3

В этот момент пролетело, что под эгидой нашего градоначальника начали набирать Севастопольскую стрелковую роту. По всей России стали собирать подобные подразделения. Обещали много. Чего только не обещали: денег обещали, ветеранку обещали и даже землицы севастопольской обещать уже было начали. Но обещать не значит жениться. А впрочем, плевать. Деньги – немаловажный, но не первостатейный повод пойти и зарубиться на этой войнушке. Во славу русского оружия и освобождения наших земель от позорного ига свинорылых гомосеков, что когда-то были нашими братьями-славянами. Так их вижу и по сей день.

Ещё стало очевидно, что уже никто никому ничего не простит. После всех этих «русских кораблей», глумления над трупами наших солдат, дикой, животной ненависти и презрения ко всему русскому из этого дерьма уже не выбраться. Понятно, что будем разгребать это ещё лет сто. Но это потом, а пока нужно дать нашим бывшим «братьям» хорошеньких пиздюлей. Исключительно для того, чтобы их привести в чувства.

В общем, я двинул на Коммунистическую, в пункт набора. Оказалось, что я должен стоять в местном военкомате на учёте. Ладно, хрен с ним, помчал в камыши вставать на учёт. Процедура простая, но сколько же времени надо выстоять в очереди желающих в эти два приёмных дня. Необходимо терпение, чтобы не плюнуть и не вернуться к бухлишку и работе. Желающих, несмотря на разгоны как в нашей либеральной, так и вражеской прессе, было много. Часа три ожидания мне понадобилось, чтобы сдать документы. Через неделю меня поставили на учёт. Я вновь примчал на Коммунистическую.

Рекрутёр с лицом опоссума принял документы, дал направление на прохождение медкомиссии и сказал, в какой день здесь проходят психолога. Ещё он сказал, что всё достаточно оперативно и быстро решается. Не забыл он и упомянуть, что при трудоустройстве дают сто тысяч русских рублей. Сразу же. На карту. Мелочь, конечно, но приятно, что ты так необходим своему отечеству. Впрочем, как я говорил, деньги – не главное. Бабки – херня, мне за державу обидно.

Я прошёл психолога и ожидал решения медкомиссии. Должен был прийти ответ из питерского военкомата. На работе я стал звать парней с собой. Стебался над ними, что лучше сейчас пойти самим, чем их потом привезут ко мне упакованных, в шинельках. Но парни не хотели ехать ебашиться, им уже поступали звонки из военкоматов с предложениями поступить на службу, они вежливо прощались и вешали трубки.

Прошла неделя, я решил ускорить процесс и за свой счёт сделать справку в КВД на Очаковцев. Я вышел из здания и услышал, как заиграла мелодия звонка моего мобильника. Это был рекрутёр. Он сказал, что мне отказано и я не достоин состоять на службе Отечеству. Я спросил причину отказа, на что он сослался на психолога. Я очень вежливо и учтиво попросил его не пиздеть про психолога, с которым я разговаривал сразу после теста, и всё было хорошо. И задал ему прямой вопрос: «Это МВД?» Он согласился с этим фактом, и мы распрощались.

Дело в том, что когда-то давным-давно, когда мне было чуть больше двадцати, я был не очень успешным, «поддающим» совсем не надежды студентом театральной академии. Я уехал из Питера на материковое черноморское побережье и там вляпался в историю с фальшивомонетничеством, за что получил свои шесть с половиной лет общего режима и ебанул их звонком. За этот срок успел пройти два бунта в Металлострое, там же дошел до вершин власти со стороны активистов. Короче говоря, довольно-таки насыщенно и энергично провёл часть своей ранней молодости.

В две тысячи десятом я освободился уже из Обухово. Туда меня вывезли после второго бунта, так как там противостояние вылилось уже в желание заебашить меня (сколько же раз в жизни это желание не исполнялось, например, один знакомый по Новороссийскому СИЗО назвал меня сорняком, «который надо вырывать сразу с корнем, выжигать, или я вновь прорасту»). Хотя знаете, тогда я был всего лишь испуганный мальчишка двадцати трёх лет, который попал в отвратительное болото преступного мира. И когда меня спрашивают: «Каково это – пройти через исправительное управление?», я отвечаю: «Это как будто полностью быть погружённым в испражнения, и иногда тебе дают возможность вынырнуть из них и глотнуть воздуха, но только иногда».

И всё же жил я везде хорошо! Эта передряга не только закалила меня, сохранив стремление к справедливости внутри меня, но также и подарила мне ряд знакомств, с которыми я не поддерживал связь после возвращения к нормальной жизни. Но воистину мир тесен, раз в нём возможны неожиданные встречи.

4

Итак, я начал думать, что делать дальше! На работе, естественно, уже знали, что я собрался на войну. Пардон! На Специальную Военную Операцию, конечно же. Конечно.

И, в общем-то, я прекрасно понимаю, что это моя жизнь, и мне плевать на мнение окружающих, которые будут тыкать в меня пальцем, мол, собрался на войну, но с дивана так и не встал. А я же нет, я же действительно хотел, я же попытался, я встал с дивана и даже сходил куда-то там, и мне отказали. Нормальная ведь отмазка. Впрочем, не в этот раз. На этот раз всё будет иначе. Как говорил Верховный, мы их дожмём!

В итоге я начал рассматривать другие пути попадания в действующие войска. Казаки, «Ахмат», ополчение, «БАРС», другие подобные вроде как добровольческие формирования. Вообще с добровольцами вначале было всё как-то мутно и непонятно. Не знаю, почему.

Я копался в интернете, тыкал «Телеграм», искал «ВКонтакте» и других соцсетях, через кого можно зайти. А потом. Матерь божья! Подождите, «Вагнер»! Да куда ты? Это «Вагнер»! Сначала меня пугала и одновременно завораживала сама мысль пойти порубиться в самом «Вагнере», и что я обладаю всеми необходимыми навыками и умениями для этого. Всё-таки это «Вагнер»! Столько про него было слухов, сплетен и легенд. А потом я вытер сопли и подумал: «Почему бы и нет?»

Быстренько отыскав объявление о наборе в ЧВК и просмотрев требования к претендентам в штурмовики, я сразу понял, что надо не сиськи мять, а пробовать. В жопу всех, я в деле! Тогда ещё я верил роликам из сети, что серьёзно ебашатся все, и, в общем, главное бить врага, неважно, с кем. Главное – бить! Потом жизнь показала, что это очень даже важно.

Дальше всё просто. Я набрал номер телефона из объявления. Буднично перекинулся парой дежурных фраз с человеком из Молькино. Мол, что да как, откуда и зачем, куда ехать и прочая подобного рода дребедень. Ещё мне человек из Молькино сказал, что привозить с собой из документов и вещей. Я сообщил, что прибуду 10 июля. Человек из Молькино сказал мне: «Принято!» И повесил трубку. По тону разговора я понял, что таких, как я, там будет до хуя.

Всем своим знакомым я наврал, что меня в армию не взяли из-за простатита и я еду на стройку в Мариуполь. Работать поваром. Может, кто-то их них и догадался, что я не стал говорить им всей правды и кое-что скрыл, но, как я уже написал ранее, на мнение окружающих мне плевать. Пусть думают что хотят. Говна пирога.

5

В один из дней, а именно 7 июля, в Донецке погибли при артобстреле пятеро детей. Это окончательно убедило мою мать, что в такое время мужику надо быть на фронте. Конечно, тому, кто может и хочет. По сути, всё это дерьмище стало очень личным и близким. Я, наверное, смог бы об этом рассказать, но этого не объяснишь. Кроме, быть может, заурядного «там восемь лет гибнут русские». Но ведь это действительно так, и если этого не понимает человек и пытается доказать что-то обратное, то смысла доказывать нет никакого. Просто ты это знаешь, и всё.

Также нет смысла объяснять, почему я люблю свою маму. Кто-то считает неудобным про это говорить, а я – нет. Я действительно люблю свою маму. Она – одна из самых важных частей в моей жизни. И мне не стыдно об этом говорить, наоборот. Я считаю это мужеством. Любить свою мать – это мужественный поступок.

Помимо этого я ещё ей сказал, что зарплата – двести сорок косарей, и я буду драться со злом, которое опять залупается на наш народ. После всего этого дерьма меня уже было не разубедить! Мы правы в своём деле! Благословение мамы было получено.

Чтобы уехать из Севастополя на материк, надо было постараться. В сезон, каким бы он тухлым ни был, уехать всегда очень сложно. Тем более купить билет в стиле «я сейчас подойду к кассе и выберу самый дешёвый, быстрый и комфортный, с бонусами». Хрена лысого. Билетов на самолет нет, на поезд – нет, автобус – это настолько жесткая хренотень, что можно и коньки отбросить по дороге. А человеку из Молькино я хлестался, что десятого прибываю. Хм, попахивало пиздобольством. Нехорошо.

Уже думал, что по старинке на «собаках», но тут меня осенила гениальная мысль! Есть же «Бла-бла-кар»! Я на чиле залез в интернет и начал сёрфить. Оказалось, что в Севастополе и Крыму он заблокирован. По итогу отыскал какой-то похожий отечественный сервис попутчиков «Едем.ру» и, когда уже было совсем потерял надежду выбраться с этого проклятого полуострова, нашёл машину. Мы успели, в гости к чёрту не бывает опозданий.

Десятого июля две тысячи двадцать второго года я стартанул с площади Захарова, Северной стороны Севастополя на единственном возможном варианте, который удалось намутить. Попутке, что пробил через приложение, до Екатеринодара (Краснодара). Водитель была женщина. Для себя нужно было решить, что с этим делать. Это было непросто.

Наталья, собственно, женщина и водитель попутки, вела машину, и мы неслись по Тавриде. Эту трассу я считаю памятником нашему нынешнему Верховному. Несмотря на бардак и декалитры говна, которые льются со всех сторон. К слову, иногда по делу, но чаще всего это просто декалитры говна. Мы смогли вернуть огромные территории и людские ресурсы под крыло империи без кровопролития и потерь. Это очень большое достижение. За это, по моему скромному мнению, можно порубиться и пустить кровь паре-тройке охуевших пидоров-нацистов. Такие времена.

Итак, мы летели по Тавриде. Водитель Наталья ехала с дочкой. Дочка была девочка двадцати двух, вполне себе недурна собой и, как мне сначала показалось, в достаточной мере эрудированная. Во всяком случае, она не производила впечатления какой-то напрочь отбитой зумерши. Очень даже нормальная, начитанная девчонка, с которой можно вести диалог.

Для неё мы были оккупанты и захватчики. А наш Верховный – вообще Гитлер, или, как запустили эту фишку человечки из «Ципсо», Путлер. Так она его называла.

– Скажи, а вот с чего ты сделала такие выводы? – спросил я её.

– В смысле? – ответила она.

– Хм, ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос? – Я повернулся к ней лицом. – Ну, Путлер. Почему он – как Гитлер? Можешь ответить, или тупо где-то прочитала, услышала, и понравилось быть как все?

– Ну… я… это… Ну, он напал на суверенную свободную страну.

– Блядь, – сказал я. – Опять эта херотень тупая. Как орки в «Варкрафт», ей-богу. На нас напали. На нас напали. А по существу-то можешь что-нибудь ответить? Своё-то мнение у тебя есть?

– Ну… э-э-э…

– Хм, понятно. А как у тебя в семье дела? Денег хватает? Как учёба в Москве, в университете? Родители же устроили? Да? А ведь это только благодаря Путлеру и родителям-оркам ты там учишься. И Путлер решил вопрос с магазинами, полными продуктов. Это в стране фашистов-то.

Я решил уже заканчивать этот разговор и добавил:

– Знаешь, каких-то лет двадцать пять назад ничего этого не было. Были демократы-либералы и были пустые полки в магазинах, была война, а людей убивали на улицах и в любом подъезде любого дома можно было купить героин, от которого люди подыхали пачками в этих же самых подъездах, где они покупали это дерьмо. И всё это прекратил Путлер. Забыли? Не помните? А я помню. Память хорошая просто. Как-то так.

Она засопела и хотела что-то спросить, но я ответил, что, в принципе, нет смысла дальше продолжать разговор, так как мне всё и так понятно. Я не стал продолжать этот бесполезный разговор. Я – взрослый мужик, и мне неинтересно унижать какую-то малолетнюю пизду. Если это не секс, конечно.

К этому времени мы уже проехали Керчь, и во мне проснулось нестерпимое желание стать этим самым орком, русским оккупантом, москалём и ватником. Это желание было настолько сильным, что когда Наталья довезла меня до автовокзала в Краснодаре, я оставил свои кроссовки в машине и остался без обуви, в своих бело-голубых кроксах.

6

И упомяну ещё один момент. Всю дорогу, пока я собирался, меня отговаривали от участия в войне. Один мой знакомец и ещё один товарищ, который на данный момент уже давно проживает в США. Первый мне твердил:

– Ты не понимаешь, ведь это диджитал война, всё снимают двадцать четыре на семь.

Хрен его знает, зачем он мне это говорил. Мне-то похер. Ну, снимают и снимают, что такого.

Юрец же, это который второй, служил до 2015 года в 810-й бригаде морской пехоты, гордости Севастополя. Он знал, что происходит на малой земле, не понаслышке и заводил другую шарманку. Мол, что там пиздец. Что все, кто вернулись, сейчас пишут рапорты на увольнение, и вообще там делать не хрен, пропадёшь почём зря.

Но безумству смелых поём мы песню. Я их внимательно выслушал. Понимающе покивал. Во всём с ними согласился. Конечно. Конечно. Конечно. И проигнорировал их обоих.

До Молей были ещё размышления о целесообразности моих действий. Я ведь даже на работе попросил меня не увольнять, потому что, возможно, вернусь в понедельник. И всё же, подъезжая к Молькино, я отринул все сомнения, убедив себя, что решение принято и я, как мужик, должен следовать намеченным целям.

Первая половина детства закончилась в сорок, и пора менять игрушки. Да и вообще, очень много было сказано в этой жизни, мало сделано. Пора слова превращать в дело. Если не сейчас, то никогда уже. Человека-паука не существует, а Дед Мороз – рядом! И как давать заднюю, если мы – потомки Давыдова, Гумилёва, Крючкова, Павлова, Буданова? Пиздец, ребята, мы – ебучие ушкуйники, сорвиголовы! Мы тысячу лет воевали со всеми и всем насовали в щи. Во что мы превратились?

Вы ли это: панки, футбольные хулиганы, рок-н-рольщики, которые грезили переменами в наших сердцах и разбитым хлебалами в бойцовском клубе? Вот оно! Пришло «Время колокольчиков»! Как там у Башлачёва? «Загремим, засвистим, защёлкаем». Здесь и сейчас, иди и докажи, что всё твоё нытьё про хуёвую жизнь – бред сивой кобылы. Всего-то и нужно, что поднять свою жопу с дивана и зажечь факел. Иди, докажи, что революция в твоей голове – не простые слова. Иди и поставь себя в один ряд с героями великих сражений!

Этим внутренним монологом я отрезал себе путь к отступлению и успокаивал мою внутреннюю истерику всю поездку на автобусе до Молькино. И потом ещё полтора километра от остановки по грунтовке до КПП на фильтр. Так я дохрустел гравием до этой «платформы 9 и ¾» для начинающих стареть русских детей.

В Молькино я приехал без багажа, зимней одежды и даже без обуви. В одних бело-голубых шлепанцах. Скоро новые игрушки, но это не точно. Отдал паспорт и телефон бойцу, дежурившему на КПП, сказали ждать, и я кинул кости в беседку. За оградой стояло несколько двухэтажных зданий. Небольшое количество людей сновали по территории или курили возле корпусов. Я продолжал ждать в беседке.

Говорят, раньше можно было прождать несколько часов в этой беседке, пока тебя пригласят войти на территорию. Прямо как в фильмах про Шаолинь из видеосалонов девяностых. Старая, типичная советская беседка. Где лавки в одну доску и облупленная краска на столбах и перилах. Ничего особенного, просто старая советская рухлядь. Однако чувствовался в ней какой-то необъяснимый рубеж, после которого невозможно будет вернуться к исходному состоянию.

Так или иначе, прошло не более часа, и меня позвали. При входе я сообщил свои данные (ФИО) и дошел до длинного стола под навесом, где проводился личный досмотр и досмотр вещей. Рядом со столом стоял столб с набитыми в него невероятным количеством гвоздей. Колорит этого столба заключался в телефонах, насаженных на эти гвозди. Телефонов было реально до хрена. Как я потом узнал, всё это были телефоны нерадивых претендентов, которые либо пытались занести их с собой в расположение фильтра, или уже людей, которые прошли фильтр с телефонами, но забыли выключить звук и сразу же подарили их направленцам[1] в своих отрядах. Пока меня шмонали, я всё смотрел на этот столб с телефонами. Мне этот столб понравился. Была в этом какая-то эстетика. Такой ебаный киберпанк.

После того как меня досмотрели, я двинул к корпусу фильтра. Там я нашёл одного типа, который сказал мне ждать. Опять ждать. Меня это уже начинало утомлять. К сожалению, не помню позывного этого типа, но благодаря приколам и его крику над прибывшими моя адаптация прошла легко. Да, впрочем, хули там адаптироваться.

7

Фильтр был заполнен полностью, кроме первого кубаря. Там и разместили меня и ещё небольшую группу только что прибывших парней.

В коридоре было уныло, как в общежитии, и всё сплошь обклеено информацией об инструментах: по «сапогу»[2], градам[3] и ракетах для них, инфа по нормативам для сдачи физухи. Обычная армейская атмосфера, дело житейское.

Что сказать, воскресенье, и прибывшие были никому не нужны. Я перекинулся парой слов с соседями по кубарю, мол, трали-вали-пассатижи, кто, откуда, какие приключения у кого были по дороге и тому подобное. Потом пару-тройку раз мы перекурили и отрубились. К тому времени мест упасть в горизонт не осталось. Проснувшись, я обнаружил ещё человек восемь в кубрике, которые сидели на вещах.

Народ стекался со всей страны, чтобы встать в ряд штурмовиков давно прекратившего своё существование Славянского корпуса, а ныне группы «Вагнер». И, конечно, народец ехал заполошный. Вокруг было полно безумных и тупых. На большинство из них я смотрел и думал: «Какого хуя вы все здесь делаете? Ни украсть, ни покараулить».

Потом я полдня заполнял анкеты, придумывая себе позывной. Объявили, что анкеты сдаем в кабинет. Ещё объявили, что при заходе туда нужно придумать себе от трёх до пяти позывных. На выбор. Начинало попахивать уставщиной. Все стояли и ржали с выходящих, которым уже дали позывные. Шлёп, Цыпа, Зайка, Люся. Это только те, что я помню, а там ещё были другие, поинтересней. Прикиньте, в эфире услышать: «Люся, Люся, для Зайки. Зайка, для Люси, да».

Я не стал придумывать велосипед и знал точно, что позывного Габыч нет, так как это погремуха моего покойного бати. Больше вариантов не стал придумывать, но там мне сказали, что буду Габриэль. Ну хрен знает. Охуеть можно, конечно. Хотя, в принципе, насрать. Переживу.

И всё же, когда я добрался до отдела кадров, мне сказали, что Габриэль – нет, давайте новый. Я сказал: «Габыч». Ответили, что пойдёт. И скажу я вам, что меня очень порадовали такие изменения. Габриэль – всё-таки это что-то из «Евровидения». Какая-то гомосятина, в общем. А так – Габыч. Нормальная канитель. Батя, я продолжаю тебя!

Но далеко не всем так везло, как мне. На фильтре справа от меня расположился земляк. Я решил упомянуть его, так как он один из немногих принял важное для него решение и сделал это вовремя. И правильно сделал. Так было лучше для всех.

Короче говоря, пробыв пару суток на фильтре, он послушал разговоры людей, которые прибывали или уже там жили. И, видимо, поразмыслив, прикинув все за и против, как-то утром тихонечко сказал мне: «Не моё это». И был таков.

А люди разные, были и те, кто уже побывал в ополчении, «БАРСе» или «Ахмате». Таких людей в момент моего захода были единицы, но были. Спасибо всем, кто решил для себя там, в Молькино, что это не их работа, а не, обосравшись и втиснув ебало в землю, лежал, как тёплое говно, и дрожал уже во время контакта на линии боевого соприкосновения. Это было правильное и лучшее решение, которое сберегло много жизней.

8

Можно было идти набивать требуху. На камбузе был обед. Столовая представляла собой огромный шатёр с линией раздачи, длинными столами и скамьями. Все новобранцы набивались туда и гремели ложками, как в детском саду на полднике после прогулки. Хотя, в принципе, если не выделываться, то кормили сносно. Временами, честно говоря, ещё и вкусно, но это только временами.

После обеда нас построили, и мы, звонким лаем откликаясь на свои позывные, выходили из строя. Я вышел в шестой отряд.

На следующий день за нами пришёл направленец с позывным Стоун. Довольно неоднозначная персона. Судя по слухам, у него были проблемы в семье, то ли с супругой, то ли с тёщей. Это был человек с глазами, уставшими от жизни. Нами он не занимался от слова совсем. Да, впрочем, чего греха таить, гондон ещё тот этот Стоун. Реагировал он только на внушения от руководства Молей, если мы где-то въехали в жир ногами. Так, к примеру, он вышел из состояния коматоза только тогда, когда Хэтч, мой приятель, с которым я уже успел подружиться, как-то раз тайком сгонял в магазин (ни бухла или иных стимуляторов, естественно, он не брал) за жратвой и спалился. Хэтча повязали, хотели домой отправить или в контейнер закрыть на четыре дня для воспитания. И Стоун тогда что-то пытался исполнить в стиле сержанта Эрла из «Цельнометаллической оболочки», но и то совсем ненадолго.

Все распределённые в шестой штурмовой отряд дотащили свои кишки до расположения, чтобы выслушать наставления Стоуна, что надо делать, что нельзя, что вообще нельзя и тому подобное. А нельзя и вообще нельзя в нашем отряде, как оказалось, вообще ничего.

Несмотря на то что на территории фильтра был ларёк с товарами первой необходимости, нам их было нельзя. То есть я хочу сказать – это просто нечестно. Хоть эти товары были и не такие, к которым большинство из нас привыкло на гражданке, всё же это были товары первой необходимости, и нам они тоже были необходимы. Но мы же шестой штурмовой отряд ЧВК «Вагнер». На хрена нам эти все излишества? Орлы, блядь, спартанцы, мать их. Другие отряды – на телефонах. В магазин – пожалуйста. При отправке за ленту – шашлыки, лимонады, танцы. Конечно, я утрирую, но в целом, положа руку на сердце, типа того. Нам же звонить нельзя, только из канцелярии и то не каждый день. В магазин нельзя, туда нельзя, сюда нельзя. А вот может быть? Нет, нельзя! И вообще, со слов Стоуна, ничего нельзя.

«Ну, блядь, – думаю, – как обычно, Саша, ты попал в самое жопито».

Конечно, все свои мысли по этому поводу я оставлял при себе. Я сразу сообразил, что возражать Стоуну бесполезно. Такой человек слушает только самого себя. Что ж, пусть говно себе плывет. Было какое-то чувство, что я здесь совсем ненадолго. Так что наплюй, дыши глубже, изучай, что можешь изучить, и просто делай вид, что ты всем доволен.

На следующий день после завтрака новичкам сказали выдвинуться на полигон. Для занятий на свежем воздухе. Шкандыбать нужно было километра три мимо площадок для занятий танкистов и артиллеристов.

На подходе к месту построения мы увидели строй человек в триста. Примкнули к своим из нашего отряда и стали ждать инструкторов. Инструкторы не заставили себя долго ждать и по прибытии сразу спросили, кто из нас на полигоне первый день.

После переклички забрали нас с собой. Оставшиеся в строю потащили миномёты, «сапоги» и «дашки», кто к чему прикреплён на позиции. Штурма пошли заниматься тройками, бросками гранат, тропой разведчика и прочей штурмовой подготовкой. Ну а мы сходили получить свои автоматы и пришли на поляну к инструктору, который нам должен был показать, с какой стороны держать автомат.

Потом мы стояли в стойке, поворачивались в разные стороны с автоматом, опустив ствол книзу и никак иначе. Потом разворачивались и имитировали стрельбу: сидя, стоя, лёжа. Потом перезаряжались одной рукой. К часу дня мы уже изрядно затрахались и, как только подвернулась возможность, сразу же сквозанули на обед. После обеда мы уже никуда не пошли, а дружно проебали занятия по топографии и корректировке арты. Мы, конечно, ещё те засранцы, но вышеупомянутый Стоун – это провал. Тип вообще нами не занимался, решая какие-то свои вопросы. Поэтому чувство совести нас особо не мучило.

Вечером нам сказали, что мы переезжаем в полевой лагерь, и мы потащили свой шмурдяк в сторону полигона. Я по-прежнему был в своих голубых кроксах, которые к этому времени были уже, скорее, мышиного цвета. От грязи.

Помимо этого было ещё посещение медика-женщины. Для медосмотра и заключения годен не годен. Нас сразу предупредили: заходишь, здороваешься, молчишь. При входе в кабинет на порог не наступать, не наступать на порог ни в коем случае, совсем не наступать, даже в мыслях чтобы этого не было. Если хоть одно из условий будет нарушено, то она может развернуть всю пришедшую группу и отправить обратно.

«Ничего страшного, – говорила она, – зайдут в другой день».

Но, положа руку на сердце, говорливых и не понимающих, куда они попали, типов хватало. Поэтому я понимаю, что такая жесткость с её стороны была оправдана.

Нам повезло. В нашей группе концентрация дегенератов была минимальная. По итогу медосмотр был пройден без эксцессов. В моём обходном красовался штамп: «Ограниченно годен».

Контракт я подписал на четвёртый день, жетон получил – на пятый. Судя по всему, для организации, ядро которой до недавнего времени состояло максимум из трёх тысяч личного состава, было непривычно работать с таким огромным наплывом людей, желающих стать штурмовиками.

Когда ты впервые связываешься Компанией, то тебе говорят, что взять из документов и личных вещей. Кроме рыльно-мыльного, тапок и кроссовок говорят, что, в общем, ничего и не надо. Потом, когда ты уже прибыл и распределён, тебя начинают подпрессовывать, мол, какого хрена нет наколенников, налокотников, ремня, берц и так далее.

«А что у тебя со снарягой?» – такие вопросики очень часто начинают возникать, как бы сказать, между делом. И для долбоящеров есть магазин со снарягой на территории.

По слухам, один армянин оделся в этом магазине под жетон. Тысяч на пятьсот. Хотя, опять же, по слухам, версии колеблются от трёхсот до семисот. Лично я думаю, что правда где-то посередине. Охуеть можно. Впрочем, мне плевать, деньги-то не мои. Нет, конечно, он был великолепен. Мультикам, сбросы, панамка, красивые берцы, очки, прочая хрень, до жопы. Как в рекламных роликах, весь фарш. Он был алмазом среди таких, как я. Потом, я слышал, он пошёл в роту охраны, или что-то вроде этого.

Сам я только один раз зашёл посмотреть в этот «лакшери бутик» красивых военных вещей и сразу же оттуда свалил. Больше я туда не возвращался. Ценник раза в два выше, чем на гражданке. Спрашивается, на хрена под несуществующие деньги что-либо приобретать за ценник ЦУМа? Естественно, ничего я себе там не купил. Я же не ебанат. До моего первого магазина было около полутора тысяч километров.

9

Мы переехали в лагерь. Улеглись кто где, так как Стоун не решил вопрос со спальными местами. Завтра уезжали парни из 7 ШО, и места освободятся. Как раз тогда я и познакомился с Хэтчем. Это был русак из Кабарды, нормальный тип, мы с ним сразу спелись. Я всегда поразительно легко и быстро находил парней похожего со мной мышления.

У него был припрятан телефон. Вопросы со звонками отпали сами собой. Дальше по очереди расположились Пробел, Артишок и Зеланд, но плотно общаться я начал с Апкой, Тивисом и Кетоном. Это были мужики моего возраста и уровня ебанутости. Активные, злые, дикие типы, более-менее понимающие, где мы находимся и куда двигаемся.

Тивис – сибирский татарин, уже участвовавший в боях за ополчение в качестве бойца расчёта миномёта. Тогда ему надо было скрыться от федерального розыска, и он ничего лучшего не придумал, как поехать на войну на Донбасс. Апка – с Кубани, морпех в одну из чеченских войн. Кетон когда-то был омоновцем, неплохим снайпером. Входил в десятку на соревнованиях по России.

Вместе мы сидели и слушали от своих соседей, как те ворвутся в войну и всех победят, захватят танки и получат огромные премии. А потом в Москве после парада героев на Красной площади с кучей орденов и медалей будут жрать омаров в ресторане. На ужине президента в Кремле. Мы со всего этого орали и пёрлись в открытую. Сами парни, естественно, совсем не догоняли, в какой ад мы попадём.

Утро в лагере начиналось с кофе, сигарет и похода на завтрак, поскольку столовая по месту ещё не была готова к эксплуатации. В готовности её к работе мы приняли самое рьяное участие. Потому что, посетив пару занятий по круговой обороне, работе в тройках, швырянию гранат и проходу по тропе разведчика, мы осознали, что надо проводить время с какой-то большей пользой. Прежде всего для самих себя. И, зацепившись за Гену, коменданта полевого лагеря, мы благополучно проёбывались, помогая ему. Организовывали и собирали дополнительные палатки в лагере, таскали буржуйки с одного угла столовой в другой и занимались другими очень важными вещами.

В один прекрасный день после обеда нас построили возле располаги на фильтре и задали вопрос: «Кто имеет опыт ведения боевых действий?» Откликнувшимся сказали, что информацию доведут в один из последующих дней. У меня, естественно, никакого опыта не было. Я же к этому моменту благополучно простыл, кашлял и температурил, поглощая барбитуру, которая была у коллег в наличии. Про санчасть я спросил один раз и после услышанной о ней информации решил не посещать.

На следующий день, опять после обеда, нас построили, и Стоун зачитал позывные уже имеющих опыт парней.

– Готовьтесь, в пятницу уезжаете! – сказал им Стоун.

– Я не готов. Можно ещё побегать? – раздался голос в строю.

– Чего там готовиться? – переспросил Стоун.

– Ну я же это, четыре года на диване лежал, – ответил голос.

Стоуну было, конечно, похуй. Я же к тому моменту уже устал находиться в лагере. Прошло восемь дней моего пребывания в Молькино, и я понимал, что если пробуду ещё дней пять, то тупо заберу документы и уеду к хуям. Домой, в Севастополь. Так меня это всё утомило.

– Стоун, меняй единицу на ноль, я поеду, – крикнул я.

Стоун молча принял информацию. Разница в жетонах с тем персонажем у нас была всего в одной цифре, поэтому вопросов не возникло.

Нас направили на склад получать снарягу. На складе мы получили снарягу: горку, берцы, перчатки, панамки, очки, шмурдяк и прочую ебулу. Все такие нарядные переоделись и стали чувствовать себя рексами. Я первый раз за восемь дней снял с себя свои грязно-голубые шлепанцы и обул свои лапы во что-то другое.

Лагерь был переполнен слухами вроде того, что «сто двухсотых в десятом отряде», или что «две недели за лентой ставят тебя в один ряд с героями ВОВ», если, конечно, ты выжил.

Я думал про себя, что сам ворвался в этот пиздец и никто тебя за член сюда не затягивал. Теперь осталось начать да кончить. Только и всего. И не трухануть, когда начнётся заруба. Сказать, что я молился, наверное, всё-таки неправильно. Обращался ко всем своим предкам, чтобы помогли мне и охранили. Заднюю дать я уже не мог.

10

Наступил день отъезда. Перед отправкой я позвонил матушке, сказал, мол, что всё хорошо и так далее. Сказал, что связи, скорее всего, не будет, что пока бабки капают маленькими порциями, значит, всё в порядке, я живой. Ну а если большой кусок обвалится, то, значит, извини, доживешь свои годы с деньгами и в достатке.

Пришли автобусы. Нас всех спросили:

– Вы понимаете, куда вы едете?

– Да-а-а! – заорали мы хором.

– Вы понимаете, что вам надо будет делать?

– Да-а-а! – разнеслось несколькими сотнями мужиков.

Как потом показала жизнь, процентов восемьдесят из тех, кто орал, понимало всё только в своих фантазиях и совсем не догоняло, что и зачем. Мы закинули шмурдяки в автобус и загрузились сами. Спустя несколько минут мы тронулись. Ну, в добрый путь.

Пока ехали, вспоминал историю от Тивиса. Как вы помните, он уже бывал за лентой. В ополчении. Поставили задачу их расчёту выдвинуться на позиции и отработать по пидорам из своего инструмента. Честно, даже ни разу не спросил, был ли у них восемьдесят второй или сто двадцатый. Дело, впрочем, вообще не в этом.

Выдвигаются они на задание. Примчали, начинают выставляться. Тут их палят и начинают накрывать артиллерией. Они – кто куда. Начинают окапываться, но потом понимают, что лучше спрятаться за холмик, а один продолжает окапываться. Всё это время по ним работает арта противника. В общем, когда этот тип, единственный, кто окопался, залез в свой окоп, туда прилетел снаряд. Всё. Все живы, кроме него. Вот такой пиздец бывает, братцы. Но это исключение из правил. Как потом показала работа, окапывание – это мать победы и сохранение личного состава подразделения. Об этом будет прилично в моём повествовании.

Дорога была очень долгой. Иногда мы останавливались поссать и покурить. Курить нам, конечно же, было запрещено, но мы успевали сдолбить сигарету-другую, пока другие оправлялись. Несколько часов на границе с ДНР, и потом бескрайние донецкие степи. Красивые до жути. Глядя на эти степи, я соглашался с нашим ленинградским поэтом, певцом, актером Игорем Растеряевым. У России нет никаких границ. У России есть только горизонт. Лучше не скажешь.

Утром мы прибыли в Луганск… или это был не Луганск. Вообще по барабану. Мне были неважны географические названия. Знатоки местностей начнут меня, конечно, поправлять. А мне, повторюсь, по барабану. Мы приехали в страну, где название населённого пункта не определяет твою судьбу. Пройденные метры определяют.

Автобус заехал на какую-то площадку. В окно были видны несколько КамАЗов и Уралов. Также стояли какие-то фургончики, внедорожники и прочий транспорт. С десяток парней проходили досмотр у службы безопасности, видимо, перед отправкой в отпуск. Я подумал: вот есть же живые, даже в отпуск отправляют. И никакие они не сверхлюди из «Вархаммера», а обычные мужики. Помятые, усталые, но вполне себе целые и здоровые. Некоторые даже улыбались. И главное, что я не заметил в их глазах какого-то сверхъестественного ужаса и чувства безнадежности. Скорее, они напоминали заводских мужиков, которые, отпахав смену, возвращались домой с работы. А это значит, что не так уж всё и плохо, как гласили молькинские небылицы.

Мы выгрузились, хотя точнее будет сказать, что нашу толпу размазало по этой площадке. Забрали из грузовика свои рюкзаки. Пролетела команда разобраться по отрядам. И все разобрались. Ну, почти все. Мы стояли, как будто кот наблевал.

С трудом, но мы всё же построились, и когда Хрусталь, а встречал нас именно он, нас спросил: «Вы кто?», мы жалобно проблеяли: «Шестой отряд!» Точно не знаю, кто он. Этот Хрусталь. Вроде начальник отдела кадров бригады. Но это неточно.

– О! Шестой отряд – это хорошо! Шестой отряд всегда идёт вперёд! – сказал Хрусталь, и было видно, что он нами доволен.

Сказал он это дружелюбно, по интонации, но после его слов я сразу подумал: где же тут ловушка? Вроде всё было максимально прилично. Даже погода стояла хорошая. В этот момент я себе уже представил, как мы идём вперёд, как нас косят огнём хохлы, но мы продолжаем тащить себя вперёд, а нас выкашивает сотнями, и мы, блядь, все геройски умрём! И нацарапаем на стене какого-нибудь сарая слово «Дошли!»

Как же тебе повезло! Воу! Просто замануха, мать его! Да, проснулся мой внутренний Габыч, который на самом деле был маленько трусишкой, только необходимо было очень постараться, чтобы это увидеть. Некоторые парни носили африканские панамы от солнца и тёмные очки, кто-то дрочил на снарягу, пытаясь спрятать за них своих внутренних демонов. А я? Я был примерно одинаковый. Дождь ли, солнце, снег или грязь. Как есть, так есть. Я никогда не пытался обманывать себя. Абсолютно бессмысленное занятие.

Потом нам рассказали про «пятисотых». Что «пятисотых» у нас в организации нет. Кто хочет «запятисотиться», тот проходит психологические курсы и с поправленной психикой возвращается в строй. Короче говоря, чтобы вы понимали, измена тогда внутри меня бушевала, как этот грёбаный ураган Митч в девяносто восьмом в Гондурасе. Кто не понял, загуглите ураган Митч в Гондурасе. Там был матушки мои какой трындец! Из хорошего могу сказать, что это был пик моих истерик. Далее они пошли на убыль и вскоре вообще исчезли.

11

Мы загрузились. То ли в КамАЗ, то ли в «Урал», не помню. Пока ехали, я наблюдал активное движение самого разного транспорта с буквами «Z», «O», «V» и в небольшом количестве блокпосты. Впрочем, больше ничего не напоминало, что уже восемь лет на этой земле идет война, а уже почти как с полгода – активная часть боевых действий.

Пара-тройка часов дороги, и грузовики остановились у какого-то здания. Бывшее здание то ли техникума, то ли путяги. Света не было, окна частично заколочены. Зашли в это здание, прошли в какое-то полутёмное помещение, кинули шмурдяк и стали ждать.

Мелькали лица в дверном проёме. Прошло минут десять-пятнадцать, и в зал зашли четверо. С нами заговорил мужчина с бородой, на вид мой ровесник. Тогда я даже не мог себе представить, какое участие он сыграет в моей судьбе и судьбах других наших парней. В том, что большинство из нас вернулось живыми и целыми, его огромнейшая заслуга. Человек с огромным опытом ведения боевых действий и железной волей при достижении результата. Он – как филиал Немезиды на земле.

С нами говорил командир шестого штурмового отряда Дикий. Это был кабардинец, выше среднего роста, крепкий, с короткой прической и убийственным взглядом. Когда он на тебя смотрел, то возникало такое чувство, что на тебя наводили артиллерию. Уже несколько позже мы узнали, что если Дикий что-то сказал, то надо делать. Все его слова сбывались. Если ты ослушался и не выполнил распоряжения, то ты погиб или ранен. Об этом я ещё не раз обязательно упомяну в своей истории. Потому что мне довелось стать непосредственным свидетелем таких случаев. И вот кто уж как минимум должен быть внесён в золотую летопись Кабардино-Балкарской Республики, так это он.