автордың кітабын онлайн тегін оқу  Лирические воспоминания Ивана Сизова

Александр Левитов

Характеристика трепок, получаемых нашими молодыми ребятами при их вступлении в жизнь

Мое настоящее дело главным образом заключается в том, чтобы поварьировать на тему некрасовского школьника[1]. Впрочем, я имею сообщить вам не одну только умиляющую душу историю, как школьники поднимаются с места в свою многотрудную дорогу и как они, руководимые участием чувствительных ближних, делаются, под конец своей трудолюбивой и многополезной жизни, яркими звездами различных горизонтов, в чинах статских, а иногда и действительных статских советников. Я постараюсь быть гораздо честнее: я по возможности покажу, как ребята держат себя в дороге и даже как самая дорога своими буйными ветрами и палящими жарами прогоняет с молодых щек ребячий румянец.

История эта, признаваясь по чести, хотя и принадлежит к числу тех, которые весьма справедливо для нашего общества называются обыкновенными; но тем не менее мне всегда грустно слышать, когда тупость известного сердца дошла до того, что называет их скучными.

Я решительно отказываюсь когда-либо помириться с справедливостью того имени, которым людская очерствелость с высоты житейского величия снисходительно характеризует необузданно-страстные жалобы молодого горя, и потому с особенною смелостию рекомендую вам конец моей истории, когда уже, так сказать, суровая осень бурно налетит на розовые надежды вольного странника и нещадно обломает их легкие крылья; когда потухнут и нальются кровавыми слезами светлые глаза отрока при виде этого невозвратного отлета молодых дум и видений, отвиснут пухлые щеки и вообще когда раздастся первый ропот человека на первое и серьезное столкновение с действительной жизнью.

Что касается меня, то я нахожу этот процесс весьма любопытным. Переваривши его, — сочиню новый эпитет, — собственно желудочно, я не нашел в нем даже самых малейших признаков скуки, которую находят в нем люди, искушенные опытом жизни.

Меня, может быть, и удивила бы эта разница взглядов на одну и ту же вещь, если бы я не знал, что люди вообще, не исключая даже и искушенных опытом жизни, как и все бессловесные твари, только тогда чавкают, когда сами едят, то есть собственным ртом…

Я вырастал в то самое время, когда провинции дорывали последние листы книг в толстых кожаных переплетах, книг, напечатанных на грубой синей бумаге, шрифтом, испортившим столько ясных глаз, содержание которых, сладчайшее паче всех медов видимого мира, навсегда отуманило столько здоровых, светлых голов.

Г-жу Жанлис[2] стащили тогда в темные чердаки помещичьих домов, где крыс было в миллион раз больше, нежели привидений и всяких ужасов в ее замках. Не довольствуясь жирной тамбовской ветчиной, крысы пожрали все чудеса м-м Жанлис до того без остатка, что она едва ли когда может возвратиться из поистине тайных областей загробного мира. Фанфана и Лолотту[3], чувствительных детей чувствительного Дюкре дю Мениля, беспощадно прирезал жестокий Ринальдо Ринальдини[4], когда их оставили наедине в темном подвале дома, занимаемого директором гимназии. Знаменитый «отступник» виконта д'Арленкура