Дома мы не нужны
последняя битва спящего бога
Василий Иванович Лягоскин

© Василий Иванович Лягоскин, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Ринат Акимбетов. Командир татарских партизан

Голова не болела. Совсем не болела – хотя выпито было вчера столько, что Ринат даже потерял счет рюмкам; а уж что в них наливалось к окончанию вечера, не мог бы наверное, ответить никто из собравшихся в этой чисто побеленной комнате. Главным украшением в ней был богатый дастархан – длинный низенький столик, уставленный восточными яствами. Впрочем восточных – это для тех краев, для маленького татарского городка – в котором Ринат Акимбетов, тренер детской спортивной школы, жил уже три десятка лет.

А здесь, в еще более крошечном узбекском Янгикургане, блюда, источавшие вчера умопомрачительные запахи, язык не поворачивался назвать иначе, как родными. Плов, шурпа с косточкой, домашние самсы и манты; наконец шашлык – из гиссарского барана, того самого, курдюк которого пошел на плов. И все это великолепие, изготовленное повзрослевшими (язык опять таки не повернулся назвать постаревшими) одноклассницами, съели сами поварихи и их одноклассники.

Да – впервые за тридцать лет после окончания школы сразу пятнадцать выпускников десятой средней школы семьдесят седьмого года выпуска встретились на родной земле. Сходили вместе в школу; поудивлялись, что в ней ничего не осталось русского – а ведь это была когда-то единственная русская школа в районе, и учиться в ней было сверхпрестижно. По крайней мере дети всех местных начальников учились именно в ней. Но в их классе таких не было. По крайней мере и в те счастливые годы, и сейчас никто не выпячивал свое «я»; не хвалился обретенным богатством или свалившейся на голову славой.

Хотя поговорили немало. Весь вечер и часть ночи обменивались рассказами о прошедших десятилетиях; смеялись, вспоминая школьные годы – и все это, набивая животы так, что ближе к утру никто из одноклассников уже и не помышлял расходиться по комнатам, где их ждали кровати. Местных девчат (женщин, уже бабушек) проводили по домам еще ранним вечером (восточные традиции, куда денешься!); так что за столом теперь следила только хозяйка – Минаввар (по школьному Минюша); муж ее, тоже одноклассник, Амир, развалился во главе стола. По длинной стороне сидели Ринат, и еще два пузатых мужика – Абдусамат и Салим – которых он, если бы прошел мимо по улице, сразу бы не признал. Впрочем у последнего внушительное пузо не было так заметно на громадном плечистом теле. Пятым за длинным столом сидел столбиком вроде бы совсем не пьяный Рашит – самый стройный из собравшихся.

Ринат посмотрел на часы – как раз, когда в комнату вошла Минаввар – было ровно пять утра.

– Ну что, я вам больше не нужна? – усталым голосом произнесла женщина.

– Как это не нужна? – вскочил на ноги ее муж, – очень даже нужна.

По его лицу было видно, что прошедшие тридцать лет сделали их союз еще крепче. Но Ринат не позавидовал их счастью – у него самого семья была дома, в Татарстане, такая, что он каждую секунду хотел быть там, рядом с мамой, женой и пятью детьми – главной радостью и гордостью его жизни. Может поэтому он пробормотал про себя: «Это я тут никому не нужен!», имея в виду, что нужен он больше всего дома. Ринат даже прикрыл глаза, чтобы представить в памяти родные лица, когда рядом громко вскрикнула Минюша.

В открывшиеся тут же глаза хлынул свет, настолько яркий, что впору было снова зажмуривать что было силы веки. Акимбетов и сделал бы так, если бы с неба не упала тень – огромная и опасная, если принимать во внимание громкое хлопанье крыльев и грозный клекот невероятно большой птицы, летевшей в комнату, у которой почему-то не было стены, вперед растопыренными ногами. На лапах этих медленно разжимались огромные острые когти, жаждущие живой теплой добычи.

– И как я только замечаю такие подробности? – удивился машинально Ринат, вскакивая на ноги вместе со столом, с которого полетело вниз все, кроме скатерти.

Но звона и грохота разбивающейся о деревянный пол посуды он не услышал, потому что недалеко раздался дикий крик, и еще один орел (или что это был за хищник?) взмыл в воздух с дергающимся в когтях телом. А потом криков стало так много, что слух перестал их воспринимать, тем более, что Акимбетов полетел на пол вместе с одноклассниками, когда широкая столешница больно ударила его в грудь.

Черные когти глубоко вонзились в дерево; это было не то, за чем охотился орел, поэтому он наверное не взмыл вверх, как его более удачливые сородичи. Свалившись на задницу, на хвост (эту картину Ринат представил, ухмыльнувшись), пернатый хищник попытался достать человека клювом. Это был всем клювам клюв – огромный, изогнутый наподобие ятагану, точнее двум ятаганам, нацелившимся на Акимбетова. А тот вдруг вспомнил, что он не только тренер по баскетболу, но и бывший замкомандира разведвзвода, сержант Уральской горной бригады. Рука его нашарила рукоять длинного ножа, которым вечером резали по очереди арбуз. Арбуз попался сочный и сладкий, а вот голова орла… Главное – она слетела на пол с первого удара лезвием (вот что значит армейский навык!) – прямо под ноги незнакомой девушке.

– Стоп! – пораженно зафиксировал Акимбетов, – что значит незнакомая? Это же Минюшка Юлдашева – точно так она выглядела на выпускной фотографии, которую вчера рассматривали все вместе.

Он повернул голову направо – туда, где раньше его на ноги вскочил Амир; парень тоже с изумлением уставился на свою жену. Парень! Амир тоже выглядел сейчас не старше двадцати лет.

– Если бы вместо стены, куда влетел этот чудовищный орел, висело зеркало, – подумал Ринат, ощупывая быстро свои щеки с гладкой, без всяких морщин кожей; волосы – снова густые и волнистые. Он поднял к глазам руки – кожа на них начинает увядать первой; ему ли, профессиональному тренеру, не знать об этом!?

Восторг и счастье готовы были хлынуть внутрь парня – да-да, именно парня – если бы не пришедшая вдруг опять мысль о семье: «Как они там?». Впрочем, об этом можно, и нужно было думать позже, когда опасность, падающая сверху, исчезнет.

– А сама она не исчезнет, – понял Ринат, и скомандовал, снова вспомнив армейские годы, – Амир, Салим, берем стол и закрываем стену.

Парни тоже когда-то служили – вчера сами об этом рассказывали. Поэтому подхватили стол без рассуждений. Уже укрывшись за этим хлипким, по сравнению с гигантскими размерами орлов щитом (от одного ведь как-то защитил!) они осторожно выглянули; Минаввар вскрикнула опять – теперь уже громче. Да и как было не вскрикнуть, когда прямо на глазах у нее, и у парней, естественно, разворачивалась жуткая драма.

Огромный орел, словно обычный петух, наступал на трех человек, прижавшихся к стене смутно знакомого кирпичного здания, острый конец высокого зеленого шпиля которого невозможно было разглядеть за остатками потолка. Однако что-то царапнуло память Рината – где-то он видел уже эти стены и этот шпиль, готовый из за катаклизма упасть набок.

– Упал бы – придавил гада, – подумал Акимбетов, готовый выскочить из развалин дома Амира и Мунаввар с единственным оружием в руках.

Однако вмешательства не потребовалось. Пернатый хищник взмахнул крыльями, готовый поразить стальным крючковатым клювом в грудь парня, заслонившего собой девушку с ребенком. Край широкого крыла задел каменную кладку, и орел вдруг вскрикнул, словно его смертельно ранили, и отпрыгнул назад, заслонив проем в стене от окружающего мира.

Под когтями противно заскрипели жесткие перья птицы, обезглавленного обеденным ножом, и этот скрип подвигнул Рината еще на один подвиг. Еще один взмах ножом (удивительно какое острое и прочное лезвие попалось!) – и вторая голова на обрубке шеи, а вслед за ней и все громадное тело повалилось рядом с первой жертвой. Второе тело упало так, что прохода наружу почти совсем не оставалось – если только карабкаться по скользким, залитым кровью перьям. Но зачем, если на месте стояла дверь, в которую совсем недавно вошла Минюша, три месяца назад получившая первую пенсию по старости.

В эту дверь и шмыгнули осторожно друзья, собрав в узелки, получившиеся из разрезанной скатерти остатки еды и питья. Куда они спешили? Не лучше ли было остаться в комнате, в безопасном месте? Безопасном? – обе туши поверженных гигантов вдруг затряслись и поползли назад, открывая взглядам сразу несколько живых птиц, явно не гнушающихся мясом сородичей. Но и людей они тоже вряд ли оставили бы в покое. Сразиться же с ними в открытой схватке – дураков не было. Во всяком случае Акимбетов себя таковым не считал.

А вот то узкое окошко в кирпичной кладке, куда нырнули парень с девушкой и ребенком, счастливо отделавшиеся от неминуемой, казалось, гибели, почему-то манило. Что за чувство заставило красться туда друзей, Ринат и сам бы не мог сказать; больше того – никогда раньше он не поддавался таким вот позывам; всю жизнь был рационалистом.

Пернатые устроили шумную свалку; не воспользоваться этим было бы непростительной ошибкой – и вот уже вперед, подтянувшись крепкими руками, нырнул в окошко, отстоящее от земли больше, чем на полтора метра, Амир. Следом, ухватившись за протянутую ладонь мужа, исчезла внутри каменного здания Мунаввар. А здание, кстати, уже не было неизвестным – со стороны, окинув весь этот наклонившийся, подобно знаменитой Пизанской башне, комплекс, тянувшийся вверх полумесяцем на золотом шаре – Ринат конечно же узнал один из символов древней Казани – башню Сююмбике. Сотни раз он видел ее, гуляя по столице Татарстана; не раз бывал и внутри – тогда, когда высота ее была вдвое большей, чем сейчас. Мощных нижних уровней квадратного сечения не было; от средних ярусов – восьмериков – осталось полтора. Нижний, срезанный наполовину каким-то огромным лезвием, и позволил сейчас людям относительно легко забраться внутрь.

Орлы – по крайней мере один из них – заметили наконец бегство победителей двух их сородичей. С громким возмущенным клекотом хищник одним прыжком преодолел практически все пространство, отделявшее башню от бывшего дома Амира; ладонь Акимбетова, оставшегося последним снаружи спасительных стен, тем временем почти заполнилась красноватым порошком, который парень неосознанно скоблил с древних стен лезвием ножа. Несколько мгновений длилась эта операция; еще меньше заняло времени швырнуть пыль прямо в глаза обезумевшей от запаха крови птице. Нет – обезумела она после того, как ее крупные глаза заполнила эта пыль, а окрестности – неистовый вопль, в котором трудно было распознать что-то птичье. Если бы орлы могли говорить, этот крик сейчас бы означал: «Бежим! Опасность!». Во всяком случае, небо вокруг на несколько мгновений потемнело от крыльев взлетающих в панике хищников. Рината бросило бы мощным порывом воздуха на землю, если бы он не прилип спиной к кирпичной кладке.

И вот уже вокруг нет ни одного хищника – только истерзанные клочья их жертв заставляют сердца людей сжиматься от горя. Первым в окошко выглянул здоровяк Салим. Он протяжно засвистел, и это было очень скромной оценкой происшедшей трагедии…

Лишь поздно вечером уставшие парни закончили хоронить останки погибших людей. На истерзанных орлов сил уже не хватило. К концу траурных хлопот и Ринат, и его друзья, включая отважного парня, не побоявшегося «сразиться» с орлом голыми руками, назвавшимся Алимом, уже не обращали внимания на огромные тени в небесах, нарезавшие медленные круги, и иногда стремительно нырявшие вниз – в разных частях этой непонятно откуда взявшейся местности. Местность представляла собой что-то типа американской прерии, как ее представлял себе Акимбетов, местами прерываемой невысокими скалистыми горами. Взобравшись почти на самый верх смотровой башни, он прильнул к маленькому окошку, пытаясь разглядеть – куда ныряют за добычей летающий гиганты.

И увидел – далеко, у горизонта – развалины, подобные тем, что расположились у основания башни на пятачке двадцать пять на двадцать пять метров. Это было точной цифрой – природный шагомер у тренера был отменный, и он два раза прошел по периметру разоренного лагеря, проверяя себя. А заодно и оценивая, что им подарило провидения в качестве бонуса за ужас первых минут появления в этом мире. Ринат очень хотел бы поверить, что скоро все прояснится, и их, оставшихся в живых, эвакуируют в ближайший город, а оттуда домой, к семье. Хотел поверить, но не мог.

– Ребята, идите ужинать, – это Динара, жена Алима и бабушка (двадцати лет на вид) маленького Рустамчика – сегодня была дежурной по лагерю.

Ужинали на свежем воздухе, под светом заходящего солнца. У каждого из девяти выживших, даже у ребенка, за спиной торчал вверх, наподобие «Стингера», деревянный столбик-балясина. Их выломал, нисколько не смущаясь, Салим из перил лестницы, ведущей внутрь граненого шатра высокой покосившейся башни. И эти деревяшки спасали от орлов лучше настоящих ракет «земля-воздух».

Ужин был достаточно скромным – особенно если сравнивать его со вчерашним затянувшимся пиром. А потом все опять разбрелись по развалинам – теперь актуальны были не продукты, а спальные принадлежности. Ворчащих парней Ринат, взявший на себя командование, распределил по ночным сменам. Себе взял самую трудную, предрассветную – «собачью» – вахту.

– А неплохо было бы сейчас собачку отыскать хоть одну, – подумал он, отпустив зевающего Абдусамата, – а еще лучше – людей. Слишком мало нас… Решено – завтра иду с Салимом в разведку, а остальные пусть обустраиваются, наведут тут в развалинах порядок, насколько это возможно…

Разведку начали в направление поднимающегося солнца. Тихо позавтракав (чтобы не разбудить Рустамчика), парни вооружились – Ринат все тем же ножом, а Салим добытой где-то дубинкой внушительных размеров. Конечно, идти навстречу лучам низкого пока солнца было не самым лучшим выбором, но в этом направлении Акимбетова звал внутренний голос, и он решил довериться голосу чувств, а не разума – как вчера. И совсем не пожалел об этом, потому что скоро у них появился ориентир – идеально ровный обрыв метров трехсот, над которым они постояли с Салимом на безопасном расстоянии от края. А за ним, за краем, расстилалось безбрежное море, шума которого не было слышно – так тихо было сегодня и в воздушном и в водном океанах. Что это было за море? И опять подсказывало чутье – оно сродни тому, у которого он с семьей отдыхал в прошлом году. В Египте, если уж быть точным.

По краю этого обрыва они и пошли, по направлению против стрелки – совсем недалеко, даже ни разу не отдохнули. Потому что ровная линия обрыва тут поворачивала на девяносто градусов, а море под ним сменилось сначала чистейшим песчаным пляжем, а потом бескрайней, поросшей изумрудной травой, равниной. Сколько не вглядывались парни в горизонт, ни одной живой твари – ни двуногой, ни четвероногой, не было видно. Может потому, что все пространство надежно охраняли орлы, нарезавшие в вышине круг за кругом. Иногда один из них менял направление, целя ужасные когти и клюв в Рината с Салимом, но эта глиссада непременно заканчивалась крутой свечкой вверх – балясины надежно охраняли людей.

А потом глазастый Салим разглядел тот лагерь, что Акимбетов видел с высоты древней смотровой башни. В развалины разведчики вступали осторожно, ожидая увидеть не столько врагов, сколько ужасные останки пиршества пернатых. Но здесь было на удивление чисто – в смысле никакой тебе расчлененки, даже крошечных клочков плоти.

– Да, – протянул Салим, оглядываясь, – тут «птичкам» никто не мешал резвиться.

– Какие-то они неадекватные, – поддержал друга Акимбетов, – словно черт знает сколько времени голодали. Даже своих клевать начали.

– А здесь твоей Сююмбике нет? – еще раз оглядел лагерь Салим.

Он тоже был татарином, но на историческую родину не уехал, так и жил в родном Янгикургане; работал дальнобойщиком и изъездил множество городов в ближнем и дальнем зарубежье. А вот в Казань ни одного рейса не сделал.

– Ее здесь и не могло быть, – ответил Ринат, направляясь вглубь развалин, – Сююмбике одна на весь мир, а здесь вместо нее вот эта хижина.

Он подошел к непонятно как очутившемуся посреди железобетонных и кирпичных развалин строению из звериных шкур, имевшему почти правильную конусовидную форму. Нечто подобное схематически рисовал на печке Шарик из мультика про Простоквашино, и называлось это нечто вигвамом, жилищем индейцев. А внутри – чудо – действительно была индианочка, девочка не больше семи-восьми лет. Она сжалась в комок в углу хижины, испуганно поблескивая глазенками. Салим, поднатаскавшийся в поездках в английском, ничего путного расспросить у этой постепенно оттаявшей на его руках девчонки не сумел. Она пыталась что-то рассказать, постепенно убыстряя свое повествование. Увы – это была какая-то вариация испанского языка, в котором парни поняли только несколько самых распространенных слов.

Чаще всего девочка пальчиком показывала вверх, на крошечных отсюда (а на самом деле громадных) орлов, и на развалины, где – и без ее рассказа знали парни – вчера эти птицы устроили кровавый пир. Ринат остановился, восхищенно присвистнув – именно о таком внедорожнике – огромном «Линкольне Навигаторе» он когда-то мечтал. Мечтал рассадить по его шикарным кожаным сиденьям семью (все бы поместились без стеснения) и тронуть его от подъезда под шушуканье бабушек – подружек матери – сидящих на лавочке.

Он сам не заметил, как очутился за рулем, как негромко и призывно зарокотал четырехсотсильный двигатель, и как рядом встал Салим с ребенком на руках, замахавший свободной рукой так, словно отчаянно опаздывал куда-то и просил подвезти. Волна наваждения схлынула одним мгновеньем, и он заглушил мотор; выскочил из салона и проследил за направлением руки одноклассника, замершей теперь в одном направлении. В том, где с небес падал на землю, кувыркаясь неопрятной кучей перьев, один из крылатых хищников. Тут же раздался далекий звук выстрела, и еще один орел словно наткнулся на стену – замер там и тоже полетел вниз. Потом стрельба стала размеренной, но так же неизменно точной.

– Снайпер, – догадался Ринат, – надо бежать туда…

Он дернулся было вперед, но то самое чувство, что толкало его уже второй день навстречу неизвестности, сейчас завопило: «Нет! Туда нельзя – там враги!». И Акимбетов снова поверил внутреннему чутью, решил, что бросаться без оглядки к вооруженным людям, с таким хладнокровием расстреливающим птиц, безрассудно.

– И не жалко им патронов? – подумал он, и звуки выстрелов вдруг прекратились, словно его услышали.

Конечно, это уже было совсем из области фантастики, но тем не менее… парень решил перестраховаться. Подвергать опасности сильного, но совсем не сведущего в искусстве маскировки и скрытного наблюдения за противником Салима, а тем более маленькую индианочку, не стоило. Ринат протянул однокласснику ключи:

– Сумеешь?

Салим обиженно вскинул квадратный подбородок кверху:

– Издеваешься? Я ведь тридцать лет за баранкой, каждый день. Правда мы с тобой и ребятами вчера поддали как следует.., – он сам засмеялся неожиданной шутке, – так здесь и ГАИ наверное нет.

«Навигатор» уехал, осторожно переваливаясь на неровностях почвы, а Ринат побежал трусцой, забирая влево от предполагаемого местонахождения снайпера. Ориентиром для него было скопление скальных глыб на горизонте. Из было не так чтобы много, да и забраться наверх, не афишируя своего присутствия, было не очень просто. Но бывший сержант горной бригады справился с этой задачей. Даже пятикилометровый кросс не помешал, не отнял сил; напротив – они бурлили в мышцах, просящих дополнительной нагрузки. Это было вполне объяснимо с точки зрения физиологии – опыт десятков лет ежедневных тренировок получил энергию двадцатилетнего тела.

Но теперь надо было загнать эту энергию, эту радость и желание бежать и бежать глубоко внутрь. Теперь надо было вжаться в твердые камни, слиться с ними, чтобы не увидел даже малейшего шевеления тот, ради которого Акимбетов и предпринял этот марш-бросок. У подножия скалистого кряжа расположился лагерь – почти такой же, как татарский, или индейский анклавы. Такой же по размерам, но не по тому накалу страстей, что сейчас корежили этот островок развалин посреди холмистой прерии.

Очевидно, здесь жителям удалось быстро отыскать безопасное место, потому что было их много – десятка три. Чернокожие парни, девушки и дети стояли на коленях и молчали – очевидно под страхом наказания. Зато громко говорили и смеялись парни в камуфляжной форме, с оружием, которое они держали с небрежностью бывалых воинов. До этого лагеря сверху было не больше ста метров, и Ринат мог бы разобрать каждое слово вооруженных бандитов, но что толку – в английском, а немногие знакомые слова, указывали именно на этот язык – он был не силен. Зато разбирался в оружии. Автоматические винтовки М-16, самое распространенное оружие армии США, да и многих стран НАТО. Один, на первый взгляд безоружный; кряжистый и неестественно прямой – словно палку проглотил – внимательно оглядывал окрестности. И от этого взгляда хотелось вжаться в камни. Этот человек был опасен – опаснее даже высокого худощавого парня в темном одеянии, также осматривающего все стороны света, но уже в прицел длинной снайперской винтовки.

Вот кряжистый что-то негромко скомандовал, и шум внизу мгновенно прекратился. Он прошел вдоль длинной шеренги коленопреклоненных негров, что-то говоря не отстающему от него здоровяку. Тот кивал и повторял команды для остальных шестерых бандитов, расходящихся широкой цепью за спинами чернокожих. Главарь, дойдя до конца шеренги, на мгновенье задумался, кивнул чему-то, или кому-то, и шагнул в сторону, с совершенно невозмутимым видом наблюдая, как один за другим падают чернокожие под выстрелами в затылок.

И никто из них почему-то не вскочил, не попытался бежать, или броситься на убийц. Акимбетов вцепился зубами в кулак, чтобы не вскрикнуть, не вскочить в ярости. Что он мог сделать с одним ножом против вооруженных громил? Или против снайпера? Или – их командира, который, несмотря на внешнее отсутствие оружия, казался опаснее всех своих подчиненных, вместе взятых? Вот главарь поднял голову и поглядел на то место, откуда только что выглядывал татарин.

Чувство опасности взвыло внутри, и Ринат уронил голову на камень, не ощущая ни боли на лбу, ни теплой струйки крови, что мгновенно окрасила серый камень в месте его соприкосновения с головой. А пышную шевелюру словно пригладило горячим хвостом противотанкового снаряда, пронесшегося в миллиметрах от его макушки. Акимбетов не шевелился долгие минуты, уверенный, что бандит не сводит глаз с каменных глыб.

И только когда внизу заревел грозно дизельный движок, и шум его начал удаляться от лагеря, парень поднял голову. Поднял, чтобы убедиться – несуразный броневичок медленно ползет меж холмов, а за ним бредут, подталкиваемые прикладами, с десяток фигур в длинных женских одеяниях – все, кого бандиты оставили в живых.

– Понятно для чего, – пробормотал парень, лихорадочно размышляя, что сейчас ему делать, учитывая, что броневик полз в сторону индейского лагеря.

А оттуда ведут следы «Навигатора» к его друзьям! Ринат закрыл глаза и мысленно воспарил к небу, подобно орлам, которые нарезали круги очень далеко – запомнили, наверное, место, где один за другим падали вниз их мертвые собратья. И у него получилось! Он словно нарисовал план – вот эта груда камней; вот след броневой машины, затаптываемый голыми ступнями и подошвами американских армейских ботинок (точно – американских!). А вот – их лагерь, в центре которого опасно кренилась Сююмбике.

Тренер Акимбетов никогда в жизни так не бегал. В голове словно огненной иглой был нарисован треугольник, к одному углу которого медленно приближался моторизированный отряд бандитов с пленниками, а к другому бежал он сам, понимая, что неторопливость броневика смахнет словно рукой, когда он станет на след «Навигатора». Если верить этой «карте», то расстояние до родных стен древней башни не превышало семи километров. А если еще и не торопить невидимый секундомер, который отсчитывал секунду за секундой, получилось, что парень намного перекрыл мировой рекорд в беге по пересеченной местности.

Лица друзей, как раз усаживающих вокруг скромного стола (того самого, что защитил их в первые, самые страшные минуты пребывания тут), вытянулись от удивления при виде остановившегося рядом товарища. Особенно изумлен был Салим – ведь он был уверен, что Акимбетов вернется не скоро.

– Собираемся, – прохрипел марафонец, не дожидаясь, пока восстановится дыхания, – враги!

– Какие враги, – очень неспешно и чересчур вальяжно, на взгляд Рината, повернул к нему круглое лицо Абдусамат, – все враги улетели. А прилетят – у нас вот что есть.

Он потряс перед носом Акимбетова балясиной, и это взбесило парня.

– Встать! – вспомнил он вдруг, как «воспитывал» духов, ступив на первую ступеньку командной лестницы в армии, – бегом собираться!

И столько было в его голосе неприкрытой тревоги за товарищей, за маленьких детей, что все вокруг замелькало с немыслимой скоростью. Вот когда пригодился огромный багажник внедорожника; и шикарные сиденья тоже, в которых удобно расположились семь взрослых и двое детей – все, кроме человека, взявшего на себя бремя командования.

– Гони! – захлопнул он дверцу водителя – Салима, – вон в том направлении.

План в голове Рината так и не рассеялся, и сейчас его рука показывала в направлении, противоположном углу пропасти

Он резонно предположил, что это будет самая длинная прямая, по которой сможет здесь проехать автомобиль, если впереди его тоже ждет обрыв.

– А ты? – стекло внедорожника поползло вниз, и на парня уставились девять пар глаз.

– А я, – усмехнулся Акимбетов, – начинаю войну против американцев… Партизанскую войну…

Глава 2. Профессор Романов. Не валяй дурака, Америка

– А потом, – парень напротив командира переступил ногами, ведь команда «Вольно!» для сержанта Советской Армии позволяло это, – мы действительно попартизанили немного.

Он нагнул упрямый лоб вниз, наверное чтобы скрыть гримасу ненависти к бандитам. А рядом встал огромный парень с открытым лицом, напоминавший чем-то доктора Брауна – квадратным подбородком, наверное. Этот солдатский опыт если и имел, сейчас его никак не афишировал.

– Что значит немного? – громко возмутился он, фыркнув, – да америкосы плакали от него – человек двадцать наш Ринат кончил, пока мы петляли между горами, отвлекая их.

– Не двадцать, а всего четверых, – хмуро поправил его сержант Акимбетов, – больше никак было не подобраться. С одиночками справился, даже оружие раздобыл (он потряс автоматической винтовкой), а к их главарю даже на выстрел не решился приблизиться, – он помолчал, и все таки признался, – побоялся. Этот гад, кажется, безо всякого оружия может на расстоянии убить человека. Не знаю как, но может.

Он посмотрел с надеждой на Кудрявцева, и тот улыбнулся, показывая, что парень не свихнулся во время кровавой бойни, развязанной американцами.

– А почему, кстати, американцы? – вмешался в разговор профессор Романов, – ведь ты не понимаешь ни слова по-английски?

– Зато Салим понимает, – командир маленького татарского отряда коснулся плеча огромного товарища, – он на своей фуре пол Европы исколесил, а там без языка никак нельзя (гигант кивнул). Я одного подранка притащил на допрос…

– Потом этот гад начал на нас охотиться – загонять в угол, – продолжил старший из татар, – в тот, где степь соединяется с гадюшником.

Он посмотрел на полковника Кудрявцева и тот кивнул, показывая, что понял, каких гадюк имеет в виду парень. Больше того, командир продолжил за Рината:

– А вы начали собирать веревки и ремни.

– Точно, – с виду совсем не поразился парень, – и в одну темную безлунную ночь спустились вниз – в самом дальнем углу от места… где эти сволочи сбрасывали с обрыва живых людей.

– Ты тоже видел это? – опять вылез вперед профессор.

– Что значит тоже? – не понял его Акимбетов.

– Мы попали на такую казнь, – негромко ответил ему командир, – там снайперу, про которого ты говорил, и пришел конец. Бэйла его кончила.

Он показал на Никитину, невозмутимо выслушавшую похвалу; лицо Рината впервые озарилось улыбкой.

– Этот гад больше всех народу положил. Мы ведь хотели других спасти – но всегда впереди нас оказывались эти дьяволы. Наверное проклятый колдун их наводил. И мне, кстати, от снайпера один раз досталось. Вот, – он продел палец в отверстие на рукаве камуфляжа, – хорошо, было где спрятаться. А рана за пару часов заросла…

– Только жрать хотелось, как голодному волку зимой? – засмеялся рядом Толик Никитин.

– Точно, – удивился татарин; теперь, когда он узнал, что один из врагов мертв, лицо его сбросило безжизненную маску.

Он еще больше расслабился – наверное забыл, как вытянулся недавно в струнку перед человеком в форме полковника Российской армии – и огляделся вокруг. Рината и его товарищей окружали друзья; лица их были полны сочувствия, и профессор не сомневался, что совсем скоро эти десять человек вольются в большую семью русского лагеря. Вот только как быть с теми, кто бесчинствовал, а может, продолжает это делать на плато? Татарин словно прочел его мысленный вопрос.

– А что будет с остальными американцами?

– Ничего не будет, – ответила на этот раз Оксана Кудрявцева, – в смысле их самих не будет, когда наш командир (она ласково коснулась рукой плеча мужа) придумает, как забраться к ним.

Акимбетов покачал головой, мол: «Вы еще не видели это чудовище в человеческом облике!». Оксана ответила ему взглядом – своим, фирменным, доставшимся в наследство от Седой медведицы. Парень стремительно побледнел, словно увидел рядом главного американского бандита; Алексей Александрович тоже невольно отшатнулся, почувствовав на себе отголосок метального воздействия.

– Вот, – улыбнулась Кудрявцева, и сразу вокруг словно посветлело, – мы тоже кое что можем. А товарищ полковник (она снова коснулась плеча Александра) такой взгляд легко выдерживает. Ему даже нравится, когда я так смотрю – правда, Александр Николаевич?

Кудрявцев негромко засмеялся – то ли от того, что с ним так официально разговаривает на публике жена, то ли от ее предположения по поводу взглядов.

– Хорошо, – оглядел он собравшихся вокруг него товарищей, – сейчас обедаем, а потом устроим мозговой штурм – как нам попасть на плато и навалять бандитам.

– С минимальными потерями, – подхватил Ринат.

– Без всяких потерь! – строго уточнил командир… и улыбнулся, услышав, как громко зазвенел колокол – тот самый, с которым прибыл в этот мир Серега Благолепов.

– Значит, в школе перемена; нет, – поправил себя Алексей Александрович, глянув на часы, – занятия кончились. Сейчас ребятишек покормят; они побегают – и опять заниматься, теперь уже в кружках. И ни один ведь не болтается без дела.

Шумная ватага заполнила обеденные столы, которые специально изготовили для школьников. А следом спешили учителя со своем директором. Впрочем, Набижон Одылов круто повернул к «взрослой» столовой; у него явно были какие-то дела к командиру. Обычно это были какие-то школьные проблемы, к которым Александр Николаевич подходил с необычайной серьезностью. Впрочем, полковник Кудрявцев к любой проблеме относился очень ответственно. Вот и теперь он встал навстречу директору, а рядом – заметил профессор – вскочили Ринат с Салимом. Лица их выражали крайнее изумление. Огромный татарин первым бросился к Одылову с криком: «Наби!». Невысокий директор утонул в объятиях, а рядом уже переминались в нетерпении, ожидая своей очереди его товарищи.

Как оказалось – и Набижон был в числе тех одноклассников, кого свела судьба двадцатого сентября на встрече в доме Амира и Мунаввар. Только он не стал, вернее не смог пировать всю ночь, даже если бы хотел этого. Потому что утром должен был идти на работу, а появляться в школе с пропитой физиономией, да еще учитывая напряженные отношения с начальством…

– А вот это уже интересно, – протолкался вперед через толпу одноклассников Романов, – это очень интересно. Кажется, мы сейчас узнаем, был ли я прав в своих предположениях.

Уже через десять минут расспросов и Алексей Александрович, и бывшие поселенцы маленького татарского анклава сияли лицами – и больше всего Ринат Акимбетов. Потому что он теперь точно знал, что в родном мире, в двадцать первом веке, друзья проводили его через три дня после памятной ночи в аэропорт, и Ринат улетел в родной Татарстан, к семье. А профессор Романов получил первое реальное подтверждение своей теории…

Когда профессор с Таней-Тамарой подошли к большому столу в лаборатории, там уже вовсю трудился, высунув от усердия кончик языка, сержант Акимбетов. Его проснувшиеся, или приобретенные способности в области виртуальной топографии сейчас ложились уверенными линиями на большой лист ватмана. Впрочем ту схему, которая уже была нанесена на плотный лист, Алексей Александрович мог изобразить и сам – может не так аккуратно – все те же двадцать пять квадратиков. В центральном был нарисован жирный знак вопроса.

А сержант начал конкретизировать схему, подписывать квадраты в соответствии с хронологией трагических событий на плато. Перед глазами Романова вставала картина первых, самых страшных дней – битва с орлами; казнь чернокожего населения анклава; бессмысленный расстрел из автоматических винтовок золотистого шара и полумесяца на башне Сююмбике, после которого она рухнула, словно не выдержав надругательства; наконец долгие дни и ночи петляний между холмами – до тех пор, пока бензин в баке не кончился, и автомобиль пришлось бросить.

– Больше всего жалею, – с надеждой посмотрел на командира татарин, и стоявший рядом гигант согласно кивнул, – что бросили там «Навигатор». Может получится его сюда спустить?

– Получится, – обнадежил его Кудрявцев, – все у нас получится. В свое время. А сейчас начинаем – кто что надумал?

Первым, конечно же, выскочил вперед Анатолий.

– Я уже предлагал, – зачастил он горячо, – сделаем воздушный шар – да хоть кубической формы. Теплый воздух внутрь, и через несколько минут мы наверху.

– А рулить как? Как с ветром бороться? Будешь там сидеть и болтаться, как… в проруби, – это Холодов, к которому окончательно перешло командование обороной лагеря, возразил – гораздо более спокойно, – а если еще по твоему шару кубической формы из броневичка прямой наводкой жахнут?

– Ну и что пластмассе будет?

– Пластмассе ничего, – усмехнулся Холодов, – а людям внутри? Ты никогда не был в танке, в которую болванка стальная попадает?

– Можно подумать, ты был, – пробормотал тракторист, по тону которого профессор понял, что парень признал правоту оппонента.

Все замолчали. Только командир негромко покашлял; Алексей Александрович опять таки понял, что Кудрявцев что-то придумал сам, но ждет, пока выскажутся остальные.

– Человек-паук! – провозгласил вторую версию Никитин, – кто-то очень ловкий, с перчатками-липучками, которые изготовит товарищ полковник, лезет на скалу и сбрасывает сверху веревку для остальных.

Все посмотрели на командира, понимая, что если этот план из голливудского фильма будет принят, именно ему придется не только с пластмассой поработать, «выпросив» у нее новые невероятные качества для перчаток, но скорее всего и лезть наверх тоже. А Кудрявцев скорчил такую гримасу, словно ему предлагали совершить этот «подвиг» голыми руками. Был ли план у самого командира? У него был план!

– В твоей задумке, Анатолий, – начал он, – есть рациональное зерно. Но сначала представьте себе, как раньше, в средние века штурмовали крепости наши предки.

– Ну, – нерешительно протянул Анатолий, – всякие там баллисты, скорпионы, приставные лестницы; таран с бараньей головой.

– Ага, – насмешливо перебил его все тот же Холодов, – посмотрю, как ты в стену будешь биться своей бараньей головой.

Общий хохот прекратился, как только командир поднял руку.

– Нет, – оглядел он всех, – вспомните, как ратники взбегали по стене крепости при помощи шеста и дружных усилий товарищей, толкавших этот шест…

– Но двести восемьдесят метров! – потрясенно воскликнул тракторист.

– А когда это нас пугали размеры? – отпарировал Кудрявцев, – мост в сто пятьдесят метров сделали, а здесь надо трап длиной метров четырехсот – чтобы угол наклона был в сорок пять градусов. Со ступенями, сплошной аркой над головой – и для жесткости конструкции, и для безопасности. Вдруг кто-то успеет сбросить сверху камешек на пару центнеров. Хотя, конечно, нужно все продумать так, чтобы исключить даже малейшую вероятность нападения. Точнее, вероятность будет, и очень скоро – но к этому времени наверху тот же броневик должен ждать форт. Какой, кстати, броневик?

Это он повернулся к татарскому сержанту, но тот только виновато пожал плечами.

– А толкать.., – не унимался Никитин, – хотя понятно – мой же трактор и толкнет. Только наш трап в стену упрется и все. Ног-то, которыми ратники перебирали, у него нет!

– Зато будут колеса, которые будут вращать постепенно наши богатыри, – он кивнул в одну сторону (на Салима); потом в противоположную – на Марио.

– А ведь есть еще Микола-украинец и Виталик Дубов, – вспомнил профессор, и тоже вступил в полемику, представив, как нарисованное командиром перед товарищами творение ползет по стене вправо или налево – неважно – и падает, и как ломаются внутри него кости все тех же богатырей.

Эта картина поразила многих, но не Александра Николаевича – этот человек не стал бы предлагать план действий, не продумав малейших деталей.

– А вот тут, – хитро улыбнулся он, – и пригодятся предложенные Анатолием липучки. Такие, чтобы колеса могли вращаться, а сдвинуться в сторону – ни на миллиметр. Ну и подстрахуем ребят – вон, хотя бы Бэйла.

Все повернулись к девушке, но та только недоуменно пожала плечами. Командир рассмеялся:

– Лазерный прицел, – объяснил он, – на твоей новой винтовке. Отъедешь подальше в степь и будешь вести кого-нибудь из ребят по выбранному ориентиру. А если трап поедет в сторону…

– Нажмешь на курок, – заржал Анатолий.

Профессор невольно улыбнулся – не сомнительной шутке тракториста, а ставшим уже привычными паре подзатыльников по голове Анатолия. Парень не обиделся на супругу и односельчанку Ольгу, даже затылок не почесал; его глаза загорелись азартом – он тут же присоединился к Ринату и остальным «художникам». Совсем скоро – понял профессор – нарисованная Кудрявцевым картина будет воплощена сначала на бумаге (в масштабе и мельчайших деталях), а затем и в пластмассе.

Он отошел в сторону, где стояли командир с Оксаной; их довольные лица словно говорили: «Мы свою задачу выполнили – теперь ваша очередь, ребята».

– Александр Николаевич, – пришла вдруг в голову Романова неожиданная мысль, – а ведь ты мог бы эту операцию сам провести.

– Легко, – не стал отказываться Кудрявцев, – ну… почти легко. Но ведь мы – команда! Мы должны быть вместе, как говорится – в горе и в радости, ну и так далее…

И профессор Романов понял командира.

– А чем мы займемся, пока будут строить трап?, – он сам же ответил, – у нас же еще пол участка с медведями не обследованы, а потом к саблезубым монстрам можно переезжать. А там глядишь – и осы начнут дохнуть. Только вот что делать со змеями, я так и не придумал. А ты… вы?

Профессор посмотрел виновато на Оксану и все трое рассмеялись. У полковника и насчет последнего участка было готово предложение:

– Вот поднимемся на плато, посмотрим на этих змеек сверху – и сразу все будет понятно…

Три дня, пока лихорадочно строилась четырехсотметровая громадина, не прошли даром. Живых людей разведчики больше не обнаружили, но два трактора безостановочно сновали между «медвежьим углом» и лагерем; комендант ухитрялся прятать привозимое добро так, словно его и не существовало в природе. Наружная стена тоже росла – еще более стремительно, чем прежде. Ведь неандертальцы вернулись, и даже вымолили – жалобными взглядами – право на вечерние концерты. Теперь главным музыкантом был Николай Левин. Гармошку свою он куда-то спрятал («Нечего поганить инструмент», – проворчал он, выслушав приказ командира); выбрал концертный баян, играя впервые на котором, морщился, словно жевал лимон.

– Не тот звук, – объяснил он, небрежно хлопая ладонью по перламутровому боку дорогущего итальянского баяна, – красиво, но за душу не цепляет. Но для этих дикарей самое то. Души-то у них все равно нет. А может и есть, только не наша, не человеческая.

– А вообще как они тебе? – поинтересовался Никитин.

– Нормальные ребята, – пожал плечами мордвин, – не люди, конечно, но музыкальные способности у некоторых есть.

Полковник Кудрявцев (а Анатолий оказался здесь потому, что всегда старался быть рядом с командиром – тут всегда было интересно) вдруг заинтересовался:

– Покажешь мне этих ребят, Николай Иванович.

Профессор (он старался следовать примеру тракториста) понял, что скоро в жизни русского лагеря должно произойти что-то необычное…

Операция «Буря на плато» – название конечно придумал тракторист – началась ранним рассветом. Глубокой ночью трап – длинный и прочный – который, заняв свое место одним концом на краю обрыва, напоминал бы туннель московского метро с эскалатором, временно не работающим, трактором подтащили к месту, намеченному для подъема заранее. Второй трактор тащил телегу с блоками, а за ней еще два широких трамплина, которые и установили перед отвесной стеной.

С первым лучом солнца Анатолий, занявший свое место на тракторе позади трапа, отпустил педаль сцепления, и длинная, снабженная арочным перекрытием лестница, поползла вперед. Вот она наехала на трапы; вот четыре больших – в три метра диаметром колеса натолкнулись на каменную преграду, и тут же четыре великана напряглись, отрывая толстые рычаги от пола при помощи крепких мышц – начиная с ног, до плечевого пояса.

– Раз, – скомандовал Кудрявцев, и колеса послушно оторвались от трапов и зависли в воздухе.

Назад им не давал съехать трактор, натужно ревевший далеко позади, и острые наконечники, которыми была снабжена гигантская лестница вместо якорей.

– Два, – и трап поднялся еще на метр.

Вчера вечером парни спорили, смогут ли они поднять эту махину в сто тонн весом.

– Ерунда, – махнул тогда Виталик Дубов, – прекращая спор, – я один гидравлическим двадцатитонником грузовик поднимаю, а тут нас будет четверо!

И трап действительно полз по стене! Надежные трещотки, изготовление которых оказалось самым сложным, не давали скользить назад рычагам. Профессор Романов – единственный, кто кроме командира и четырех силачей утяжелял сейчас трап, немного отступил от этой дружной команды. Он следил за красной точкой лазерного прицела, медленно ползущей вверх вместе с трапом над головой командира.

– Раз! – повторил Кудрявцев, – приближая одним словом край обрыва еще на один метр, – два!

– Это что получается, – неторопливо попробовал подсчитать Алексей Александрович, – секунд пять на один подъем рычагов; двадцать метров в минуту… За четырнадцать минут поднимемся?!

Радоваться времени не было. Профессор вдруг увидел, как красная точка отклонилась от макушки командира вправо – и хорошо отклонилась.

– Лево, – выкрикнул он, сообразуясь с неоднократно повторенными раньше командами.

– Лево раз! – выкрикнул погромче Кудрявцев, и Марио с Миколой замерли, передыхая, а Салим с Дубовым злее навалились на свои рычаги, – лево два!

– Хорош! – скомандовал профессор; он продолжил счет про себя, с тревогой замечая, как набухают жила на крепких шеях парней.

Он словно слышал треск мышц и скрипенье костей – с каждым метром все громче и громче. Но вот, отсчитав про себя сто пятьдесят, Алексей Александрович вдруг заметил, или почувствовал, что и треск и скрип куда-то унесло, словно слизало солнечными лучами, наконец-то вырвавшимися из за горизонта в полную силу.

– Все, – понял он, – прошли ту точку, где трап продолжал упираться в стену. Теперь парни могут не махать ручищами – трактор дотолкает до верха и без них.

Но люди продолжали сгибаться и разгибаться вслед движениям рычагов – они направляли движение трапа, не давали ему опасно накрениться. Вот ноги ощутили едва заметный толчок это колеса преодолели край обрыва, и утвердились наверху. Без всякой команды движение остановилось – все было отрепетировано заранее. Та же Бэйла скомандовала сейчас трактористу: «Стоп», – и наверх тут же побежали крепкие парни – а их и без великолепной четверки («Пятерки», – поправил себя профессор, глянув на командира) хватало среди русских. Люди несли наверх блоки, канистры с пластмассой. Несколько емкостей профессор с самого начала подъема придерживал ногой; их тут же подхватил командир, передавая по цепочке вперед. Состав в них был заранее доведен до состояния густого клея, и сейчас этой субстанцией густо обмазывали колеса и край трапа, намертво связывая их с камнем.

Вот показался первый грузчик – Анатолий Никитин, кто же еще! Он в одиночку тащил длинный блок; передавая его командиру, тракторист без смущения доложил:

– Трактор заглушил, трап заякорил! Побежал за следующим блоком.

Командир только помотал головой, улыбнувшись.

Следующими по очереди оказались два китайца – впереди бежал низенький Мао, его подпирал блоком, заставляя быстрее перебирать ножками, майор Цзы. Эти грузчики блок подняли на плато сами, и на трап не вернулись – сейчас они стали фортификаторами. Форт из блоков рос на глазах; вот одна из сторон грозно ощерилась «Кордом» – теперь никто не мог помешать русским закончить строительство. Профессор помогал – силенки хватало подкидывать блоки на двухметровую высоту; потом в дело пошли плиты перекрытия, и вот уже можно было докладывать командиру о… А где, кстати, полковник Кудрявцев? Ни в спешно построенном форте; ни на ступенях лестницы, по которым продолжали сновать вверх и вниз, подобно муравьям, люди; ни на ровной как стол, и такой же пустынной равнине перед маленькой крепостью, выросшей на краю обрыва за какие-то полчаса, Александра Николаевича не было!

Зато где-то уже недалеко ревел двигатель. Алексей Александрович бросил взгляд на часы. Ровно один час двенадцать минут прошло с того момента, как длинная конструкция сдвинулась с места и поползла на вертикальную каменную стену. А командир рассчитывал на час. Значит, враг не так расторопен, как думали.

И вот уже показался острый передок броневой машины. Как-то она странно выглядела; разворачиваясь перед появившимся словно ниоткуда фортом, броневичок стал боком к амбразуре – точнее к прозрачному блоку в стене – и Романов понял, чем так его смутила форма машины. Как и российский БРДМ, этот агрегат был лишен кормовой части. Идеально ровный разрез прошелся по четвертой паре колес. Но здесь бронированный автомобиль грозно ревел двигателем – значит его расположение внутри корпуса было иным. Заглянуть в обрезанную часть броневик не дал; он остановился метрах в тридцати от форта – от лицевой его части, состоящей из двух стен, образующих немудреный лабиринт, который позволял не опасаться длинной очереди из крупнокалиберного пулемета несмотря на отсутствие дверей или иных запирающих элементов.

Так – объяснил Холодов, который сейчас командовал обороной – ставили блок-посты в Афганистане, и позже. Да хотя бы и в российской глубинке, на милицейских постах, когда террористическая угроза реально заползла на среднерусскую равнину. Сам профессор, как припоминалось, в той жизни тоже видел такие посты, сложенные из серых бетонных блоков, но о строении их ни разу не задумывался.

Зато сейчас, когда турель с крупнокалиберным пулеметом вдруг дернулась, и поплыла по кругу, нацелившись хищным стволом прямо в Алексея Александровича (так ему, во всяком случае, показалось), толщина стен, их несокрушимость и другие технические характеристики пластмассы вдруг вытеснили из его сознания очень много вещей, казавшихся раньше основополагающими. Может, профессор и пригнулся бы, или даже кинулся назад, на лестницу, оставляя между собой и пулеметом еще и толстый слой камня, но враг, управлявший оружием дистанционно, из глубины машины, не дал этого сделать.

Очередь – даже более громкая и злая, чем у «Корда», прозвучала неожиданно, без всяких попыток переговоров. Безликому противнику было все равно, зачем сюда пришли русские; ему – понял Романов – вообще было все равно, кто пришел и зачем. Уничтожить, разгромить, стереть с лица земли – вот что нужно было сделать с незваными гостями. Алексея Александровича, который поначалу чуть присел, а затем выпрямился, с усмешкой наблюдая, как пули расплющиваются о пластмассу без всякого вреда для нее, собственные слова о «незваных гостях» изрядно рассмешили; он бросил взгляд на Рината и Салима – казанских татар, приведших сюда помощь их русского лагеря, и даже подмигнул здоровяку.

А тот не отрывал глаз от врагов; вот его лицо стало напряженным – это броневая машина перешла к новой тактике. Одним неожиданным броском приблизившись к наружное стене форта, она уперлась мощным бронированным носом в блоки, и взревела двигателем. В этот грозный рев вплетались обиженные тонкие голоса резиновых покрышек, стираемых сейчас об камень силой сотен лошадей броневика. И таким же обиженным и злым одновременно стало лицо Салима, водителя-дальнобойщика, хорошо знавшего им цену.

Строже и сосредоточенней стали лица бойцов, стоявших с оружием напротив двух выходов в проход, отделявший наружную стену от внутренней. Под шумах двигателя враг мог попытаться ворваться в форт; бойцы там были опытные и безжалостные. И профессор Романов перехватил свой АКМ поудобнее. Но атаки так и не дождался. Мотор броневой машины внезапно умолк; внутри ее что-то зло забубнили – слов было не разобрать за несколькими слоями броневых листов и пластмассы. Но вот наступила абсолютная тишина; даже шумное нервное дыхание товарищей рядом умолкло. И профессор невольно задержал дыхание… и шумно выдохнул, когда из за угловатого борта вражеского бронеавтомобиля появился полковник Кудрявцев. Где он прятался; как попал внутрь броневика? Впрочем, на последний вопрос смог дать ответ и сам Романов, и все остальные – надо было только обойти трофей по кругу. Заднего борта у броневичка, как и предполагал Алексей Александрович, не было. Вместо него висел какой-то брезентовый полог, который мог защитить экипаж машины боевой разве что от пыли.

– Сержант! – подозвал к себе командир, и сразу три бравых парня отозвались, шагнули вперед, вытягиваясь по стойке: «Смирно».

Юра Холодов, Виталик Дубов и Ринат Акимбетов – три сержанта Советской армии «ели» полковника взглядами по-уставному, и тот тепло улыбнулся. Потом он что-то видимо вспомнил; улыбка сползла с его губ, а палец постучал по бронированному борту.

– Навести порядок, сержанты, – скомандовал он, – и побыстрее… если мы хотим спасти кого-нибудь.

Парни исчезли внутри машины через тот же проем, а Кудрявцев повернулся к остальным, и прежде всего к профессору Романову, стоявшему рядом.

– Каждые полчаса они должны выходить на связь по рации, – объяснил он, еще больше хмурясь, – если не будет сигнала, капитан Джонсон начнет зачистку.

– Капитан Джонсон?

– Да, – кивнул Александр Николаевич, – тот самый командир карательного отряда. Он тут всем заправляет. Свой же бойцы боятся его больше, чем кролики удава. Еле разговорил одного из них…

Результатами допроса командир делился уже в десантом отсеке «Страйкера» – боевой бронированной машины американских вооруженных сил, в котором, кстати, капитан Джонсон вместе с отделением морских пехотинцев, откомандированных в Ирак, и попал в этот мир. В американском анклаве оказалось на удивление много военных; только полковник Кудрявцев не удивился, а покачал головой:

– Это вам показатель воинского духа американских «миротворцев», а заодно и отношения к ним местных жителей. Уверен, большинство из попавших сюда произнесли все ту же фразу: «Никому мы здесь не нужны!» – сами понимаете в каком смысле. А вообще у этого капитана сейчас осталось одиннадцать бойцов. Все вояки бывалые; да и здесь успели крови пролить немало. Так что драться будут до конца. И заложники к тому же – человек сорок.

– И мы сейчас спешим.., – сержант Холодов отвернул край брезента, и профессор невольно поежился – слишком близко от края пропасти, на его взгляд, гнал «Страйкер» к американскому лагерю Салим.

Полковник перехватил его взгляд; понимающе кивнул, и ответил – и Холодову, и профессору, и всем остальным – а в десантном отсеке сейчас вместе с ним сидело восемь человек; девятый – Салим – удобно расположился в водительском кресле.

– Надо отсечь Джонсона от пропасти – это ведь он придумал такое наказание для строптивых, не желающих приобщиться к американскому «порядку».

– Звучит как-то… зловеще, что ли? – протянул в сомнении Алексей Александрович, – вроде как американцы другой термин применяли – «демократия». А порядок, или «орднунг» – это больше для Германии подходит.

– Точно, – согласился командир, – для гитлеровской. Вот этот Браун и решил продолжить дело фюрера. Собрал всех выживших и отбраковывал все эти дни негодных, не подходящих для будущей американской сверхрасы.

– Он что свихнулся? – не выдержал Анатолий Никитин.

– И это тоже, – командир усмехнулся теперь грустно, – а больше его наверное подвигли на такую бесчеловечную, априори невыполнимую миссию, обретенные здесь способности. Это сильнейший менталист, способный на расстоянии подчинять себе людей; не одного – а всех, кто окажется рядом.

– А почему же с нами нет Оксаны? – поежился профессор, вспомнив другое существо с подобными задатками; без израильтянки победу над Седой медведицей и ее хищным племенем представить было трудно, а может вообще невозможно.

– Почему нет, – улыбка Кудрявцева опять стала теплой, – она как раз таки с нами, на равнине – страхует край обрыва снизу, вместе с Ириной Ильиной (рядом что-то неразборчиво, но весьма довольно проворчал Марио). Ага, кажется это она.

Командир положил ладонь на запястье правой руки, закрывая волшебный талисман дальней связи. Лицо его нахмурилось, стало жестким и страшным – для того, на кого сейчас был направлен его гнев.

– Гони быстрее, – крикнул он водителю, и с болью в голосе добавил, – не успеваем. Эти гады сбросили вниз первую партию людей. Живых сбросили. Девчата помешать не смогли. Трех сволочей подстрелили; остальных отогнали от края. Теперь задача за нами.

– Командир, – выкрикнул с левого – водительского – борта Салим, – вижу их!

Кудрявцев тут же оказался рядом. Двум крупным мужчинам в водительском отсеке было тесновато – ведь весь правый край передней трети машины занимала двигательная установка. Но командир пробыл там совсем недолго.

– Сможешь затормозить за метр перед шеренгой? – спросил он у водителя, – на полной скорости затормозить?

– За метр не ручаюсь, – тут же ответил напряженно Салим, – если бы это был мой «Ман» – тогда без вопросов. А с этой бандурой (он хлопнул ладонью по рулю) метров за пять остановлюсь – не ближе. Иначе могу кого и придавить.

– Годится, – кивнул командир, – и шагнул назад.

Он пробежал по короткому проходу, откинул край брезентового полога, и исчез за ним. А профессор занял его место, постаравшись ужаться как можно плотнее, чтобы не мешать водителю. А тот, судя по лицу, вел сейчас броневик в самый ответственный рейс в жизни. Алексей Александрович перевел взгляд на маленькое наклонное оконце и содрогнулся – прямо перед ним вырастала шеренга стоящих на коленях людей; за ними с оружием в руках замерли каратели. На лице девушки, которую уже был готов подмять под себя броневой автомобиль, не было ужаса; ее глаза были пусты и безжизненны (и как только улавливал эти нюансы профессор?!). Они росли – совсем как в кинокартине с замедленными съемками – и готовы были заполнить собой весь окружающий мир; по крайней мере тот, что помещался в маленьком квадратном оконце, когда Романова бросило вперед и впечатало лицом в этот самое окно. Плечом он больно ударился о мускулистый бок Салима, но ни эта боль, ни саднящий нос, из которого закапала на стальной пол кровь, не смогли оторвать его от удивительного зрелища.

Вот в кадре показался стремительный силуэт – это завершал сальто командир, брошенный вперед силой инерции. Как он собирался утвердиться на ногах? А никак – Кудрявцев перекатился кувырком по жесткой земле и уже в этом положении начал орудовать ножом. О последнем профессор догадался; увидеть стремительные движения профессионала ближнего боя конечно же он не мог. А когда Александр Николаевич остановился с ножом в руке (угадал!), с которого не капала – стекала красная тягучая жидкость, перед ним оставался только один противник.

Капитан Джонсон стоял дальше своих бойцов; к тому же рядом на коленях стояла девушка, скорее девочка, чья коса была туго намотана на ладонь американца.

– Вот это он зря, – успел подумать профессор, – командира злить сильнее уже невозможно, а руку одну он занял.

В следующий момент заныло в висках, и чей-то голос, которому ну никак нельзя было противиться, вдруг заполнил всю голову.

Этот голос и обещал бесконечно много, и грозил всеми мыслимыми карами, и призывал к подчинению, самым простым в котором был мысленный приказ покинуть броневик и бросить оружие к ногам повелителя. Первую часть этого приказа Алексей Александрович успел выполнить. Не заметив как, он оказался вне броневой коробки, казалось такой надежной, а на самом деле полностью проницаемой для злой воли американца. А дальше… дальше пальцы отказались подчиниться и разжаться, а память услужливо подсунула картинку первого – позорного бегства от Седой медведицы И голос командира – его совет держаться изо всех сил за то, что профессор ценил больше собственной жизни.

Да – свою жизнь профессор Романов сейчас был готов без остатка отдать этому криво ухмыляющемуся американцу, но свою любовь к Тане-Тамаре – нет! Тысячу, миллион раз нет! И он дернулся, рванулся изо всех сил из тенет, расставленных злобным пауком в лице американского капитана, и уже свободным с той же удивительной четкостью, что совсем недавно, увидел, как руку врага – ту что сжимала светлые волосы – перерубает напрочь широкое лезвие болта. Кровь еще не успела полностью закрасить сахарно-белый срез локтевой кости, а второй болт уже вонзался в правую глазницу нелюдя. Левый можно было не тревожить – первый широкий снаряд наверняка произвел в черепе американца разрушения, несовместимые с жизнь, но полковник не захотел, а может не смог остановить свои руки. Третий болт вонзился туда, куда и целил – в левый, уже полуприкрытый глаз; четвертый попал точно между вторым и третьим, и последнего удара черепная коробка не выдержала – разлетелась на куски. На землю упал уже бездыханный труп человека, вообразившего себя новым потрясателем вселенной…