Виноватыми, – продолжал голос, – мы становимся в ту секунду, когда оговариваем себя. Ведь это само по себе преступление, которое на весах Божьих будет весить не меньше любого вредительства. И только когда они склонят нас к этому преступленью, их душеньки довольны. После этого человека можно топтать как угодно.
Вошедшая девушка была не то, не другое и не третье, но как говорить о девушке, начиная ее описание со сплошного «не», когда вся она – сплошное утверждение, да, да, очень хорошо, добрый вечер! Она была не слишком красива, но прелестна, хотя и это пошлое слово уместней в жующих, бескровных устах плешивого селадонишки: «Пэ-элестно
Умом Даня понимал, что в типажности есть грех, второсортность, – а все же душе его было тепло у Воротниковых, как тепло читателю Диккенса, пока из автора вдруг не полезет знание настоящих, а не святочных ночлежек.
– Жалко, – сказал Барцев. – Надо бы к другому, но никого другого нет. А вы детское не пишете? – Никогда не пробовал, – честно сказал Даня. – Дело в том, – пояснил Барцев, – что Кугельский жопа. Он сказал это так просто, как если бы речь шла о неотменимой характеристике вроде профессии. – Жопа, – кивнула Гликберг. – Я все думала, на что он больше всего похож. – В общем, да, – сказал Даня со стыдноватой радостью присоединения к большинству. – Но он не показался мне, как бы сказать, злонамеренным… – Жопа не бывает злонамеренной, она соответствует своей природе, – пожал плечами Барцев. – Жизнь забавами полна, жопа – фабрика говна, знаете азбуку? Если вы ему поклонитесь, он вас полюбит, будет печатать.
Дочь Круппа на радостях выходила замуж за молодого газетчика. Кугельский писал его с себя. В романе он был деловит, подтянут, мило чудаковат, ходил в кожаном, не расставался с блокнотом, курил трубку, а редактора называл «босс». Получился у него, в общем, шофер, но Кугельский этого не чувствовал.
Особнячок был так себе, стилизованная поздняя готика в два этажа, и с оградой соотносился, как Казанский со своей колоннадой, – но, господи, ведь и вся местная жизнь так: забор – во, а войдешь – тьфу.
