Толстяку развязали руки, дали кусок хлеба и воды, а одежды и обуви не дали, затем усадили на лавку посреди двора, перед ним поставили стол, накрыли рогожей, как скатертью, на скатерть водрузили Символ веры и Святую Книгу, тут же лежали четыре богомерзкие книги, что нашли у колдуна дома. Отец Семион вышел на средину двора и отлично поставленным голосом, как и положено священнику, заговорил:
– А-а-а потом, после жара… Нет-нет, бубоны сразу не пооявятся. Сначала придет ло-о-омо-о-ота-а-а, страшная ломота-а-а, – продолжал голос так противно, что Волков не выдержал: – Пали! И сам спустил тетиву, и почти сразу грянул выстрел оглушительно: Вс-с-сш-ш-шпа-а-ах-х! Так, что ухо у него заложило. Волков не знал, кто из них попал, он или мальчишки, но крик оборвался, силуэт на крыше сложился пополам и исчез в темноте. Стало очень тихо, и тогда кавалер крикнул: – Эй, ты где? Чего замолчал, а то нам интересно, что будет после ломоты? Все, кто был на винном дворе, ждали, запищит ли снова мерзкий голос, но было тихо, как и положено ночью. – Наверное, он забыл, – сказал Роха, – или дела у него какие появились. В общем, сказки закончились.
Случилось что-то невообразимое, о чем он и думать не мог. Случилось то, что разрушило его мир. Мир крепких лат, сильных арбалетов, алебард и пик. Теперь все это перечеркивало какое-нибудь хлипкое ничтожество с мускеттой в руках.
