Ему надо развитие сил жизни иметь и утверждение характера, а мне он нужен потому, что, помилуй Бог, на меня в самом деле в темноте или где-нибудь в закоулке ваши орловские воры нападут или полиция обходом встретится – так ведь со мной все наши деньги на хлопоты… Ведь сумма есть, чтобы и оборванного дьякона монашкам сбыть и себе сманить сильного… Неужели же вы, родные сестры, столь безродственны, что хотите, чтобы меня, брата вашего, по голове огрели или в полицию бы забрали, а там бы я после безо всего оказался?
Сухой никитский дьякон завойкою так всем понравился, что и дядя и Павел Мироныч начали плакать и его целовать и еще упрашивать, нельзя ли развести от всего своего естества еще поужаснее.
Дьякон отвечает:
– Отчего же нет: мне это религия допускает, но надо бы чистым ямайским ромом подкрепиться – от него раскат в грудях шире идет.
– Мы тебя вылечим. – Нет, я, – говорит, – вашего лечения не хочу, меня всегда у Финогеича банщик лечит, а вы мне заплатите тысячу рублей на отстройку дома. – Ну и заплатим. – Я ведь это не в шутку; меня бить нельзя… на мне сан. – И сан удовлетворим. И Цыганок тоже дяде помогать стал: – Елецкие, – говорит, – купцы удовлетворят…
спрашивать понапрасну. Это в действительности наша вина, это мы отца дьякона били, мы и исправимся. Ведь мы его к себе в Елец берем. А дьякон так обиделся, что совсем и не в ту сторону. – Нет, – говорит, – позвольте еще, чтобы я в Елец согласился. Бог с вами совсем: только упросили, и сейчас же на первый случай такое надо мной обхождение. Дядя говорит: – Отец дьякон, да ведь это в ошибке все дело. – Хороша ошибка, когда мне шею нельзя повернуть.
– Это так и есть. Смотрите, ваши эти часы? Дьякон отвечает: – Это самые мои, и я их желаю в обрат получить. – Этого нельзя, они должны остаться до рассмотрения.
Видишь?! Кланяюсь и говорю: – Ваше высокоблагородие, я все претерпеть достоин, только от дальнего места помилуйте. Я один сын у матери. – Да нет, ты христианин или нет? Есть в тебе чувство? Я вижу этакий разговор несоответственный и говорю: – Дяденька, дайте за меня барашка, вам дома отдадут. Дядя подал.
Вы должны знать этих мошенников. – Да, – отвечает дядя, – это мы сами и есть. И рассказал все, как дело было. – Где же теперь эти часы? – Извольте, – вот одни часы, а вот другие. – И только? Дядя пустил еще барашка и говорит: – Вот это еще к сему.
Это мой картуз. Его вчера с меня на льду вор сорвал. Цыганок глазами захлопал. – Как вор? Что ты врешь! Вор не шапку снял, а вор часы украл. – Часы? С кого, ваше высокоблагородие? – С никитского дьякона. – С никитского дьякона!
Я елецкий купец и церковный староста, приехал сюда вчерашний день по духовной надобности; пристал у родственниц за Плаутиным колодцем… – Так это вас, что ли, нонче ночью ограбили? – Точно так; мы возвращались с племянником в одиннадцать часов, и за нами следовал неизвестный человек; а как мы стали переходить через лед между барок, он… – Постойте… А кто же с вами был третий? – Третьего с нами никого не было, окроме этого вора, который бросился… – Но кого же там ночью утопили? – Утопили? – Да! – Мы об этом ничего не известны. Полицмейстер позвонил и говорит квартальному: – Взять их за клин!
