Моё сердце выросло
После того как она ушла, воздух перестал быть мягким и легким. Я опускался на дно. Я так думал, но был даже ещё ниже. Всё было до слепоты по-другому. Сказать, что всё потерял — неверно. Маленькие ручки и вискозно-гладкая кожа незаметно меняли краски мира для меня. Ио росла слишком быстро, но каждый день был вечностью. Я понял одно — мы бессмертны, пока живем. Мы бессмертны, пока растут наши сердца и души. Как это? После того, как вдруг она исчезла на день, или я так подумал — я похудел, моя жизнь истончилась, часть меня утекла. Я стал маленьким и беспомощным, но не как дитя. Только дети — самые могущественные создания, потому что они не знают иллюзорного мира взрослых. Они космос в телах. Мы делаем их смертными, мы заземляем их, уча совершенно уничтожающим вещам.
В тот момент, когда я понял, что Ио ушла гулять одна, не знаю, как это произошло, я был растерзан одиночеством и только тогда понял, что я на самом деле ничто. Только кровь и семья делают тебя человеком. Это чувство паники и недостатка не кислорода мне наступили на горло жизни. Чудовищно. У меня есть только она. Эллин больше нет. И после этих мыслей пазики моего мышления переставили картину будущих событий. Она будет… Эллин родится. Я должен просто высчитать и найти её на уровне среди других душ.
Я уже познал оперирование пространства, но это то же самое, что строить замки из песка, в то время как мой поиск её был задачей разгадать тайну создания этого песка. Я не связан с Эллин кровью, а вот Ио — да.
Я лишь вздохнул глубоко-глубоко, и весь созданный мною остров сжался до размеров горошины. Вот я вижу будущие следы антилоп на воде, чувствую соединение клеток и рождение новой жизни, вкус молодых дынь и шорох крыльев бабочки, почти птицы, разметавшей пыльцу от цветов. Где же Ио? Может, она снова моделирует будущие события или выбирает их? Она вне моего острова-горошины. Ещё секунда, и я бы не заметил её. Она на земле. В пустыне, откуда начался мой мир и мир Эллин.
Я бы хотел описать, как изменилась моя среда обитания, но почему-то моё мышление было будто обрезано. Всё как в клипах, только кадры, пунктиры.
Пустыня больше не была терракотовой. Песок теперь был как снег. Небо цвета моих любимых изумрудов. Всё выглядело, как через какой-то тёплый фильтр. Насыщенность, богатство, пафос и даже весомость.
Я увидел её руки, которые перебирали песок, и он становился слюдой в её руках. Метаморфозы не могут не прельстить, если эта способность у тебя в генах. Камешки падали на песок, который менялся со снежно-белого цвета до глубокой охры. Почему-то мне стало тяжело всё это определять. Всё было сложно.
— Папа, почему
