Оглавление

Принтер

Боже, как же трудно жить!

С этим научно-техническим прогрессом, будь он неладен, утром просыпаться страшно! Что они там ещё сегодня придумают? Раньше бывало соберёшь ведро вишни, и бутылка лимонада тебе обеспечена, а, если повезёт, то и портвешок может перепасть.

Совсем, казалось бы, недавно я гордился тем, что калькулятором умею пользоваться, а нынче без специального образования к обычной картофелечистке не подходи!

Причём дети во всём этом шарят, как нынче принято выражаться. А я даже не уверен, что правильно это слово расслышал. На оживлённой набережной меня ждёт голодная смерть — я не умею заказать в кафешке бутерброда. Везде требуют сосканировать кюаркод какой-то, а для этого надо уметь телефоном пользоваться.

А ведь каким продвинутым пользователем я был когда-то! Бутылку с портвейном я умел глазом открыть, а бутылку с пивом — зажигалкой. В магнитофонах разбирался! А нынче они забыты, как некогда грамофонные валики. Прошла моя мирская слава, как с белых яблонь дым.

Потом всё покатилось под откос. Вместо бутылок с портвейном какие-то компьютеры появились и даже, не к ночи будут помянуты, принтеры… Слово-то какое гадкое! То ли дело портвейн был с поэтическими названиями в моё время — 26-й, 72-й, три семёрки…

Но я долго не сдавался, и одно время у меня даже бизнес был по продаже компьютеров и принтеров. И я даже обогатился тогда несказанно, правда, не на долгое время.

А потом я в тоскливых воспоминаниях о креплёном вине и ведре с вишней совсем потерял нюх на технический прогресс. А уж когда мобильные телефоны появились, я как раз перестал видеть, что у них на экране светится. И теперь ваш хвалёный технический прогресс — просто издевательство какое-то над несчастным пенсионером, ветераном химического производства!

Вот хотя бы давеча. Все мои домашние принтеры вдруг в одночасье приказали долго жить и мне намекнули, подыхая, что я тоже зажился на этом свете. Да и ладно бы, я и без этой погани как-нибудь дотяну свою лямку, но дочкам он постоянно нужен. Старшим по учёбе, младшей раскраски напечатать.

Ну и поехал я в главный магазин электроники в Лимасоле и выбрал там чего попроще. Я в последние годы приверженцем Hewlett-Packard стал и взял там недорогой, беспроводной.

Распаковал, начал устанавливать, и новый принтер меня озадачил до выпадения челюсти. Требовать стал с меня, скотина, каких-то интимных подробностей типа девичьей фамилии моей мамы и про дедушку моего несусветных неприличностей наговорил. И ещё пароль какой-то заставлял меня придумать 8-значный обязательно с разными регистрами и никому не понятными символами. А я придумывать вообще не умею, ни полфразы ещё ни в одном рассказике придумать на получилось, как я ни тужился! Ну, не наградил бог талантом!

Я ему так ласково и говорю:

— Пидор, к чему такая амбиция, я же ж тебя покупал раскраски ребёнку печатать!

А он мне, сволочь, напившимся кровью глазком подмигивает похабно.

Позвал дочку. Думаю, по-английски эта железка лучше поймёт — никто нынче не любит русского языка. Дочка переругивалась с ним не по нашему часа два и сказала, что жизнь коротка, а она ещё макияжа сделать не успела.

Позвал другую. Детишки мои, конечно, понимают в компьютерном деле получше меня, что немудрено, но одна особенно. Она тоже попробовала было, но слово за слово — скандал случился. Я орал на неё, будто она у меня ведро вишни украла. Я хлопнул дверью так, что на набережной пешеходная дорожка обвалилась в море.

Пришлось дочке с мамой обратно в магазин ехать, с претензией. Дескать, так мол и так, семья на грани крушения. Там их встретили очень любезно, даже тупицами не обозвали, но обменять принтер не обещали — мы же уже чернила вскрыли.

За дело с воодушевлением взялся их главный принтерный специалист, но через час поскучнел и сам предложил обменять этот принтер на какой-нибудь другой.

Новый принтер, теперь уже EPSON, был скоро привезён домой, и меня девочки позвали на крестины, то есть на инсталляцию. Я пришёл с блестяще наточенным топором, выбирая взглядом середину принтера, чтобы картридж его не запачкал своей чёрной кровью мой беспросветно серый свет.

Этот принтер тоже упрямился и задавал неприличные вопросы, но девчонки мои не дали мне приблизиться к нему и выдали-таки напечатанным мой рассказик. Я его почитал и, пожалуй, да, предыдущий мерзавец был прав — не стоило этого печатать.

Вот вам и технический прогресс! Гнусь одна, да и только!

Живи, пока я живу

1

В последние дни все мои близкие не уставали удивляться, как я стал чудесно выглядеть. Мама звонит по вотсапу и радуется:

— Сынок, у тебя лицо стало белое одухотворённое, не то, что раньше — фиолетовое обрюзгшее!

— Это что, — хвастаюсь я, — у меня ещё и давление стало лучше, чем у космонавтов!

— Молодец, так держать!

— Постараюсь, мама!

Друзья по скайпу тоже поразились моему одухотворённому лицу и неладное заподозрили:

— Да ты никак в завязку ушёл?! Надолго ли?

— Не уходил я никуда! — обиделся я.

В общем, все, кого ни встречу, удивляются и радуются.

Прилёг я после обеда тоже порадоваться. Я ведь год почти уже, как здоровьем своим озаботился, лишнего веса четверть центнера решил сбросить. Ходить начал помногу, плавать в любую погоду, рацион ограничил, временами вино стал боржомом перемежать. Вот и результат наконец!

Включил я телевизор, да и задремал на приятных мыслях.

Гляжу, а по телевизору какое-то судебное заседание показывают. Ух ты, обрадовался я, не иначе как новая серия про Перри Мэйсона!

Пригляделся, а это, оказывается, не про Перри, это меня судят. И прокурор справедливыми глазами до темечка меня высверливает и требует мне высшей меры наказания. Как? За что? Ну перешёл я однажды улицу в неположенном месте, и что, сразу расстрел? А сколько раз до этого я правильно переходил дорогу? Это что, не в зачёт?

Но прокурор суров:

— Вы своими действиями создали аварийную ситуацию на дороге. Это могло повлечь повреждение дорожного полотна. А дороги у нас стратегические, тем более в условиях специальной антиковидной операции. Стало быть, вы изменник родины и террорист!

— Как террорист, как террорист?! — забеспокоился я.

А тут и Мейсон за меня заступился:

— Обвиняемый не был раньше замечен в неправильном переходе дороги. У меня есть все доказательства — записи со ста пятидесяти тысяч камер наблюдения. И в ввиду однократного нарушения закона прошу ограничить наказание моему подзащитному двадцатью пятью годами лагерей строгого режима.

Но суд был неумолим и справедлив.

И вот заслуженный финал: расстрельная команда вскинула пистолеты ТТ в ожидании последней команды.

Я плачу и бормочу что-то, пытаясь оттянуть последнюю секунду. И командир расстрельщиков, интеллигентный такой человек, устало спрашивает меня:

— Ну, чего ты, вошь лобковая, трепыхаешься? Что, не виноват ты ни в чём?

— Не виноват, не виноват, не виноват!..

— А не ты ли когда-то радостно распевал:

— Да, распевал…

— А потом, когда его объявили врагом народа и шпионом, не ты ли выколол ему глаза швейной иголкой во всех своих книжках?

— Да, я…

Командир расстрельщиков удовлетворённо потянулся:

— Ну, хорошо, а когда ты был маленьким, письку теребил?

— Ну, да… Ну так это ведь все…

— А ты на всех не кивай, — взъярился на меня командир. — Всё, хорош, бля! Пли!!!

Раздались выстрелы, и я открыл глаза. На меня смотрел чёрный экран выключенного телевизора.

Пошёл я в туалет уже не такой радостный, как отдохнуть ложился. Пописал, посмотрел в унитаз, а он почему-то весь в густой крови. Уже не сон.

Говорю Ритуле, это жена моя:

— Надо бы мне к урологу записаться. Наверное, песочек в почках зашевелился.

Пока она звонила врачу, я новое надумал:

— А едем-ка мы сразу в госпиталь, что-то мне нехорошо.

Поехали в госпиталь, а по дороге Ритуля подружке своей решила позвонить, большой специалистке в любых вопросах, особенно в области здоровья. Машка давно мечтала мне масляные обёртывания сделать, но я стойко уклонялся. Машка сразу диагноз поставила:

— А это потому, что он у тебя, придурок, в январе часами из моря не вылазит, вот почки и застудил. Езжайте быстро домой, положи его в горячую ванну, он и отойдёт.

Развернулись, поехали домой, а я чувствую, что ещё до ванны отойти успею, так мне нехорошо.

— Всё, говорю, останавливайся и вызывай скорую помощь!

В госпитале за меня круто взялись — давай из меня кровь качать и мочу цедить, вопросы какие-то глупые про курение задавать. Полдня упражнялись, а потом подходит ко мне доктор и говорит, радостно потирая руки:

— Онкология, сэр! Надо удалять!

Я на него квадратными глазами:

— Вы что тут, с папайи рухнули? Я только-только жить начинаю, боржом пить стал!

А он мне ласково так:

— Молодец! Только ты это… поздновато боржом надумал пить…

— И ничего не поздно, ничего не поздно! Я много буду пить!

— Много ты уже пил, и к сожалению, не боржома.

2

Ну вот, через три дня у меня отнимут почку, и я стану ещё меньше весить! Жизнь налаживается! Только это уже другой госпиталь будет, из первого меня выгнали. Но сначала тамошний доктор, даже не пытаясь скрывать радость, торжественно объявил мне, что операция завтра. Как будто медаль олимпийскую вручил.

— Что? Кто? Какая операция? За что?

— Как какая? — немножко обиделся на мою тупость и неблагодарность доктор. — Так ведь почку же тебе вырежем! Правую!

— За что?! Почему правую? — продолжал тупить я.

— Так ведь поражение у тебя 95 процентов!

При последней фразе эскулап не смог сдержать эмоций и зажмурился от счастья.

Я задумался ненадолго — надолго я не умею — и выдал:

— А-а-а, всё понял! Вы хотите на сторону продать мою великолепную почку! Не выйдет, жулики! Я лучше сам её продам, когда срок подойдёт кредит отдавать!

— Ну да, ну да, посмотри сам на свою великолепную почку. Она же уже в два раза больше другой своей сестры! И не подумай, что её теперь в два раза дороже можно продать — здесь у нас не мясной ряд на рынке.

— Ладно, убедил, душегуб! Только смотри, если обманул, тебе же потом стыдно будет!

— Да век воли не видать!

Я откинулся на спинку каталки.

— Ну вот и славненько, вот и славненько! Завтра же и оформим это дельце! — засуетился, потирая повлажневшие ладошки, доктор и зычно кинул кому-то:

— Везите его в палату и готовьте.

Пока я лежал в палате, позвонил похвастаться друзьям, а они меня пытают:

— А ты, старый пень, хотя бы поинтересовался, какая это будет операция?

— Сами вы тупицы! Говорю же, почку мне вырежут!

— Ладно, ты только не волнуйся. Скажи, тебе при этом полностью брюхо распорют или это будет лапароскопия?

— Лапаро… что? Ну откуда я знаю? Я же литератор, а не хирург!

— Вот узнай, пожалуйста. И, если не лапароскопия, не соглашайся. И ещё. Смотри там, проследи хорошенько, чтобы тебе вместо правой левую почку не удалили. А то это у них самая частая ошибка.

Оказывается, при удалении почки, если обычную операцию делают, то человека просто пополам разрезают, как исстари любят делать фокусники, лапароскопия же более щадящая.

Задумался я во второй раз за этот день, а тут ко мне в палату сам доктор пожаловал и рассказал про разные виды операции. Как будто под дверью подслушивал, но он ведь русского языка не знает. И заявил, что он будет делать обычную операцию, то есть пополам разрезать.

— Ах, так! — вспомнил я наказ друзей, — Тогда я не согласен!

Доктор не обиделся и не удивился, но засобирался, сославшись на занятость. Наскоро попрощавшись и пожелав мне удачи, он вышел из палаты и велел медсёстрам вытащить из моей вены катетер и проводить меня до лифта. И чтобы духу моего здесь больше не было!

Зато другой катетер оставили, и побрёл я с двухлитровой ёмкостью в руке, куда вместо мочи весело струилась кровь, делая моё лицо всё белее и одухотворённей.

Жена моя с машиной уже ждала внизу.

И вот я в другом госпитале, где мне пообещали лапароскопию. Тут тоже мешкать не стали — операция срочная. Сказали отдохнуть денёк дома и к семи утра приходить.

Пришёл я к семи утра, а они мне говорят, что в госпиталь абы кого не пускают, сначала надо тест на ковид сдать. Я говорю:

— Вы что, сдурели? Я к вам не на вечеринку, а на операцию пришёл, между прочим!

— Ничего не знаем, такой порядок!

— Да пожалуйста, мне не жалко!

Ну, сделали тест. Подождали немного, а потом и говорят укоризненно:

— Ну вот, сэр, результат-то положительный!!!

— Ну и что мне теперь, домой идти?

— Нет, подождите! Давайте ещё раз попробуем.

— Ну пробуйте-пробуйте. Отчего ж не пробовать, если у вас рабочее время!

А там, небось, хирург в вожделении все ножи на нет сточил, анестезиолог, поди, весь материал уже на себя перевёл от волнения, а медсёстры пока друг на дружке тренируются.

Вторая проба нашу жизнь не разнообразила. Они давай звонить хирургу, дескать так, мол, и так, больной-то неблагонадёжный. Что делать будем?

— Что делать, что делать?! Давайте его сюда немедленно!!! — прорычал кровожадный хирург.

Я попытался укорить их:

— Зачем же вы мне, собаки, дважды тест делали, если всё равно уже твёрдо зарезать решили?

Тут кто-то из толпы собравшихся крикнул:

— А чего с ним разговаривать, валите его на каталку, ребята!

Меня свалили и повезли. Сначала в палату привезли, где я буду реанимироваться. Если, конечно, из операционной меня не вперёд ногами вывезут. Дорогой я их уговаривал не перепутать и вырезать мне именно правую почку.

— Вы, ребята, для верности, чтобы не ошибиться, мне на правую руку бирку повесьте!

— Лежи-молчи, а то мы тебе раньше нужного на правую ногу бирку повесим.

Палата мне понравилась, светлая, со всякими пультами управления кроватью, телевизором и медперсоналом, который незамедлительно пожаловал знакомиться. Я их всех попросил не перепутать мне почку. Они обещали, но каждый из них почему-то интересовался, как меня зовут, хотя моё имя было написано на двери моей палаты, в ногах моей кровати и чуть ли не на лбу.

Наконец за мной пришли и прямо с кроватью куда-то повезли. Возчиков было двое, они оказались очень любознательными, и каждый из них по два раза спросил у меня моё имя, на что я напомнил, что больная почка у меня правая. Завезли меня в лифт, а там оказалась попутчица. Она открыла было, рот, чтобы спросить, как меня зовут, но я опередил её:

— Правая!!!

Понял я, что они тоже очень опасаются перепутать, только не право-лево, а пациента.

Наконец меня привезли по адресу, переложили на операционный стол, и куча народу по очереди стала пытать, как меня зовут. Я как вежливый человек пытался удовлетворить любопытство всех, но, кажется, не успел, а они все вдруг перестали интересоваться моей анкетой и стали спрашивать, как я себя чувствую. Спасибо, отвечаю вежливо, и вам не хворать. Хотел было попросить за правую почку, но понял, что это уже ни к чему.

Повезли меня обратно в палату, и всю дорогу я шутил и балагурил. В палате меня уже ждала жена, которую в госпитале приняли за дочку, и ещё сестрёнка моя Альфия зачем-то прилетела из Лондона.

Вспомнился почему-то Швейк, и я пробормотал:

— А здесь недурно! Нары из струганого дерева!

Оказывается, они ждали меня уже пять часов. А я ничего и не заметил — вот что значит добротные препараты! Весь остаток дня я был бесконечно счастлив и весел, делился со своими девчонками радужными планами на светлое будущее и сожалел, что давно не заменил алкоголь более стоящими препаратами.

И только поздней ночью мне стало невесело, и за ночь я раза три или четыре просил меня ширнуть. Но это тема уже другого рассказа, а я такие не люблю.

3

Ух ты! Я дома и даже сам хожу по стеночке до туалета! Если это мне вдруг неизвестно за что дана ещё одна попытка, я её недостоин. Но если вы настаиваете, всё теперь будет по-другому. В прошлой жизни я пил, пил, изредка ласкал детей и ещё реже писа́л. Теперь же буду больше общаться с детишками, пи́сать, пи́сать и изредка писа́ть. А может, и не изредка. (Чёрт, это из меня ещё не до конца, наверное, наркоз выветрился).

Несколько лет назад прочитал мемуарную книгу Войновича «Автопортрет», и тут вдруг вспомнился один эпизод оттуда. Однажды с сердцем у Владимира Николаевича стало нехорошо, и жена его привела к видному немецкому кардиологу — Войновичи жили в Германии.

Осмотрел врач Владимира Николаевича, обследовал досконально и говорит: да, есть проблемы. Вам, говорит, надо срочно бросать курить.

Жена Войновича Ирина подхватила радостно:

— Вот именно! Вот именно! И пить!

Доктор посмотрел на её искоса и не поддержал:

— Нет, пить можно…

И продолжил рассказ о состоянии сердечной мышцы пациента. В какой-то момент он опять вспомнил про курение, и Ирина опять воодушевилась:

— Ну да, если пить понемногу, то конечно… Вот если бы меру знать… А так-то где уж… Надо завязывать с алкоголем. Правда?

И она заискивающе посмотрела на доктора. Но тот никак не хотел её понимать:

— Нет, пить можно!

И вот вчера я вспомнил. Вчера у меня был юбилейный десятый послеоперационный день, и доктор, делавший мне операцию, по такому случаю пожелал меня осмотреть.

— Как себя чувствуете, сэр? — начал доктор.

— Отлично! Первый раз так хорошо!

Я, конечно, с женой приехал, и она давай пытать эскулапа: какие будут рекомендации? Диета там и прочее.

Доктор решил её порадовать:

— А не беспокойтесь вы. Всё вашему мужу можно!

— Как всё? — с досадой воскликнула обескураженная Рита.

И тут же задала наводящий вопрос: