Оглавление

С благодарностью Екатерине Тур за мудрость и наставничество, за обретенное счастье встретить любовь и себя настоящую.

Дрова для костра сами по себе еще не есть огонь.

НАГАРДЖУНА. Фундаментальная мудрость срединного пути[1].

— Пусть у тебя будет счастье и причины для счастья. Пусть у тебя не будет страданий и их причин.

Так буддисты делятся с миром своей вселенской любовью, которая складывается из чувства каждого конкретного человека и начинается — с любви к себе. Ведь научившись принимать, любить и благодарить себя, мы учимся принимать, любить и благодарить весь мир. Потому что каждый человек хочет только одного — быть счастливым.

 из книги Йонге Мингьюра Ринпоче «Будда, мозг и нейрофизиология счастья»

ЧАСТЬ 1. СКОЛЬКО МОЖНО?!

Глава 1. Побег

В двадцать пять лет Олесе была неведома эта истина. Поэтому, спасовав перед неизбежным, она судорожно паковала чемоданы, намереваясь сбежать от судьбы и предстоящей через несколько месяцев свадьбы.

— Наташ, привет. Слушай, можно я поживу у тебя какое-то время? Нет, ничего не случилось, вернее…, случилось, конечно. Подробности при встрече, ладно? Мне нужно вещи успеть собрать, пока Костя не вернулся с работы. Хорошо, я скоро буду.

Ее побег не был запланированным, поэтому сборы превратились в подлинный кошмар. Маленькая квартира, которую они с Костей снимали вместе уже три года, была настолько пропитана ими, что, казалось, даже малейшее нарушение порядка вещей было способно причинить ей настоящую человеческую боль. А тут налетел торнадо: повсюду был включен свет, дверцы шкафов были распахнуты, на полках с одеждой и книгами появились зияющие дыры, столик перед зеркалом опустел, на полу распахнули свои прожорливые пасти чемоданы и сумки разных размеров, а в воздухе повисло ощущение приближающейся катастрофы. Только оконная форточка мерно хлопала на сквозняке, словно зевая: «Скучно… Все это уже было до вас и наверняка случится вновь, может быть, даже в этой самой квартире». Стояла невыносимая жара. Мозг плавился от температуры и внутреннего диалога на тему совести, атаковавшего бедную голову Олеси в самый неподходящий момент.

— Отделить его вещи от моих. А что делать с общими вещами?

— Зачем они тебе? Будешь держаться за эти воспоминания?

— Может быть, все-таки остаться и поговорить, попытаться как-то все объяснить ему?

— Ну да, конечно. Знаю я твои объяснения. Опять поведешься на уговоры, и ничего не изменится. А потом, что ты ему скажешь? Что передумала, разлюбила? Что тебя родители сбили с толку?

— Ну нельзя же вот так просто исчезнуть, без объяснения причин?!

— Можно! Именно тебе сейчас и нужно. Закрыться, забаррикадироваться, выключить телефон, мысли, чувства и погрузиться…

— Куда??? В депрессию?

— Не мешай собираться! Иди лучше щетку зубную возьми из ванной.

Собрав то, на что хватило времени и мужества, Олеся вылетела из квартиры, с глазами, полными слез и решимости шагнуть в неизвестность под кодовым названием «Так для меня будет лучше».

Наташа уже ждала ее на пороге квартиры, которую они когда-то снимали вместе. Возвращение туда для Олеси было сродни входу в обитель несбывшихся надежд. Здесь она когда-то жила в ожидании Кости и, казалось, была счастлива в отношениях с ним. Сюда же теперь вернулась, не солоно хлебавши: окончательно запутавшись и потеряв три года жизни. Олеся вновь была в исходной точке.

— Лесич, с возвращением! Повод, конечно, так себе, но, ты знаешь, здесь тебе всегда рады. А что так сумок много? Ты его вещи тоже вывезла?

Наташиному чувству юмора мог позавидовать любой стендап-комик, если бы они в то время существовали. Ее жизненная энергия била через край. Холодильник всегда был пуст, а бар полон, — что создавало идеальные условия для рехаба.

Кое-как утрамбовав содержимое чемоданов в единственный в квартире шифоньер, девушки уселись на кухне, как делали это раньше. Достали из бара чуть початую бутылку рома, нарезали на тарелку плавленый сырок (единственное, что было в холодильнике), и принялись перебирать по винтикам Олесину жизнь.

— Ну, рассказывай…

— Вот почему, когда женщина живет в гражданском браке, она считает, что она замужем, а мужчина считает, что он свободен?!!!

— Это был вопрос?

— Скорее нет, чем да…

— А ты как хочешь: свободной быть или замужем?

— Судя по тому, что сегодня случилось, замуж выйти мне в ближайшей перспективе не светит, но и свободной быть тоже не получится. От себя не убежишь…

— Так, понятно, разговора у нас с тобой, чувствую, не на один плавленый сырок. Пошли в магазин. Заодно и на завтрак купим чего-нибудь.

Боже, благослови супермаркеты, особенно те, что находятся на первых этажах домов и работают в режиме 24/7. Сколько же человек может съесть на фоне стресса?

— Да… Так мы закупались в последний раз, когда твой Костя приехал. Праздновали окончание вашей холостяцкой жизни, помнишь? — Спросила, Наташа, покряхтывая под тяжестью пакетов, которые едва умещались в ее руках.

Олеся ничего не ответила и посмотрела на часы: «Начало десятого. Он уже точно дома». От одной мысли о том, что там сейчас происходит, Олесю пробирала внутренняя дрожь: «Может быть, включить телефон? Нет, не сегодня. Завтра. Я поговорю с ним завтра».

Ее вдруг накрыло удушающее чувство стыда. Не просто накрыло, а прибило к земле — всей тяжестью легло на плечи и вцепилось в горло, не давая дышать. Олесе стало стыдно и страшно, как дезертиру, бежавшему с поля боя, и, при этом, бесконечно жаль Костю. Все плохое, необъяснимое и странное, от чего она бежала, — рассеялось. Олесю окатило волной нежности и чувством такого невероятного родства, словно это часть ее осталась там, в этой квартире. «Трусиха, какая же ты трусиха… Почему у тебя все вечно через ….? Но, с другой стороны, можешь ли ты сейчас себе верить? Ведь твое решение тоже созрело неспроста, и тот страх, что родился в тебе, тоже настоящий? Что из этого, вообще, правда?».

— Ты чего умолкла? — спросила Наташа, остановившись на площадке между этажами, чтобы перевести дух. — О чем задумалась?

— Я так устала, Наташ. — Олеся вдруг вынырнула из своего небытия прямо в подъезд Наташиного дома, а ее задумчивость стала перерастать в раздражение и даже в желание устроить скандал. — Устала сомневаться, всем угождать, всех бояться. Сколько же можно, в конце концов?! Я не понимаю, чего хочу. Что мое? Что не мое? Дело даже не в нем и не в этой свадьбе… Я не счастлива, понимаешь? Без него или с ним. Я будто живу не свою жизнь…

Внезапно у пакета, который держала Олеся, оторвались ручки, и все его содержимое с грохотом вывалилось на лестничную клетку, запрыгав по ступеням между этажами. Тревога волной прокатилась по телу Олеси, и внутри нее как будто что-то оборвалось. Ее жизнь, ее планы, ее будущее — все в одночасье рухнуло и покатилось по грязным ступеням неведомо куда. Олеся рефлекторно побежала вниз, пытаясь подхватить, спасти хотя бы что-нибудь, но было уже поздно. Все это теперь придется передумывать и переписывать заново. Олеся подняла застрявшую в пролете колбасу, села на грязные ступени и заплакала, осознавая всю абсурдность момента.

— Чего ты ревешь, бери колбасу и пойдем. Дома поплачем.

— Ты знаешь, так странно… мы ведь еще позавчера все то же самое покупали вместе с ним. А теперь…

— А теперь у нас даже яиц нет — все перебились. Завтракать чем будем? Пошли. Колбасу не забудь.

Олеся поднялась по ступеням, закрыла за собой входную дверь и медленно побрела на кухню — в надежде обрести в разговорах с подругой хотя бы какое-то умиротворение и ответы.

Наташа уже на скорую руку накрыла на стол и жестом приглашала Олесю садиться.

— Несчастлива, говоришь? Ну что ж, попробуем вернуть тебя к жизни.

— Слишком многообещающе звучит.

— Ну, давай хотя бы начнем. Я понимаю, что терзать тебя сейчас расспросами бессмысленно, но просто, чтобы я понимала, скажи: никакого скандала, никакого формального повода для расставания не было, так? Ты просто собрала вещи и ушла?

— Похоже на то…, — не слишком уверенно ответила Олеся, будто совсем об этом не задумывалась.

— То есть он придет с работы, обнаружит, что тебя нет… Ничего, конечно же, не поймет, и первым делом бросится тебе звонить…

— Но у меня выключен телефон, — Олеся тут же подхватила.

— Но у тебя выключен телефон… — задумчиво повторила Наташа, не отрывая от Олеси «зависшего» взгляда. — И никакой записки ты ему тоже не оставила, правильно?

— Нет… — Олеся увидела ситуацию глазами Наташи, и ее щеки зарделись от стыда и осознания взбалмошности собственных поступков.

— И у тебя нет ощущения, что ты сделала глупость? — Настойчиво пыталась пробиться в Олесину голову Наташа.

— У меня каких только ощущений нет сейчас! Прошу, не мучай меня этим… Пожалуйста… — Застонала Олеся.

— Ну он же волнуется наверно! Может, хотя бы напишешь ему, что с тобой все в порядке? — Не унималась Наташа.

— Не могу сейчас, не хочу. Завтра. Я все сделаю завтра. — Олеся дала понять, что настаивать бессмысленно.

— Я ничего не понимаю, Лесич, честно говоря. У тебя, похоже, назрел какой-то кризис… внутренний или, может, внешний? — Наташа вдруг ухватилась за эту мысль. — Может, ты кого-то встретила и разлюбила Костю?

— Да никого я не встретила, перестань. Из-за этого наверно не сбегают…? — задумалась Олеся. — Я вообще не уверена, что все это время любила его, что он любил меня, что я сама себя любила…

— Не сочиняй! — отмахнулась Наташа. — Я же видела. Все у вас было по-настоящему и взаимно. Может, просто это было так давно, что ты… забыла?

— Может и забыла…, — согласилась Олеся. — Все это, действительно, было уже давно. Мы стали жить по инерции: чаще ссориться, больше ревновать, чем любить…, отдалились, одним словом. Он и жениться-то не хотел. Говорил, что ему и так хорошо. Но родители стали настаивать, да и я в последнее время стала ему про детей говорить… В общем, решение вступить в брак в нашем случае было чисто рациональным, — Олеся улыбнулась этому клише, так подходящему к ситуации. — Как будто этой свадьбой мы должны были, в очередной раз, всем угодить. Нужно же соответствовать ожиданиям родителей, друзей, друг друга, наконец… Жить по шаблону. Я так больше не хочу. Думаю, и он не хочет.

— Поэтому ты решила уйти? Вместо того, чтобы поговорить с ним, обсудить все цивилизованно и по-взрослому, ты взяла и сбежала, как маленький неразумный ребенок? И пусть оно там само без тебя решится как-нибудь, да? — Наташа говорила с Олесей подчеркнуто покровительственным тоном, сознательно подтрунивая над подругой. Ей казалось, что Олеся сейчас устраивает бурю в стакане воды.

— Я всегда так делаю… когда мне страшно. — Совершенно искренне ответила Олеся.

— Страшно? От чего? От свадьбы предстоящей? Вы уже три года вместе, так хорошо друг друга знаете, чего бояться?

— Страшно, что так и проживем всю жизнь, цепляясь друг за друга, как за последний шанс. Не важно, как, но вместе. Да и не так-то хорошо мы знаем друг друга. Я ему многого о себе не рассказывала до сих пор. Про маму, например. Уверена, он тоже.

— Замороченные вы очень. Причем оба. Не удивительно, что у вас все не как у людей. Одно могу сказать: других таких ненормальных вы больше не найдете. Так что не спешите друг от друга отказываться. Что-то мне подсказывает, что проблема не в Косте. Ну точно не только в нем.

— Я знаю.

— Что думаешь делать?

— Буду разбираться, распутывать клубок. Поможешь мне? — Олеся посмотрела на Наташу каким-то безнадежно одиноким взглядом, пытаясь обрести в ее сочувствии хотя бы тень давно и безнадежно утраченной опоры.

— Конечно, Лесич. Все будет хорошо, — Наташа обняла подругу. Она понимала, что Олеся сейчас блуждает в своих трех соснах совершенно искренне, пусть и не замечая очевидного. Хотя, может, это сама Наташа чего-то не замечала.

Глава 2. Любовь — для тех, у кого все хорошо

— Слушай, а кто был твоей первой любовью? Не Костя случаем? — Спросила Наташа, внезапно переменив тему разговора, чтобы переключиться на позитивную волну.

Наташе хотелось, чтобы Олеся начала вспоминать о чем-то хорошем, желательно связанным с Костей. Все же, она не до конца верила в их разрыв, потому что не понимала его причин. Они и для самой Олеси могли быть не вполне очевидны и, скорее всего, скрывались за завесой времени. «Где же их искать, как ни в прошлом?» — Наташа почувствовала себя психологом с замашками частного детектива.

— Представляешь, меня никто никогда не спрашивал об этом?

Олеся не лукавила. Она поймала себя на мысли, что сейчас ей почему-то крайне трудно ответить на этот простой вопрос: в кого она была впервые в жизни влюблена.

— Ну и каким же будет твой ответ? — Живо включилась в игру Наташа, предвкушая, что этот непростой случай из практики, может перевернуть весь ее «профессиональный» опыт с ног на голову.

— Точно не Костя, — ответила Олеся и слегка нахмурила брови, будто пытаясь припомнить.

— А я думала, что вы с ним в одной школе учились. Разве нет?

— Да, в одной провинциальной мажорной школе… Только он на год старше.

Олесю вдруг перекинуло в 1999 год. Десятый класс. Память словно открыла перед ней временной портал. Казалось, она смотрит о себе немое кино. Слова быстро оформлялись в предложения и фразы, едва поспевая за сменой кадров.

— Я была маленькой, очень стеснительной, но миловидной отличницей. Одной из многих, как мне казалось. Мечтательницей. Я могла быть красивой, но нужно было очень постараться, чтобы во мне это рассмотреть. Мне не хватало смелости. Говорили, что у меня красивые зеленые глаза, но они никогда не улыбаются. Наверно от того, что я много плакала, когда была маленькой, ведь дома творилось, бог знает, что. А потом слезы ушли, осталась только глубокая внутренняя боль, которая отталкивала даже меня саму и искажала юношескую красоту, будто я смотрелась в кривое зеркало.

— Ну а он, конечно, полная противоположность? — Спросила Наташа, угадывая классический сюжет, столь любимый западным кинематографом.

— Ну да, — улыбнулась Олеся, — так и было. Взрослый, уверенный в себе, в сопровождении бесконечной толпы друзей и девушек; с прекрасными карими глазами и копной вьющихся темных волос, а еще нежным румянцем на щеках… В его глазах была какая-то знакомая глубина и грусть, но я боялась в них смотреть. Мне было достаточно своей грусти. Я вообще тогда не могла даже и мечтать о том, что в мою закрытую жизнь может войти какое-то подобное… чувство. Слишком много тайн я хранила и ни с кем не была готова их делить. К тому же, Костя был влюблен в мою одноклассницу — Зою.

— Серьезно? Ну точно, все по классике.

— Не совсем. Ты не жди быстрой развязки.

Олеся увлеклась процессом. Наташа была права: эти воспоминания загорались огоньком надежды в ее глазах, и где-то там, на этой киношной ленте, обязательно должна была быть вспышка, изменившая весь сценарий Олесиной жизни.

— Вся школа следила за их «романом». Вот Зоя была настоящей красавицей. Все ее любили. Голубые глаза с длинными ресницами, роскошная улыбка… Она была любимым, благополучным ребенком. Казалось, что все радости этого мира были предназначены только ей одной. Никому даже в голову не приходило сомневаться в этом. Помню, перед новогодним балом в десятом классе мы с девчонками смотрели на них с восторгом и обсуждали, какая же она хорошенькая, и как же ему повезло. Очень красивая пара.

— А как же ты?

Наташа с недоверчивой улыбкой посмотрела на Олесю, словно та что-то не договаривала, или намеренно затягивала рассказ.

— А у меня в десятом классе был скромный мальчик по имени Ваня, сосед.

— Первый раз о нем слышу, — отреагировала Наташа, все еще продолжая сомневаться.

— Правильно, я и не рассказывала. Костя никогда не мог слушать про моих бывших, хотя, по сравнению с его батальоном, моя скромная шеренга выглядела очень безобидно. Я разучилась это вспоминать.

Наташа рассмеялась, услышав про «скромную шеренгу»:

— У меня всегда было ощущение, что у тебя, кроме Кости вообще никого не было. Он твой первый и единственный.

— Вот-вот. Видишь, у него получилось всех в этом убедить.

— Ну, так и что там твой сосед?

— Мы дружили, гуляли вечерами большой дворовой компанией, в которой никого не смущало то, что происходило у меня дома. Все знали. Здесь я могла быть собой. Я даже была влюблена в него, да. Первый поцелуй, первые переживания… Мы ходили, держась за руки. Хотя мне тогда казалось, что даже он стесняется меня. Ведь любовь — это только для тех, у кого все хорошо.

— Любовь, дорогая, — для всех! Кто же вбил все эти глупости в твою несчастную голову? Сомневаюсь, что Костя. Похоже, это случилось задолго до него. — С негодованием отметила Наташа. Некоторые кусочки этого загадочного пазла в ее понимании сошлись и даже стали напоминать рисунок. — Ну а что же твой Ванька? Не убедил тебя в обратном?

— Ванька — хороший парень, — продолжала рассказывать Олеся. — Мы до сих пор общаемся, когда приезжаю к родителям, потому что он живет с семьей в том же родительском доме, недалеко от нас. Крепкая такая семья, дочка… Он такой же улыбчивый. Ямочки на щеках. — Олеся тоже заулыбалась, вспоминая Ванькины ямочки и свой наивный десятый класс. — Однажды мы встретились с ним в парке. Я не узнала его, а он как-то сразу меня заметил и подошел. Никогда не забуду, как он смотрел на меня… Словно я с другой планеты:

— Ты… очень хорошо выглядишь. Вернулась или в гости?

— В гости… Ванька, господи, — я растерялась, обняла его. После чего растерялся он, щеки зарделись румянцем… ох уж эти ямочки. — Как жизнь?

— Хорошо. У меня дочка. Мы тут же живем, в родительском доме. А ты?

А я подумала, что, действительно, прилетела с другой планеты. Я была очень рада видеть его, но поняла, как все это было давно, как круто изменилась с тех пор моя жизнь. Я работаю в международном рекламном агентстве, мои коллеги говорят на разных языках, мы много снимаем, ездим по миру. Я свободно говорю на английском. Я часть московской креативной тусовки. Я даже фамилию сменила… Это совершенно другая Я. Та девочка, которую он знал, осталась там, на улице, где наши дома стоят бок о бок… Но из уважения к ямочкам, я не стала вдаваться в подробности. Мне было чертовски приятно, что он смотрит на меня вот так…

— Да все, как у всех. Просто в другом городе. Работа, дом, друзья.

— Замужем? — Посмотрел на мою руку.

— Нет, но…

— Не свободна, — договорил он и улыбнулся. — Ясно…

— Да…

— Ну, я пойду наверно. Хотелось бы еще увидеться, но вряд ли получится…? — Посмотрел вопрошающе.

Я не хотела, чтобы он продолжал:

— Да, я уезжаю сегодня.

— Ладно… Ты очень красивая, — снова эти ямочки. — Я очень рад за тебя. Правильно сделала, что уехала. Москва тебе очень… идет.

И он взял меня за руку. Руки те же, ямочки те же …На секунду мне показалось, что и я та же. Несчастная девочка в поисках приюта, нежности и любви.

— Спасибо, — я слегка сжала его руку и отпустила ее, а вместе с ней и все, что нас связывало. Развернулась, чтобы уйти, но почувствовала, как он смотрит на меня.

— Пока, — Ванька сказал уже совсем тихо. Из глубины тех воспоминаний, которые нас связывали. Он все вспомнил и, может быть, даже подумал, а что было бы, если бы…

— Пока…, — я обернулась и с улыбкой помахала ему. А он еще долго смотрел мне вслед.

Трогательная юношеская влюбленность с румянцем и ямочками на щеках — в моем багаже памяти найдется для нее особенное место.

Олеся ностальгически вздохнула. От этих ее воспоминаний повеяло таким романтическим теплом, что исследовательское настроение Наташи мгновенно улетучилось. Олесе даже показалось, что она сейчас всплакнет.

— Теперь я понимаю Костю. Если ты про каждого бывшего из своей «шеренги» будешь рассказывать вот так, то тут никакого мужского терпения не хватит… Так вот, значит, она какая, твоя первая любовь…, — сказала Наташа, слегка растягивая слова и мечтательно погружаясь в собственные воспоминания в попытке отыскать там своего Ваньку.

— Любовь — как-то громко сказано. Влюбленность, скорее…. — Олеся задумалась и вдруг в ее голове ударами колокола зазвучала мысль настолько важная, что, в попытке не упустить ее, она начала махать руками так, будто ей прямо сейчас требуется неотложная помощь.

Наташа испуганно поднялась из-за стола, но тут же поняла, что тревога ложная. Олеся продолжала:

— Натали, вспомни-ка, на кого я чаще всего тебе жаловалась и жалуюсь до сих пор?

— Не поняла…, — Наташа посмотрела на нее в замешательстве.

— Ну, с кем я чаще всего конфликтую, на кого обижаюсь постоянно, кто мне все время звонит, мешает жить и незримо присутствует везде, где бы я не находилась?

— Мама что-ли? — Наташа сказала это с подозрением, боясь предположить, какой неожиданный вывод из этого может последовать.

— Бинго! Все мои подруги обсуждают между собой мужчин, а я все время обсуждаю с подругами маму. Как будто мужчины в моей жизни отсутствуют, как факт, либо они нужны только для того, чтобы всегда был повод продолжать выяснять отношения с самым главным человеком в моей жизни…

— Боже, Лесич, а ведь ты права, — к Наташе тут же вернулся научный интерес, а только что сделанное открытие обухом ударило ее по голове и усадило обратно на стул. — Вот тебе и первая любовь…

— Именно! — Олеся ухватилась за это совпадение, за эту — случайно или нет — брошенную Наташей последнюю фразу. — Первая любовь — это любовь матери.

Наташа никогда еще не была настолько увлечена беседой. Казалось, они вдвоем сейчас стоят у разгадки тайны Египетских пирамид, Бермудского треугольника или чего-то еще, настолько же значимого для истории.

— Если первой, материнской любви оказалось недостаточно, или ее не было вовсе, то и никакой последующей любви может просто вообще не быть, понимаешь? — Продолжала Олеся, чувствуя небывалое вдохновение и подъем от того, что свет, к которому она так долго стремилась, вдруг забрезжил на расстоянии вытянутой руки от нее. — Потому и мне кажется, что ни первой, ни второй, никакой любви у меня не было. Увлечения, влюбленности… Настоящей любви я всегда ждала только от одного человека, но ее выдавали как кредит: очень дозированно, на особых условиях и обязательно под проценты.

— Да уж. Надеюсь, кстати, твой кредитор не явится сюда, чтобы тебя спасать?

— Нет, я ничего не говорила ей, не хочу. Она столько воды намутила, только окончательно меня запутала. Сами разберемся.

Олеся с Наташей просидели практически до утра — вспоминали не только первую любовь, но и разные другие «пробы пера» на пути к большому и светлому чувству, смеялись… Еще недавно они жили с девчонками вчетвером в этой маленькой квартире. Казалось, этому беззаботному периоду в их жизни не будет конца. С тех пор прошло всего три года, а Олеся думала, что она повзрослела на все десять. Однако Наташа помнила ее другой и была категорически не согласна на досрочное взросление. Поэтому с первыми лучами солнца они отправились спать в надежде на крутые перемены в жизни, которым всегда неизменно предшествует подобный хаос. Олеся почувствовала, что она не одна.

Глава 3. Что вы чувствуете, когда пьете молоко?

Будильник предательски заверещал ровно в 7.30 и ни минутой позже. Хорошо, если удалось поспать хотя бы пару часов. Наташа уже бодренько суетилась на кухне. В квартире сильно пахло кофе, шампунем и туалетной водой — верный знак того, что утро уже в разгаре, и, если не встать прямо сейчас, то опоздание на работу гарантировано.

Олеся собрала последние остатки мужества и осторожно, пробираясь сквозь туман в глазах, побрела в ванную. Начинался первый день новой, но такой чужой для нее жизни. Она сдалась. Мир рухнул. Но было что-то успокаивающее в этой определенности.

— Я оставила тебе ключи в прихожей. Захлопни дверь посильнее, когда будешь уходить, ладно? — Крикнула Наташа, выходя в подъезд и оповещая всех еще не проснувшихся соседей о продолжении рабочих будней.

— Хорошо. — Олеся пыталась сосредоточиться на ключах, на двери, на Наташе, но выходило пока очень плохо. — До вечера.

Входная дверь хлопнула так сильно, что зубная щетка подпрыгнула у Олеси во рту, чем мгновенно вывела ее из состояния анабиоза. Она еще немного потопталась в ванной, пристраивая щетку, потом в прихожей в поисках ключей. Времени на завтрак и выбор одежды уже не оставалось. Олеся натянула первые попавшиеся под руку джинсы и футболку, бросила ключи в рюкзак и, со всей силы хлопнув этой несчастной дверью, побежала в направлении метро.

Ее телефон был выключен со вчерашнего вечера. «Очень странное ощущение. Будто тебя вдруг отпустили на волю, включили режим инкогнито и, наконец-то, оставили в покое, — думала Олеся, — и никто в целом мире не знает, где ты».

Когда Олесе было пять лет, она случайно ушла из дома. Заигралась на лужайке с их собакой, Жулькой, и не заметила, как добежала вслед за ней аж до ближайшей железнодорожной станции. Мама всякий раз с содроганием рассказывала Олесе эту историю, коря Олесину двоюродную сестру за то, что «не досмотрела», и предостерегая саму Олесю от подобных вольностей в будущем. Вся эта история должна была быть пронизана страхом, но Олеся, увы, ничего не чувствовала. Да и мама все время удивлялась, что Олеся совсем не испугалась тогда, даже наоборот: когда ее нашли, с увлечением рассказывала про их с Жулькой путешествие. Вот и сейчас Олеся совсем не боялась потеряться. Ей даже казалось, что она получает от этого удовольствие.

Тогда еще не было смартфонов, с легким доступом в социальные сети и мессенджеры. Главное, не было привычки все это ежеминутно проверять. То есть для того, чтобы гарантированно «достучаться» до человека, ему нужно было непременно звонить. Олеся боялась включать телефон, потому что ей, конечно же, звонили. Скорее всего, Костя набирал ее номер много раз подряд, после чего отправил кучу сообщений — голосовых, текстовых… «И вся эта лавина накроет меня прямо сейчас, стоит только нажать кнопку», — Олеся буквально увязала в этих мыслях по пути в метро, пока не закончились все отговорки. Дольше тянуть было нельзя. Поднявшись на поверхность, она включила телефон, и от метро Тверская до Малой Дмитровки шагала под такой бойкий аккомпанемент из уведомлений, словно провела в метро без связи целый год. Вскоре раздался звонок.

— Наконец-то! Господи… У тебя все в порядке? Что случилось? Где ты??? — Взволнованный Костя тараторил в трубку, будто кто-то стоял над ним с секундомером и проверял технику чтения этих заранее заготовленных фраз.

Олеся уже проигрывала их разговор в голове неоднократно, но в последний момент, как и полагается в таких случаях, растерялась: стала хватать ртом воздух, а голосом — первые приходившие в голову фразы.

— Все в порядке, Кость. Я иду на работу. Не одолевай вопросами. Пожалуйста… Я не могу тебе сейчас всего объяснить. Мне нужно время подумать, разобраться.

— С чем разобраться? У тебя появился кто-то? — Тут же выпалил Костя.

Он тоже репетировал их разговор, и этот вопрос всегда настойчиво пробивался в лидеры, опережая все другие по степени значимости.

— Боже мой! — С досадой воскликнула Олеся. — Ну да, это наверно самое простое объяснение…

Между ними повисла пауза: Олеся подбирала слова, а Костя замер в ожидании продолжения.

— Могло бы быть! — Не снижая накала, выпалила Олеся. — Но нет, не появился. Мне нужно разобраться с собой. В голове у меня бардак, понимаешь? Не знаю, чего хочу. Знаю только, чего не хочу: обманывать больше не хочу — ни тебя, ни себя.

Олеся вдруг задумалась, какой была бы ее реакция, если бы ей говорили такое: «Ему наверно кажется, что на авансцену выполз мой двойник или вообще другой человек, который пытается беседовать с ним от моего имени». И судя по сбивчивым эмоциональным конструкциям в разлете от «я все понимаю» до «я ничего не понимаю вообще», она была права. Трудно понять того, кто сам не понимает, что происходит.

— Сколько тебе нужно времени? — Удрученно спросил Костя, понимая, что ничего конкретного, конечно, он сейчас от нее не услышит, но просто не желая ее отпускать. — Я не хочу оставаться в этой квартире один, очень давит все…

— Не знаю…, — предсказуемо ответила Олеся. — Но ты можешь подыскать себе другое жилье.

Олеся сказала это, и все внутри нее вдруг замерло: «Почему я говорю с ним так, будто мы чужие?».

Костя тоже не мог понять, откуда вдруг взялась эта холодность, и что могло так кардинально изменить ее отношение к нему за столь короткий срок. В пику ее дерзости, он решил было, по заведенной между ними традиции, тоже ужалить побольнее:

— Да, наверно так и сделаю! Не думаю, что это проблема!

Но потом смягчился, понимая, что это не просто размолвка, после которой они разойдутся по комнатам, а потом все равно встретятся в одной постели. Теперь все гораздо серьезнее и непонятнее для него. Костя боялся это озвучить, но от этой мысли было не отмахнуться: неужели она, действительно, ушла от него?

— У меня к тебе одна только просьба: давай будем на связи. Не теряйся, пожалуйста. Я не знаю, что там у тебя произошло, но, может быть, когда-нибудь ты захочешь мне об этом рассказать. Знай, что с моей стороны ничего не изменилось: я люблю тебя и хочу быть с тобой. Если нужно время — пусть будет время. Главное, чтобы оно было настоящим, а не прошлым.

Костя демонстрировал чудеса самообладания и был в шоке от самого себя. Он удивлялся, каким образом у него вдруг сплелся такой затейливый словесный узор. Олеся тоже слушала его с недоверием и поражалась тому, как все-таки плохо они друг друга знают. Замешательство от пребывания в новой роли было настолько сильным, что они совершенно не понимали, как себя вести.

— Ладно, будем на связи, конечно. — Ответила Олеся, пытаясь демонстрировать присутствие духа. — Я просто уже пришла в офис, в лифт захожу — скоро связь пропадет.

— Главное, ты не пропадай. Спасибо, что взяла трубку.

Двери лифта захлопнулись, оборвав этот бесконечный, как показалось Олесе, разговор. «Ну какая же я свинья», — практически вслух процедила сквозь зубы Олеся. Достойный десерт к основному блюду — жалости к себе, которым она так жадно наслаждалась вчера. Как выжить в этих противоречиях, она пока не понимала.

В агентстве с самого утра царили суета, галдеж и творческий беспредел. Судя по накалу страстей в переговорной комнате, на горизонте маячил новый тендер, выиграть который было не просто делом чести, но вопросом жизни и смерти, не меньше. Поэтому сегодня предстояло поднять по команде всех бойцов, включая резервистов, и загрузить их работой по самые пределы творческой фантазии. «Самое время», — подумала Олеся.

Работа в рекламе — это бесконечная возможность быть ребенком, зарабатывая, при этом, вполне себе взрослые деньги. Единственное, что от тебя требуется, — это желание играть, кураж и хорошее настроение, чтобы всерьез рассуждать о самых несерьезных вещах. Например, о том, что испытывает человек, бросая в унитаз смываемую втулку; или почему он должен выбрать стильный растворимый кофе в пакетиках вместо поросшей мхом молотой арабики; какой сок самый сочный, и под каким подгузником попа самая сухая; как угодить коту, целясь в визуальные предпочтения его хозяйки; ну и, наконец, достаточно ли хорошо доносит эффективность средства от диареи слоган «срочнее срочного».

Инсайты — наши внутренние озарения — самое ценное не только в рекламе, но и в жизни. Они есть основа нашего выбора: от утреннего кофе, марки сигарет или жвачки — до выбора профессии, выбора человека, с которым хочется быть рядом, выбора своего жизненного пути. У Олеси прекрасно получалось распознавать эти тайные человеческие мотивы. Она всегда с легкостью угадывала, что сейчас человек чувствует, о чем думает и какие слова хочет услышать. Иногда ей казалось, что она читает людей, как открытые книги. Но это, к сожалению, никак не помогало Олесе понять саму себя. Ей было интересно слушать, когда кто-то говорил о ней. А еще интереснее, — подслушивать, когда кто-то сплетничал. Но и там ничего, кроме банального «хорошая», «отзывчивая» и «знает свое дело» Олеся обнаружить не смогла. Даже ни одного ругательства и никакого хамства — сплошная сладкая вата. «Неправда», — думала Олеся. Но об этом знала только она сама, ну и Костя, конечно же, часто служивший громоотводом.

Сегодня самые известные среди своих коллег креативные и стратегические умы современности должны были озадачиться поиском инсайтов для новой рекламной кампании одного популярного молочного бренда. Говоря проще: нужно было придумать рекламу молока.

Поскольку ни настроения, ни тем более куража у Олеси сегодня не было, она решила, что подумает об этом завтра. Как это часто бывает от недосыпа, мозг выхватывает из окружающего звукового фона какую-то фразу и начинает на зацикленном режиме ее прокручивать, пока вы не очнетесь. Сегодня в мозгу Олеси засела прозвучавшая уже раз двести фраза «Что вы чувствуете, когда пьете молоко?». Она сопровождала Олесю всю дорогу домой. И только когда двери метро энергично распахнулись на станции назначения, пришел ответ: «Да ничего не чувствую! Я его вообще не пью». Олеся впервые почувствовала себя профессионально бессильной. Ей представилась пухлая домохозяйка, стоящая с растерянным видом и глазами, полными слез, у пестрой молочной витрины.

— Как же я теперь буду его пить, если ничего не чувствую?

— Как хочешь, так и пей. И начни уже думать, наконец, самостоятельно. Взрослая уже!

«Я когда-нибудь сойду с ума от этой работы», — подумала Олеся, открывая входную дверь. Быстро сбросив рюкзак и обувь, она буквально рухнула на кровать и заснула, под гипнотическое эхо судьбоносной фразы: «Что вы чувствуете, когда пьете молоко?».