Глава 1

Я не птица – по крайней мере, пока нет, – и все же Данте запер меня в гребаной клетке!

Вцепившись в золотую решетку моей новой обители – винного погреба высотой выше моего двухэтажного дома в Тарелексо, – я выкрикиваю непристойности так громко, что горло саднит. Непристойности слетают с языка на удивление легко. А ведь Сибилла и Феб считают меня чуть ли не чопорной. У моих друзей уши бы в трубочку свернулись от того, сколько гадких слов я обрушила на своих тюремщиков, пробудившись от магического сна.

А Лор… ох, как бы он зарычал!

Чего бы я только не отдала, чтобы услышать его возмущения!

Чего бы я только не отдала, чтобы услышать его дыхание!

Прижимаю руку к груди – внутри всё ноет. Боль меж ребер настолько острая, что заглушает тупую пульсацию в затылке – там, где голова ударилась о камень, а затем о кость.

Как только удается преобразовать горе в гнев, я обхватываю прутья решетки и возвращаюсь к буйству; крики эхом отражаются от стеклянных донышек пыльных бутылок, спиралью поднимающихся по обсидиановым стенам погреба.

Я пытаюсь прикинуть, как долго уже сижу взаперти, но в памяти удается воскресить лишь то, как Данте толкает меня вперед по темному туннелю к очередной обсидиановой стене, а по другую сторону нас ждет Юстус – без солдат и без Ифе.

Помню, как вонзила зубы в руку Данте, что исторгло рычание из его горла, но, к несчастью, заставило еще крепче сжать мою шею.

Помню, как Юстус провел большим пальцем по моим векам, а в потемневшем воздухе запахло железом. Меня замутило, когда в мутнеющей картинке перед глазами мелькнула алая струйка крови на подушечке пальца генерала.

За мгновение до того, как меня покинуло сознание, я успела подумать: как это фейри, да к тому же мужчине, удается творить кровную магию, на которую вроде как способны только шаббинские женщины.

– Эй, фейри! – кричу я солдатам, стоящим у моей клетки, подобно каменным изваяниям. – Скажите на милость, куда подевался заносчивый суслик и его верный крот? Продолжают рыть туннели, чтобы спрятаться от воронов?

Четыре лопуха в униформе продолжают притворяться мебелью. Да, аж четыре. Очевидно, пусть я под замком и подвешена в воздухе, меня непременно должен сторожить отряд из четырех чистокровных фейри. Полагаю, это должно было мне польстить, но нет: я в ярости. Особенно если учесть, что за столько часов – даже дней – ни Юстус, ни Данте так и не почтили меня визитом.

Я вытягиваю шею, оглядывая мощную цепь, которая удерживает мою клетку над полом. Достаточно ли она длинная, чтобы можно было на ней раскачаться и пробить стену? Способен ли металл расколоть обсидиан?

Ну, по крайней мере, получится привлечь чье-нибудь внимание. Возможно, от удара даже откроется дверь.

Попытка бесплатна – разве что потрачу энергию, которой у меня с лихвой. Я приседаю и переношу весь вес на ступни. Цепь скрипит, и клетка начинает раскачиваться. Я выпрямляюсь и вновь сгибаю колени, повторяя движение до тех пор, пока золотая тюрьма не начинает качаться, как маятник часов с кукушкой.

Койка с шерстяным одеялом – единственные предметы в моей тюрьме – скользят по полу, ударяются о мои лодыжки, а затем откатываются, подобно волне, и отскакивают от противоположной стены. Если закрыть глаза, можно представить, будто я сижу на деревянной качели, привязанной к ветке массивного дуба в школьном саду. Однако глаза мои широко раскрыты и нацелены на солдат внизу. Все четверо пялятся на меня. Хотя нет, трое. Один, должно быть, отправился доложить начальству о моем неадекватном поведении.

К тому времени, когда клетка наконец задевает камень, я вспотела, высокий воротник рубашки прилип к коже. Удар вызывает вибрацию в ногах, которые я затем сгибаю и выпрямляю с еще большим рвением.

– Немедленно прекрати это безумие, скацца! – рявкает солдат с янтарными глазами, выставив перед собой ладони.

– Не стесняйся, – бурчу я, – расплавь клетку!

Стена подвала летит на меня быстрее, чем ожидалось, металлический пол клетки разбивает вдребезги целый ряд винных бутылок. Мне приходится повернуть голову и зажмуриться, чтобы спастись от осколков. От чего спастись не удается, так это от виного душа.

– Ластра, свяжи клетку! – кричит тот же фейри зеленоглазому солдату.

Я распахиваю глаза как раз в тот момент, когда клетка сбивает еще один ряд несомненно ценных напитков. Прутья гнутся, дверные петли скрипят. Полагаю, еще парочка ударов, и мне все-таки удастся взломать чертову клетку.

Из ладони солдата вырывается изумрудная лоза и обвивает прутья. Вероятно, чистокровка плохо знает физику и не учел силу инерции, которая теперь отрывает его от пола. Не распирай меня гнев, возможно, я рассмеялась бы.

Воздух в подземелье сотрясается от удивленного вскрика, который резко обрывается, когда горе-солдат врезается в стену, сбивая с полок очередные старые бутылки. Пару мгновений его обмякшее, пропитанное вином тело раскачивается на волшебной лозе, как те чернозубые дикари, напавшие на меня в дебрях Тареспагии. Затем его магия рассеивается, лиана исчезает, сверкая, и он шлепается на пол.

К нему бросается солдат с янтарными глазами, в то время как воздушный фейри обдувает мою клетку потоком воздуха. Однако вместо того, чтобы остановить безумное раскачивание, порывы магии вращают клетку. Желудок подскакивает к горлу от сумасшедшего водоворота, а затем резко падает в пятки, когда скрипит потолок.

Вцепившись в прутья решетки, я поднимаю взгляд. На широко распахнутые глаза лезут волосы, однако мне удается разглядеть трещины на потолке.

Моя клетка вот-вот рухнет.

И поскольку у меня заблокированная магия и круглые уши, падение с такой высоты может меня просто убить. Выражаясь словами Лора, фока!

Потолок прорезает еще одна более глубокая трещина, осыпая мое лицо песком. Возникает порыв крикнуть воздушным фейри, чтобы перестали крутить мою клетку, вот только… Если обрушится потолок, возможно, и земля над ним тоже. Если только туннели не вырыты на глубине нескольких километров… Остается надеяться, что фейри не слишком усердствовали во время своих великих раскопок.

Развернувшись, прижимаюсь спиной к прутьям и окидываю взглядом койку. Когда она приближается, падаю в нее. Тонкий матрас одновременно выбивает из меня дух и позволяет в него завернуться.

Оказавшись в нем, как в коконе, набираю полные легкие воздуха и жду неминуемого падения. Когда потолок наконец не выдерживает, я с писком выдыхаю.

Клетка опускается так резко, что мое завернутое в матрас тело зависает в воздухе, как подхваченный ветерком лепесток, прежде чем полететь вниз. Зажмурившись, прячусь в своей мягкой ракушке.

Вокруг раздаются крики. Грохот переносит меня обратно в пещеру, в которую меня заманили обманом. Почему же я не додумалась найти Лоркана, прежде чем умчаться из его высокогорной крепости? Почему не разглядела злой умысел Бронвен в ее белесых глазах? Почему не проткнула мечом Данте вместо Дардженто?

Я ничего этого не сделала, потому что была доверчивой дурехой.

Клетка падает на землю, но каким-то чудом… каким-то чудом не я. Я зависла в воздухе так, будто меня держит крылатое существо.

Лор? – хрипло вопрошаю через связь.

Ни бархатистого голоса, ни карканья в ответ. Приходится признать, что мой спаситель – вовсе не ворон, а воздушный фейри, который боится навредить драгоценной пленнице короля.

На долгое мгновение закрываю глаза и глубоко дышу, пытаясь унять тоску в сердце. Ненавижу тебя, Бронвен! От всей души ненавижу! Надеюсь, Лор узнал о твоем предательстве, и надеюсь, что он разлучил тебя с твоей парой, как ты разлучила нас.

– Какого гребаного Котла здесь происходит?!

О, как раз тот, кого я жаждала увидеть. И убить. Голос Данте ускоряет вялый пульс и поднимает боевой дух.

– Опусти ее, Катон!

Катон?

Сердце вздрагивает и замирает, вздрагивает и замирает. Меня медленно опускают на твердую землю.

Мой Катон? Ну то есть Катон нонны?

От потрясения хватка на матрасе ослабевает, и он разворачивается, как плохо скрепленный свиток. Я сажусь так резко, что в висках гудит кровь.

Там, перед торчащими в стороны прутьями клетки, с заплетенными в косу длинными белыми волосами стоит мужчина, которого я представляла рядом с нонной.

Вот только Катон Брамбилла выбрал не ее: он выбрал Реджио.

Глава 2

Я пялюсь на облаченного в белое сержанта, он пялится на меня в ответ. Глупый романтик во мне полагал, что в тот день, когда пал Марко, Катон отправился в Шаббе на поиски моей бабушки. Очевидно, Катона больше заботило его положение, нежели чувства, раз он остался служить королю фейри.

Политические амбиции вытягивают из людей самое худшее. Они вытянули худшее из меня, когда я бросилась искать железных птиц ради толики любви и внимания Данте. Хотя я сожалею из-за причин, побудивших меня искать воронов Лора, я не сожалею о конечном результате: жизнь без Лора была бы пустой.

Я поднимаю взгляд на каменный потолок, на паутину трещин, появившихся вокруг металлического крепления, на котором висела клетка. Достаточно ли широки эти щели, чтобы пропустить мои слова?

Лор? – шепчу я небу, которым он правит.

Не будь вокруг солдат, я бы, пожалуй, попыталась спроецировать себя к своей паре. Но я не рискую оставить свое тело. Кроме того, если из этой подземной тюрьмы не может выбраться и мой голос, то сознание не протиснется и подавно.

– Спрайты, проверьте, есть ли дыры в потолке. – Голос Данте заставляет меня всмотреться в его лицо. – Заделайте их обсидиановым раствором. – У него ледяное выражение – жесткое, как золотые доспехи на теле. Бесследно исчез тот ясноглазый нежный мальчик, который подарил мне мой первый поцелуй в переулке Тарелексо.

– Ты что, совсем спятила? Ты могла умереть!

Можно подумать, тебе не все равно, Данте Реджио! Впрочем, наверное, не все равно, раз король фейри хочет на мне жениться, чтобы стать союзником Шаббе.

– Тебе следовало подумать о том, что я смертна, когда ты запер меня в гребаной клетке, Данте.

Его голубые глаза прищуриваются, когда он смотрит в мои фиалковые. Он явно презирает меня, да и мне ненавистен тот человек, каким он стал.

– Откройте ее! – рявкает Данте.

– Слушаюсь, Маэцца, – отвечают его приспешники, приближаясь к моей тюрьме.

Когда они начинают выпрямлять искореженные прутья клетки, я возвращаюсь в тот день, когда Феб открыл фамильное хранилище. Мы и не догадывались, что его содержимое навсегда изменит нашу жизнь.

– Меня освобождают? – Я провожу пальцами по краям койки, на которой по-прежнему сижу.

Данте следит за манипуляциями своих солдат.

– Твою магию, а не тебя.

Сердце замирает, а затем начинает грохотать, как табун боевых коней, заглушая громкий щелчок замка.

Мою магию?

Значит…

Значит, я скоро встречусь с Зендеей – с женщиной, которая меня создала. Женщиной, которая меня родила бы, не поймай ее в засаду Марко.

О боги, я вот-вот встречусь с матерью!

Петли скрипят, как и бешеный пульс. Хотя я по-прежнему проклинаю ту ночь, когда Бронвен бросила меня к ногам Данте, я взбудоражена. Чертовски взбудоражена.

– Вставай! – рявкает Данте.

Я поднимаю взор на короля фейри, который стоит в дверном проеме золотой клетки, подобно портрету самому себе.

– Нужна помощь? – спрашивает он.

Я прищуриваюсь, стараясь выражением лица передать все, что думаю о его предложении. Если он опять хоть пальцем ко мне притронется, я его укушу – опять.

Воспоминание об этом привлекает внимание к его руке. Я не ожидаю увидеть там какой-либо раны – в конце концов, чистокровки залечиваются быстро, – однако на кожу налеплена повязка. Либо прошло меньше времени, чем я предполагала, либо раны Данте Реджио излечиваются медленно.

– Как долго я в плену? – Я наконец поднимаюсь на ноги.

Глаза Данте горят, как те свечи, из которых сочится бледный воск и заливает канделябры, вырезанные в обсидиановых стенах.

– Мериам проведет ритуал в полнолуние. – Он разворачивается на пятках и кидается к узкому отверстию в черной скале. – Идем.

– Мою магию освободит Мериам? – Я готова встретиться со своей матерью, но совершенно не готова встретиться с ведьмой, которая прокляла мою пару, моих родителей и меня.

Приостановившись на пороге туннеля, Данте оглядывается на меня.

– Ты надеялась, что это сделаю я?

– Разумеется, нет. Но… – Я облизываю губы. – Мне казалось, это должна сделать моя мама, раз уж именно она заблокировала мою магию.

– Фэл, твоя мать мертва. Умерла сразу после того, как Мериам вырвала тебя из ее чресел и засунула в другую носительницу.

«У этой носительницы есть имя!» – хочется выкрикнуть мне, однако язык прирос к нёбу, и удается выдавить лишь приглушенное:

– Что?

– Зендея. Мертва. Мериам выпустила из нее всю кровь, а затем бросила ее труп в Марелюче.

Откровение Данте словно взрывной волной отбрасывает меня назад, мне приходится схватиться за прутья клетки, чтобы не упасть.

– Невозможно!..

Мой отец ее почувствовал, разве нет? Котел… я не помню!

– Ты думала, шаббины неуязвимы, Фэл? Все живые существа погибают, хотя некоторых убить сложнее.

– Нет. Но… но… – Дрожь прокатывается по позвоночнику, затем охватывает все тело. Нет, моя мать жива. Я верю, она жива!

Пока я пытаюсь осмыслить сказанное, Данте входит в туннель.

– Идем. Не хочу ждать следующего полнолуния.

Даже если бы я хотела последовать за ним, то не смогла бы: от потрясения я приросла к полу.

Мама мертва. Ох, дайи! Сердце разрывается от сочувствия к отцу.

Лор говорил, что пары не могут жить друг без друга. Как поступит Кахол Бэннок? Попытается справиться с утратой или предпочтет стать вечно-вороном? Я эгоистично молюсь, чтобы он выбрал второй вариант, отчаянно желая оставить его в своей жизни. Внезапно я благодарна за обсидиановые стены: на какое-то время они не позволят ужасной правде проникнуть в сознание Лоркана.

– Фэллон? – В клетку входит Катон. Он больше ничего не добавляет. Не спрашивает, как я себя чувствую, нужна ли мне помощь. Однако в его серых глазах мелькают искорки, которые словно бы говорят: ему не все равно. Впрочем, должно быть, просто воображение разыгралось. Даже если сердце сержанта не такое же колючее, как заостренные уши, он тем не менее выбрал Реджио.

Я напоминаю себе, что он мне не друг, прежде чем успела проникнуться симпатией к еще одному мужчине, не заслуживающему моего доверия.

– Не хочешь вернуть себе магию? Ладно! – Однако не похоже, что Данте готов смириться с этим фактом. – Тогда будем еще месяц куковать под землей. А я-то думал, ты будешь рада выбраться из клетки.

У меня щиплет в глазах. Я моргаю, но уловка не помогает отогнать выступившую влагу.

– Боги, ты только что сообщил мне о смерти матери! Дай мне минуту, бесчувственный ты гульфик.

– Как ты меня назвала? – рычит он.

Я не утруждаю себя повторением – не из-за страха мести, а потому, что он явно прекрасно меня расслышал. Все-таки он чистокровный.

– Я пропущу твое оскорбление мимо ушей. И даже помогу достать тело твоей матери из Филиасерпенс… – Данте машет раненой рукой, словно указывая на впадину, разделяющую Изолакуори и Тарекуори, – …и позволю похоронить ее должным образом, если ты последуешь за мной немедленно.

Сердце пронзает воспоминание о словах Габриэле в тот день, когда он сопровождал меня в Изолакуори на прием с Данте: о том, что моя мама лежит на дне Филиасерпенс. По наивности я сочла его слова за предположение!

Я устремляю пылающий взор на Данте.

– Как великодушно с вашей стороны, Маэцца.

Хотя он окутан тенью, я замечаю, как играют желваки на его скулах.

– Фэллон, – тихо зовет Катон, и я жду его упреков, однако он лишь предлагает мне взять его под локоть.

Нет уж, больше не буду полагаться на мужчин. Возможно, я рано отказываюсь от Катона: вдруг у него есть вполне разумная причина помогать Реджио. Однако в данный момент мне не хватает ясности ума, чтобы определить степень его преданности. Особенно в присутствии стольких солдат.

Я прохожу мимо него, а затем и мимо стражи.

– Объясни-ка мне одно, – говорю я.

Король фейри наблюдает за мной с непроницаемым выражением лица.

– Что же?

– Зачем, во имя трех королевств, тебе освобождать мою магию? Ты же понимаешь, что едва я ее верну, то нарисуют печать смерти у тебя на сердце.

Его губы искривляются в надменной улыбке. Я скрещиваю руки на груди.

– Это не пустая угроза, Данте.

Его жуткие сапожища позвякивают, когда он шагает ко мне. Интересно, насколько острые эти металлические шпоры? Смогут ли прорезать кожу? Наверняка они не из железа, но вряд ли Данте понравится, если вонзить их ему в горло.

– Не сомневаюсь, именно этой печати ты попросишь Мериам тебя научить. Но, видишь ли, Фэллон, мой дед был не только грозным королем, но и прозорливым мужчиной.

– Коста Реджио был ничтожеством. Как и все Реджио.

Данте прижимает ладонь к золотому нагруднику напротив того места, где должно было биться сердце.

– Как обидно, Фэл.

– Перестань меня так называть!

– Хорошо. Тогда буду звать тебя мойя. Разумеется, мы еще не женаты, но это всего лишь вопрос времени – точнее, нескольких часов. Можешь называть меня мойо.

– Я никогда не назову тебя мужем, – шиплю сквозь стиснутые зубы. – И не смей, на хрен, называть меня женой!

Мой резкий тон наконец-то стирает с его рожи самодовольство. Глаза сужаются.

– Ты совсем страх потеряла, да? Раньше я восхищался этой чертой, но теперь вижу, что это лишь детская глупость.

Мои кулаки сжимаются еще сильнее.

– И все равно ты хочешь взять меня замуж… Я поняла, что ты отказался от всяких моральных принципов в тот день, когда водрузил на макушку корону, омытую кровью, но я не предполагала, что ты сошел с ума. Может, я и соглашусь освободить свою магию, но я никогда не выйду за тебя замуж.

Кажется, будто кости на лице Данте перестраиваются под кожей, поскольку его черты заметно заостряются.

– Выйдешь.

– Это Бронвен скормила тебе некое пророчество о том, что я соглашусь? Если так, то у меня для тебя другое пророчество. То, которое закончится плохо для тебя, но превосходно – для меня.

– Пророчества для дураков.

Ну и неблагодарность! Какого Котла я все еще жду признательности? Тем более что в мои намерения входит вернуть корону с золотыми лучами.

– Именно пророчество посадило тебя на трон.

– На трон меня посадила слабость Лора к его маленькой «разрушительнице проклятий». Он остался бы королем-тенью, если бы я пронзил тебя клинком в роще Ксемы Росси.

– Таков был твой план?

Он двигает челюстью из стороны в сторону, словно что-то пережевывает – вероятно, ответ на вопрос. Должно быть, понимая, что я готова выхватить его меч из ножен и вонзить ему в шею, он отступает на шаг.

– Я-то думал, что вы с ним поженитесь в тот же день, когда падет Марко, но Рибио – мастер манипуляций, не правда ли?

– Не меняй тему.

– Заключил союз с королем Глейса Владимиром, притворился, будто намерен взять замуж его дочь Алёну, чтобы ты не знала о его истинных намерениях.

Я еще крепче скрещиваю руки на груди.

– Его истинных намерениях?

– Жениться на тебе из-за твоей магии. – Данте фыркает. – Вороны такие коварные.

Единственное, что я извлекла из сказанного Данте, так это то, что Бронвен не уведомила племянника о нашей с Лором связи. Иначе Данте знал бы, что королю воронов не нужна моя магия.

Любопытно, почему ты об этом умолчала, Бронвен?

– Или, возможно, у Лора достаточно своей магии и у него нет необходимости в моей? – слащавым голоском замечаю я.

Попытка задеть гордость Данте оборачивается против меня – на лице короля фейри расплывается гребаная улыбка!

– А я-то думал, что ты строишь из себя наивную. Очевидно, это вовсе не притворство.

Я хмурюсь.

– О чем ты?

– Багряный Ворон держал тебя в неведении. – Данте проводит кончиком языка по зубам, словно смакуя момент.

Готова спорить, действительно смакует.

– Может, просветите меня, Маэцца?

– С удовольствием, Фэл.

Возникает позыв на него наорать и потребовать, чтобы он прекратил использовать мое ласковое прозвище, но я прикусываю язык и жду громогласного откровения.

– Супруги – кем бы они ни были – могут пользоваться кровной магией своих шаббинских жен.

Глава 3

Супруги могут пользоваться кровной магией шаббинских жен?

Слова Данте перекатываются в голове, как галька на берегу, острые края царапают череп, оставляя глубокие следы. Я доверяю Лору. Откровение Данте этого не меняет. Тем не менее я несколько расстроена и весьма задета тем, что узнаю эту великую тайну от короля фейри.

Почему, Лор? Почему ты мне не рассказал?

Если подумать, то и отцу следовало поделиться информацией. Не мог же он и сам не знать? Даже если они с Деей прожили вместе всего несколько месяцев, они наверняка многое обсуждали, верно? Могут ли вороны не знать про это?

Если только… если только это не ложь!

– Тебе эту информацию скормила Мериам?

Данте сощуривается.

– Я слышал это из других уст, прежде чем меня поставил в известность Росси.

– Росси?

– Юстус Росси. Твой дедушка.

Я закатываю глаза: он что, думает, от его заклятия сна у меня совсем мозги поплавились?

– Этот фейри – не мой дедушка.

– Занятно.

– Что именно?

– Что ты считаешь родней Цереру и Агриппину, но не Юстуса.

– Не вижу ничего занятного. Это к делу не относится. И не новость для тебя.

Когда-то давным-давно, когда мы с Данте были друзьями, еще до того, как он отплыл в Глейс, мы с ним много разговаривали. Забыл ли он все или же и не запоминал? Я отбрасываю мысли прочь: какая теперь разница?

– И откуда Юстусу это известно? Он еще не родился, когда Мериам возвела барьер, поэтому не мог узнать от шаббинов, – говорю я.

Данте смотрит на меня, молча ожидая, когда до меня дойдет.

Юстус провел нас в туннели с помощью магии крови.

А значит…

– Нонна шаббинка? – ахаю я.

На лице Данте проступает самодовольство.

– Не та нонна, о которой ты подумала.

Я хлопаю глазами так часто и так быстро, что ресницы обмахивают скулы.

– Юстус женат на Мериам?

Данте кивает. Кровь отливает от лица, меня всю передергивает.

– Приплыв обратно в Изолакуори, он перенес Мериам из подземелья в… – Он замолкает так резко, что у меня подскакивает сердце.

– В?.. – Я надеюсь, что он проговорится, где именно мы находимся. Под горой Лора? Под Тарекуори?

Данте опускает подбородок.

– Если подумать, то благодаря браку с Мериам он теперь вдвойне твой дедушка.

Он явно уклоняется от ответа, однако я не сдерживаю возмущения и рычу:

– Этому фейри никогда не быть моим дедушкой! А еще я никогда не буду считать эту злобную ведьму частью своей семьи!

Как никогда не назову тебя мужем. Я не произношу последней фразы, поскольку зубы намертво приклеились друг к другу. Впрочем, должно быть, я весьма красноречиво выражаю свое отношение к Данте выражением лица, поскольку его невозмутимость сменяется хмурой миной.

Он разворачивается и продолжает путь в туннель; драгоценности в его длинных каштановых косичках позвякивают, как и шпоры.

Потолок здесь такой низкий, что почти касается макушки Данте, уплотняя кислород вокруг. Кажется, как бы часто я ни дышала, мне не хватает воздуха в легких.

– Данте, подожди! – Он не останавливается. – Предлагаю сделку!

Я по-прежнему упрямо стою на месте, солдаты-фейри дышат мне в затылок.

Данте фыркает.

– Сделки не отражаются на твоей коже.

Мерда! Совсем забыла, что он в курсе.

Он наконец поворачивается.

– Впрочем, с радостью заключу с тобой сделку, как только твоя магия…

– Сила ведьмы иссякает после ее смерти! – Из-за бешено колотящегося сердца голос звучит так, будто я задыхаюсь.

– Намерена покончить с собой, мойя?

Я вздрагиваю. Естественно, нет! Единственный, с кем я намерена покончить, – это он. И Мериам, из-за которой я, собственно, и заговорила про смерть. Впрочем, нелепое предположение Данте по крайней мере на время отвлекает меня от клаустрофобии, ослабляя чувство стеснения в груди.

– Поскольку, по-видимому, мою магию заблокировала Мериам, то ее чары рассеются с ее смертью. И нет нужны ни в заклинании, ни в полнолунии.

– Если она умрет, то пропадет и барьер, и чары на крови Реджио. Так что исключено.

Язык вибрирует в такт пульсу.

– Какие ч-чары?

– Ах да. Ты ведь прервала меня прежде, чем я успел объяснить гениальность своего дедушки. – Он сопровождает свое заявление самодовольной ухмылкой.

На языке вертится «Продолжай», но я знаю, что он и так продолжит, потому что Данте наслаждается моим невежеством.

– Нонно Коста попросил Мериам сделать кровь Реджио невосприимчивой к шаббинским чарам. Вот почему я не боюсь твоей магии.

Значит, умрешь от шпор или железного клинка.

– Разве возвращение моей магии не утянет меня за шаббинский барьер?

– В тебе течет кровь Мериам, поэтому на тебя он не действует.

Чего?! У меня отвисает челюсть.

– Но моя мама… она не могла проникнуть сквозь барьер, пока он не ослаб два десятилетия назад. И моя прабабушка, королева, она не может проплыть мимо него. – Или же… – Ведь не может?

– Нет. Но будь они по эту сторону барьера во время его создания, то могли остаться здесь.

После целой минуты потрясенного молчания я наконец возвращаю челюсть на место. В голове назревает новый вопрос, и я задаю его:

– Если барьер мне нипочем, значит, и магия Мериам тоже?

– Нет. Она не действует только на Реджио. На меня.

– И на Бронвен, – замечаю я. – Давай не будем забывать законную королеву Люче… – и предательницу, – …да?

– Она отреклась от своих притязаний на трон ради встречи с мачехой.

– Прошу прощения?

– С мачехой. Мериам. Хм. Забавно: у нас с тобой общие дядя и тетя…

Можешь оставить Бронвен себе, гневно думаю я, однако говорю другое:

– Когда ты узнал, что она твоя тетя?

– Мериам сообщила об истинной личности Бронвен, когда мы с ней встретились после моей коронации. – Он проводит большим пальцем по повязке на ладони, словно усмиряя боль под ней. – Ведьма оказалась потрясающим оружием в моем арсенале.

– Жаль, что Юстус добрался до нее первым. Если подумать, почему бы тебе не аннулировать их фиктивный союз и не жениться на ней самому?

– Только смерть может расторгнуть кровные узы.

– Это поправимо. Убей Юстуса.

Он склоняет голову.

– Его смерть бы точно скрасила твой день.

– Не просто день. Весь год. Всю жизнь. Я была бы по гроб жизни тебе благодарна.

– Вот только твой дедушка важен, а мне не нужна твоя благодарность.

– Тебе нужно мое одобрение. Без него ты не можешь на мне жениться.

Так ведь?

– Как заметила Бронвен, позже у нас будет полно времени для болтовни. В конце концов, нужно дождаться, когда остальные вороны Лора сгинут…

– Остальные? – Мой голос тусклый и не громче прерывистого дыхания.

Данте склоняет голову.

– Разве я не упомянул? В данный момент один из его пяти воронов – кусок железа.

Я цепенею.

Кровь приливает к барабанным перепонкам, усиливая шум напряженного дыхания.

Кусок железа! Если Лор превратился в железо, значит, он не стал вечно-вороном.

– Твой солдат забыл смазать меч? – хриплю я.

Данте пялится на меня глазами, похожими на две грязные лужицы.

– Не солдат вонзил обсидиановый клинок в Багрового Ворона. Это был мой командор.

Меня сотрясает дрожь.

– Твой… – Я опираюсь о холодную каменную стену. – Дардженто выжил?

– Дардженто? – Данте выглядит искренне удивленным. – Нет. Он не пережил твоего гнева.

– Тогда… – У меня замирает сердце.

Нет, это вовсе не то, о чем я думаю.

Он говорит вовсе не о…

Глава 4

– Ты действительно поверила, будто Габриэле сбежал в Небесное Королевство, Фэл? Будто он предал меня, своего лучшего друга? Своего короля?

У меня вновь отвисла челюсть, я давлюсь вдохом.

– Мои друзья не предают, в отличие от твоих. – Данте плавно приближается ко мне. – Катриона была той еще подругой, не правда ли?

Осуждение бедной куртизанки, которая пала жертвой вендетты Дардженто, едва ли меня задевает: я слишком потрясена тем, что ошиблась в Габриэле. Что навлекла на Лора беду, уговорив его дать фейри шанс.

От ужаса подкашиваются колени, и я оседаю. Когда земля устремляется навстречу моему бескровному лицу, я зажмуриваюсь. Однако вместо обсидиана меня подхватывает воздух, останавливая падение, затем чьи-то руки мягко приводят меня обратно в вертикальное положение.

Когда я открываю веки, передо мной стоит Катон – белое пятно во тьме. Даже глаза у него кажутся белесыми, напоминая ненавистные мне глаза фейри, по чьей милости я оказалась здесь, в этом Подземном Мире, у самого Дьявола.

– Проследи, чтобы моя нареченная добралась до покоев Мериам целой и невредимой. И до гребаного рассвета дожила! – Голос Данте разрывает глубокую тишину, вырывая меня из ступора.

Катон отпускает одну мою руку, продолжая держать другую. Мне хочется от него отпрянуть, но сил бороться не осталось. Кроме того, если меня будут держать, то пусть лучше он.

– Как у него получилось? – спрашиваю я у Данте, выискивая несостыковки в его истории. – Габриэле никак не мог пронести обсидиан так, чтобы не заметили вороны.

– Ты переоцениваешь своих маленьких стервятников, – раздается голос Данте так близко, что я вытягиваю шею. Постепенно мне становится видно смуглое лицо и каштановые волосы короля фейри. Его мелочные оскорбления меня не задевают, а напротив, успокаивают нервы: люди опускаются до них только тогда, когда не уверены в себе.

– Как? – повторяю вопрос.

– Точно хочешь знать?

– Нет. Просто поддерживаю светскую беседу, – отвечаю я с каменным лицом.

Его челюсть напрягается.

– Габриэле проглотил обсидиановый нож, потом он вышел естественным путем.

Я пристально рассматриваю Данте, пытаясь приметить признаки того, что он лжет, однако выражение на его лице – непроницаемая маска.

– Габриэле войдет в историю как герой, – говорит Данте.

Не войдет, если вороны победят. А они обязательно победят. Бронвен ведь видела.

– Ты забываешь, что историю пишут победители, Данте Реджио. – От слов, сказанных мне однажды Лором, на лбу короля образуется морщинка. – Скажи, он также проглотил флакон с кровью Мериам, чтобы потом обмазать ей свое маленькое оружие?

– Это было бы бесполезно, поскольку Небесное Королевство блокирует всякую магию, кроме магии перевертышей, ты же понимаешь.

Слава великому Котлу и тому, кто зачаровал королевство Лора! Меня охватывает такое облегчение, что кровь приливает обратно к органам, укрепляя конечности и дух.

– Его задачей было ослабить Рибио, и он ее выполнил. – Грубый тон Данте меня неприятно коробит. – Нужно заколоть еще четырех воронов. В Люче бесплатно раздают флаконы с кровью Мериам как солдатам, так и гражданским.

Его угрозе полагалось меня растревожить, однако я слишком рада тому, что моя пара не утратил человечности, поэтому мне плевать.

– К тому времени, как мы выйдем из крепости, перевертыши будут вымершей расой сверхъестественных существ.

Данте говорит, что я переоцениваю воронов. Ну а он явно их недооценивает.

– Никогда не думала, что ты один из тех, кто отправляет лучших друзей на убой.

У него на виске вздувается венка.

– Габриэле сам вызвался.

– Но ты его не остановил, Данте, что делает тебя ответственным за его смерть, – спокойно говорю я.

– Его еще не убили.

– Думаешь, его выпустят из Небесного Королевства живым? – Тут в голове, подобно воришке-спрайту, пролетает пророчество Бронвен: «Ты умрешь не от наших рук, Габриэль; ты умрешь от рук своего генерала фейри». Я заглушаю ее голос. Пусть она видит будущее и пытается на него влиять, она не способна его контролировать.

– Зная этих дикарей, нет.

– Тогда его смерть на твоей совести.

Его забинтованная рука взлетает, он обхватывают мою шею – так же больно, как когда он тащил меня в эту обсидиановую яму.

– Ехидство тебе не к лицу, Фэл.

На моих немытых щеках расплывается безумная улыбка. Боги, зрелище, должно быть, пугающее. Жаль, фейри не могут умереть от страха.

– Значит… буду чаще… его использовать, – хриплю я. Его пальцы сжимаются. – Намерен… и меня… убить?

Он поднимает меня, большой палец впивается в мою сонную артерию.

– Не я. Убил. Габриэле.

– Маэцца, прошу! У нас здесь нет целителя. – Тон Катона пронизан тревогой. О моем ли благополучии он печется? Или пытается напомнить Данте, чтобы король был помягче с той, чью кровь он планирует использовать?

Пальцы Данте разжимаются, и воздух обжигает израненное горло. Я хватаюсь за шею и массирую зудящую кожу. Бросаю на Данте взгляд, полный злобы, отчего тот отступает на шаг. Или же он отступает, чтобы не поддаться соблазну и не выжать из меня всю жизнь?

– Повезло тебе, что ты мне еще нужна, – выплевывает он.

Очевидно, у нас с ним совершенно разное представление об удаче.

– Пошевеливайся уже! – Развернувшись, он устремляется во тьму.

Несколько минут спустя мы маршируем, словно колонна муравьев, по узкому туннелю. От спертого воздуха, тьмы, близости стен и боли в горле мои легкие сводит спазмом.

Потирая грудь, дабы облегчить неприятные ощущения, я шепчу Катону:

– Я думала, ты будешь в Шаббе.

Взгляд Катона скользит по моему профилю и задерживается на красных следах на шее.

– Я принес присягу короне Люче.

Под клятвой он подразумевает сделку? И если да, то заключил ли он ее с Юстусом или с Данте? Эти двое держат его здесь в плену?

– Служить королю – великая честь. Еще большая честь – служить его королеве. – Хотя у него низкий голос, кажется, будто он эхом отдается от темных стен.

– Эпонина из Неббы довольно мила. – И хитра… Полагаю, я заслужила ее ложь. В конце концов, я силой пыталась вытянуть из нее информацию о местонахождении Мериам. На ее месте я бы обвела себя вокруг пальца.

– Я говорил о тебе, Фэллон, – тихо отвечает Катон.

Пальцы, массирующие ноющую грудь, замирают.

– Неужели я что-то не знаю о современных брачных обрядах? Разве не обе стороны должны согласиться?

– Да.

Мы сворачиваем за очередной угол.

– Тогда почему, во имя Котла, все так убеждены, что я когда-либо соглашусь выйти замуж за бесхребетного короля?

Данте останавливается прямо передо мной, и даже за его широкими плечами – ставшими еще шире за счет брони – я замечаю распростертую за ним комнату.

– Потому что этот бесхребетный король… – зрачки Данте сузились от презрения, – …скормит твоему маленькому другу-полукровке стальной клинок, если ты ему откажешь.

Данте отходит в сторону, открывая зрелище, от которого у меня замирает сердце.

Глава 5

Посреди отделанного обсидианом помещения с высоким потолком сидит Энтони с кляпом во рту, голубые глаза за спутанными прядями русых волос бешено сверкают. Его взгляд останавливается на мне, и мой пульс взлетает до небес. Я вырываю руку из хватки Катона и тянусь за его мечом на перевязи. Не успеваю я выхватить оружие, чтобы обезглавить короля фейри, Катон сцепляет мои запястья и шепотом призывает успокоиться – я не разбираю слов из-за шума крови в ушах.

Бросив на сержанта свирепый взгляд, выдергиваю руку, разворачиваюсь и залепляю Данте пощечину.

– Ублюдок! Гребаный ублюдок!

– Фэллон, перестань! – Крик Катона достигает меня одновременно с лианами, выпущенными из ладоней земного фейри.

Они обвиваются вокруг моих рук, живота и плеч, пока не скручивают меня, как кабана на вертеле. Я извиваюсь, но от этого путы только сильнее натягиваются. Когда лозы добираются до лодыжек, я падаю на грудь Данте, щекой ударяясь о золотой нагрудник.

Дурацкая магия фейри!

Одна рука Данте ложится мне на поясницу, поддерживая, другая хватает за волосы и откидывает голову.

– Ты пожалеешь об этой пощечине, мойя.

– Единственное, о чем я когда-либо пожалею, так это о времени, проведенном с тобой на острове Бараков.

И пока мне не заткнули рот кляпом, я плюю ему в лицо, а затем с превеликим удовлетворением наблюдаю, как слюна скользит по переносице его орлиного носа.

Он обжигает меня яростным взглядом, который, впрочем, меня не пугает.

– Вырвите моряку ногти!

– Что?! – ахаю я. – Нет! – Я выворачиваю голову к Энтони, оставляя в кулаке Данте клочок своих волос. – НЕТ! Не трогайте Энтони. – Боги… что я натворила? – Вырви мои ногти!

– Королеве ногти нужны, а пленнику они ни к чему. – Данте наблюдает за тем, как двое солдат приближаются к Энтони, в чьих глазах застыл ужас.

– Единственное, для чего я их использую, – это чтобы расцарапать тебе лицо, так что лучше вырви их, Данте.

Он лишь смотрит на меня со скучающим видом.

– Прошу, не мучай его. – Мне противно, что он вынуждает меня умолять. – Данте, пожалуйста!

Я ловлю его взгляд. Он такой холодный, что кровь стынет в жилах.

В уголках глаз собираются слезы.

– Прошу, вели им перестать.

Он не велит.

Когда болезненные стоны Энтони переходят в крики агонии, я обиваюсь горячими слезами.

Я плачу за него.

Плачу вместе с ним.

Кажется, будто пытка длится целую вечность. Когда он затихает, я осмеливаюсь взглянуть на друга.

Энтони лежит на боку, волосы прилипли к потному лицу, веки плотно закрыты, кончики пальцев алые. Под связанными руками расплывается скользкая лужа. Я перевожу взгляд на грудь и пристально смотрю, пока не замечаю движение грудной клетки.

Жив. Он жив. Осознание этого едва ли прогоняет ужас и чувство вины, разрывающие сердце. Я отомщу за тебя, Энтони. Клянусь!

Я обращаю всю силу свирепого взгляда обратно на Данте.

– Почему ты стал таким жестоким?

– Из-за тебя, Фэллон. Ты сделала меня таким. До того как ты пробудила перевертышей, я не жаждал свергнуть брата.

– Ты переплыл Филиасерпенс!

– И что?

– И то, что это обряд посвящения для лючинских королей! Значит, ты жаждал занять трон до того, как я его тебе преподнесла. Так что, на хрен, не смей обвинять меня в том, каким бессердечным ты стал.

Данте фыркает.

– Раз уж я бессердечный, то как можно назвать твоего маленького павлина-короля? Ты в курсе, сколько трупов он оставил гнить на моей земле?

Я вполне осознаю, что моя пара – смертельно опасный воин и пролил немало чужой крови. Осознаю также, что Лор и сам считает себя монстром. Однако нет худшего монстра, чем фейри, чьи руки все еще удерживают меня.

– Лор хотя бы защищает своих друзей. Останется ли у тебя кто-нибудь в конце твоей вендетты против воронов?

Губы Данте сжимаются в жесткую полосу.

– Это не вендетта, а гребаная война. И ее развязала ты.

– Вечно у тебя виноваты другие, – бормочу я сквозь зубы.

– Что ты вякнула? – Его глаза почернели от негодования: естественно, он меня услышал, все же наши лица так близко, что моих влажных щек касается его зловонное дыхание. – Уж лучше тебе меня не оскорблять, иначе я отыграюсь на твоем морячке.

Я плотно сжимаю губы, не желая навлекать на Энтони дополнительную беду.

После целой минуты молчания Данте говорит:

– Так-то лучше.

И вновь меня опаляет вонючее дыхание. Я приоткрываю губы, чтобы поберечь нос. Всегда ли у него изо рта воняло протухшими морскими водорослями и гнилью или это вызвано неббенским химикатом, который он принимает?

Я удерживаюсь от вопроса ради безопасности Энтони.

– Оставить тебя связанной или ты станешь хорошо себя вести?

– Я буду хорошо себя вести, – бурчу я. Кто в здравом уме попросит своего мучителя не снимать наручники?

Данте отпускает мои волосы, одновременно виноградные лозы отступают от ноги. Кожу покалывает, когда кровь вновь приливает к поврежденным участкам плоти.

– Юстус, открой хранилище!

Ну разумеется, здесь присутствует и генерал! Удивительно, как он не поучаствовал в сопровождающей меня процессии.

– Зачем нам в хранилище?

Ладонь Данте наконец отрывается от моей спины, но только для того, чтобы схватить плечо.

– Там я храню свое новое сокровище.

Речь о Мериам?

Данте затаскивает меня в очередное помещение без окон. Большую часть поверхностей покрывает обсидиан, но одна стена представляет собой массивную золотую панель, облицованную граненым ониксом в форме гигантской буквы «Р» со множеством изгибов и завитушек.

Данте дергает меня к стоящему к нам спиной Юстусу. Мне совсем не по душе его манеры, однако взгляд на неподвижную фигуру Энтони вынуждает меня проглотить возмущение.

При виде друга мысли переключаются на Имоджен и лидера повстанцев-людей, Вэнса, которые отправились на поиски Энтони и в результате оба пропали. Здесь ли они? Или же опасения Ифе оправдались и ее сестра превратилась в вечно-ворона? Я не спрашиваю у Данте, на случай если он не знает об их участии.

Как и моя клетка, а также хранилище Акольти, бронированная золотая стена открывается с помощью магии. Юстус поливает граненые камни водой из ладоней. Я замечаю, что он разбрызгивает воду струями, начиная с низких камней и переходя к более высоким.

Я даже не пытаюсь запомнить последовательность, поскольку у меня нет ни магии воды, ни палки, которой можно нажать на камни, если это вообще сработает. Наконец скрипит металл, и на стене от пола до потолка появляется щель.

Юстус направляет поток магии в проем, расширяя его до тех пор, пока он не становится размером со взрослого человека. Только затем поворачивается и устремляет на меня пристальный взгляд – тот, который, как мне казалось, я унаследовала от него.

– Мериам, прибыла наша внучка.

От этого слова меня передергивает. Да, во мне течет кровь этой ведьмы, но она вовсе мне не бабушка, точно так же как Юстус мне не дедушка.

Юстус смотрит на руку, сжимающую мое предплечье.

– Мериам нужно увидеться с ней наедине.

– Исключено, Росси.

– Если будете касаться Фэллон, когда Мериам выпустит ее магию, то вы можете пострадать, Маэцца.

– Ладно, трогать не буду, но куда пойдет Фэллон, туда пойду и я. Может, ты и доверяешь ведьме, Юстус, но не я.

Генерал едва заметно дергает подбородком.

– Хорошо. – Он кивает на узкий проход, созданный им с помощью магии, и жестом велит мне войти. – Твоя магия ждет, Фэллон.

Я едва обращаю внимание на слова Юстуса, завороженная двумя чернильными кругами на его ладони. Лючинцы не делают татуировок, а генерал лючинской армии делает? К тому же почему я никогда не замечала ее раньше? Ну да, его рука вечно прикована к рукоятке меча, и да, я встречалась с ним всего дважды, тем не менее… круги такие большие и темные, что только слепой не заметит.

Хватка Данте на моей руке ослабевает и вскоре совсем исчезает.

– Идем.

Я не двигаюсь с места, сердце колотится о ребра.

– Живее, Фэллон, пока луна полная.

Я тяжело сглатываю, и еще несколько раз; барабанные перепонки гудят от учащенного пульса. Однако к страху примешивается волнение. У меня вот-вот появится магия. И, судя по рассказам, магия невероятная.

Пальцы дрожат и покалывают, словно кровь готовится вырваться из своей клетки из плоти. Я сжимаю кулаки. Желудок сводит, когда я делаю шаг навстречу женщине, которая навсегда изменит мою жизнь.

К лучшему, решаю я, поскольку, по-видимому, еще не превратилась в законченную пессимистку. Да, из-за древнего заклинания Мериам не получится использовать магию против Данте, но получится использовать против всего остального мира.

Проходя мимо Юстуса, я бросаю на него взгляд. Черты его лица ничего не выражают, однако уголки рта все больше опускаются, а горло подергивается. Неужели великий лючинский генерал нервничает? Хочется думать, что так и есть, поскольку он догадывается, что вторым пунктом в моем списке дел будет его убийство. Если только он тоже не сделал себя шаббинонепробиваемым.

С него станется. Мужчина до крайности хитер и расчетлив – феникс, восставший из ила водяной могилы. Нет, феникс – слишком величественное создание для этого мерзавца, который изувечил собственную дочь. Юстус Росси – чума, инфекция, которая разъедает все, к чему прикасается.

Взгляд вновь падает на его ладонь. Интересно, может, два переплетенных чернильных круга являются шаббинской печатью – неким оберегом? На месте Юстуса я бы вся окуталась магическими щитами, подходя к весьма мстительной женщине, которая вот-вот заполучит силу.

Глава 6

Дойдя до входа в гигантское хранилище, я замираю. Данте намерен последовать за мной, тем не менее вдруг это ловушка? Вдруг Мериам не собирается возвращать мне магию? Вдруг она намерена меня убить? В конце концов, раз уж моя мама мертва, значит, я единственная шаббинка, оставшаяся в Люче. Единственная, кто способен пробудить воронов.

Я прищуриваюсь, вглядываясь во тьму, и замечаю блеск глаз. Отступаю и на кого-то натыкаюсь. Надо мной нависает Данте, его пристальный взгляд прикован к чему-то за моей спиной.

– М-мне… – Я облизываю сухие губы. – Мне не по душе тесные пространства. – Пытаюсь проскользнуть мимо Данте, но он не позволяет.

– Хранилище невероятно просторное, уверяю тебя. – Голос Юстуса звучит словно с другого конца туннеля, по которому мы только что прошли. – Моя мать копит свои богатства с самого раннего детства и ни с чем не расстается – ни ради прибыли, ни ради благотворительности.

Внимание переключается на генерала, чей взгляд направлен в прямоугольную комнату, и теперь я замираю совсем по другой причине.

– Ваша мать?

– Ксема Росси.

Ксема Росси живет в Тареспагии, а значит…

Значит…

О боги! Эпонина не наврала. Лор был неправ. Она сказала правду!

От важности открытия у меня подскакивает пульс. Взгляд генерала возвращается к моему лицу. Останавливается. Понял ли он, какой вывод я сделала из его случайно брошенной информации? Или ему все равно?

– Почему мы не можем встретиться здесь? – Я обвожу рукой помещение, похожее на темницу.

– Потому что моя жена сидит внутри и не может прийти.

Жена?.. Сердце на мгновение замирает. Впрочем, Юстус с Мериам – идеальная парочка: оба хитрые и злобные.

– Как, змей вас задери, вам удалось затащить ее под венец?

Юстус улыбается, но весьма недобро.

– Очень просто. Предложил ей выбрать между браком или смертью. Она предпочла первое.

Да ладно, психопат ты долбаный!

– Как романтично. Вы и нонну таким же образом вынудили выйти за такого свихнувшегося мудака?.. – Я прикусываю язык, слишком поздно осознавая, что назвала одного из своих тюремщиков мудаком, да еще и сумасшедшим. Конечно, это чистая правда, но… мерда! Вдруг за уязвленную гордость он тоже отомстит через Энтони?

Я изо всех сил пытаюсь придумать, как загладить оплошность, прежде чем он сорвется, но ничего не идет в голову.

– Кровь от моей крови, плод чрева моей дочери… – прорывается сквозь удушающее напряжение жутковато-нежный голосок, возвращая мой взгляд обратно к хранилищу. – Подойди, чтобы я могла наконец взглянуть на тебя.

Мериам настоящая. Она по-настоящему настоящая.

– Что сказала ведьма, Юстус? – Грубый тембр Данте неприятно бьет по округлой раковине моего уха.

Я хмурюсь: холодящий душу призыв прозвучал вовсе не шепотом, к тому же Юстус стоит не ближе нас. Неужели неббенские химикаты воздействуют не только на желудочный сок Данте?

– Мой шаббинский еще не слишком хорош, Маэцца, но, кажется, она упоминала кровь.

Э-э… чего?! Мурашки покрывают каждый миллиметр тела, несомненно, придавая коже вид змеиной чешуи.

– Говори на лючинском, стрега! – Данте выплевывает слово «ведьма» с превеликим отвращением.

Мгновение спустя из бездны тьмы вновь раздается голос:

– Как скажете. Дитя Шаббе и Небесного Королевства, внучка Косты Реджио, подойди ко мне, чтобы я смогла освободить твою кровь и снять проклятие.

Я по-прежнему не двигаюсь с места, и тогда Данте толкает меня вперед. При обычных обстоятельствах я огрызнулась бы на него, но нынешние обстоятельства вовсе не обычные.

Я, на хрен, говорю по-шаббински!

Ну, по крайней мере, понимаю. Говорю вряд ли. Или же?.. Сибилла с Фебом как-то упоминали, что я бормочу нечто невнятное во сне. Неужели я разговариваю на шаббинском? Неужели я вижу сны на шаббинском?!

Понимание иностранного языка ощущается неким сверхъестественным мастерством. Подумать только, а ведь Мериам еще даже не высвободила магию в моей крови!

– Фэллон, дорогая, подойди ко мне.

Вероятно, меня должно покоробить то, что заключенная колдунья назвала меня «дорогой», но что меня поражает, так это то, как она произносит мое имя: удвоенная «л» скатывается с языка, как рулон шелка, плавно переходя в конечный слог, который она произносит скорее как «эн».

– Аби – это королевская фамилия, Росси? – по гудящим барабанным перепонкам ударяет грубое бормотание Данте.

Аби? Когда это она… А! Одно из слов, которые она произнесла? Как ни странно, произнесенное Данте, оно не переводится автоматически у меня в голове. Возможно, из-за акцента? Или же я понимаю шаббинский, только когда на нем говорит Мериам? Весьма странно, но страннее ли, чем люди, которые превращаются в птиц? Уж точно нет.

– В Шаббе детям добавляют имена матерей после их собственных, так что Фэллон будет Фэллон эмЗендея. – Коса ярко-оранжевых волос Юстуса цепляется к темно-синему бархату, подчеркивающему строгие линии его четырехсотлетнего тела. – «Аби» означает «дорогая».

Вибрации сердца обвиваются вокруг ребер и хлещут по коже – точно попавший в сеть змей.

– Разве тебе не хочется поскорее ощутить свой истинный потенциал, Маленькая королева? – шепчет Мериам из тьмы.

Я уже готова заявить, что не намерена вступать в брак, который запланировал для нас Данте, но, к счастью, меня опережает бурчание Юстуса:

– Что Данте сказал тебе о шаббинской речи, Мериам?

Тон у него как у престарелой директрисы Алисы, когда она отчитывала нас с Сибиллой за испачканную во время игры одежду.

Я облизываю губы.

– Что она сказала? – Боги, лишь бы румянец на щеках не выдал того, что я лгу!

Знает ли Мериам? Наверняка знает, раз продолжает говорить на шаббинском. Станет ли это нашим маленьким секретом? Впрочем, о чем это я? С какой стати этой женщине секретничать со мной?

В комнате воцаряется тишина.

– Простите меня, Маэцца. Я позабыла, что Коста велел сжечь все шаббинские книги в тот день, когда бросил меня в темницу вместо своей кровати.

От признания Мериам ненависть к первому королю-фейри разгорается еще сильнее, и не из-за заключения – это было вполне заслужено, – а потому, что он уничтожил чужую культуру в попытке переписать историю на свой лад.

– Приступим к свадебной церемонии и освобождении магии, пока луна яркая. – Юстус перебрасывает волосы, собранные в длинный хвост, через плечо.

Откуда им всем знать, насколько яркая луна? Где-то в подземелье есть окно? Разве такое возможно?

– Освети хранилище! – командует Юстус.

Из ниоткуда появляется мужчина с янтарными глазами: кадык перекатывается на горле, когда он сжимает руку и окутывает ее огнем. Стоя на месте, огненный фейри направляет языки пламени к дальней стене: они разбегаются в разные стороны, образуя полосы различной длины, которые заливают черный свод светом. Меня ослепляет пылающий лючинский герб в виде солнца, и глазам требуется несколько мгновений, чтобы привыкнуть.

А когда они привыкают…

Хотя комната сверкает от залежей богатств, единственное, что я вижу, – это женщину, сидящую на золотом троне: одна рука покоится на коленях, другая – на подлокотнике. Юстус упомянул о нашем сходстве, но я не была готова к тому, насколько она похожа на мою маму, которую мне не суждено встретить.

Самая жестокая колдунья, когда-либо жившая на свете, не только внимательно изучает меня в ответ, но и ее красивые губы изгибаются в улыбке, которая словно кинжалом прорезает идеально гладкое лицо.

– Здравствуй, дорогая Фэллон.

Глава 7

Я застываю на пороге. Кажется, даже воздух в легких затвердел.

– Внутрь. Живо! – Позвоночника касается рука Данте, выводя меня из ступора и вынуждая ступить через узкий проход.

Нет, ну сколько можно мною командовать! Не желая отрывать взгляд от Мериам, я воздерживаюсь от свирепого взгляда в сторону Данте, но как же я стискиваю зубы! Какие планы мести зарождаются в голове! Погоди, вот вернется моя магия…

Взгляд розовых глаз Мериам скользит по моим волосам, таким же рыже-каштановым, как у нее, хотя мои опускаются чуть ниже плеч, а ее ниспадают до талии, как у моей матери.

– Ей нужно подойти ближе, Маэцца.

Я встаю в позу.

– Вы настолько ленивы, Мериам, что не можете встать, даже чтобы поприветствовать свою дорогую внучку?

На мое ехидное замечание раздается спокойный ответ:

– Тебе не сообщили о моем затруднительном положении?

Я хмурюсь.

Данте косится на сидящую женщину.

– Твоя бабушка прикована к трону, который так страстно желала.

– В каком смысле «прикована»?

Она восседает на точной копии трона с золотыми лучами на Изолакуори, только меньше.

– Она с ним срослась. – Юстус кладет ладонь мне на поясницу. – Будь осторожна со своими просьбами к Котлу, малютка Фэллон, ибо Котел исполняет всякое желание, и порой самым ужасным образом.

Я так потрясена, что, когда Юстус надавливает на мою поясницу, я скольжу вперед по отполированному обсидиану и едва не падаю на колени Мериам. Едва его рука исчезает с моего тела, я отшатываюсь, но тут же натыкаюсь на генерала, который наверняка предвидел мое отступление.

– Она тебе не навредит, – говорит он.

– Не навредит мне? – фыркаю я. – Эта женщина убила собственную дочь. Что мешает ей прикончить и меня?

Мериам опускает подбородок, такой же заостренный, как мой. Ну почему мы так сильно похожи? Почему я не пошла в своего отца-ворона?

– Зачем мне вредить своей разрушительнице проклятий?

– Вашей разрушительнице проклятий?

– Да. Моей. – Она наклоняет голову, и каштановая копна сдвигается, обнажая правую руку. Заметив мой взгляд, Мериам еще дальше убирает кудрявые локоны, чтобы я могла разглядеть ее беду во всей красе. – Кого еще проклял Котел?

Воронов. Однако я не произношу этого слова вслух. Вообще-то лучше им не знать, иначе они могут передумать насчет моей смерти.

Данте нетерпеливо выдыхает.

– Она не может причинить тебе вред, Фэл, ваши жизни связаны.

Сердце замирает, и в ушах раздается глухое жужжание.

– В каком смысле «связаны»?

– Своим последним заклинанием моя хитрая дочь связала наши жизни таким образом, что, если будешь страдать ты, буду страдать и я. Умрешь ты, умру и я. Разве ты не почувствовала, как содрогнулась земля, когда в тебя попала отравленная стрела? Юстус почувствовал, не так ли, муженек?

– Я-я… – После того, как Лор отсек одичалой руки, мои воспоминания смазаны. – Если Зендея мертва, почему мы все еще связаны?

Я пробегаю взглядом по золотистым складкам ее платья, которые ниспадают на неподвижную фигуру колдуньи так, словно отлиты из настоящего металла.

– Потому что Зендея использовала для заклятия твою кровь. Формально это ты меня заколдовала.

– Я все еще была в ее утробе. Или уже в утробе мамм… Агриппины? – Неважно. – Короче, я была сгустком плоти, плавающим в мешке с жидкостью внутри чьего-то живота. Как, черт возьми, ей удалось вытянуть из моих вен кровь?

– Когда плод находится в нашем теле, наша кровь смешивается. Зендея порезала палец и нарисовала печать у себя на животе, прежде чем изгнать тебя из своих чресел… прежде чем я заглушила магию в ваших венах.

У меня встают дыбом тонкие волоски на руках, а глаза наливаются яростью, поскольку я слишком живо представляю ссору, оборвавшую жизнь моей матери.

– Поэтому вы убили собственную дочь? Потому что она связала наши жизни?

– Люди убивали и за меньшее. – Пальцы руки, не прикованной к трону, сжимаются вокруг подлокотника. – Чему ты так удивляешься?

Сколько гнили скрыто под кожей этой женщины? Котлу следовало вместо золота превратить ее в отбросы. Следовало разъесть ее кожу и вызвать гангрену внутренних органов.

Как жаль, что яд, разъедавший мое тело, не остановил мое сердце, а заодно и ее. Я резко вдыхаю, внезапно осознав, что в моих силах разрушить барьер. Вороны будут спасены. Шаббины будут свободны. Одна жизнь в обмен на тысячи других?

Я тяжело сглатываю, когда перед мысленным взором предстает лицо Лора, затем сглатываю вновь, вспоминая его слова о том, что он предпочел бы прожить тысячу лет без трона, чем день без меня. Желание положить конец проклятию шаббинов и воронов рассеивается. Если не получится найти другого способа, то, возможно, я подумаю над этой идеей заново, но я слишком эгоистична, чтобы покончить с собой.

Данте шумно выдыхает.

– Боги, высвободи уже ее магию, стрега, и объяви нас мужем и женой.

У меня раздуваются ноздри.

– Я не собираюсь…

– Отрубите моряку язык железным лезвием! – кричит Данте.

– НЕТ! – Я слизываю капельки пота над верхней губой. – Не трогай его! Я буду слушаться.

Он толкает меня к Мериам.

– Освобождай.

– Сперва кровные узы, Маэцца, ибо на освобождение магии потребуется слишком много крови и сил.

– Разве вам не нужно сделать это в полнолунье? – спешно вопрошаю я, от чего слова сливаются друг с другом. – Лучше начать с магии.

Мериам рассматривает меня своими глазами странного оттенка, прежде чем перевести взгляд на Юстуса. Они ничего не произносят, но я чувствую их бессловесный диалог. Способны ли они на это? Санто Калдроне, неужели потом у меня в голове будет звучать голос Данте? Неужели он заменит голос Лора?

– Я настоятельно рекомендую начать с уз крови, Маэцца. Это займет всего минуту.

– Сработает ли это, если ее магия еще спит? – Данте буравит Мериам взглядом из-под сдвинутых бровей.

– У нее все еще кровь шаббинки, Ваше Величество.

– Ладно. Тогда давайте закончим дело.

Мериам кивает.

– Вам тоже придется подойти ближе: мне нужно нанести печать на ваши руки.

Данте каменеет. При всем его стремлении сделать меня своей он, кажется, не горит желанием приближаться к колдунье.

Пока он с подозрением разглядывает тонкие пальцы Мериам, которые скоро покраснеют от магии, я лихорадочно обдумываю, как отвязаться от нежелательного брака. Единственное, что приходит в голову, – упасть в обморок. Не идеально, но я вспоминаю, как отключился Феб, когда у Сибиллы впервые начались месячные и у нее испачкалось платье. Он решил, что она поцарапалась железом и вот-вот умрет. У него закатились глаза, и он рухнул на пол, как мешок картошки.

Хотя я не горю желанием заработать сотрясение мозга, все же решаю рискнуть и с придыханием объявляю:

– Что-то мне дурно.

Упав на пол, я замираю.

– Вставай, Фэл.

Не-а. Никогда. Когда носа касается мерзкий запах гнили, я замираю еще усерднее.

– Мериам, ты можешь совершить обряд, если Фэллон без сознания?

Меня пронзает ядовитая стрела гнева, стискивая челюсть и вызывая румянец на ключицах.

– Да, – отвечает колдунья.

Да иди ж ты в подземный мир, змея подколодная! Мало того что меня выдают замуж за психопата с фетишем на корону и кариесом, так еще новая шишка на голове! Все усилия псу под хвост!

Под спину заползают чьи-то ладони, но их вскоре заменяют другие – с более короткими мозолистыми пальцами.

– Я поддержу ее, Маэцца. Вам нужны свободные руки.

Ну разумеется, мне на помощь пришел именно Юстус Росси! Наверняка он рад-радешенек выдать меня замуж за своего короля.

Я не прочь изображать тряпичную куклу еще немного, хотя бы для того чтобы не подвергать свои глаза испытанию в виде довольной рожи Данте, который крадет у меня еще одну долю драгоценной свободы. Однако веки невольно взлетают.

– О! Полегчало, мойя?

– Нет, – выплевываю я.

Данте ухмыляется, как полоумный идиот, впрочем, почему «как».

– Готова стать моей, Заклинательница змей?

Я наклоняю голову, и хотя нонна учила меня не провоцировать чистокровных, не сдерживаю злобного:

– Я никогда не буду твоей.

– Позволь перефразировать. – В голубых глазах Данте вспыхивает сталь. – Готова к тому, чтобы твоя кровь стала моей?

– Моя кровь бесполезна, так что чем бы спрайт ни тешился…

У него на виске вздувается вена, затем он оборачивается к Мериам.

– Продолжай, стрега.

– Надрежьте руку себе и Фэллон, затем соедините их, чтобы связать кровь.

Данте быстро рассекает свою ладонь и подносит окровавленный клинок ко мне. Я сжимаю пальцы в кулаки и прячу за спину.

– Твоя ладонь.

Я качаю головой.

Данте грубо хватает меня за плечи.

– Не вынуждай меня ломать тебе пальцы. Или Энтони.

Из горла вырывается слабый вздох, и я разжимаю кулаки. По коже скользит лезвие. Подобно следу за кораблем, плоть расходится, и сочится струйка крови не шире шва на платье.

Не успевает Данте убирать меч обратно в ножны, Мериам кивает на свой вытянутый указательный палец.

– Уколите мою кожу, Ваше Величество.

Фейри подозрительно разглядывает ее палец, словно ожидает подвоха. Я надеюсь на него всем сердцем.

Глава 8

Данте направляет на нее меч, костяшки пальцев сжимают рукоять с такой силой, будто он боится, что она попытается его отобрать. Однако Мериам лишь слегка прижимает палец к острому кончику, пока не выступает капля крови.

Скопившиеся под веками слезы вытекают наружу. Ненавижу тебя, Бронвен. Как же я тебя ненавижу! Надеюсь, Лор тебя выпотрошит.

– Теперь возьмитесь за руки и подойдите ближе. – Мериам наклоняет голову к руке, лежащей на подлокотнике трона; каштановая грива рассыпается по угловатому плечу. Несмотря на их длину, шаббинка напоминает нищенку, остро нуждающуюся в мыле и сытном ужине.

– Это уловка! – рычу я, когда Данте берет меня за руку.

Между его бровями появляется складка.

– Росси?

– Не уловка, Маэцца. Я бы заключил сделку, но от нее будет мало толку.

На краю беспокойного сознания мелькает недоуменный вопрос: в каком смысле будет мало толку?

– Ластра, дай генералу соль, – приказывает Данте.

– Я сам приму соль.

Юстус достает из кармана мундира золотую табакерку, которую он подавал мне в тот день, когда меня привезли в Изолакуори на слушание. Украшающие крышку рубины сверкают, едва он открывает ее большим пальцем и берет щепотку соли.

Переждав пару мгновений, Данте спрашивает:

– Это уловка, Росси?

Я во все глаза наблюдаю за жестким лицом Данте – лицом человека, которого я когда-то знала одновременно слишком хорошо и не знала совсем. На языке вертится уйма вопросов, и первый из них: как давно ты решил меня использовать?

– Это не уловка, Маэцца. Вы выйдете из этого хранилища связанным с моей внучкой так же, как я связан с Мериам.

– Чертов убийца!.. – кричу я, молясь, чтобы мой голос проник сквозь камень и достиг ушей некой доброй души. Возможно, одного из слуг Росси…

Генерал прижимается боком к моей спине и закрывает ладонью мой рот.

– Не перебивай, Фэллон.

От толкает меня к Мериам.

– Нинуду! – мычу я. Она ведь поймет, что я имею в виду «Не надо»? Я пытаюсь выдернуть руку из руки Данте, и хотя кожа липкая и скользкая от крови, мне не тягаться с ним в силе. – Прушу, Мием, нидеаи ито…

– Ради всего святого, Росси! – рычит Данте. – Усмири свою внучку.

Мериам подносит свой кровоточащий палец к моему мизинцу. Мурашки пробегают по всему телу и проникают прямо в кости.

– Прафу, – хриплю я в ладонь Юстуса. – Нит.

От меня исходит поток силы, сотрясающий легкие, и я резко вдыхаю, от чего в груди расползается тупая боль.

Напевая на шаббинском о единстве и силе, Мериам проводит пальцем по бугоркам и впадинам моих костяшек, затем повторяет то же самое с Данте.

Я дрожу. От ужаса. От отчаяния. От ярости.

Я думаю о Лоре. Все мои переживание наверняка не сравнятся с тем, что почувствует он, узнав о замужестве своей пары. Он вырвет Данте сердце.

Юстус приобнимает меня за талию свободной рукой, удерживая в вертикальном положении, вынуждая меня терпеть неприятное покалывание жизненной эссенции его новой жены на моей коже и острое жжение там, где моя рана соприкасается с раной Данте.

Мериам продолжает бормотать заклинание и обвивать наши руки своей кровью. Я предпринимаю последнюю, отчаянную попытку вырваться, однако твердая рука деда и железная хватка Данте делают попытки тщетными.

Почему она согласилась на ритуал? Разве он каким-то образом поможет ей освободиться от трона?

Она водит указательным пальцем по нарисованным ею линиям, связывая их воедино. Я никогда не видела, как проводят этот ритуал, тем не менее понимаю, когда он закончен. Не потому, что ее кровь впитывается мне в поры, не оставив и следа, а потому, что чувствую это… странное покалывание, пробегающее по ладони и запечатывающее мою судьбу.

Легкие сжимаются, словно я под водой и сдерживаю дыхание, вот только я сдерживаю крик. Отчаянным рывком наконец освобождаюсь от Данте.

Король фейри поднимает руку и внимательно рассматривает; глаза круглые от благоговения, в то время как у меня – от ужаса, а затем и от отчаяния при виде соединенных кругов, вытатуированных под пятном нашей смешанной крови. Я переворачиваю свою руку, и, разумеется, то же изображение красуется на моей коже.

Ярость застилает глаза – горячее, чем новое клеймо, более влажная, чем соленые капли слез. От кольца можно было бы избавиться, но татуировка… Пока я не убью Данте, у меня на коже будет напоминание о нашей связи.

С другой стороны – и да, я во всем всегда ищу хоть какие-то плюсы, – теперь я понимаю, что значит татуировка Юстуса – это не оберег. Ох, он и не догадывается, какая кара его ждет. Я разорву