов. Аглая, Аглая!

Маланья. Боже мой!

Корпелов (громко и затыкая уши). Satis! [1]

Маланья. Только что беспокойство. Тоже хозяева! Чтоб вас… (Уходит.)

Явление третье

Корпелов (один).

Корпелов (ставит графин в шкаф). Сего утешения лишен. Разве возбряцать на сей бандуре! (Указывая на гитару.) Но персты мои и сладкий глас мой исполнены дрожания от многого хожденья. Остается усладительница душ, поэзия. Приди и утоли скорбный дух мой! (Берет со стола книгу и читает про себя несколько времени.) «Бегут быстротечные годы!» — говорит Гораций. Да, действительно, бегут проворно; но еще проворней бегут месяцы, особенно если нечем платить за квартиру. Гораций этой заботы не знал, оттого и дух его парил так высоко. А если б он и знал, если б и задолжал месяца за два, то не без основания можно полагать, что Меценат заплатил бы за него. А я вот нонешний день, будучи обязан иметь семь с полтиной, обежал всех учеников своих, пешешествуя по стогнам столицы семо и овамо, от сего конца и до оного и даже до последних пределов, сиречь до вала Камер-колежского… Семи с полтиной не обрел, ибо ученики мои беднее учителя, и се жду со смиренным сердцем от хозяина поношения и поругания. (Ложится на диван и складывает руки на груди.)

Входит Грунцов, запыхавшись, садится у стола, бросает фуражку и отирает со лба пот.

Явление четвертое

Корпелов, Грунцов.

Грунцов (едва переводя дух). Здравствуй, domine![2]

Корпелов. Здравствуй, юноша! Шагал?

Грунцов. Шагал.

Корпелов. Много стадий?

Грунцов. Шесть верст за заставу, на дачу. Барчонок один за лекции двадцать рублей должен…

Корпелов. Результат?

Грунцов. Nihil[3]. Пристяжную новую покупает, самому нужны. Показывал, в кольцо вьется. Велел после приходить.

Корпелов. Male, сиречь — нехорошо. Динарии, юноша, имеешь?

Грунцов. Нет, отче!

Корпелов. Зело потребны.

Грунцов. Ты бы, domine, прежде сказал. Утру глубоку я забегал к ростовщику, к Мурину, понаведаться, что он за мой хронометр даст.

Корпелов. И тебе, юноша, сребреники понадобились?

Грунцов. Барышне конфеты проспорил, остальные тебе, domine, отдал бы, вот и квит.

Корпелов. Ты, видно, как я же: завелись деньги, так маешься, маешься с ними, тоска возьмет, точно кандалы тяготят, — ходишь, ходишь, по трактирам-то газеты читаешь, пока выдут все. Ну, тогда полегче станет, опять повеселеешь. А вот нужны динарии, так их и нет.

Грунцов. Какая у нас нужда, domine! Вот я нынче видел нужду-то! Прихожу я к Мурину, от него выходит молоденький франтик, в коляску хочет садиться… пара рысаков, тысячи полторы стоят… вышел от Мурина-то, шатается; прислонился у двери, едва дух переводит, — бледный как полотно, губы трясутся, а сам шепчет: «Душит он меня, душит, кровь пьет; зарежу я его». Вот она — нужда-то! в коляске на рысаках ездит, а мы что!

Входит Евгения.

Явление пятое

Корпелов, Грунцов, Евгения, потом Маланья.

Евгения (Грунцову). Вы опять пришли?

Грунцов. Да вам-то что за дело? Я не к вам, я к отцу.

Евгения. Конечно, мне все равно, есть ли вы на свете, нет ли вас; только, пожалуйста, не разговаривайте со мной.

Грунцов. Извольте.

Евгения. А когда ж конфеты?

Грунцов молчит.

Что ж вы молчите? Как это учтиво с вашей стороны!

Грунцов. Да ведь вы сами не велели с вами говорить.

Евгения. У вас на все отговорки есть. Только надо вам знать, что благородные люди всегда свое слово держат. Да и я-то глупа, — жду от вас. Вам либо жаль рубля, либо у вас нет его.

Грунцов. Будет и на нашей улице праздник.

Евгения. Когда это?

Грунцов. А вот поеду в Уфу, так вам пять фунтов куплю.

Евгения. Вы давно собираетесь, а все ни с места.

Грунцов. Не заплачьте, барышня.

Евгения. Я-то? Ах, как вы много о себе думаете! Маланья, ставь самовар! Скоро Наташа придет.

Выходит из кухни Маланья и берет со скамейки самовар.

Маланья. А вы прежде спросили бы, вода-то есть ли у нас, а то самовар!

Корпелов. Аглая, не груби!

Грунцов вынимает из кармана две копейки, показывает Маланье, надевает фуражку, берет со скамейки ведро и уходит. Маланья с самоваром за ним.

Евгения. Грунцов такой спорщик, такой спорщик! Просто сил никаких нет.

Корпелов. Вот он не заспорил, а взял ведро да за водой пошел.

Евгения. Ну, что ж из этого?

Корпелов. Я у него денег попросил, он тоже не заспорил; а хотел часы заложить да заплатить за нас хозяину за квартиру. Ergo[4], он не спорщик.

Евгения. Может быть, он хороший и добрый человек, только я его не люблю и видеть не могу. (Взглянув в окно.) Хозяин идет. Как чай, так и он тут, и всегда за себя нам гривенник заплатит. Он в кого-нибудь влюблен, либо в меня, либо в Наташу.

Входит Грунцов.

Грунцов. Domine, к тебе хозяин. (Евгении.) Позвольте к вам в комнату войти, барышня, поспорить о чем-нибудь.

Евгения. Войдите, пожалуй; только спорить с вами я ни за что не буду; говорите что хотите, а я буду молчать.

Грунцов. Предмет спора: есть у женщин ум или нет?

Евгения. Ну, уж извините! Разумеется, есть.

Грунцов. А я утверждаю, что нет. У них только каприз, и его-то они за ум и считают.

Евгения и Грунцов уходят. Входит Чепурин.

Явление шестое

Корпелов, Чепурин.

Чепурин (кланяясь). Асафу Наумычу… почтение-с. (Подает руку.)

Корпелов. За деньгами? о тиран души моей!

Чепурин. Больше по знакомству-с, а уж кстати и за деньгами, потому срок-с.

Корпелов (нагибаясь). Ты зри главу мою, лишенную волос.

Чепурин. Вижу-с. От ума, говорят, это приключается, у кого ежели лишнего много.

Корпелов. Не трогает тебя?

Чепурин. Не редкость какая! Бывают и еще пространнее.

Корпелов. Ну, хочешь, я тебе вместо денег песенку спою и на гитаре сыграю?

Чепурин. Уж очень дорого мне ваша музыка обойдется-с, не по капиталу.

Корпелов. Ну, хочешь, латинскую или французскую книжку тебе почитаю?

Чепурин. Интересно бы послушать, да только у меня к этим языкам как-то понятливости нет-с.

Корпелов. Ну, нечего с тобой делать, надо отдать.

Чепурин. Пожалуйте-с.

Корпелов. Постой! Я говорю, что надо отдать, а не говорю, что отдам сейчас. Денег ни одного абаза нет. Приходи завтра.

Чепурин. Я только удивляюсь на вас: как это вы, при всей вашей учености, всякие вы языки знаете, и никакого себе профиту не имеете.

Корпелов. А оттого я профиту не имею, что от самой юности паче всего возлюбил шатание. Как кончил курс, так и пошел бродить по лицу земному: где у товарищей погостишь, где на дешевеньком учительском месте поживешь. Юношей в гимназии да в университеты готовил рубликов за шестьдесят в год, да из них еще бедной сестренке уделял. В Тамбове год, в Ростове полгода, в Кашине три месяца, а в Ветлугу на недельку погостить хаживал; и прожил я так лет семнадцать, как един день. Товарищи мои до генеральства дослужились, а я выучился только на гитаре играть. С какой котомкой вышел из Москвы, с такой же и вернулся.

Чепурин. Да, тоже, видно, жизнь-то никому не легка, горя-то про всякого довольно.

Корпелов. Ты какое видел?

Чепурин. Лыком подпоясано-с. Я недавно и человеком-то стал, а жить-то начал в лошадиной запряжке. Прежде на этом самом месте пустырь был, забором обнесенный, и калитка на тычке; нанял я подле калитки сажень земли за шесть гривен в год, разбил на тычке лавочку из старого тесу; а товару было у меня: три фунта баранок, десяток селедок двухкопеечных, да привозил я на себе по две бочки воды в день, по копейке ведро продавал-с. Вот какой я негоциант был-с. Потом мало-помалу купил всю эту землю, домик выстроил, — имею в нем овощной магазин, с квартир доход получаю: бельэтаж двести рублей в год ходит-с.

Корпелов. Что ж ты сам в бельэтаже не живешь?

Чепурин. Кабы у меня супруга была-с, так сумел бы и я жить в бельэтаже; а как я холостой, так с меня и темного чулана довольно достаточно-с.

Корпелов. Друже, заведи супругу, сделай милость, заведи!

Чепурин. За этим дело не станет, да надо, чтоб у нее капитал был, хоть небольшой-с; вот как у Натальи Петровны.

Корпелов. А ты почем знаешь, какой у Натальи Петровны капитал?

Чепурин. Слухом земля полнится. У них от маменьки.

Корпелов. Да, да. Вот была женщина-то!

Чепурин. Коли умела деньги оставить, значит ум в себе имела-с.

Корпелов. Оставить! Мало ль кто оставляет. Дело в том, как оставить. Вот слушай! Да нет, уйди лучше, — я плакать буду.

Чепурин. Да, может, и я заплачу-с; это ничего-с.

Корпелов. Уж не помню, где я скитался, кажется в Харькове; только помню, что дело было на святках; загуляли мы у градского головы, — разный народ был: учителя, чиновники из семинаристов, певчие, — уже третий день мы пели душеполезные канты, хозяин сидел на кресле посреди залы, а мы все на стульях у стен, — мы пели, а он дирижировал и плакал. Только что мы затянули «Среди долины ровныя, на гладкой высоте…», тенора залились вверху, хозяин чуть не навзрыд, — вдруг приносят мне от сестры письмо. Читаю: «Милый братец, приезжай скорей, умираю». Хмель с меня соскочил, поплелся я в Москву пешком. Одежонка плохая, денег всего три рубля; попадется обоз, подсяду; замерз было. Дотащился кой-как; сестра при последнем издыхании. «Вот тебе, говорит, дочь! Береги ее, смотри, чтоб она трудилась, работала; честнее труда ничего на свете нет; коли найдешь хорошего человека, выдай ее замуж. Вот тебе деньги, не тратьте их, это мои трудовые; живите трудом, работайте, а денег не трогать ни под каким видом, — это я сберегла ей на приданое. Выйдет замуж, тогда отдай мужу; а не выйдет, пусть бережет под старость, на черный день». Да такой это строгий был приказ, так строго она на меня посмотрела своими умирающими глазами, что у меня и теперь мурашки по спине ползают и слеза меня прошибает.

Чепурин. Надо вам исполнить-с! Уж это святое дело-с! Только я наслышан, что, окромя этих, еще должны быть деньги.

Корпелов. Разве где-нибудь пятак завалился; а больше нет.

Чепурин. Потому как ваша сестрица жили у богатого барина в экономках…

Корпелов. Ну, бросайся в окно!

Чепурин. Зачем же-с?

Корпелов. У меня силы нет тебя выкинуть, а ты стóишь.

Чепурин. Да я не в осуждение-с.

Корпелов. Вот как это было, stultissime![5] Сестра моя была красавица, выдали ее замуж за горького, бессчастного чиновника Сизакова. Маялась с ним, маялась она; года через два и овдовела; осталась с дочерью без копейки, хоть по миру идти. Тут один барин, старый знакомый, и пригласил ее к себе в экономки. Ну, и жила она, точно, покойно; только не нравилась ей эта жизнь. «Скучно, говорит, дела мало, — да без заботы и без горя жить нехорошо, бога забудешь. Жила я с мужем, говорит, выработала себе денег на шерстяной салопчик и сама его сшила, так, веришь ли, как он мне был мил; а потом, говорит, как жила у барина и очень хорошо одевалась, да все нéмило, только людей стыдно». Потом стал этот барин в старость приходить, оступила его родня, начали на сестру косо посматривать; не могла она этого перенести, ушла, даже и своего много оставила. После барин не раз звал ее опять к себе — не пошла; денег посылал — не брала.

Чепурин. Теперь вам, значит, только человека найти.

Корпелов. В том вся и задача.

Чепурин. А я полагаю: если вы и найдете, так ничего толку не будет. Получит ваш жених эти деньги, нашьет себе брючек да жилетов, а Наталья Петровна должны из его рук каждую копейку смотреть. Охотников-то на деньги много, да притом же Наталья Петровна в себе красоту имеют.

Корпелов. Как же быть-то? Научи!

Чепурин. Прикажете?

Корпелов. Прикажу.

Чепурин. Отдайте Наталью Петровну за меня, тогда и деньгам место найдется.

Корпелов. Ты… asinus.[6]

Чепурин. Мы бы в бельэтаж перешли и завели там мастерскую, и во весь дом над окнами вывеску: «Моды и уборы. Мадам Чепурина». А внизу над окнами тоже во весь дом вывеску: «Индоевропейский магазин китайских чаев и прочих колониальных товаров купца Чепурина».

Корпелов. Ты когда-нибудь на себя глядел в зеркало-то?

Чепурин. Глядел-с, — ничего такого чрезвычайного…

Корпелов. Как ничего чрезвычайного? Да ведь ты Рожер, ужаснейший Рожер; ведь ты мне грубости говоришь, — тебя за это к мировому. Ну, кланяйся в ноги!

Чепурин. За что же-с?

Корпелов. А чтоб я Наташе не сказывал.

Чепурин. Они знают-с, я им даже на письме выражал.

Корпелов. Что ж, она тебя больно?..

Чепурин. Чего-с?

Корпелов. По физиономии-то больно?

Чепурин. Совсем напротив-с. Очень даже деликатно…

Корпелов. Что деликатно?

Чепурин. Дали понять-с.

Корпелов. Да что?

Чепурин. Что будто я глуп-с.

Входят Грунцов и Евгения.

Явление седьмое

Корпелов, Чепурин, Грунцов и Евгения.

Евгения (в кухню). Маланья, что ж ты самовар? Скоро ль там у тебя?..

Маланья (из кухни). А как поспеет, так и готово. Все вы там, что ли? Много ли посуды-то сбирать?

Евгения. Собирай больше! (Грунцову.) Вы будете чай пить?

Грунцов. Непременно, и прошу вас налить мне как можно послаще, — да еще краюху черного хлеба у Маланьи выпрошу.

Евгения. За что же вам такие особенные милости?

Грунцов. За конфеты.

Евгения. Которых нет.

Грунцов. Которые будут.

Чепурин. Плесните чашечку и мне-с. (Вынимает из портмоне гривенник.) Извольте получить-с!

Евгения. Не надо вашего гривенника, не разбогатеешь на него.

Чепурин. Вы не разбогатеете, да и я не обеднею; а что чего стоит, я заплатить обязан. Кабы счеты, я бы вам как по пальцам разложил. Чай у вас хороший, на мое рыло ползолотника мало-с, кладите на кости полторы копейки; два куска сахару — два золотника, — рафинад нынче в цене: голову купить — двадцать одна с денежкой за фунт, а по фунтам — дороже; извольте класть воду, теперича уголья, услуга, посуда, вы от дела отрываетесь; в расчете — лишнего ничего нет-с. Окромя всего-с, умный разговор от ученых людей и приятная компания. (Садится у письменного стола.)

Корпелов лежит на диване с книгой в руках.

Грунцов (садясь у среднего стола). Пока до чаю, об чем же мы спорить будем с вами, барышня?

Евгения (садясь к столу с другой стороны). Ни об чем и никогда. Я рта не разину.

Грунцов. Я утверждаю, что вы меня завтра поцелуете.

Евгения. Что вы, с ума сошли? С чего вы выдумали?

Грунцов. На фунт конфет!

Евгения. Вы проигранные-то отдайте прежде!

Грунцов. На фунт конфет!

Евгения. Утешайте, утешайте себя! Так в вашем воображении и останется.

Грунцов. На фунт конфет!

Чепурин. Паре интересное.

Евгения. Ты-то что? Ты не хочешь ли пари подержать?

Чепурин. Нет-с, я проиграю, потому что от вас не смею надеяться.

Евгения. Да, я знаю, от кого ты надеешься; ты ведь в Наташу влюблен.

Наташа входит и останавливается у двери.

Чепурин. А от них тем более не ожидаю.

Евгения. Почему же тем более?

Чепурин. Сказать-с?

Евгения. Скажи.

Чепурин. Потому что у них есть любовник.

Корпелов. Чепурин, быть тебе нынче битому.

Евгения. Молчи, безобразный! Что ты говоришь!

Наташа входит.

Явление восьмое

Корпелов, Чепурин, Грунцов, Евгения и Наташа.

Наташа. Он правду говорит. Здравствуйте, господа! (Садится у стола между Грунцовым и Евгенией.)

Евгения. Да как же он смеет любовником называть?

Наташа. А как же назвать-то? Конечно, любовник. Чайку бы поскорей, устала; а денег не принесла, дяденька, подождать велели.

Корпелов. Не печалься, денег добудем; у меня есть в запасе старый товарищ, Матвей Потрохов. Богат, как Крез, а главное, сам навязался: «Приходи, говорит, когда нужно будет; мой бумажник всегда открыт для тебя». Надо ему сделать честь, занять у него! А вот ты нас словечком-то ушибла немножко.

Наташа. Каким словечком? Любовник? Что ж, дело очень обыкновенное. Кабы мы были барышни как следует, так об нас и честней бы говорили. Барышни-то как замуж выходят? Придет в дом сваха, запрется с маменькой и шепчутся, потом маменька с папенькой запрутся и шепчутся, потом по всему кварталу шепот пойдет. Все шепчутся, а барышня ничего не знает, сидит в зале и на фортепьянах играет.

Чепурин. Все это так точно-с.

Наташа. Потом снарядят старух разузнавать, каков человек; те всю подноготную выведают. Потом жених станет ездить в дом, благословят образом; а барышне останется только ходить, обнявшись с женихом, да поминутно целоваться. И чем больше народу смотрит на них с улицы, тем лучше.

Чепурин. Все это верно-с. Еще у окон-то соседи подмостки сделают, скамеек из своих домов натаскают да считают, сколько раз поцеловались: «Нынче, говорят, столько, а вчерась столько-то»; да спор из этого подымут.

Наташа. А мы с тобой, Женечка, должны сами женихов выбирать; а ведь для этого нужно познакомиться, видаться почаще, говорить по душе. Ну вот и пошел разговор, что любовник. А все дяденька виноват.

Корпелов. Коли не кто другой, так, должно быть, я; надобно же кому-нибудь быть виноватым.

Наташа. Плохо за нами смотрите, никогда не побраните нас, коли мы ленимся работать, — позволяете из дому уходить, куда нам угодно.

Чепурин. Это действительно с вашей стороны упущение, и никак нельзя вам за это чести приписать, потому как вы в доме живете заместо старшего.

Корпелов. То-то и есть, что не старший, а заместо старшего; я и на свете-то живу не человеком, а заместо человека. Я и на службе-то был заместо кого-то, потому что служил исправляющим должность помощника младшего сверхштатного учителя приходского училища. Прослужил я целых три месяца, вышел в отставку и аттестат два раза терял, и живу теперь по копии с явочного прошения о пропавшем документе. Признаться вам сказать, друзья мои и сродники, уж начинаю я сомневаться, сам-то я не копия ли с какого-нибудь пропавшего человека.

Наташа. Вот от вашей оплошности, дяденька, могла бы беда случиться; да на мое счастье, человек-то вышел хороший. Увидала я его у знакомых у своих и полюбила. Уж, видно, без этого не обойдешься. Так ли, Женечка, милая? (Целует ее.) Ну, да важность-то бы небольшая: вздыхала б я издали, а дома когда и поплакала… А вышло то, чего я и не ожидала, вижу, что и он меня любит. Я, по простоте, сразу: «Любишь, так женись», — говорю. А он говорит: «Изволь». Да так, вдруг, не задумавшись. Как хотите, господа, а ведь это очень приятно. Он красивый молодой человек, очень богат, щеголь, а я что? Бедная девочка, больше ничего.

Евгения. Да это можно умереть от счастья.

Наташа. Ну, я не умерла. Зачем умирать, коли впереди жизнь такая хорошая! Я как в раю теперь живу. Виделась я с ним почти каждый день, потом он в Саратов по своим делам уехал; а вот приедет, ну и милости прошу на свадьбу. (Кланяется всем.) Вот он какой хороший у меня! (Вынимает из портмоне карточку и показывает Грунцову, потом Корпелову и Чепурину.)

Чепурин(чуть взглянув на карточку). Что ж такое за важность! Знаем-с. Копров Егор Николаев. Вы говорите, что он в Саратов уехал, а он и сейчас здесь-с.

Наташа (с радостью). Как? Разве вернулся?

Чепурин. И не ездил никуда-с.

Наташа. Шутки в сторону, Иван Федулыч! Я девушка серьезная, и дело мое серьезное.

Чепурин. Как я смею шутить-с! Вот накажи меня бог!

Наташа. Да как же! он простился со мной, и знакомые его говорят, что он уехал!

Чепурин. Многие думают, что его нет в Москве, потому как он скрывается; а все-таки его встретить можно, он каждый день в Таганку к купцу к одному богатому ездит. Да вот извольте посмотреть, не он ли в коляске мимо едет. (Показывает в окно.) Остановился, с каким-то барином разговаривает.

Наташа (у окна). Егор Николаевич! Егор Николаевич! подождите!

Грунцов (взглянув в окно). Domine, да ведь это он!

Корпелов. Кто он-то?

Грунцов. Тот франт, которого я у Мурина видел.

Наташа надевает платок на голову и хочет идти.

Чепурин. Не бегите-с. Это вам довольно даже стыдно. Ничего из этого хорошего не будет.

Евгения. Не твое дело, безобразный!

Наташа. Что за стыд! Я и в огонь и в воду. (Хочет идти.)

Чепурин. Да он-то вас не желает видеть, закрылся воротником и укатил.

Наташа. Как? Неужели? (Взглянув в окно.) Бедная я, несчастная девушка!

Действие второе

ЛИЦА:

Матвей Петрович Потрохов, разбогатевший чиновник, пятидесяти лет; высокий, очень полный мужчина, с круглым лицом, которому он старается придавать, смотря по обстоятельствам, различные выражения, но которое ничего не выражает.

Поликсена Григорьевна, его жена, высокая, худощавая женщина, сорока лет с небольшим. Часто вздыхает и поднимает глаза к небу, стараясь изобразить страдание и покорность судьбе. Выражение лица злое.

Егор Николаевич Копров, молодой человек; очень приличен и красив, одет безукоризненно, манеры изящны.

Корпелов.

Сакердон, лакей Потрохова, важен.

Ариша, горничная, молодая девица, ни хороша, ни дурна.

Старая ключница.

Комната в доме Потрохова. Много изящной и удобной мебели, три двери: одна в глубине — в приемную и две по сторонам. С правой стороны, ближе к авансцене, окно.

Явление первое

Потрохов спит, сидя в кресле; перед ним маленький столик. Поликсена стоит посреди комнаты и смотрит на мужа с презрительным сожалением. Копров входит из приемной.

Поликсена. Жорж! Какой бледный! Что случилось?

Копров (указывая на Потрохова). Спит?

Поликсена. Сном праведника, как всегда. Хоть в трубы труби, не проснется.

Копров. Деньги — вот!.. (Показывая на горло.)

Поликсена. Ах, бедненький!

Копров. Хочу у этого моржа попросить. Скоро он проснется?

Поликсена. Не знаю. А вот его фаворитка идет с зельтерской водой.

Копров. Я пойду в сад, подожду, пока он разгуляется, а то он спросонков зол бывает. (Уходя.) Как спит-то, тюлень этакий! (Уходит в дверь направо.)

Поликсена идет за ним и останавливается в дверях. Входит Ариша с большой кружкой.

Явление второе

Потрохов, Ариша, Поликсена (в дверях).

Ариша (трогая за рукав Потрохова). Барин, барин!.. Матвей Петрович, вставайте! (Улыбаясь.) Что это, стыд какой!

Потрохов (бормочет впросонках). Который час, который час, который час?

Ариша. Девятый… девять часов скоро… добрые люди поужинали, что, в самом деле! Барыня сердится, чай кушать пора.

Потрохов (впросонках). Зельтерской, зельтерской, зельтерской!

Ариша (насильно дает ему в руку кружку). Да извольте! Не уроните! Уж вторую подаю.

Потрохов (пьет воду). Фу, славно! (Опять приваливается к креслу и засыпает.)

Ариша. Да ведь уж нечего делать, уж как угодно, а вставать надо.

Потрохов (впросонках). Ты думаешь?

Ариша. Да непременно. Что, право, словно маленькие!

Потрохов (открыв глаза). Ах ты жизнёночек! жизнёночек ты мой! (Берет Аришу за подбородок.) Так, маленький жизнёночек!.. Вот сейчас я тебя за это поцелую.

Поликсена. Превосходно! Чудо! Браво! Продолжайте! Вы при мне-то хоть бы посовестились!

Потрохов притворяется спящим и громко храпит.

До чего вы дошли, до чего вы дошли, боже мой! Ариша, поди сейчас отсюда!

Ариша. Сударыня, я не только что… а даже всегда стараюсь быть как можно дальше от всего этого.

Поликсена. Подите, моя милая, говорят вам! За то жалованье, которое вы получаете, от вас требуется только исполнительность; а ласки барину — это уж лишнее, это роскошь с вашей стороны.

Ариша (Потрохову с укором). Как вам не стыдно, сударь! Из-за вас девушка должна такие слова переносить. (Уходит.)

Поликсена. Уж довольно притворяться. Кого вы обманываете? жалкий! как вы струсили!

Потрохов (открывая глаза). Что такое? Что вам нужно от меня?

Поликсена. Что мне нужно? Очень мало: мне нужно, чтоб вы были хоть немного поблагороднее и почестнее. Целовать горничных при жене — это так низко…

Потрохов. У вас из всякой малости выходит важное дело. Это скучно. Что такое особенное произошло? Невольный жест спросонков, и жест весьма естественный.

Поликсена. Естественный? Скажите пожалуйста! хороша естественность!

Потрохов. Ну да, конечно. Вы не можете утверждать, что я хотел приласкать непременно Аришу; может быть, мне спросонков показалось, что вы подле меня.

Поликсена. Ах, ах! Вы меня до обморока доведете. Оскорбление, насмешки…

Потрохов. Я не понимаю, чем оскорбляться. Простой жест, естественный…

Поликсена. Не говорите вздору! Я не глупей вас и не хуже знаю, что естественно, что неестественно. Впрочем, может быть, вы занимаетесь естественными науками, выбрали для изучения особый отдел — горничных, вам нужно войти во все подробности; в таком случае я с вами спорить не стану. Прекрасно, прекрасно. Теперь я знаю вашу специальность и гнушаюсь вами. (Язвительно.) Ес-те-ство-испытатель! (Уходит.)

Явление третье

Потрохов, потом Копров.

Потрохов. Фу ты, какая бешеная баба! (Смотрит на часы.) Эк я… до которых пор… вот угораздило! А впрочем, что и делать-то больше! Тоска… хоть бы зашел кто… Какой нынче день? Да, пятница… Я сегодня Корпелова звал, кажется. Вот еще нужно очень! И зачем это я? Что делаю, что говорю — себя не помню (махнув рукой), нить в жизни потерял… Придет Корпелов, с ним еще скучней будет. Нет ничего тоскливее этих бедных добродетельных людей, этих Диогенов… а еще, пожалуй, денег запросит… Хоть бы в пикет с кем поиграть. С удовольствием бы проиграл пятьдесят рублей, только бы время провесть. (Подходит к окну.) Кто это в саду? Егор Копров? (Машет рукой и отходит.) Эка тяжесть, эка тяжесть!

Входит Копров.

Копров. Здравствуй!

Потрохов. Здравствуй, Жорж!

Копров (вглядываясь в Потрохова). Ты бы зельтерской.

Потрохов. Две выпил; да что, братец… (Останавливаясь перед Копровым.) Тоска! Веришь ли, какая тоска!

Копров. Дурное пищеварение, спишь много.

Потрохов. Знаю.

Копров. Особенно после обеда тебе не годится.

Потрохов. Знаю, что не годится. Толкуй еще! Все это я знаю; но главная причина тоски моей не в том. (Копров смотрит вопросительно.) Что ты смотришь?

Копров. Да странно мне…

Потрохов. Ничего нет странного. Тут, Жорж, не пищеварение, тут другое: в характере у меня кой-что…

Копров. Нет, что ж, у тебя характер ничего…

Потрохов. Вообще-то говоря, характер у меня хороший, даже очень хороший; но есть, братец, и важные недостатки: иногда делаю черт знает что; говорю чего не следует; вру много лишнего.

Копров. Нельзя сказать, чтоб очень…

Потрохов. Чтоб очень врал-то? Нет, очень, очень… лгу без конца. Не возражай, пожалуйста; видишь, как я расстроен.

Копров. Ну, как хочешь, я спорить не буду.

Потрохов. И не надо мне, и никто меня не заставляет, а болтаю, особенно вот если выпью я рюмочку вина — одну только рюмочку! Кажется, что за важность, а никакого удержу на меня нет… И пошел, и пошел, и вру как сивый мерин. (Копров улыбается.) Что ты смеешься? Что тут веселого? Ты должен войти в мое положение, ведь я, братец, страдаю. Эка тоска!

Копров. Что твоя тоска! Вот у меня тоска-то!

Потрохов (чуть не плача). Раскаяние, Жорж.

Копров. Ну, я этого греха не знаю. Да и у тебя что за раскаяние, понять не могу. Скажешь ты, например, что у тебя овес родится сам-пятнадцать, а он всего сам-друг…

Потрохов. Ну, не сам-друг; ты уж тоже…

Копров. Ну, извини! Сам-друг с половиной. Так что ж это за преступление? В чем тут раскаиваться?

Потрохов. Хорошо, кабы только, а то хуже гораздо. Вот третьего дня был я у одного старого товарища, выпили шампанского вдоволь, уж чего я там не городил! Ах, вспомнить гадко.

Копров. Все были выпивши; что говорено — забудется, так и пройдет.

Потрохов. Был там один, тоже старый товарищ, лет двадцать мы с ним не видались, учителишка жалкий, Корпелов, в каком-то засаленном пальто.

Копров. Ну, так что же?

Потрохов. Физиономия вроде тех, что в погребках на гитаре играют. Встреться он в другое время и в другом месте, я бы отворотился от него, а уж руки ни за что бы не подал; а тут что я ему говорил, что я ему говорил!

Копров. Стоит сокрушаться.

Потрохов. Да уж очень досадно на себя: с чего было мне так унижаться перед ним, зачем было мне себя ругать! Ведь я что говорил-то! Что он честней нас всех, что нам совестно смотреть ему в глаза, что мы разбогатели не без ущерба для совести. Предлагал за него тосты: «Господа, выпьем за честного человека!» Говорил ему, чтоб он обращался ко мне за деньгами, как в свой карман; звал его в гости, кланялся; просил его даже жить у меня. Скотина я — больше ничего.

Копров. Не бойся, не пойдет, посовестится; я его знаю.

Потрохов. Да он и то отказывался, говорил, что боится моей жены, что он человек дикий; так я к нему пристал, как с ножом к горлу, честное слово взял.

Копров. А придет, так можно и выпроводить поучтивее.

Потрохов. Да, разумеется, можно; только все как-то скверно на душе. А вот сейчас, спросонков, с чего-то пришло мне в голову Аришу поцеловать, а тут жена…

Копров. А, так вот что! Вот отчего тоска-то!

Потрохов. Не одно это, а все вместе. Конечно, все вздоры; а накопится, знаешь, этих мелочей в душе, ну и вздыхаешь, точно преступник какой, право, точно душу загубил. А вот поговорил я с тобой, Жорж, по-приятельски, излил тебе свою душу, ну и легче мне. (Запевает.) «Не уезжай…» Разумеется, я не со всяким так откровенен. И отчего бы мне сокрушаться, кажется?.. Положение мое блестящее… Это ты прав, желудок тут во всем виноват. Ведь я еще наследство получаю, умер дядя.

Копров. Слышал.

Потрохов. Я единственный наследник, завещания не осталось… Все бумаги его я сам перебирал и запечатывал; да вот уж целых два года при нем никого и не было, кроме меня да старой старухи-ключницы. Она теперь у нас живет.

Копров. А девушка, Наташа?

Потрохов. Дочь экономки? Какие же она права имеет? Ее жалеть нечего! Мать-то, живя у старика, наэкономничала деньжонок, да и после старик посылал, я знаю. У этой девушки тысчонок пять-шесть наверное есть.

Копров. Ты думаешь?

Потрохов. Как же иначе! Всегда так бывает.

Копров. Она живет бедно.

Потрохов. Верь ты им! Припрятаны, чтоб разговору не было.

Копров. А я не знал, что у ней есть деньги.

Потрохов. Ну, так знай.

Копров. Привлекательная девушка, она мне очень нравится.

Потрохов. Это до меня не касается; твое счастье… Да… куш возьму хороший, — одних денег сорок пять тысяч.

Копров (жмет ему руку). Очень рад, любезный друг.

Потрохов. Чему ж ты рад?

Копров. Ты и со мной поделишься… мне, брат, крайность… до зарезу.

Потрохов. Нет уж, кончено!

Копров. Не говори так решительно! Меня в холодный пот бросает.

Потрохов. Не дам. (Запевает.) «Не уезжай…»

Копров. Смотри, жалеть будешь… У меня дело верное, два рубля за рубль отдам.

Потрохов. Нельзя тебе давать. Ты и кирпичи машиной делал, тоже говорил, дело верное; и селедок ловил на Волге, и в провинциях театры содержал, и крахмалом картофельным торговал, и гальванопластику какую-то отливал — все у тебя дело верное; а что вышло? Где наши деньги?

Копров. Помоги теперь, все долги выплачу, тебе первому.

Потрохов. Ни одного гульдена.

Копров. Ты меня топишь; мне хоть в петлю лезть… Эта афера дает мне триста тысяч; мне они нужны…

Потрохов. Кому не нужны!

Копров. Ты человек развитой, современный, ты понимаешь, я думаю, что людям с нашими потребностями меньше трехсот тысяч иметь нельзя. Это, что называется, в обрез; разочти сам. Иначе жить порядочно нельзя, — жить как-нибудь я не соглашусь ни за что… Ты пожалей меня, мне жить хочется.

Потрохов. Дать тебе денег, так ведь ты прежде всего новую коляску и новую пару лошадей заведешь.

Копров. Заведу: во-первых, у меня изящный вкус, я воспитан хорошо, а во-вторых, так нужно для моего дела.

Потрохов. Для какого?

Копров. Покуда не скажу.

Потрохов. Ну, я подумаю.

Копров. Благодарю тебя.

Входит Поликсена с книгой и садится в кресло.

Явление четвертое

Потрохов, Копров и Поликсена.

Потрохов. Мне самому теперь чистые деньги пришлись очень кстати. Я хочу переехать на житье в рязанское имение.

Поликсена. Я уж сказала, что не поеду с вами.

Потрохов. Как вам угодно. Заведу машины, все хозяйство в широких размерах, стану сам заниматься агрономией. У меня ведь с детства страсть к агрономии. Оттого я и скучаю, что мне здесь не к чему приложить моих рук и способностей.

Поликсена. А как вы думаете? Ведь порядочной женщине с вами жить никак невозможно.

Потрохов. Слышал уж я это.

Поликсена. Мало этого, что слышали.

Потрохов. Что ж мне руки, что ль, на себя наложить прикажете? Я прочел все сочинения, русские и иностранные, об сельском хозяйстве, о химии, был в переписке…

Поликсена. Не слушайте его, Жорж! Ничего он, кроме «Руководства к куроводству», не читает, да и то наполовину не разрезано; ему только хочется меня расстроить. Подите сюда!

Копров подходит.

Посмотрите! (Указывает на одно место в книге.)

Копров (читает). «Вся жизнь ее была непрерывная цепь страданий…»

Поликсена. Это про меня сказано, Жорж, про меня; и моя жизнь есть непрерывная цепь страданий.

Потрохов. А моя жизнь — непрерывная цепь скуки. Пойдем, Жорж, в пикет играть!

Поликсена (Копрову). Я сяду подле вас и принесу вам счастье.

Уходит в боковую дверь налево. Сакердон и Корпелов показываются из приемной и останавливаются у двери.

Явление пятое

Сакердон и Корпелов.

Сакердон. Как об вас сказать-то? По видимости, я так полагаю, вы блаженный.

Корпелов. Ошибся ты, друже, я только ищу блаженства.

Сакердон. Ну, само собой. Только вы здесь не найдете.

Корпелов. А где ж искать блаженства? Будь друг, скажи!

Сакердон. И скажу; отчего ж не сказать! У купцов ищите! Вот уж там для вашего сословия действительно рай земной.

Корпелов. Вот спасибо, что сказал; так и знать будем. А теперь доложи поди!

Сакердон. Уж я так и доложу.

Корпелов. Как тебе угодно. Только не забудь: Корпелов.

Сакердон. Уж коли принимать таких, так все одно примут, как вас ни звать.

Корпелов хочет сесть.

Что же это вы?

Корпелов. Устал, братец, из Сокольников пешком шел.

Сакердон. Но, однако, позвольте! На это есть приемная. Здесь господский дом, так нельзя; здесь не дозволено по всем комнатам славить. Пожалуйте! (Провожает Корпелова в приемную, потом подходит к боковой двери и берется за ручку.)

Из двери выходит Поликсена.

Явление шестое

Поликсена, Сакердон, потом Корпелов.

Поликсена. Что тебе нужно?

Сакердон. Сударыня, блажен муж пришел.

Поликсена. Какой «блажен муж»?

Сакердон. Которые скитающие.

Поликсена. Не понимаю. Позови!

Сакердон (у двери). Пожалуйте! (Уходит.)

Входит Корпелов.

Поликсена. Кто вы такой?

Корпелов. Homo sum.[7]

Поликсена. Я вашего жаргона не понимаю.

Корпелов. Аз есмь человек: человек божий, на прочих смертных непохожий.

Поликсена. Да, вижу, что непохожий. Но что же вам угодно?

Корпелов. В гости пришел.

Поликсена. Не ожидала.

Корпелов. Не удивляюсь; потому что не вы меня звали, а stultus.

Поликсена. Какой стультус?

Корпелов. Бывший мой collega, Матвей Потрохов.

Поликсена. Это мой муж.

Корпелов. Охотно вам верю, сударыня.

Поликсена. Еще бы вы не поверили! Что же значит стультус?

Корпелов. Дурак; так мы его величали в гимназии.

Поликсена. Но ведь он теперь уж не в гимназии, он статский советник; вы не забывайте этого!

Корпелов. А может быть, он, невзирая на чины, остался верен сам себе.

Поликсена. Ну, уж извините! Разговаривайте с мужем, а я так разговаривать не умею. Матвей Петрович! К вам приятель пришел…

Входит Потрохов.

Явление седьмое

Корпелов, Поликсена, Потрохов, потом Сакердон.

Потрохов. А, любезнейший друг мой, здравствуй! (В двери.) Хересу нам, мадеры! (Корпелову.) Рому не хочешь ли?

Корпелов. Мне все равно. Что к цели ближе, то и давай.

Потрохов (громко). Хересу нам, хересу! Да скорей! Стаканчики подайте.

Поликсена (Потрохову). Не делайте таверны из нашего дома! Да вам и нездорово, поберегитесь!

Потрохов. Не расточайте нравоучений, не расточайте напрасно! Вот рекомендую вам: бедный, но благородный друг мой!

Поликсена. Благородный! Вы благородный?

Корпелов. Непременно. Только уж, я думаю, у меня четверть благородия вымерзло.

Поликсена. Вот новости! Каким это образом?

Корпелов. Во время моих зимних, но пеших путешествий между Бежецком, Кашином, Весьегонском и другими городами Российской империи.

Сакердон вносит бутылку и два стаканчика и уходит.

Потрохов (наливая стаканы себе и Корпелову). Выпей-ка, любезный друг!

Корпелов пьет.

Дай-ка я тебе еще ухну. Ведь любишь, что греха таить! (Наливает Корпелову.)

Поликсена. А где Жорж?

Потрохов. Он уехал.

Поликсена. А денег вы дали?

Потрохов. Дал, черт его возьми! Ему бы только попрочуять, где деньги; а то уж выпросит. Он даже у просвирен ухитряется занимать.

Поликсена. Таким людям нельзя ни в чем отказать, поймите вы!

Потрохов. Уж будто? (Наливает стакан Корпелову.) Пей, беднейший друг мой! Вспомним студенческие годы.

Корпелов. А сам-то что отстаешь?

Потрохов. Я догоню. Ах, как он беден! Боже мой, как он беден!

Корпелов. Всякому свое, милый stultus: нам ум, а тебе деньги; к нам люди ходят ума занять, а к тебе — денег. Вот и я пришел тоже за деньгами.

Поликсена. Я так и ожидала.

Корпелов. Нет, кроме шуток; видишь ли, квартирку я нанимаю за семь с полтиной в месяц, так по первым числам затрудняюсь и скорблю.

Потрохов. Ну после, после потолкуем.

Корпелов. Я, брат stultus, долги всегда плачу; я, бывало, в трактире половому рублик задолжаю, так при деньгах рубль-то ему заплачу да рубль на водку дам. Мне верить можно, ты, пожалуйста, не подумай…

Потрохов. Что за разговор, collega! Велики ль деньги! Ты меня обижаешь. (Поликсене.) А как он поет русские песни, простонародные! Вот где натура! Удивление!

Поликсена. Вы поете? Любопытно.

Корпелов. А вы любите русские песни, барыня?

Поликсена. Я люблю все хорошее.

Потрохов. Ну-ка, дружище! Да ты встань, пройдись!

Корпелов (поет с проходкой). «Пойду ли я по городу гулять».

Поликсена. Что это? Что за балаган! Ах, нет, увольте! (Уходит.)

Корпелов (продолжает). «Пойду ли я по Бежецкому».

Потрохов. Погоди немного! Вот что, друг любезный: у тебя время-то свободно, так тебе можно плясать, а у меня есть дело; так уж ты меня извини, я займусь немножко. Пляши, пожалуй, вино я тебе оставлю. (Уходит.)

Явление восьмое

Корпелов, потом ключница.

Корпелов. Что ж это значит? Ушли. Вот так любезные хозяева! Ну, я подожду; ведь, может быть, и вправду, дело есть. (Наливает себе вина и пьет.)

Входит ключница.

Ключница (у двери). Ох, ох! Блаженненький, можно с тобой поговорить-то?

Корпелов. Со мной-то? Можно, разговаривай сколько тебе угодно!

Ключница. Грешница я, великая грешница!

Корпелов. А мне-то что за дело!

Ключница. Как что за дело! Я к тебе каяться пришла, а ты говоришь: что за дело!

Корпелов. Каяться? Много тебе лет?

Ключница. Полсема десятка.

Корпелов. А грехов много?

Ключница. Да как тебе сказать, что больше песку морского.

Корпелов. И все это ты будешь мне рассказывать?

Ключница. Все, все, ничего не потаю.

Корпелов. Ведь этак тебя до завтра не переслушаешь, особенно коли ты молодость свою вспомнишь.

Ключница. Ох, вспомню, вспомню.

Корпелов. Нет уж, кайся ты поди кому-нибудь другому!

Ключница. Да благо ты здесь, чего ж мне, малоумный ты человек! Все ж таки мне легче будет, блаженный ты человек, малоразумный ты человек!

Корпелов. Фу! Дай дух перевести! Ну, говори!

Ключница. Вот то-то же, благоразумный ты человек. Алчная я, жадная, до всего завистная, до всякой малости завистная.

Корпелов. Потом?

Ключница. Глаза-то мои никогда сыты не бывают, никогда.

Корпелов. А далее?

Ключница. Всю жизнь собирала, собирала — ничего не собрала; копила, копила — ничего не накопила.

Корпелов. Очень жаль.

Ключница. Да чего и нажить-то, все дрянь подбирала: огарочки, да гвоздики, да кусочки сахару. А тут вдруг разбогатеть захотела, грех попутал, — покорыстовалась. (Плачет.) Как стал он умирать-то…

Корпелов. Кто он-то?

Ключница. Да известно кто, старый барин.

Корпелов. Жалость какая!

Ключница. Жалость-то жалостью; а позвал он меня и приказывает: «Отдай ты эту коробочку девушке!»

Корпелов. Какой девушке?

Ключница. Известно какой. Да что ты, разве я тебе не сказывала?

Корпелов. Ну, все равно, разговаривай дальше!

Ключница. Вот я и согрешила, грешная, задумала ее утаить. Алчная я, до всего на свете завистная; а бог-то и покарал. Думала, вещи там, золото; разломала я — наместо того бумаги! Может, есть тут и денежные бумаги, да коли именные, так за это, говорят, велик суд бывает; значит, все мне не на пользу. (Показывает пакет и коробочку.) Вот они: и бумаги, и коробочка!

Корпелов. Вижу.

Ключница. Так сними ты с меня этот грех, сними!

Корпелов. Многого ты захотела. Как я сниму? Этого я не умею.

Ключница. А ты на свою душу возьми! Вам, малоумным, всякий грех прощается. Вот, на-ка тебе бумаги-то, на! А то умру ведь я скоро. Возьми!

Корпелов. Да на что мне их?

Ключница. Возьми, возьми! Коли увидишь девушку, так отдай ей.

Корпелов. Какую девушку?

Ключница. Да все ту же. А коли не увидишь, куда хочешь день! Ты только возьми, а там уж твое дело, хоть брось. На, на!

Корпелов (берет бумаги и кладет в карман). Ну, давай! Отвяжись только!

Ключница. Вот мне теперь и легче; ровно камень ты с моей души снял. А коробочку не отнимай у меня! Хороша коробочка-то! Сделай милость, не отнимай!

Корпелов. Провались ты и с коробочкой! Надоела ты мне.

Ключница. Ну, вот спасибо! Надо б тебе гривенничек дать, да не взыщи уж! (Кланяется и уходит.)

Входит Сакердон.

Явление девятое

Корпелов, Сакердон, потом Потрохов.

Сакердон. Держи руку! (Берет за руку Корпелова и сверху опускает в нее трехрублевую бумажку.)

Корпелов. Quid agis, amicissime? Что делаешь, друже?

Сакердон. Лепта… и чтоб за родителей и за всех сродников…

Корпелов. За каких сродников?

Сакердон. Разумеется, господа этого не сказали; а уж такой порядок. Выслали деньги — значит, марш! Сами не могут, заняты.

Корпелов. Зачем мне три рубля выслали? И чем занят он?

Сакердон. Известно, не дрова же ему колоть, умственное занятие: гранпасье раскладывает.

Корпелов. Что? Сам карты раскладывает, а товарищу милостыньку высылает! Да я двери выломаю, все окна перебью!

Сакердон. Не шуми! Ты, коли юродствовать, так пойдем в людскую!

Корпелов. Брось ему эти деньги! Я не нищий. (Бросает деньги.) Покажись он мне только!..

Потрохов отворяет дверь.

Потрохов. Что за шум?

Корпелов. А! тебя-то мне и нужно.

Потрохов. Ты здесь еще, мой милый? шел бы ты домой спать.

Корпелов. Пойду, пойду… Что это ты выдумал, stultissime! Мне милостыньку высылать, гнать меня! Али ты не знаешь, кто я? Ведь я Корпелов: честный, благородный труженик, а не нищий, не шут. Ты бы за честь должен считать, что старый товарищ, трудящийся человек, не погнушался тобой, глупым лежебоком. Ты за честь должен считать, что я обращался с тобой, как с равным по образованию, что я попросил у тебя одолжения!

Потрохов. Что такое, что такое?

Корпелов. Да, конечно, за честь… потому что я человек, homo sapiens, а ты опóек, полувал, юфть!

Потрохов. Ты захмелел, любезный!

Корпелов. Нет, ты захмелел от глупости и от денег, которые тебе даром достались. Ты думаешь, что кто беден, тот и попрошайка, что всякому можно подавать милостыню. Ошибся, милый… Да я… я… я не хочу быть богатым, мне так лучше. Ты вот и с деньгами, да не умел сберечь благородства; а я мерз, зяб, голодал, а все-таки джентльмен перед тобой. Приди ко мне, я и приму тебя учтивее и угощу честней своим трудовым хлебом! А если тебе нужда будет, так последним поделюсь. Прощай. (Уходит.)

Действие третье

ЛИЦА:

Корпелов.

Наташа.

Евгения.

Копров.

Грунцов.

Чепурин.

Маланья.

Декорация первого действия.

Явление первое

Наташа стоит у окна, закрыв глаза платком. Евгения подле нее, Корпелов спит на диване.

Евгения. Как ты страдаешь, бедная! Наташа, Наташа, голубушка, не плачь!

Наташа. Не утешай меня, Женечка, мое горе очень велико. Оставь, пусть я плачу; хуже, как слез не будет.

Евгения. Сядем работать.

Наташа. Да, я стану работать, я много… дни и ночи буду работать; за работой скорей… позабудешь… Мне бы только дня два перемаяться, потом мне легче будет… я себя знаю. Вот нынче мне очень уж трудно.

Евгения. Да ты не думай, Наташа, не думай!

Наташа. Ты оставь меня! Милая, я ничего, я одна лучше. (Взглянув в окно.) Что это такое? Не кажется ли мне! Посмотри!

Евгения. Это он.

Наташа. Остановился… кланяется. (Кланяется в окно.) С Маланьей разговаривает… опять кланяется… уехал. Уж не сон ли я вижу! Что она там? Что она не идет?

Маланья входит.

Явление второе

Корпелов, Наташа, Евгения, Маланья.

Наташа (Маланье). Ну, что, что?

Маланья (таинственно). Проехал.

Наташа. Видели, видели. Что говорил?

Маланья. «Ты, говорит, здешняя?» — «Здешняя», — говорю. «Знаешь Наталью Петровну?» — «Как же, мол, в услужении у них». — «Скажи», — говорит… (Оглядывается по сторонам.)

Наташа. Да ну, ну!

Маланья. «Скажи, говорит, чрез полчаса места заеду».

Наташа. Еще что?

Маланья. Он бы и еще, может, поговорил, да этот косоглазый хозяин подошел, — так и уехал.

Наташа. Что это значит? Как понять? Пойдем, пойдем, надо мне хорошенько подумать.

Евгения. Теперь об чем думать?

Наташа. Нет, Женечка, надо обдумать хорошенько каждое слово; когда любишь, так долго ли ошибиться, увлечься. (Уходит.)

Маланья. Вот он, хозяин-то, уж здесь, должно, опять за деньгами.

Входит Чепурин.

Явление третье

Корпелов, Маланья, Чепурин, потом Грунцов.

Маланья. Асаф Наумыч, Асаф Наумыч, проснись! Хозяин пришел.

Чепурин. Не трожь! Я подожду.

Маланья. Что ж ему валяться-то! Он уж это второй раз ложится. Асаф Наумыч, вставай! Он вчера на пирушке был в хорошем доме. Ты не смотри, что он такой забвенный; а с ним хорошие люди знакомы. Должно быть, переложил лишнее, вот теперь сном и отходит. Нет-то ничего милее на свете, как этот сон. Асаф Наумыч!

Корпелов. А! Что? Аглая, пощади!

Маланья. Хозяин…

Корпелов. Хозяин? Ну, так я сплю, крепко сплю, — так и скажи ему.

Чепурин. Извольте почивать, я подожду.

Входит Грунцов.

Корпелов. А, он здесь? Ну, так скажи ему, что денег нет и я умер. (Закрывает глаза.) Видишь?

Маланья уходит.

Чепурин. Сохрани бог-с. Плакать заставите!

Грунцов. Деньги есть.

Корпелов. Деньги есть, так я ожил; не плачь, Чепурин.

Грунцов (вынув деньги). Лишнее украшение и с цепочкой у Мурина гостить оставил, целей будут. Принял часы в десяти рублях, а выдал только восемь с полтиной, полтора рубля за сбереженье вычел. Вот тебе, domine, семь с полтиной!

Корпелов. Получай, дому сему владыка!

Чепурин. В расчете-с.

Грунцов. Рубль остался и шевелится, не дает мне покоя. Была у меня мечта угостить тебя, domine, селянкой; а и конфеты еще за мной.

Входит Евгения.

Явление четвертое

Корпелов, Чепурин, Грунцов, Евгения.

Евгения. Принесли конфеты?

Грунцов. Конфеты будут. (Показывая рублевую бумажку.) Вот он, видите? Трепещет в моей руке, ждет своей участи.

Евгения. Насилу-то. Где это вам бог послал?

Грунцов. Часы еврейскому языку учиться отдал.

Корпелов. Юноша, а ты мечтал о селянке. Мне бы теперь сия снедь была зело полезна: я вчера хересом ошибся. Уж этот херес! Враг он мне: я еще в университете два раза за него в карцере сидел, да и память отшибает совсем.

Грунцов (трагически). Драма в душе моей!

Корпелов. Юноша! изобрази себе в мечтах блестящий чертог Гурина, музыки гром, бежит половой, несет графинчик листовочки, пар от селянки.

Грунцов. Два чувства борются во мне.

Евгения. Какие это?

Грунцов. Любовь и дружба.

Евгения. Как вы смеете говорить: любовь? Кто вам позволил любить меня?

Грунцов. Я сам себе позволил. Но когда человек обуреваем страстями, он должен призвать на помощь рассудок. Рассудок вот что говорит: у нас с вами есть еще пари на другой фунт конфет, что вы меня сегодня поцелуете; а так как я это пари непременно выиграю, то мы с вами поквитаемся.

Евгения. Как вы смеете! Ах, сил моих нет! Какая уверенность!

Грунцов. С вами мы поквитаемся.

Евгения. Никогда, никогда!

Грунцов. А пока (берет ведро) не сбегать ли за водой для чаю?

Чепурин. И с меня гривенничек получите! (Вынимает портмоне.)

Евгения. Нет, господа, извините, мы теперь чай пить не будем, мы ждем гостя. (Корпелову.) Дяденька, Наташа просит вас, чтоб вы ушли куда-нибудь на полчасика. Она бы и сама вам сказала, да очень расстроена и конфузится.

Корпелов. Хорошо, хорошо, мы сейчас, мы мигом. Пойдем, юноша, селянку есть!

Евгения уходит.

Чепурин (Корпелову). Теперича я вас понял-с.

Корпелов. Ну, что ж я, по-твоему?

Чепурин. Самый ничтожный человек-с!

Корпелов. Что же ты, благодетель мой, ругаешься?

Чепурин. Я вас принимал за ученого человека и всякое уважение и снисхождение вам делал; а теперь вижу, что ни ума, ни образования в вас нет, одно балагурство и даже ко вреду себе и людям.

Корпелов. Ах ты, циклоп одноглазый!

Чепурин. Вас гонят из дому, а вы и рады. Да вы кто же? Хозяин в семействе или нахлебник? Коли вас из-за хлеба, ради шутовства, держат, так вам и цена такая от людей!

Корпелов. Засыпал он меня!

Чепурин. Какой такой гость приедет? Известны вы о нем или нет? Не складней ли будет его гнать, чем самому бежать?

Корпелов. Милый ты мой чухонец, как же я в чужое дело полезу?

Чепурин. Да нешто она вам чужая? Да если и чужой у меня перед глазами тонет, я все-таки за ним в воду полезу.

Корпелов. А коли он лучше нас с тобой?

Чепурин. Так узнайте про него все доподлинно! Я-то его хорошо знаю. Всю Москву обегайте! Да прохлажаться-то нечего, сейчас надо за это приняться. Если он точно хороший человек, так пущай ездит, только чтоб не украдкой, а при вас, — это гораздо пристойнее. А если он не стоящий внимания, так возьмите орясину…

Корпелов. Я-то орясину? Да ты погляди на меня!

Чепурин. На своем гнезде всякий силен. А если вы чувствуете себя, что так малодушны, так на то есть хозяин в доме; позовите меня, я из него отбивных котлет изготовлю.

Корпелов. Юноша! Обижают меня!

Грунцов. Нет, он прав; он скиф, но прав.

Чепурин. Чем по трактирам-то бражничать, пойдемте лучше со мной, я вам все пути укажу.

Грунцов. Domine, иди! А я в Сокольники сбегаю, мне богатое место обещали в отъезд.

Уходят. Входят Наташа и Евгения.

Явление пятое

Наташа, Евгения, потом Маланья.

Наташа. Ушли?

Евгения. Ушли.

Наташа. Кажется, здесь все в порядке, все чисто. Бедненько немного, ну да что же делать, пусть в чем застанет, в том и судит.

Евгения. Ведро, самовар… конфузно как-то.

Наташа. Нет, зачем конфузиться! это глупо. Чисто, опрятно, чего ж еще! Мы живем по средствам, трудами; нам и жить лучше нельзя. Он поймет, если у него ум есть. Ну, на какие деньги, на какие доходы мы с тобой можем иметь квартиру хорошую и разодеться по моде? Странно от нас и требовать этого. Бедно, действительно, да откуда ж, Женечка, богатства-то нам взять! Кто посмеет от нас требовать, чтоб у нас богато было! Чисто, опрятно — и довольно. Ты не конфузься, не теряй своего достоинства! Наша бедность — гордость наша! Мы ею гордиться должны. Милая Женечка, мы с тобой хорошие, добрые девушки; что мы бедны — мы не виноваты; забудь эти стены и представь себе, что мы королевны во дворце.

Маланья (таинственно). Едет, едет!

Евгения. Ах, милушка! Наташа!

Наташа. Ну, ты уйди, сначала я с ним одна поговорю.

Евгения уходит. Входит Копров.

Явление шестое

Наташа, Копров.

Наташа. Здравствуйте!

Копров (оглянув комнату). Здравствуйте!

Наташа. Садитесь, пожалуйста.

Копров садится.

Давно возвратились?

Копров. Нет, не очень, а впрочем, когда я… (Стараясь вспомнить.)

Наташа. Забыли? Да вы ездили ль куда?

Копров. Нет, не ездил.

Наташа. Разумеется, признаться лучше. Так вы меня обманули?

Копров. Обманул. Много я народу в это время обманул.

Наташа. Вы меня обманули… Что ж вас привело теперь ко мне, я не понимаю.

Копров. Да будет комедию-то играть, Наташа.

Наташа (привстав). Извините меня, я вам прежнего обращения позволить не могу. Вы меня раз обманули, так уж прежнее все кончено. Что же вам угодно?

Копров. Ничего не угодно. Захотел посмотреть на вас, вот и все.

Наташа. Захотели посмотреть? Это непонятно. Не знаю, как вам, а всем вообще порядочным людям обыкновенно бывает совестно смотреть на тех, кого они обманывают.

Копров. Вы бы лучше меня не принимали; а уж от упреков и наставлений увольте.

Наташа. Да это странно.

Копров. Ничего странного нет. Целый месяц я прятался от людей, от ближних, от вас, ну, даже от света божьего, был как в тюрьме; вот вырвался на волю, и рад-радехонек, что могу опять всех видеть. Все так естественно и просто.

Наташа. Зачем же вы прятались?

Копров. Должен был много.

Наташа. А от меня зачем?

Копров. Чтоб вы не узнали правды. Объяснять вам, как я ошибся в расчетах, как запутались дела мои, как я влез по уши в долги, — это было бы и скучно и едва ли понятно для вас. Вы бы увидали только, что человек, который говорил вам о своем богатстве и обещал вам приятную жизнь, вдруг попался в чем-то, что нынче-завтра у него все опишут и самого посадят в долговое отделение: ну, значит, он виноват, он обманщик. Так обыкновенно судят у нас. Не лучше ль было решиться на разлуку с вами, а тем временем устраивать свои дела, платить долги. Так я и поступил; а уж вы судите меня как хотите.

Наташа. Вы все долги заплатили?

Копров. Нет, еще не все; но уж остались пустяки, которые меня не тяготят. Кроме того, у меня в виду выгодное дело. Ну, что ж, вы сердитесь на меня или нет?

Наташа. Сержусь. Сами согласитесь, нельзя не сердиться, когда обманывают. Я не ангел.

Копров. Да сердиться-то, пожалуй, сердитесь, только не переставайте любить!

Наташа. Любить? Любить можно и не уважая человека и не веря ему… да ведь такая любовь — обида.

Копров. Ну, так жалейте меня!

Наташа. Я все еще не могу убедиться, действительно ли вы стоите сожаления.

Копров. Конечно, стою. Что я перенес в этот месяц, я не могу вспомнить без ужаса. Доставать деньги, когда они нужны до зарезу, — это значит прямо обречь себя на всевозможные адские мучения. Не говорю уж, что я платил процентов два рубля за рубль, я должен был дрожать, трепетать, унижаться, плакать, чуть не в ноги кланяться перед самыми гнусными личностями.

Наташа. Да, это ужасно.

Копров. Я изломался, изуродовал себя нравственно, я готов был на всякие средства, чтоб только достать денег.

Наташа. Вы прежде имели состояние, имели деньги?

Копров. Имел очень много.

Наташа. Отчего ж вы запутались?

Копров. Оттого, что захотел иметь больше.

Наташа. Зачем же вам больше?

Копров. Затем, что больше — лучше.

Наташа. А потом опять больше, и так далее, где же конец?

Копров. Конца нет. Ведь совершенства тоже нет на земле, а все-таки всякий стремится к нему: умный желает быть умнее, ученый — ученее, добродетельный — добродетельнее; ну, а богатый желает быть еще богаче.

Наташа. Зачем же так уж очень много денег?

Копров. Чтоб иметь возможность удовлетворять всем своим потребностям. Потребности неудовлетворенные причиняют страдание, а кто страдает, того нельзя назвать счастливым. Например, у меня синяя коляска и серые лошади, вдруг мне понравится зеленая коляска и вороные лошади… Конечно, я не умру, если не куплю их сейчас же, но все-таки это причинит мне некоторое страдание. И я тогда только сочту себя покойным и счастливым, когда получу возможность иметь во всякое время всякую коляску, какая только мне понравится.

Наташа. Значит, по-вашему, счастлив только очень богатый? Я с вами не согласна; можно быть счастливым и на небольшие, трудовые деньги.

Копров. Ну, я, признаюсь, в трудовом хлебе особенной прелести не вижу. Либо я во вкус не вошел, либо вовсе не рожден быть ремесленником. Конечно, человек может до крайности умалить свои потребности, может приучить себя ко всяким лишениям, довольствоваться только одной коркой хлеба; но для кого ж тогда будут расти ананасы! Потребности животных однообразны: вода, сено, овес и никакого платья; а у людей разнообразны, и чем человек развитее, тем разнообразнее.

Наташа. Такие рассуждения безнравственны.

Копров. Постойте! Когда я вам обещал обеспеченное состояние, удовольствия и даже роскошь, вы не отказывались, не называли такую жизнь безнравственной; так не судите и других. Трудиться хорошо, но ведь тяжело?

Наташа. Да, не легко.

Копров. Обеспеченная жизнь приятнее?

Наташа. Да, но потому только, что в нас мало…

Копров. Почему бы то ни было, а ведь приятнее?

Наташа. Конечно, приятнее.

Копров. Ну, и довольно. Ваши мнения о трудовом хлебе я уважаю, их нельзя и не уважать, и, пожалуйста, не судите обо мне по моим словам; я очень скромен в моих желаниях. Дня через два-три мои волнения и хлопоты кончатся, я буду иметь ровно столько, сколько мне нужно, и ограничусь этим. Теперь, чтоб мое предприятие удалось вполне, мне нужна очень небольшая сумма.

Наташа. Опять занимать?

Копров. А как же иначе? На улице не найдешь.

Наташа. И платить огромные проценты?

Копров. Да уж не помилуют; ростовщики мягкостью сердца не отличаются.

Наташа. Зачем же у ростовщиков занимать?

Копров. Да у кого же больше? Кто дает деньги, тот и ростовщик. С удовольствием бы я занял у вас, например, да ведь у вас денег нет.

Наташа. Нет, у меня есть деньги.

Копров. Ну, какие деньги! Рублей сто — полтораста.

Наташа. Гораздо больше.

Копров. Уж и гораздо. А если и есть, так они вам самим нужны.

Наташа. Да, эти деньги заветные.

Копров. Всякие деньги бывают, а заветных я не видал. Покажите, пожалуйста, что за диковина такая.

Наташа. Пожалуй, извольте! (Подходя к двери.) Женечка, поди сюда!

Входит Евгения.

Вот сестра моя Евгения Львовна. (Уходит.)

Явление седьмое

Копров, Евгения.

Копров. Вы любите вашу сестру?

Евгения. Ах, очень, очень, больше всех!

Копров. Не может быть.

Евгения. Как не может быть? Я вас уверяю.

Копров. Да что значит: больше всех? То есть вы ее любите больше, чем все другие?

Евгения. Да.

Копров. Или то, что вы ее любите больше, чем кого-нибудь другого?

Евгения. Тоже да.

Копров. А я думаю, что ни то, ни другое.

Евгения. Почему же так?

Копров. Во-первых, потому, что я люблю ее больше, чем вы.

Евгения. Ну, уж сомневаюсь.

Копров. А во-вторых, потому, что вы любите кого-нибудь больше, чем ее.

Евгения. Это невозможно.

Копров. Много ль вам лет?

Евгения. Двадцать.

Копров. Ну, нечего и толковать. Какой он: брюнет или блондин?

Евгения. Ах, что вы, что вы!

Копров. Барин, чиновник, студент?

Евгения. Да как вы можете?..

Копров. Ну, студент, непременно студент. Как зовут? Аркадий, Валериан, Виктор?

Евгения. Какой Виктор? Никакого Виктора нет.

Копров. А, так проще: Карп, Сидор?

Евгения. Уж будто непременно каждая девушка…

Копров. Да, непременно.

Евгения. С вами говорить нет никакой возможности.

Копров. Очень можно говорить со мной, надо только быть откровенней.

Входит Наташа.

Явление восьмое

Копров, Евгения, Наташа.

Наташа (подавая деньги). Вот какие деньги у меня!

Копров. Хорошие деньги, отличные, но почему же они заветные?

Наташа. Их нельзя тратить.

Копров. Как нельзя? вы ошибаетесь. Кто вам сказал? Очень можно.

Наташа. Я не имею права.

Копров. Да ведь это жалость, это неблагоразумно: держать деньги без всякой пользы. Хотите, я вам дам за них двадцать процентов в год?

Наташа. Нельзя, я не могу отдавать их за проценты.

Евгения. Она может отдать их даром.

Наташа. Ах, Женечка, молчи, пожалуйста!

Копров. Что за секреты у вас?

Евгения. Да никаких секретов. Вы сейчас сказали, что любите Наташу.

Наташа. Женечка!

Копров. Да, люблю.

Евгения. Так она может отдать вам эти деньги.

Копров. Объясните, пожалуйста, эту тайну.

Евгения. Да скажи, Наташа, чего ты конфузишься! А то я скажу.

Наташа. Нет уж, оставь. Вот видите ли, это деньги моей маменьки.

Копров. Значит, теперь ваши.

Наташа. Только с условием: я их не могу тратить, а должна отдать…

Евгения. Жениху. Вот вам и все.

Наташа. Да… Вместе с рукой моей.

Копров. Только-то? (Кладет деньги в карман.) Ну, так получите с меня расписку.

Наташа (с изумлением). Как… расписку?..

Копров. Да, расписку, потому что и жениху глупо отдавать без расписки деньги: мало ль что может случиться.

Наташа. Но, Егор Николаич, говорите ясней!.. Ведь жизнь моя… вся жизнь от этого зависит… Мне нужно подумать.

Копров. Думать не нужно, я денег назад не отдам.

Наташа. Я бы желала говорить о таком деле серьезно, мне больно от ваших шуток.

Копров(взглянув на часы). После успеем поговорить и серьезно, время от нас не уйдет.

Наташа. Но прежде, нежели решиться, я бы желала знать всё…

Копров. Что все-то? Ну, вот вам все: я опять богат по-прежнему, жизнь вас ожидает приятная, без трудов, с человеком, который вас любит. Ну что еще? Наташа, не приводи меня в отчаяние!

Евгения. Душечка, Наташа, не думай!

Наташа. И уж этих… обманов не будет больше?..

Копров. Ты меня обижаешь! На, возьми, пожалуй. (Хочет вынуть из кармана деньги.)

Наташа (берет Копрова за руку). Не надо. (Подумав.) Оставь у себя.

Копров (целуя ее руку). Благодарю, моя милая. Расписку я пришлю, а завтра заеду, — мы поговорим хорошенько. Ах, да, забыл! Вот тебе вперед проценты. (Вынимает из бумажника и дает сторублевую бумажку.) Деньги тебе, я думаю, нужны. Ну, прощай, до завтра! (Целует руку.) Прощайте, барышня, поклонитесь от меня своему студенту!

Евгения. Какой студент! Никакого нет студента.

Копров уходит. Наташа его провожает и возвращается.

Наташа (садясь). Не могу перевести дух.

Евгения. Ах, Наташа, как это неожиданно!

Наташа. Погоди, у меня кружится голова. Мне кажется, мы сделали что-то не то…

Евгения. Ах, Наташа, да разве это не счастье! Ведь уж кончено.

Наташа. Кончено ли?..

Евгения. Да ведь уж деньги отданы, он взял.

Наташа. Да, взял… Что ж я думаю!.. Неужели же…

Евгения. Вот об чем думать-то: надо сшить поскорей платье или два, хорошеньких.

Наташа. Да, да… надо, непременно надо. Я сейчас иду в город, так уж куплю себе и тебе. Дай-ка шляпу и бурнус!

Евгения. Благодарю, милая. (Приносит шляпу и бурнус.)

Наташа уходит. Входит Маланья.

Явление девятое

Евгения, Маланья.

Маланья. Вот барина-то сейчас видно, по всему знать. Я и ручку у него поцеловала.

Евгения. Об чем ты говоришь?

Маланья. Да как же, помилуй, скажи, три рубля… Что я! Я и жалованья-то полтора рубля… Ну-ка! Вот вам давно бы так.

Евгения. Ничего у тебя понять нельзя.

Маланья. Как не понять? Приучили студента; что в нем? А это… одна коляска чего стоит!

Евгения. Он женится на сестре.

Маланья. Уж я знаю, как соседям-то сказать! что меня учить!

Евгения. Не соседям только, а в самом деле женится.

Маланья. Разводи бобы-то!

Евгения. Ну, будет, — поговорила и будет.

Маланья. Уж вы кому другому очки-то вставляйте, а мы и так, слава богу, хорошо видим.

Евгения. Да довольно, довольно.

Входят Корпелов и Чепурин, Маланья уходит.

Явление десятое

Евгения, Корпелов, Чепурин.

Корпелов. Проводили гостя?

Евгения. Проводили, дяденька; вы немножко не застали его.

Корпелов. Жалко. (Громко.) Наташа! Где Наташа?

Евгения. Она ушла платья покупать себе (с радостью) и мне.

Чепурин. Защеголяли? На какой радости?

Евгения. Деньги есть, вот и защеголяли. И радость есть.

Корпелов. Ты легковерна, ибо ты женского рода, feminini generis.

Евгения. Да ведь Егор Николаич женится.

Корпелов. А, Чепурин! Он женится, а им радость! Какая вам радость, virgines, девицы?

Евгения. Дяденька, что с вами? Поймите хорошенько: ведь Наташа выходит за него замуж. Уж это решено, кончено.

Корпелов. Чепурин, понимай ты за меня! Я темен, obscurus sum.

Чепурин (Евгении). Однако ловко он петли-то мечет.

Евгения. Да что вы не верите! Ну, так я вам докажу сейчас.

Чепурин. Докажете-с? Очень приятно, мы будем слушать.

Евгения. Ах, это смешно. Да Наташа сама долго отказывалась, я даже удивлялась на нее. Потом уж, когда он объяснил все свои дела, она и согласилась; он и руку у нее целовал, благодарил: ну и все покончили. Он уж теперь жених — как следует, совсем, совсем уж жених; вы кого увидите, всем так и говорите. Уж свадьба скоро, он и деньги взял.

Корпелов. Какие деньги?

Евгения. Ее деньги, которые ей оставлены, которые жениху…

Чепурин (Корпелову). Дождались! Сберегли приданое! Уж лучше б вам пропить его; по вашей слабости оно простительнее было бы.

Корпелов. А!! Вот он как! Ну, так я с ним, с дружком… Я его! Я его!

Чепурин. Поздно хватились.

Корпелов. Нет, вырву, вырву: как орел налечу…

Чепурин. И ничего этого не будет от вас.

Корпелов. Молчи, мужик! Ты думаешь, что взять можно только медвежьей силой; я его силой слова, убеждением, я плакать его заставлю.

Чепурин. Не выдет-с.

Корпелов. Я сам заплачу. Я ему нарисую эту картину-то, как умирающая сестра поручала мне дочь свою… Я бога призову во свидетели… Что? Мало ему этого? мало?.. Ну, так я… я… я сам буду умирать перед ним… Я умру… умру… и пусть он смотрит на меня, на мое мертвое лицо, на мои мертвые губы, на которых так и застынет проклятие. (Шатается.)

Чепурин (поддерживая Корпелова). Ах, брат, Асаф Наумыч!

Корпелов (отталкивая Чепурина). Поди, оставь! Или ты думаешь, что у меня сил нет? (Выпрямляясь.) Так знай же, что страсть, что отчаяние дают силу. Я лев теперь… лев. Я его!.. (Идет к двери.)

Евгения (подавая шляпу). Возьмите, дяденька!

Корпелов (вырвав шляпу). Прочь! Прочь! Сторонитесь! Все сторонитесь! Я его!.. Я его! (Убегает.)

Действие четвертое

ЛИЦА:

Корпелов.

Наташа.

Евгения.

Грунцов.

Чепурин.

Маланья.

Комната Наташи. Две двери: слева от зрителей — в ее спальню; справа — в комнату Корпелова. Швейная машина, пяльцы, круглый стол и несколько стульев.

Явление первое

Евгения (одна).

Евгения (взглянув в дверь направо). Противный хозяин! уселся тут и сидит. Это он дяденьку расстроил. Дяденька слабый человек, всякому верит. Я боюсь, придет Наташа, он и ей наговорит всякого вздору. (Прислушиваясь.) Кто-то пришел, должно быть она. (Отворив дверь.) Она, она, Наташа. Наташа, иди сюда скорей!

Входит Наташа.

Явление второе

Евгения, Наташа.

Наташа (снимая шляпку). Ну, что тебе нужно так скоро? (Весело.) Я уж отдала шить, самим некогда.

Евгения. Ах, Наташа, у нас что-то неладно.

Наташа. Что еще?

Евгения. Дяденька точно с ума сошел, он побежал к Егору Николаичу деньги отнимать. Его хозяин расстроил.

Наташа. Быть не может. Что-нибудь не так. Дядя не имеет права, да и не посмеет распоряжаться моей судьбой. Позови сюда Ивана Федулыча!

Евгения. Я боюсь.

Наташа. Чего?

Евгения. Он скажет тебе что-нибудь неприятное.

Наташа. Ну, ну, не бойся, я не маленькая. Позови!

Евгения (у двери). Иван Федулыч, подите сюда! (Уходит в спальню.)

Входит Чепурин.

Явление третье

Наташа, Чепурин.

Наташа. Что у вас тут случилось? Что дядя выдумал? Мало горя, что ль, у меня было, так он прибавить хочет? Куда дядя пошел? Ну, говорите! Что ж вы молчите?

Чепурин. По вашему собственно делу-с.

Наташа. Я его не просила. Прежде, прежде, Иван Федулыч, надо было учить меня разбирать, понимать людей, — остерегать меня от дурных; да только раньше, раньше, а теперь я выбрала, полюбила человека и не променяю его ни на кого.

Чепурин. Да помилуйте, разбой-с!

Наташа. Иван Федулыч, постойте! Выражайтесь осторожнее, имейте побольше деликатности: не говорите при мне дурно о человеке, которого я люблю. Иначе я вас слушать не стану.

Чепурин. Что ж мне хвалить прикажете его!

Наташа. Ни хвалить, ни бранить, а говорить с уважением.

Чепурин. Извольте!

Наташа. Ну, говорите. Дядя узнал про него что-нибудь? Ну, он мот, должен много, игрок, что ли? (С сердцем.) Да ну, говорите скорей!

Чепурин. Всего довольно-с.

Наташа. Ну, так поймите, что дело кончено; хорош ли он, дурен ли — разлучить нас нельзя. Хорошо буду жить — слава богу; дурно — жаловаться не стану, сама выбрала. Мне с ним жить — моя и забота. И горе мое и радости мои, все мое, все вот здесь, у сердца будет; ни с горем, ни с радостью я к людям не пойду. Слышите! никому дела нет, мне с ним жить!

Чепурин. Да не вам-с!

Наташа. Ну, довольно, Иван Федулыч! вы думаете, что если вы будете бранить, чернить человека, так я его разлюблю и полюблю вас. Ха, ха, ха! Это дурная политика. Он дурной человек, все бранят его; ну, браните его и вы, браните! а я еще больше буду любить его. Надо ж, чтоб и его кто-нибудь любил. Вы вот и хороший человек; вы стоите любви, вы хотите моей любви, да не умели ее заслужить, и я вас… презираю.

Чепурин. Стóю ль я вашей любви, нет ли-с, только мне ее не надо-с. И все ж я человек с душой-с, и чужие слезы мне не на радость.

Наташа. Вы их не увидите.

Чепурин. Минуты не пройдет, как увижу, да еще какие слезы-то увижу. Вот вам бог-с!

Наташа (с испугом). Вот как! (После некоторой борьбы, с притворным спокойствием.) Ну, что там еще?

Чепурин. Лучше б кто другой, а не я говорил вам; кажется бы, бог знает что дал…

Наташа. Пожалуйста, поскорей!

Чепурин. Что я за каторжный такой, что не мог вам никогда сказать ничего приятного и теперь должен убивать вас, все одно что ножом резать.

Наташа. Говорите, Иван Федулыч!

Чепурин. Теперича Копров какую штуку гнет! он все одно как бешеный мечется…

Наташа. Ну!

Чепурин. Чтоб только денег нахватать больше. А деньги бросает зря. Один кабинет, сказывают, без малого десять тысяч ему стоит. В спальне зеркало поставил, сажень с лишком, в серебряной рамке, все кружевами увешано.

Наташа. Только?

Чепурин. Как только-с? Арап теперича на крыльце торчит, белками ворочает, точно у него глаза-то выскочить хотят. К чему пристало?

Наташа. Вам завидно?

Чепурин. Завидуют-то чему основательному, а тут нечему завидовать: ветер так ветром и останется. Утром выедет в эгоистке — жеребец серый, кучер — страсть посмотреть; потом пару вороных в какую-то корзинку заложат, сам править сядет и арапа с собой посадит. А вечером в коляске, либо в карете развалится, а лошади опять другие. Да ведь какое баловство задумал! Подле кабинета контору отделал дубовую резную, книги велел желтые замшевые разложить; на стенах какие-то счеты в рамках, точно в банке в каком.

Наташа. Пожалейте меня! Я жду от вас дела, а вы мне какие-то глупости рассказываете.

Чепурин. Да помилуйте! Балансы подводят, миллионы на счетах выводят, а дела на грош нет. Помилуйте скажите, дутых документов целый ворох навалили да на конторке на шпильках натыкали; а и людей-то таких нет, на кого они писаны. Иностранец какой-то с немецкой конторы сбежал, так все книги ему наобум писал на аглицком языке, чтоб больше туману было, а все это фальшь, все напоказ.

Наташа. Кому напоказ?

Чепурин. А купцу этому из Таганки. Его нынче Копров к себе на обед зазвал, напоит его шампанским и будет ему все это показывать. Выгорит дело, Копров с долгами разочтется; а не выгорит — ну, вешай петлю да полезай в нее, больше некуда деться.

Наташа. Я не понимаю вас. На что ему купец? Чего ждет он от купца?

Чепурин. А вот, видите ли, тут политика какая! Он уж к этому купцу давно ездит, потому у этого купца есть племянница, сиротка, вида сурового, брови пальца в три ширины, ужасно даже, если нечаянно вдруг увидишь, и совсем круглая, как тунба.

Наташа. Ну, ну!

Чепурин. Тут расчет видимый с его стороны: кабы дочь, так зря бы не отдали, разузнали, что за человек; а то племянница, видеть ее все ужасаются, значит, только бы с рук сбыть да капитал сдать. А у этой сиротки, у бедной, окромя имениев, чистыми деньгами триста тысяч оставлено на избранника, кто изберется взять за себя такую красоту. Нынче ж и по рукам ударят, коли удастся старика опоить да обмануть.

Наташа (слабым голосом и опуская голову). Да?.. Так?.. Правда это?

Чепурин (ударяя себя в грудь и поднимая руку к небу). Вот-с! Перед истинным!

Наташа. Подите! Оставьте меня!

Чепурин уходит.

Явление четвертое

Наташа (одна).

Наташа (вынимает портрет Копрова). На что он мне теперь? (Задумывается.) Пожалуй, можно носить его, всю жизнь носить да смотреть на него; да уж очень обидно будет. (Ставит портрет на стол.) Прощай, Егор Николаич! Прощай, голубчик! Не мой ты, а жаль мне тебя; вдруг тебе не удастся, что с тобой будет? Да нет… удастся… отчего же! А надо будет посмотреть свадьбу-то. В церковь не нужно ходить — нехорошо, можно у церкви подождать их… что в церковь!.. Там известно что… Певчие поют… Сводят их, он ей подаст руку в белой перчатке… вот венцы на головах… вот все кончено. Все целуются, все родные стали, чужих нет… Чужая только я… только здесь я одна… Экипажи… экипажи задвигались, блонды всё, блонды… разъезд. Уедут, уедут! Не бежать ли мне, не броситься ль под колеса кареты? (Взглянув на портрет.) Прощай, Егор Николаич, прощай! Живи с молодой женой! Совет вам да любовь!.. Жива я или нет, тебе все равно. Чай, как не жива-то буду, тебе легче будет, (глядя на портрет) буйная ты головушка, хороший ты мой, не встретимся тогда с тобой, не кольнет тебя в сердце-то. Аль ничего тебе? Встретишь меня, так не поклонишься, к жене отворотишься, будто поговорить с ней нужно? «Что, мол, милая, не проехать ли нам куда подальше?» да кучеру мигнешь, чтоб умчали тебя кони вороные от моих глаз… Ой, смерть моя! (Разрывает портрет.) Не разлучишь вас… да и не родилась я на свет разлучницей… Легче самой умереть… Носить горе, носить горе, пока износится! Как темно, как скучно в этой лачужке. Куда деться? Куда мне деться с тоской! (Уходит в спальню.)

Входит Корпелов.

Явление пятое

Корпелов (один).

Корпелов. Я ворочу, я ворочу эти деньги… Вот побегу завтра на толкучку да продам пальтишко, вот и положу Наташе в комод на убылое место рублика полтора. Я по гривенничку наношу, по утрам у церквей буду с нищими становиться. Разве я не похож на нищего? Мне подадут… Чем я не нищий?

Дрожанье рук, поблеклые ланиты
И тусклых глаз распухшие орбиты…

Входит Маланья.

Явление шестое

Корпелов, Маланья.

Маланья. Асаф Наумыч, нужны тебе бумаги-то, что ли, так говори!

Корпелов. Ничего мне не нужно. Какие бумаги?

Маланья. А вчера ты хмельненек пришел, так из пальта выронил.

Корпелов. Лжесвидетельствуешь.

Маланья. Толкуй с тобой! Бросил пальто, они и выскочили; я давеча печку растопить хотела, да думаю: может, мол, нужны.

Корпелов. Постой, женщина! Вспоминаю… Старуха каялась мне во грехах…

Маланья. Ну, загородил!

Корпелов. Да, да… и бумаги отдала… Подай сюда!

Маланья. Не трожь, лучше у меня останутся. Право, другой раз ищешь, ищешь растопки-то…

Корпелов. О, Аглая, не возражай!

Маланья. Небось жалко стало? Да на! Не велико сокровище-то. (Отдает пакет и уходит.)

Явление седьмое

Корпелов, потом Евгения и Маланья.

Корпелов (развертывает верхнюю обертку и вынимает незапечатанный пакет. Читает надпись). «Сей пакет и все, что в нем находится, принадлежит дочери губернского секретаря, Наталье Петровной Сизаковой». Находка, в первый раз в жизни находка! (Вынимает из пакета одно письмо, читает его, руки трясутся, утирает слезы. Кладет письмо и пакет на пяльцы.) Вот оно, вот приданое-то! Наташа! Наташа!

Входит Евгения.

Евгения. Тсс… тише! Что вы, что вы! Уморить ее хотите?

Корпелов. Как? разве?.. Наташа моя, Наташа!..

Евгения. Да тише, говорю вам! Дайте ей успокоиться. Она совсем убита, она умирает.

Корпелов. Разве ей сказали?

Евгения. Хозяин все рассказал.

Корпелов. Нет, не все еще.

Евгения. Ну, будет с нее и этого.

Корпелов. Что ж она? плачет?

Евгения. Нет, лежит в белом платье без движения, как мертвая, и в бреду, все какая-то ей свадьба представляется.

Корпелов. В белом платье?

Евгения. Да, надела.

Корпелов. Словно она тебя кличет… Поди, поди к ней!

Евгения уходит в спальню, Корпелов подходит к двери и прислушивается. Евгения входит.

Корпелов. Ну, что, что?

Евгения. Велела послать к ней Ивана Федулыча и Маланью.

Корпелов. Зачем?

Евгения. Не знаю.

Корпелов. Так позови их скорее!

Евгения (у двери). Иван Федулыч! вас Наташа зовет. Маланья, иди и ты!

Чепурин и Маланья проходят в комнату Наташи. Маланья сейчас же возвращается.

Маланья (в дверях). Хорошо! Я мигом, далеко ль тут, лавочка-то внизу.

Корпелов. Куда ты?

Маланья. Не твое дело. Не до тебя нам. (Уходит.)

Евгения. Должно быть, чайку захотела.

Корпелов. Видно, ей полегче.

Евгения. Не знаю. Встала, сидит. Вот только белое платье меня очень пугает. Зачем это оно?

Корпелов. А что ж белое платье?

Евгения. Есть у нее белое кисейное платье. Никогда она его не надевала; а вот, если болезнь какая ходит по Москве, так она его вынет и гладит. Коли, говорит, умру, так положите меня в нем. Мы хоть бедные девушки, а все ж нужно, чтобы было прилично; чтоб, если кто войдет в церковь, видел бы, что девушку хоронят. А сама гладит да все бантики, все оборочки раздувает, чтоб пышней было. Складки расправит, да и говорит: «Ты вот тогда на мне также складочки расправь».

Корпелов. У меня есть радость для нее; но я боюсь: эта радость может и оживить и убить ее.

Входит Маланья и накрывает стол салфеткой.

Евгения. Что ты делаешь?

Маланья. Приказали, так и делаю. (Выносит сначала на подносе хлеб и закуску, потом вино и рюмки. Корпелову.) Вот попотчуют тебя, так ты пить будешь, небось не откажешься. (В дверях спальни.) Готово; а за батюшкой сейчас схожу. (Уходит.)

Входит Грунцов.

Явление восьмое

Корпелов, Евгения, Грунцов, потом Наташа и Чепурин.

Грунцов. Что у вас тут такое?

Корпелов. Не знаю, юноша; что-то на похороны похоже.

Выходит Наташа, она едва держится на ногах, ее поддерживает за руку Чепурин.

Наташа (становясь на колени). Дяденька, благословите нас на трудовую жизнь!

Корпелов. Нет, нет, не мне, не этим рукам благословлять тебя, дитя мое! (Поднимает Наташу.) Вот, вот тебе вместо благословения; находка, золотая находка. (Берет с пялец письмо и отдает Наташе.) Прочти, что писала твоя мать одному богатому барину!

Наташа (читает). «Благодарю вас за участие, но вы меня оскорбляете, присылая мне деньги. Посылаю вам их обратно. Пока я жива, я не приму от вас денег. Дочери моей останется немного, но ей и не надо многого; она привыкла жить трудом и должна жить трудом, если захочет исполнить завет умирающей матери. Я умираю, вы меня переживете, прошу вас уважить мою волю, не помогайте Наташе, пусть она даровых денег не знает. Разве уж (простите меня, матери слабы) вы узнаете, что она в своей честной, трудовой жизни мало знает радостей, не видит светлых дней, так пошлите ей какую-нибудь безделицу на обновку, на сладкий кусочек, на дешевенькие удовольствия. Пошлите потихоньку и напишите, что это мать посылает ей вместе с благословением из-за гроба». (Обнимая Корпелова.) Благодарю вас, благодарю вас. Я думала, что мне и не пережить горя; а вот слышу слова матери, и у меня в душе радость и счастье. Вот я и богата.

Корпелов. Вот и деньжонки есть, только немного, как завещано, — сторублевый билетец. (Отдавая пакет Наташе.)

Наташа. Отдайте Ивану Федулычу. (Читает про себя письмо и плачет.)

Чепурин. Что ни есть, все наше будет-с.

Корпелов. Получай, брат! (Отдает пакет.)

Чепурин. Покорнейше благодарю-с. Не велики деньги, а все на черный день годятся. Так мы их и беречь будем. (Заметив плачущую Наташу, берет у нее письмо.) Не читайте, не утруждайте себя! На все время будет. Извольте сесть, успокоиться.

Грунцов. Поздравляю, Иван Федулыч.

Чепурин. Еще погодите поздравлять, вот батюшка благословит, тогда честь честью-с.

Грунцов. Да я тебя с деньгами поздравляю, ты уж их в карман положил. Я сам разбогател. (Вынимая деньги и показывая.) Сроду столько денег не видывал.

Корпелов. Запродался?

Грунцов. Закабалился.

Корпелов. Далеко ли?

Грунцов. В Уфу. Задаток взял, завтра ехать.

Евгения (подбегая). Что вы говорите? Завтра ехать?

Грунцов. Да, барышня, в Уфу. Прощаться пришел с милыми друзьями.

Евгения (с испугом). Да как же это можно? Что вы делаете!

Грунцов. А что ж, барышня, не с кем вам спорить будет?

Евгения. Да нет, нет, что за споры! Разве я серьезно!

Грунцов. Должен-то я вам, так заплачу.

Евгения. Какой долг, что вы!

Грунцов. А два фунта конфет… Первое пари проиграл и второе…

Евгения. А второе выиграли.

Грунцов. Как выиграл?

Евгения. А вот как! (Целует его.) Ну, и квиты.

Корпелов. Ого, барышня! Optime![8]

Евгения. Только это нехорошо… Так не делают. Бог с вами. (Плачет.) Ну, на что похоже, скажите, пожалуйста… завтра… вдруг завтра… (Берет Грунцова за руку.) Я вас не пущу.

Грунцов. Ну, так вот что, барышня! Я поеду в Уфу, там мне обещали место в гимназии; если прочно устроюсь, так приеду в Москву на святки, а из Москвы-то назад, пожалуй, уж вместе поедем. По рукам?

Евгения. Уж теперь не заспорю.

Корпелов. Юноша! ты Крез теперь, — значит, кутим.

Грунцов. Всенепременно. Мне чтоб только на дорогу в обрез осталось. Я фунтов пять конфет принес да три бутылки шампанского, все это у Маланьи находится.

Чепурин. Это оченно кстати-с. Мы сейчас вытребуем. (Корпелову.) Только позвольте спросить… конечно, само собой, я отчета требовать не смею, а все-таки интересно, как насчет тех денег-с?

Корпелов (указывая на Наташу). Молчи, молчи, что ты!

Наташа. Не бойтесь, говорите, я уж теперь покойна.

Корпелов. Ведь какой глупый человек-то! Плутовал, плутовал, да концов-то схоронить и не умел. Зазвал купца обедать, а тут и незваные гости явились. Документики какие-то фальшивые состряпал, его и накрыли. Ну, уж попался, так и терпи. А он, глупый, что же выдумал: побежал в кабинет, дверь на ключ да хлоп из револьвера. Хвать-похвать — денег никаких, одна только записка на конторке: «Без денег, мол, мне жить на свете незачем». Какой глупый-то! Да разве жизнь-то мила только деньгами, разве только и радости, что в деньгах? А птичка-то поет — чему она рада, деньгам, что ли? Нет, тому она рада, что на свете живет. Сама жизнь-то есть радость, всякая жизнь — и бедная, и горькая — все радость. Озяб, да согрелся — вот и радость. Голоден, да накормили — вот и радость. Вот я теперь бедную племянницу замуж отдаю, на бедной свадьбе пировать буду, — разве это не радость! Потом пойду по белу свету бродить, от города до города, по морозцу, по курным избам ночевать… (Поет и пляшет.)

Пойду ли я по городу гулять,
Пойду ли я по Бежецкому.
Куплю ли я покупку себе.

Чепурин(налив в рюмки вина). Пожалуйте-с.

Корпелов. Давай выпьем. Юноша, иди! (Грунцов подходит.) Погодите! Чепурин! становись с нами в ряд! (Чепурин подходит.) Вот так! (Запевает.)

Gaudeamus igitur,
Juvenes dum sumus![9]

Волки и овцы

Действие первое

ЛИЦА:

Меропия Давыдовна Мурзавецкая, девица лет 65-ти, помещица большого, но расстроенного имения; особа, имеющая большую силу в губернии.

Аполлон Викторович Мурзавецкий, молодой человек лет 24-х, прапорщик в отставке, племянник Мурзавецкой.

Глафира Алексеевна, бедная девица, родственница Мурзавецкой.

Евлампия Николаевна Купавина, богатая молодая вдова.

Анфуса Тихоновна, ее тетка, старуха.

Вукол Наумович Чугунов, бывший член уездного суда, лет 60-ти.

Михаил Борисович Лыняев, богатый, ожиревший барин, лет под 50, почетный мировой судья.

Павлин Савельич, дворецкий Мурзавецкой.

Влас, буфетчик Мурзавецкой.

Корнилий, лакей Мурзавецкой.

Стропилин, подрядчик Мурзавецкой.

Маляр.

Столяр.

Крестьянин, бывший староста Мурзавецкой.

Мастеровые, крестьяне и приживалки Мурзавецкой.

Действие в губернском городе, в доме Мурзавецкой. Зала, меблированная по-старинному; с правой стороны (от зрителей) три окна, в простенках узкие длинные зеркала с подзеркальниками. У первого окна, ближе к авансцене, высокое кресло и столик, на нем раскрытая старинная книга и колокольчик; в глубине, в правом углу, двустворчатая дверь в большую переднюю; в левом — дверь в комнату Мурзавецкого; между дверями печь; на левой стороне, в углу, дверь в коридор, ведущий во внутренние комнаты; ближе к авансцене двери в гостиную; между дверями придвинут к стене большой обеденный стол.

Явление первое

Павлин у дверей в переднюю, подрядчик, маляр, столяр, староста, крестьяне и мастеровые.

Павлин (подавая руку подрядчику). Господину Стропилину! (Прочим.) Невозможно, господа, невозможно. Что за базар!

Столяр. Всякий тоже из-за своего интересу.

Маляр. Другому деньги-то как нужны, — страсть!

Староста. Праздничное дело: слободно, — ну, значит, иди за получкой.

Подрядчик. Праздничное-то дело так бывает, друг сердечный, что и получишь, да домой не донесешь.

Столяр. Донесли бы, сумели, только б было что.

Маляр. Только б залучить деньги-то, а то вот как зажму, силой не отымешь.

Павлин. Стало быть, вы барышню дожидаться хотите?

1-й крестьянин. Да уж подождем; наше дело такое, что дожидаться.

2-й крестьянин. И подождешь, ничего не поделаешь… Мы еще позапрошлую осень лес возили на баньку. (Указывая на подрядчика.) Вон рыжий-то строил.

Маляр. А мы вот палисаду красили, звен двенадцать, да беседку умброй подводили.

Староста. А мы так бычка-опоечка в ту пору на солонину…

Столяр. Всякий за своим, ведь и мы вот тоже два столика под орех, да в спальню к барышне…

Павлин. А вы, господин Стропилин?

Подрядчик. Со старым счетцем. Вышел из дому с утра по своим делам, так уж, думаю, пройду, мол, заместо моциону.

Павлин. Ну, что ж мне делать прикажете! Допустить вас я не смею. Домой идите, други милые, вот что я вам скажу. После понаведайтесь, да не все вдруг!

Подрядчик. Нет, уж меня-то вы до барышни допустите, Павлин Савельич.

Голоса. Допущай до самой! Всех допущай до самой!

Павлин. Я, пожалуй, допущу; только с уговором, господа. Вот первое: которые почище (указывает на подрядчика, маляра, столяра и старосту), останьтесь здесь (остальным), а вы к крыльцу. Второе дело: как барышня из экипажа, сейчас все к ручке; а кто, по усердию, может и в ножки. Об деньгах и не заикаться; с праздником можно поздравить, а об деньгах чтоб ни слова.

Маляр. Да коли мы за ними собственно пришли, как же так ни слова?

Павлин. А так же — ни слова, да и все тут. Пройдут барышня в гостиную, чаю накушаются, я им доклад сделаю; тогда вам всем резолюция и выдет. Как же вы хотите, чтоб праздничное дело, утром, да сейчас за суету? Барышня в это время тишину любят и чтоб никто их не беспокоил, особливо об деньгах. Вы то подумайте: когда они приедут из собора, сядут в размышлении и подымут глазки кверху, где душа их в это время бывает?

Подрядчик. Высоко, Павлин Савельич, высоко.

Староста. Уж так-то высоко, что ах!

Павлин. Ну, вот то-то же! (Маляру.) А ты с умброй! Эх, сырье! Когда вы отмякнете сколько-нибудь? Деньги деньгами, а тоже и время надо знать. Мы суеты всеми манерами избегать стараемся; а он за бычка-опоечка получать пришел. Ну, ступайте на свое место.

Крестьяне и мастеровые уходят. Входит Чугунов с портфейлем.

Явление второе

Павлин, Чугунов; (у двери в переднюю) подрядчик, маляр, столяр, староста; потом Корнилий.

Чугунов (указывая глазами на толпу). Набралось гостей со всех волостей.

Павлин (нюхая табак). Комиссия, сударь.

Чугунов. Дай-ка березинского-то!

Павлин подает табакерку.

(Понюхав.) Разбор делаешь: кому — подожди, кому — после приди!

Павлин. Перемежка в деньгах, сударь.

Чугунов. Это бывает. Перед деньгами, говорят.

Павлин. Дай-то Бог! Женское дело, сударь… От женского ума порядков больших и требовать нельзя.

Чугунов. Ну, не скажи! У Меропы Давыдовны ее женского ума на пятерых мужчин хватит.

Павлин. Как же возможно против мужчины! Кабы столько ума было, так за вами бы не посылали; а то чуть кляузное дело, сейчас за вами и шлют.

Чугунов. Да на кляузы разве ум нужен? Будь ты хоть семи пядей во лбу, да коли законов не знаешь…

Павлин. Понимаю я-с. Да от большого ума кляуз-то заводить не следует. Конечно, осуждать господ мы не можем, а и похвалить нельзя. У Меропы Давыдовны такой характер: с кем из знакомых размолвка — сейчас тяжбу заводить. Помилуйте, знакомство большое, размолвки частые, — только и знаем, что судимся.

Чугунов. Да, другой раз просто не из чего дело затеваешь.

Павлин. Только что от всех знакомых господ неудовольствия.

Чугунов. Да ведь мы никого не обидели: нам все отказывают, еще ни одного дела не выиграли.

Павлин. Так ведь убытку много: проторы платим да подьячих кормим.

Чугунов. Кто ж их кормить-то будет? Ведь и они кушать хотят, люди тоже.

Павлин. Не считаю я их за людей, сударь.

Чугунов. Напрасно. Ведь и я подьячий, Павлин Савельич.

Павлин. Знаю-с.

Чугунов. А знаете, так будьте поучтивее. У меня таких-то хамов, как вы, полтораста животов было.

Павлин. Было, да прошло.

Чугунов. Да, прошло; был барином, а теперь вот сутягой стал да холопские разговоры слушаю.

Павлин. Нельзя и не говорить; поневоле скажешь, коли вы барышню только смущаете. Можно вам теперь, сударь, кляузы-то бросить и опять барином зажить: золотое дело имеете.

Чугунов. Имею.

Павлин. По милости нашей барышни у госпожи Купавиной всем имением управляете, — ведь это легко сказать! Да оно и видно: и домик обстроили, и лошадок завели, да и деньги, говорят…

Чугунов. Заговорили уж, позавидовали!

Павлин. Нет, что ж, давай Бог, наживайтесь!

Чугунов. Да и наживусь, и наживусь. Разговаривай еще! Посмотрю, что ль, я на кого! Я видал нужду-то, в чем она ходит. Мундир-то мой помнишь, давно ль я его снял? Так вытерся, что только одни нитки остались; сарафан ли это, мундир ли, не скоро разберешь.

Павлин. Барыня молодая, добрая, понятия ни об чем не имеют; тут коли совесть не зазрит…

Чугунов. Зачем же ты совесть-то? К чему ты совесть-то приплел? В философию пускаться тебе не по чину…

Павлин (взглянув в окно). Барышня идут. (Уходит.)

Корнилий в белом галстухе и белых перчатках выходит из гостиной, отворяет обе половинки дверей и становится слева.

Явление третье

Чугунов встает со стула и становится невдалеке от двери в гостиную, за ним по линии к выходной двери становятся: подрядчик, потом староста, потом маляр и столяр. Мурзавецкая одета в черную шелковую блузу, подпоясанную толстым шелковым шнурком, на голове кружевная черная косынка, которая, в виде вуаля, до половины закрывает лицо, в левой руке черная палка с белым, слоновой кости, костылем. Проходит медленно и не глядя ни на кого от дверей передней в гостиную. Все стоящие в зале поочередно целуют ее правую руку.

За ней, в двух шагах, проходит, опустя глаза в землю, Глафира, одета в грубое черное шерстяное платье.

Потом две приживалки, одетые в черное. Павлин идет с левой стороны Мурзавецкой и, почтительно согнувшись, несет на руке что-то вроде черного плаща. Корнилий, пропустив всех, входит в гостиную и затворяет двери.

Явление четвертое

Чугунов, подрядчик, староста, маляр, столяр, потом Павлин.

Староста. Ах, матушка! Дай ей, Господи! Создай ей, Господи!.. И костылек-то все тот же.

Подрядчик. Разве помнишь?

Староста. Да как не помнить? Тоже, как крепостными-то были…

Подрядчик. Так хаживал по вас?

Староста. Еще как хаживал-то!

Выходит Павлин.

Павлин. Не в час, господа, пришли.

Чугунов. Что так?

Павлин. И докладывать-то не смею. (Чугунову.) Наказанье нынче, сударь Вукол Наумыч, с прислугой. Сливок вскипятить не умеют, либо не хотят, что ли. Только и твердишь, чтоб пенок как можно больше, потому барышня страсть их любят. В такой малости не хотят барышне удовольствия сделать, ну и гневаются.

Староста. Что же теперича нам?

Павлин. А как-нибудь на неделе, что там Бог даст.

Маляр. Ходишь, ходишь, только маета одна.

Павлин. Ну, уж будет! Поговорил и довольно! Ласково я с вами говорю или нет? Так вы грубого слова не дожидайтесь.

Столяр. Только и всего? С тем, значит, и идти?

Павлин. Чего ж тебе? Угощенья для вас не припасено. (Подрядчику.) До приятного свидания, господин Стропилин. (Прочим.) Ну, так прощайте, добрые люди!

Подрядчик, староста, маляр и столяр уходят.

Вам, сударь, в столовой фриштыкать приготовят.

Чугунов. Дай-ка табачку-то!

Павлин (подавая табакерку). Пожалуйте. Уж придется вам повременить, потому барышня Аполлона Викторыча дожидаются.

Чугунов. Где же он?

Павлин. Одно место у них. Просто срам, сударь! В городе-то стыдятся; так возьмут ружье, будто за охотой, да на Раззорихе, в трактире и проклажаются. И трактиришко-то самый что ни есть дрянной, уж можете судить, — в деревне, на большой дороге заведение, на вывеске: «Вот он!» написано. Уж так-то не хорошо, что и сказать нельзя. Дня по два там кантуют, ссоры заводят, — и что им там за компания! Барышня уж послали буфетчика Власа, велели их домой привезти.

Чугунов. А что ему дома-то делать?

Павлин. Барышня хотят их установить и в хороший круг ввести; в гости с ними хотели сегодня ехать и даже все новое им платье приказали сшить.

Чугунов. Уж не женить ли хотят?

Павлин. Похоже на это-с.

Чугунов. Жених завидный.

Павлин. Вот теперь тоже Евлампия Николаевна вдовеют, господин Лыняев тоже холостой.

Чугунов. Обо всех-то у матушки Меропы Давыдовны забота.

Павлин. Нельзя же-с. И ах, как они чудесно рассуждают! Евлампия Николаевна богаты очень — значит, им можно и небогатого жениха, только б молодого, вот как наш Аполлон Викторыч; Михаил Борисыч Лыняев тоже богаты и уж в летах, — для них теперь на примете есть барышня, княжеского рода; немолодая, это точно-с, и в головке у них словно как дрожание, а уж так образованы, так образованы, что сказать нельзя-с. (Взглянув в окно.) Да вот, должно быть, барина привезли.

Чугунов. Так я в столовую. (Уходит.)

Входят: Мурзавецкий, одет в черном сюртуке, застегнутом на все пуговицы, панталоны в сапоги, на голове фуражка с красным околышем и с кокардой, Влас, с ружьем, патронташем, ягдташем и арапником.

Явление пятое

Мурзавецкий, Павлин, Влас.

Мурзавецкий (не снимая фуражки). Ма тант у себя?

Павлин. У себя-с.

Мурзавецкий. Ох, уж эта охота мне! Устал, братец. А что делать-то! Страсть! Жить без охоты не могу. Халат теперь, да спать завалиться. (Хочет идти в свою комнату.)

Павлин. Нет уж, извольте здесь подождать, так приказано.

Мурзавецкий садится у окна.

Влас. С рук на руки, Павлин Савельич, и барина, всю сбрую, и амуницию.

Павлин (заглянув в ягдташ). В ягдташе-то, сударь, не то что дичи, а и перышков-то нет.

Мурзавецкий. Незадача, братец, дьявольская незадача. Выход нехорош был, вернуться б надо; заяц дорогу перебежал, какая уж тут охота! Что ни приложусь, паф! — либо пудель, либо осечка.

Павлин (Власу). Снеси к барину в комнату, положи осторожнее!

Влас уходит.

Мурзавецкий (растворяя окно). Фу, духота какая! (Высовывается в окно и свищет.) Тамерлан! Ах, проклятый! Ну, погоди ж! Человек, приведи сюда Тамерлана да подай мне арапник!

Павлин. Нет уж, этого ни под каким видом нельзя: не приказано-с. И какой же это Тамерлан? Нешто такие Тамерланы бывают? Уж много сказать про него, что Тлезор, и то честь больно велика; а настоящая-то ему кличка Шалай.

Мурзавецкий. Много ты понимаешь!

Павлин. Да я всю его родословную природу знаю. Окромя что по курятникам яйцы таскать, он другой науки не знает. Его давно на осину пора, да что и на осину-то! Вот, Бог даст, осень придет, так его беспременно, за его глупость, волки съедят. Недаром мы его волчьей котлеткой зовем. А вы бы, сударь, фуражку-то сняли, неравно барышня войдут.

Мурзавецкий (снимая фуражку). Не твое дело; ты знай свое место! Я разговаривать с вашим братом не люблю.

Павлин. Слушаю-с.

Мурзавецкий. Фу, черт возьми, что это мне как будто не по себе, нездоровится что-то? Ноги, должно быть, промочил в болоте. (Громко.) Человек, водки!

Павлин. Здесь, сударь, не в раззорихинском трактире.

Мурзавецкий. Ну, что же, что не в раззорихинском трактире, ну, что же?

Павлин. А то, что здесь не подадут-с.

Мурзавецкий. Ну, пожалуйста, Павлин Савельич, ну, будь другом, ну, я тебя прошу. Не в службу, а в дружбу, братец, понимаешь?

Павлин. Вот то-то же, сударь.

Мурзавецкий. Право, так что-то фантазия пришла. Павлин Савельич, я с тобою буду откровенен! адски хочется, братец.

Павлин. Уж, видно, нечего с вами делать. (Уходит.)

Из гостиной входит Глафира и идет к коридору.

Явление шестое

Мурзавецкий, Глафира, потом Павлин и Влас.

Мурзавецкий. Кузина, удостойте взглядом! Глазки-то, фу! Все отдашь!

Глафира. Что вам угодно?

Мурзавецкий. Что мне угодно? Вот странно! Мне угодно расцеловать вас, но…

Глафира. Вы глупы.

Мурзавецкий. Пардон, мадемуазель!

Глафира. Adieu, monsieur![10] (Хочет идти.)

Мурзавецкий. Постойте! Нет, в самом деле, ма тант иррите?[11]

Глафира. Как вы дурно говорите по-французски!

Мурзавецкий. Ничего, по нашей губернии сойдет.

Глафира. Да, я не думаю, чтоб она была довольна вами. (Хочет идти.)

Мурзавецкий. Атанде! Поклон.

Глафира. От кого?

Мурзавецкий. От Лыняева.

Глафира. Благодарю вас. Что это ему вздумалось?

Мурзавецкий. На охоте встретились, денег у него занял, черт его возьми! Шуры-муры завели? Ну, что уж, признавайтесь! А еще важность на себя напускаете.

Глафира, пожав плечами, уходит. Входят Павлин и Влас с подносом, на котором рюмка водки и закуска.

Павлин. Извольте кушать поскорее, а то, чего доброго, барышня выйдут.

Мурзавецкий (выпив и закусив). Фу! Кабачная водка, собачья закуска! (Власу.) Пошел!

Влас уходит.

Павлин. Какая есть, и за ту спасибо скажите, сударь!

Мурзавецкий. Что ты важничаешь! Точно какое одолжение мне сделал. Я тебе приказал, ты мне подал, вот и все. Смел бы ты не подать.

Павлин. Хорошо-с, так и будем знать.

Мурзавецкий. Хам и важничает — это смешно даже.

Входит Мурзавецкая.

Явление седьмое

Мурзавецкий, Мурзавецкая, Павлин.

Мурзавецкая. Что ты расселся? Не видишь? (Поднимая костыль.) Встань!

Мурзавецкий. Ах, пардон, ма тант! Я так, что-то не в духе сегодня, не в расположении.

Мурзавецкая. А очень мне нужно! (Павлину.) Поди затвори двери; и не принимать никого, пока я не прикажу.

Павлин (подавая кресло). Слушаю-с. (Уходит.)

Мурзавецкая (указывая на стул). Вот теперь садись, когда приказывают.

Мурзавецкий. О, ма тант, не беспокойтесь.

Мурзавецкая. Да что не беспокоиться-то? Будешь вертеться передо мной, как бес; терпеть не могу. (Стучит палкой.) Садись!

Мурзавецкий садится.

Долго ты меня будешь мучить да срамить?

Мурзавецкий (с удивлением). Что такое? Я, ма тант, ваших слов не понимаю.

Мурзавецкая. А то, что ты шляешься по трактирам, водишься с мужиками — ссоры у вас там… Мурзавецкому-то это прилично, а?

Мурзавецкий. Вот превосходно, вот превосходно! Однако ж меня ловко оклеветали перед вами.

Мурзавецкая. Где уж клеветать; про тебя и правду-то мне сказать, так люди стыдятся. Да чего и ждать от тебя? Из полка выгнали…

Мурзавецкий. Позвольте, ма тант!

Мурзавецкая. Молчи! Уж не болело б у меня сердце, кабы за молодечество за какое-нибудь: ну, растрать ты деньги казенные, проиграй в карты, — все б я тебя пожалела; а то выгнали свои же товарищи, за мелкие гадости, за то, что мундир их мараешь.

Мурзавецкий. Но позвольте же!

Мурзавецкая. Куда как хорошо, приятно для всей нашей фамилии!

Мурзавецкий. Но позвольте же в оправдание… два слова.

Мурзавецкая. Ничего ты не скажешь, — нечего тебе сказать.

Мурзавецкий. Нет, уж позвольте!

Мурзавецкая. Ну, говори, сделай такую милость!

Мурзавецкий. Судьба, ма тант, судьба; а судьба — индейка.

Мурзавецкая. Только?

Мурзавецкий. Судьба — индейка, я вам говорю, Вот и все.

Мурзавецкая (покачав головою). Ах, Аполлон, Аполлон! Если жалеть тебя и любить как следует, так ведь с ума сойдешь, глядя на тебя. Вот что ты мне скажи: совладать-то с собой ты можешь али нет, — ну, хоть ненадолго!

Мурзавецкий. Я-то, я-то с собой не совладаю? Вот это мило! Покорно вас благодарю.

Мурзавецкая (не слушая его). Ведь если б ты был хоть немного поприличнее, я бы тебе и службу достала, и невесту с хорошим приданым.

Мурзавецкий. Ма тант, ручку! (Целует руку у Мурзавецкой.) Мерси!

Мурзавецкая. Только уж чтоб ни-ни, чтоб и духу этого не было!

Мурзавецкий. Что вы мне говорите! Как будто я не понимаю, я очень хорошо понимаю. Дурачусь, а коли вам угодно, так хоть сейчас — ни капли, абсолюман.[12]

Мурзавецкая. Не верю.

Мурзавецкий. Пароль донёр[13], — честное слово благородного человека.

Мурзавецкая. Давно это слово-то я слышала.

Мурзавецкий (встает). Ну, хотите пари, пари, ма тант, какое вам угодно?

Мурзавецкая. Нет, уж я лучше без пари, я вот не пущу тебя никуда из дому да выдержу хорошенько.

Мурзавецкий (глядя в окно). Все, что вам угодно, ма тант…

Мурзавецкая. Выезжать ты будешь только со мной, и вот сегодня же.

Мурзавецкий (в окно, ударяя ладонью себя по груди). Тамерлан, сотé, сотé![14]

Мурзавецкая. Полоумный! Что ты, опомнись! С грязными-то лапами в окно!

Мурзавецкий. Пардон! (В окно.) Куш, куш, анафема!

Мурзавецкая. Опомнись, опомнись! Сядь, сию минуту сядь!

Мурзавецкий. Ах, ма тант, вы не понимаете: собаке строгость нужна, а то бросить ее, удавить придется.

Мурзавецкая (стуча палкой). Шалопай! Кому я говорю?

Мурзавецкий. Сейчас, ма тант, к вашим услугам. (В окно.) Куш, говорят тебе! Где арапник? (Громко.) Человек, подай арапник!

Мурзавецкая (берет его за руку и сажает). Арапник-то нужен для тебя. Об чем я тебе говорила, ты слышал, слышал?

Мурзавецкий. Ах, ма тант, как меня этот пес расстроил!

Мурзавецкая. Ну, вот тебе мой приказ: поди выспись, а вечером к невесте поедем! Оденься хорошенько, к Евлампии Николаевне поедем!

Мурзавецкий. Боже мой, как я влюблен-то в нее! Уж это… уж это… тут, ма тант, слов нет. Мерси, мерси! Вот за это мерси! (Целует у нее руку.)

Мурзавецкая. Поди спать!

Мурзавецкий (идет к двери, потом возвращается). Доне муа де ляржан![15]

Мурзавецкая. Не считаю нужным.

Мурзавецкий. Так прикажите принести!

Мурзавецкая. Чего еще?

Мурзавецкий. Енпё[16], маленький флакончик и закусить. Вообразите, вчера до ночи по болотам; страсть, ма тант, куска во рту не было.

Мурзавецкая. А кто пари предлагал?

Мурзавецкий. Ах, я оставлю; уж сказал, так и оставлю. Только не вдруг, сразу нельзя: знаете, бывают какие случаи, ма тант? Трагические случаи бывают. Вот один вдруг оборвал и, как сидел, так… без всяких прелюдий, просто даже без покаяния, ма тант. Вот оно что!

Мурзавецкая. Бог не без милости, может быть, и не умрешь.

Мурзавецкий (громко вскрикивает). Ах! (Хватается за грудь.) Ай, ай, ай! Вот оно!

Мурзавецкая. Что случилось?

Мурзавецкий (хватаясь за грудь). Насквозь, ма тант, от сердца да под лопатку.

Мураавецкая. Пройдет, ничего.

Мурзавецкий (вскрикивает громче). Ой!.. Ох, ох! Точно кинжалом.

Мурзавецкая. Ну, ступай! Я прикажу, только уж в последний раз, слышишь?

Мурзавецкий. Уж не знаю, дойду ли до комнаты. Долго ль, в самом деле, умереть! Мне жизнь копейка, да ведь без покаяния, ма тант… (Уходит.)

Мурзавецкая звонит, входит Павлин.

Явление восьмое

Мурзавецкая, Павлин.

Мурзавецкая. Смотреть за Аполлоном Викторычем, чтоб ни шагу из дому! Вели людям сидеть в передней безвыходно! Тебе я приказываю, с тебя и спрошу.

Павлин. Осмелюсь доложить, сударыня, они в окно даже иногда…

Мурзавецкая. Убери все платье! Вели взять, будто почистить, да и не давай! В халате не уйдет.

Павлин. Осмелюсь доложить, сударыня, они и в халате, ежели к вечеру…

Мурзавецкая. Где он деньги берет?

Павлин. Заимствуются-с.

Мурзавецкая. У кого?

Павлин. У разных господ-с, которые знакомые, вот у господина Лыняева и у прочих. Осмелюсь вам доложить, сударыня, ни одного гостя не пропущают, чтоб не попросить.

Мурзавецкая. Нет, уж терпенья моего не хватает!.. Женю я его… Уж суди меня Бог, а я его женю.

Павлин. Чего бы лучше-с!

Мурзавецкая. Что это за народ был у крыльца и здесь?

Павлин. За получением-с; давно ждут, сударыня-с.

Мурзавецкая. Ну, пусть еще подождут.

Павлин. Одолеют, сударыня, беспокойство для вас.

Мурзавецкая. А что мне беспокоиться-то? У меня нужды не бывает, — мне на нужду посылается, сколько нужно. Что ты смотришь? Да, сколько нужно, столько и пошлется: понадобится мне тысяча, будет тысяча, понадобится пятьдесят тысяч, будет и пятьдесят. А сказывал ли ты им, что кому я должна, я тех помню, я за тех молюсь; а кому заплатила, тех из головы вон?

Павлин. Сказывал, да понимать не хотят, — деньги требуют-с. Необразование, а при всем том и закоренелость.

Мурзавецкая. А ведь бывали примеры, Павлин, что за мои молитвы-то счастье посылается, барыши большие… Ну, что ж, коли им деньги нужны, так заплатим.

Павлин. Срок бы им какой назначить-с.

Мурзавецкая. Зачем срок? Что мне себя связывать! Отдам, вот и все тут. Я еще не знаю, сколько у меня денег и есть ли деньги, — да и копаться-то в них за грех считаю. Когда понадобятся… да не то что когда понадобятся, а когда захочу отдать, так деньги найдутся, стоит только пошарить кругом себя. И найдется ровно столько, сколько нужно. Вот какие со мной чудеса бывают. Да ты веришь аль нет?

Павлин. Как же я смею не верить-с?

Мурзавецкая. Так об чем и разговаривать? Беспокоиться о долгах я не желаю. Куда торопиться-то? Почем мы знаем, может быть, так и нужно, чтоб они ждали, — может быть, им через меня испытание посылается?

Павлин. Это действительно-с.

Мурзавецкая. Позови ко мне Чугунова.

Павлин (у двери). Вукол Наумыч, пожалуйте к барышне. (Мурзавецкой.) Идут-с. (Уходит в переднюю.)

Входит Чугунов.

Явление девятое

Мурзавецкая, Чугунов.

Чугунов. С праздником, Меропа Давыдовна.

Мурзавецкая. Здравствуй, Вукол Наумыч! Садись.

Чугунов. Ручку позвольте, благодетельница! (Целует руку и садится.) Присылать изволили?

Мурзавецкая. Посылала. Дело у меня важное, Вукол, дело большое; третью ночь я об нем думаю, да не знаю, как расположиться-то на тебя, поверить-то тебе боюсь.

Чугунов. Да разве у меня совесть подымется против благодетельницы…

Мурзавецкая. У тебя совести нет.

Чугунов. Нельзя совсем не быть, матушка-благодетельница. Все уж сколько-нибудь да есть.

Мурзавецкая (стучит костылем.) У тебя совести нет.

Чугунов. Ну, как вам угодно, как вам угодно, спорить не смею. Я только одно скажу: вы у меня после Бога…

Мурзавецкая. Лжешь.

Чугунов. И не знаю я за собой греха против вас.

Мурзавецкая. Потому что боишься меня, знаешь, что я могу тебя и с места теплого турнуть и из городу выгнать, — проказ-то немало за тобой; и придется тебе в волостные писаря проситься. Да ведь у меня недолго, я как раз.

Чугунов (встает и целует у ней руку). Нет уж, благодетельница, не лишайте ваших милостей!

Мурзавецкая. Садись!

Чугунов садится.

Дело вот какое: брат мой, Виктор Давыдыч, отец Аполлона, имел дела с Купавиным, с мужем Евлампии.

Чугунов. Деньги занимали у Купавина, а больше никаких дел не имели-с.

Мурзавецкая. Да, занимал, и Купавин ему давал. А вот перед смертью братец стал бумажный завод строить, и не хватило у него денег; Купавин обещал дать, да и не дал.

Чугунов. Так точно-с.

Мурзавецкая. А если б Купавин не отказал?

Чугунов. Тогда ваш братец выстроили бы завод. Отчего ж на чужие деньги не выстроить?

Мурзавецкая. Да, выстроил бы и, по его расчету, за уплатой всех долгов нажил бы пятьдесят тысяч. Значит, виноват Купавин, что Аполлон нищий остался. Ну, надо правду сказать, Вукол, братец покойник прихвастнуть любил, я всегда ему только вполовину верила; так вот я теперь, может, и себя обижаю, а считаю за Купавиной только двадцать пять тысяч, а не пятьдесят.

Чугунов. Считать можно-с.

Мурзавецкая. Да и говорю везде, по всему городу славлю, что Купавины должны Аполлону, что они ограбили у меня племянника.

Чугунов. И говорить можно-с.

Мурзавецкая. «Можно» да «можно»! А чего нельзя-то, по-твоему?

Чугунов. Нельзя этих денег получить-с. Никто не обязан взаймы деньги давать-с, на это есть добрая воля. Хоть Купавин и не дал взаймы вашему братцу, а все-таки по закону взыскать с него за это ничего нельзя, потому что строят-то на свои…

Мурзавецкая. Ах ты, ворона! Да разве я глупей тебя? Разве я не понимаю, что по законам, по тем, что у вас в книгах-то написаны, тут долга нет. Так у вас свои законы, а у меня свои; я вот знать ничего не хочу, кричу везде, что ограбили племянника.

Чугунов. Ваша воля, вам запретить никто не может.

Мурзавецкая. Так ведь не сдуру же я. Как ты думаешь, а? Сдуру я, или у меня есть в голове что-нибудь?

Чугунов. Стало быть, есть.

Мурзавецкая. На совесть я на людскую надеюсь, все еще в совести людской не изверилась… Думаю: Евлампия женщина добрая, деликатная, не потерпит, чтоб про нее такой разговор был.

Чугунов. Полагаете, заплатит?

Мурзавецкая. Нет, не полагаю. Велики деньги, где ж заплатить! А мы мировую сделаем.

Чугунов. Сколько ж вы по мировой получить надеетесь?

Мурзавецкая. Ничего не хочу я получать; а женим Аполлона на ней, вот и квит. Из того только я и бьюсь, из того и сыр-бор загорелся, и разговор об долге пошел.

Чугунов (с испугом встает). Матушка, матушка!

Мурзавецкая. Чего ты испугался?

Чугунов. Ведь уж тогда вы, благодетельница, все управление в свои ручки возьмете?

Мурзавецкая. Разумеется, возьму.

Чугунов. А я-то куда же, благодетельница?

Мурзавецкая. А куда хочешь. Вот, очень мне нужно! Будет с тебя, нагрел руки-то.

Чугунов. Нет, матушка-благодетельница, нет, разве малость самую. Мне вот к усадьбишке пустошь прикупить хочется, рядом продается, три тысячи просят.

Мурзавецкая. Не жирно ли, Вукол?

Чугунов. И ни за чем бы я больше не погнался, на всю жизнь кусок хлеба, и кляузы брошу.

Мурзавецкая. Коли дело сделается, я тебе тысячу рублей дам, а остальные сам промышляй покуда, сколачивай как-нибудь, я тебе не судья. Только не больше; а две тысячи хоть и у Купавиной своруешь, так не бойся, ее не разоришь.

Чугунов. Только вы-то, благодетельница, не осудите, вы-то не осудите; а то никого мне не страшно, уж я себя не обижу.

Мурзавецкая. Ну, об тебе-то довольно толковать, ты меня-то послушай!

Чугунов. Слушаю, благодетельница.

Мурзавецкая. По-моему, всякая баба — дрянь, хоть ты ее золотом осыпь, все ей самой-то цена — грош. А Евлампия теперь с деньгами-то, пожалуй, очень высоко думает о себе: тот ей не пара, другой не жених.

Чугунов. Насчет этого я в их мысли проникнуть не могу-с.

Мурзавецкая. Я ведь девица старая, я мужчин разбирать не умею; может быть, Аполлон и в самом деле плохой жених; да, понимаешь ты, что я этого и знать не хочу; я своему родному добра желаю, а до нее мне и горя мало… так вот, если она заупрямится, надо нам с тобой, Вукол, придумать, чем пугнуть ее.

Чугунов. Будем придумывать, благодетельница.

Мурзавецкая. Ну, и думай! Как по-твоему, кому ты должен служить: мне или ей?

Чугунов. Никому, кроме вас, благодетельница.

Мурзавецкая. Вот и сослужи своей благодетельнице службу великую, избавь ее от заботы! Ведь иссушил меня племянничек-то.

Чугунов. Ничего-с, можно-с, не извольте беспокоиться. Я имею полную доверенность от Евлампии Николаевны, могу все дела вести и миром кончать.

Мурзавецкая. Ну, так что же?

Чугунов. Надо бы какой-нибудь счетец старый найти, или в книгах конторских нет ли каких расчетов, на чем вам претензию основать… да я поищу-с. Потом мы с Аполлоном Викторычем дело и кончим миром у мирового. Я какой вам угодно долг признаю, хоть во сто тысяч. Выдадут Аполлону Викторычу исполнительный лист, вот уж тогда дело будет крепко, таким документом пугнуть можно-с! Выходи замуж, а то, мол, разорю.

Мурзавецкая. Да, да, да… вот, вот, мне только того и нужно. Ну, да еще это дело впереди, может быть, и без того сладим. А заупрямится, так уж не взыщи… Что греха таить, я для своей родни криводушница.

Чугунов. А кто ж без греха-то? Кто похвалится, благодетельница?

Мурзавецкая. У Евлампии наличные деньги есть?

Чугунов. Как не быть, есть.

Мурзавецкая. Что ж она, забыла, что ли? Я ей не раз напоминала. Муж ее обещал дать мне тысячу рублей на бедных… да уж не помню, на словах он говорил или письмо было от него. «В завещании, говорит, я этих денег не помещаю, все равно, когда умру, вам жена моя заплатит». Кажется, было письмо. Ты смотрел в моих бумагах?

Чугунов. Раз пять пересматривал, на дом брал-с.

Мурзавецкая. Нет?

Чугунов. Нет-с.

Мурзавецкая. Жаль. Не верить мне она не смеет, а все-таки, пожалуй, поморщится.

Чугунов. Так что же-с, можно-с…

Мурзавецкая. Что «можно»?

Чугунов. Да письмо найти, коли оно нужно-с.

Мурзавецкая. Ведь уж ты искал?

Чугунов. Искал, да не там, где надобно; сдуру-то только время потерял даром. (Вынимает из кармана письмо и подает Мурзавецкой.) Вот извольте, матушка-благодетельница, нашлось.

Мурзавецкая (прочитав про себя письмо). Его рука, его. Что такое? Уж не колдовство ли?

Чугунов. Как можно, благодетельница… грех этакий! возьму ли я на свою душу?..

Мурзавецкая. А не колдовство, так не много лучше, — это подлог; за это Сибирь. (Отдает письмо Чугунову.)

Чугунов. Что это вы какие слова говорите! Зачем, благодетельница, такие слова говорить! Ну, что за подлог? Умное дело — вот как это называется. Такая воля была господина Купавина; а не все ли равно, что на словах, что на письме он ее выразил. А если без письма-то Евлампия Николаевна не поверит да денег не даст, так не больше ли тогда греха-то будет? И воля покойного не будет исполнена, и бедным на помин его доброй души ничего не достанется.

Мурзавецкая. А если я тебя обманула, если он не обещал мне?

Чугунов (хочет разорвать письмо). Так ведь вот… долго ли?

Мурзавецкая. Что ты, что ты! Постой! Подай сюда. (Берет письмо.)

Чугунов. Жаль, что мало, Меропа Давыдовна, — вот что надо сказать.

Мурзавецкая. Чего мало?

Чугунов. Да денег-то. Уж заодно бы…

Мурзавецкая. Да что ты, пропащий! Ведь только обещано.

Чугунов. То-то я и говорю; жаль, что мало обещано, а уж писать-то бы все одно.

Мурзавецкая. Разбойник ты начисто, Вукол, как погляжу я на тебя. Вот я бедным помогаю, так для них можно и душой покривить, грех небольшой; а ты, поди, и для своей корысти от такого баловства непрочь. (Прячет письмо в карман и грозит Чугунову.) Эй, Вукол, совесть-то, совесть-то не забывай, пуще всего! Ведь это дело уголовное.

Чугунов. Уголовное, благодетельница, уголовное.

Мурзавецкая. Сам, что ли?

Чугунов. Где уж самому! Руки трясутся… Племянник.

Мурзавецкая. Горецкий?

Чугунов. Он, благодетельница. Думали, ничего из парня не выдет, не учился нигде и грамоте едва знает, отдали частному землемеру в помощники, так все одно, что бросили… И вдруг какое дарование открылось! Что хотите дайте, точка в точку сделает.

Мурзавецкая. Введет он тебя в беду с этим дарованием-то.

Чугунов. Побаиваюсь, благодетельница… А прогнать жаль, неровен час и понадобится; не себе, так добрым людям услужить. (Взглянув в окно.) Кто-то подъехал к вам. Уж вы меня отпустите! (Целует руку Мурзавецкой.)

Мурзавецкая. Прощай, Вукол, спасибо.

Чугунов. Коли опять что понадобится, только, благодетельница, мигните, я всей душой. (Уходит.)

Входит Павлин.

Павлин. Господин Лыняев с Анфусой Тихоновной подъехали.

Мурзавецкая. Проси!

Павлин уходит. Входят Лыняев и Анфуса.

Явление десятое

Мурзавецкая, Лыняев, Анфуса и Павлин у двери.

Лыняев. Ух! Здравствуйте!

Мурзавецкая (поцеловавшись с Анфусой). Здравствуй, телепень! Садитесь, гости будете. Где ты эту красавицу-то поддел?

Лыняев. У гостиного двора Евлампия Николаевна навязала; она к вам заедет за ней.

Мурзавецкая (Анфусе). Тебе, сирота, чайку?

Анфуса. Да, уж бы, чайку бы уж…

Мурзавецкая (Павлину). Подай чаю Анфусе Тихоновне.

Павлин уходит.

(Лыняеву.) А кабы не поручение, ты бы и не заехал ко мне, пожалуй?

Лыняев. Не заехал бы сегодня, дел ведь у нас с вами никаких нет.

Мурзавецкая. Да не все по делу; а так, навестить старуху, побеседовать?

Лыняев. Ведь у нас одна беседа: ближних судить. А мне некогда сегодня критикой заниматься, домой нужно.

Мурзавецкая. Ну, да как же! Деловой человек, важные занятия! А приедешь домой, на диван ляжешь, я ведь знаю. Все диваны пролежал, поминутно пружины поправляют.

Лыняев. Положение-то горизонтальное больно заманчиво.

Павлин приносит на подносе чайник, чашку и сахарницу. Анфуса наливает и пьет вприкуску.

Мурзавецкая (Анфусе). Вот тебе и работа, и пей сиди! (Лыняеву.) На что это похоже, как ты разбух!

Лыняев. Сердце у меня доброе, и совесть чиста, вот и толстею. Да теперь похудею скоро, забота есть.

Мурзавецкая. Вот редкость-то! Что за забота?

Лыняев. Волка хочется поймать, травленого. На след никак не попаду.

Мурзавецкая. Ах, ты, судья праведный! Ну, дай Бог нашему теляти да волка поймати!

Лыняев. Завелся в нашем округе какой-то сутяга, что ни съезд, то две-три кляузы, и самые злостные. Да и подлоги стали оказываться. Вот бы поймать да в окружной!

Мурзавецкая. Ах, какой храбрый! А ты вот что скажи: отчего ты людям-то не кажешься, ни у кого не бываешь?

Лыняев. Боюсь.

Мурзавецкая. Что ты, маленький, что ли?

Лыняев. Кабы маленький, так бы не боялся: маленькому-то не страшно.

Мурзавецкая. Да чего, скажи на милость?

Лыняев. Женят.

Мурзавецкая. Вот страсть какая! Бобылем-то разве лучше жить?

Лыняев. Кому не страшно, а я боюсь до смерти, и уж где есть девицы, я в тот дом ни ногой.

Мурзавецкая. Как же ты ко мне-то ездишь? Мы обе девицы: и я, и Глафира.

Лыняев. Ведь у вас монастырь: кротость, смирение, тишина.

Мурзавецкая. Ну, и нам тоже пальца-то в рот не клади! Так вот отчего ты людей-то боишься.

Лыняев. Да разве кругом нас люди живут?

Мурзавецкая. Батюшки! Да кто же, по-твоему?

Лыняев. Волки да овцы. Волки кушают овец, а овцы смиренно позволяют себя кушать.

Мурзавецкая. И барышни тоже волки?

Лыняев. Самые опасные. Смотрит лисичкой, все движения так мягки, глазки томные, а чуть зазевался немножко, так в горло и влепится. (Встает и берет шляпу.)

Мурзавецкая. Тебе всё волки мерещатся, — пуганая ворона куста боится. А меня ты куда ж? Да нет, уж лучше в волки запиши; я хоть и женщина, а овцой с тобой в одном стаде быть не хочу.

Лыняев. Честь имею кланяться! До свиданья, Анфуса Тихоновна. (Уходит.)

Мурзавецкая. Ну, вот приехал, а что умного сказал? Часто он у вас бывает?

Анфуса. Не то чтоб, а так уж… по соседству… известно уж…

Мурзавецкая. Любезничает с Евлампией-то?

Анфуса. Да уж… Где уж… куда уж…

Мурзавецкая. Что ж он у вас делает?

Анфуса. Да уж все… (Махнув рукой, зевает.) Вот тоже.

Мурзавецкая. Он зевает, а ты, пожалуй, и вовсе спишь. Плохой ты сторож, надо тебе хорошего помощника дать.

Павлин (растворяя двери). Евлампия Николаевна.

Входит Купавина.

Явление одиннадцатое

Мурзавецкая, Анфуса, Купавина.

Мурзавецкая. Здравствуйте, богатая барыня! Благодарю, что удостоили своим посещением!

Купавина. Я не редко бываю у вас, Меропа Давыдовна.

Мурзавецкая (сажает Купавину на свое кресло). Сюда, сюда, на почетное место!

Купавина. Благодарю вас. (Садится.)

Мурзавецкая. Как поживаете?

Купавина. Скучаю, Меропа Давыдовна.

Мурзавецкая. Замуж хочется?

Купавина. Куда мне торопиться-то? Мне уж надоело под чужой опекой жить, хочется попробовать пожить на своей воле.

Мурзавецкая. Да, да, да! Вот что? Только ведь трудно уберечься-то, коли женихи-кавалеры постоянно кругом увиваются.

Купавина. Какие женихи? Какие кавалеры? Я ни одного еще не видала.

Мурзавецкая. Полно, матушка! Что ты мне глаза-то отводишь? Я старый воробей, меня на мякине не обманешь!

Купавина. Так вы, значит, больше моего знаете.

Мурзавецкая. А Лыняев-то, Лыняев-то при чем у тебя?

Купавина. Не угадали! Ошиблись, Меропа Давыдовна. Что мне за неволя идти за Лыняева? Во-первых, он уж очень немолод, а во-вторых, совсем не такой мужчина, чтоб мог нравиться.

Мурзавецкая. Стар, стар для тебя. Хоть и выдешь за него, а что проку-то! Ни вдова, ни замужняя. Уж что Лыняев за муж? Распетушье какое-то.

Анфуса. А что же… уж… как же это, уж?..

Мурзавецкая. Ну вот, объяснять еще тебе? Я ведь девица, барышня. Вот свяжись с бабами разговаривать, не согреша, согрешишь.

Купавина. Нет, я хочу подождать.

Мурзавецкая. А я говорю: выходи!

Купавина. Вы советуете?

Мурзавецкая. Выходи, выходи!

Купавина. За кого?

Мурзавецкая. А за кого, об этом подумаем, на то Бог ум дал.

Анфуса. Да, да… уж…

Мурзавецкая. Что ты дакаешь-то? Дал Бог ум, да не всякому; тебя обидел, не дал, — не взыщи.

Анфуса (махнув рукой). Ну, ну, уж вы… сами; а я… что уж!..

Мурзавецкая. Ты за старика Купавина-то шла, уж не скажешь, что по любви, а за богатство за его, за деньги.

Купавина. Да ведь вы…

Мурзавецкая. Да что: «вы»! Уж ау, матушка! Продала себя. А это нехорошо, грех.

Купавина. Да ведь вы сами сосватали, а я разве понимала тогда?

Мурзавецкая. Да ты не ершись, я тебе не в укор говорю, я об душе твоей забочусь. Тебе теперь что нужно для очистки совести? Полюбить нужно небогатого, выйти за него замуж, да и наградить богатством-то своим любимого человека, — вот ты с грехом и расквитаешься.

Купавина. Легко сказать: полюбить.

Мурзавецкая. В твои года долго ли полюбить, только не будь разборчива. Ты молода, так ищи молодого: тебе хочется на своей воле жить, самой большой быть, — так найди бедного, он по твоей дудочке будет плясать; у тебя ума-то тоже не очень чтоб через край, так выбирай попроще, чтоб он над тобой не возносился. Так, что ли, я говорю?

Купавина. Я с вами согласна, да где ж найдешь такого?

Мурзавецкая. Найдем, свет-то не клином сошелся. Я найду, я найду. Только уж ты, коли добра себе желаешь, сама не мудри, а на меня расположись. Ты меня слушай, благо мне забота об тебе припала. Не обо всякой ведь я тоже хлопотать-то буду, а кого полюблю.

Купавина. Благодарю вас.

Мурзавецкая. Ох, милые вы мои, пользуйтесь моей добротой, пока я жива; умри я, так вот что надо сказать, матери родной лишитесь.

Анфуса (утирая слезы). Уж что уж… уж…

Мурзавецкая (Анфусе). Полно ты плакать-то, погоди, я еще жить хочу. (Купавиной.) А вот что, красавица ты моя, о себе-то ты помнишь, а мужа-то поминаешь ли как следует?

Купавина. Поминаю.

Мурзавецкая. То-то, поминаешь! А надо, чтоб и другие поминали; бедных-то не забывай, их-то молитвы доходчивее.

Купавина. Да я помню… вы говорили мне… я привезла.

Мурзавецкая. Что это ты, словно сквозь зубы цедишь? Этак мне, пожалуй, и не надобно. Разве так добро-то делают? Не свои я тебе слова-то говорила.

Купавина. Да я вам верю.

Мурзавецкая. Видно, плохо веришь. Аль думаешь, что я у тебя выханжить хочу? Так на вот, посмотри! (Вынимает из кармана письмо.)

Купавина. Да не нужно, уверяю вас.

Мурзавецкая. Нет, матушка, чужая душа потемки. (Подает ей письмо.) Чего боишься-то, возьми.

Купавина берет письмо.

Кто это писал?

Купавина. Муж мой.

Мурзавецкая. А что писано?

Купавина. То самое, о чем вы говорили!

Мурзавецкая. Ну, так вот, ты и верь мне!

Купавина. Да я никогда и не сомневалась. (Открывает сумку, кладет туда письмо и вынимает деньги.) Вот извольте!

Мурзавецкая. Что это ты мне даешь?

Купавина. Деньги.

Мурзавецкая. Да я и браться-то за них не люблю; как-то гадко мне в руках-то держать эту мерзость.

Купавина. Сочтите по крайней мере.

Мурзавецкая. Вот, нужно очень! Не мне эти деньги, нечего мне об них и руки марать! Коли не хватит, так не меня ты обманула, а сирот; лишние найдутся, так лишний человек за твоего мужа помолится. Ты еще, пожалуй, расписку попросишь, — так не дам, матушка; не бойся, других не потребую.

Купавина. Куда ж мне их деть?

Мурзавецкая. А положи на столик, в книгу.

Купавина (положив в книгу деньги). Тетя, не пора ли нам?

Анфуса. Да я… что ж я… я вот…

Купавина (Мурзавецкой). У вашего племянника есть какая-то претензия на моего мужа, я слышала?

Мурзавецкая. А ты беспокоишься? Напрасно. Тебе какое дело, что твой муж его ограбил? Нищий, так нищий, ну, и проси милостыню да с горя по кабакам шляйся! Вот как живи, так богата будешь. Аль ты не такая? Ну, хорошо, я сама к тебе заеду, потолкуем об этом; скоро, скоро заеду.

Купавина. Так до свидания, Меропа Давыдовна.

Мурзавецкая. Прощайте, дорогие гостьи! (Смотрит на Купавину.) Добрая у тебя душа, Евлампеюшка! Дай тебе Бог счастья (шепотом), мужа хорошего! Ведь вот я как тебя люблю, словно ты мне дочь. (Анфусе.) Ишь ты, кутаешься, точно в Киев.

Купавина (в дверях). Прощайте!

Мурзавецкая (в дверях). Велите кучеру поосторожней ехать!

Анфуса. Уж мы, уж… я уж…

Купавина и Анфуса уходят. Мурзавецкая вынимает деньги из книги и считает: часть кладет в книгу, а остальные себе в карман. Садится в кресло и звонит. Входят Павлин и Глафира.

Явление двенадцатое

Мурзавецкая, Глафира, Павлин.

Павлин. Что прикажете, сударыня?

Глафира стоит подле Мурзавецкой, опустя глаза в землю.

Мурзавецкая (Павлину). Слушай хорошенько! Я передумала, надо расплатиться со всеми. Люди не ангелы, что их искушать-то. Посмотри в книге, нет ли денег.

Павлин (раскрыв книгу). Есть, сударыня.

Мурзавецкая. Возьми!

Павлин берет деньги.

Много ли мы должны?

Павлин. Без малого пятьсот рублей-с.

Мурзавецкая. А у тебя сколько?

Павлин (сосчитав). Так точно-с.

Мурзавецкая. Раздай всем. Ступай!

Павлин. Слушаю-с. В газетах надо этакие-то оказии печатать. (Уходит.)

Мурзавецкая. Глафира, я хочу дать тебе послушание.

Глафира. Приказывайте, матушка.

Мурзавецкая. Я тебя свезу сегодня к Купавиной; подружись с ней, да в душу-то к ней влезь; она женщина не хитрая; а тебя учить нечего.

Глафира. Слушаю, матушка.

Мурзавецкая. Да коли увидишь, что Мишка Лыняев обходит ее, так не давай им любезничать-то, а постарайся разбить, очерни его перед ней, — а Аполлона хвали!

Глафира. О, с удовольствием, матушка, с удовольствием.

Мурзавецкая. Да и сама-то на Лыняева глаз не закидывай! У меня для него готова невеста.

Глафира. Мои мечты другие, матушка; моя мечта — келья.

Мурзавецкая. Этот кус не по тебе.

Глафира. Я о земном не думаю.

Мурзавецкая (подняв глаза к небу). Ах, окаянная я, окаянная! (Глафире.) Глафира, я окаянная. Что ты на меня смотришь? Да, вот, я окаянная, а ты как думала? Кажется, и не замолить мне, что нынче нагрешила. Бабу малоразумную обманула, — все равно, что малого ребенка. И обедать не буду, буду поклоны класть. И ты не обедай, постись со мной! Сейчас, сейчас в образную! И ты, и ты… (Встает.)

Глафира берет ее под правую руку.

Веди меня! (Идет, как бы совсем обессилев.) Согрешила я, окаянная, согрешила.