May Mood

Игра слов

Облегчение боли — оно вечно

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© May Mood, 2018

Все, что я мог выносить и придумать за свои шестнадцать лет. Оформил, как позволяет сайт, но не как я хотел бы видеть сам.

18+

ISBN 978-5-4493-0743-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Игра слов

НА ФИОЛЕНТОВСКОМ КОЛЬЦЕ
Он закрывает дверцу машины, выпрямляется и орет:

— пошел ты нахуй со своей тряпкой. Все.

А я стою рядом мокрый: ноги и шорты, футболка, шлепки, волосы и морда — все мокрое. Стою со своей тряпкой в руке, смотрю, где остались мокрые места на машине, чтобы протереть их. Тогда все будет закончено, администратор рассчитает клиента, и тогда мы снова сядем в беседке, чтобы ждать следующую машину

мы втроем находимся на Фиолентовском кольце. Лето, жарко, заправка, машины и грязь

Мы сидим в беседке, Саня закуривает и говорит

— вот какого хуя животные не убивают себя? У них вся радость жизни в поспать, поесть и погулять. А какого хуя нам не сидится? Какого ХУЯ, — эти слова сказал медленно и с выражением, — мы в больницах лежим, курим, — тут он затягивается, — себя убиваем? Че нам не сидится, если мы тоже животные?

А мы вместе с загорелым сидим рядом и смотрим по сторонам. Здесь получается монолог, потому что мы молчим, а Саня один говорит сам себе. Со временем я понял, что он уже просто привык, и все тут

администратор — то есть Саня — уехал. Смуглый спит в коморке, а я сижу в тени беседки и жду, когда же тот приедет, чтобы сказать, что я съебываюсь. Что мне здесь не нравится и все такое, что я не хочу делать такую работу, не получается, не хочется — и тому подобное

Саня свалил, а мы сидим в беседке, и я слушаю историю про то, как можно влететь на 30 касарей, расфигачив бампер бэхи, когда ее выкатываешь из отделения для мойки. Теперь смуглый должен отрабатывать и день и ночь — а ему домой хочется, хочется уж очень как

вспоминаю, как я плакал ночами и хотел лучшей жизни для себя, когда я хотел, чтобы все исчезло и все меня забыли. А сейчас, когда я в жопе мира, непонятно с кем и непонятно где — о чудо: я хочу домой

мы в тени беседки, Саня говорит

— Понимаешь, я думаю, что еще с молодости утратил желание жить. В какой-то степени. — Обращается он, как обычно, то ли сам к себе, то ли к ветру, то ли к солнцу, висящему далеко в небе. — Мне не нравится смотреть, как человек рыбачит, — продолжает Саня, — Видеть небо и то, как люди ходят парами. Не нравится, что человек должен работать, чтобы просто жить: одеваться, жрать, платить за дом, где ссать. Иногда я поутру ловлю себя на том, что не хочу пробуждаться, дышать свежим воздухом, видеть деревья и слышать птиц…

а смуглый вдруг ни с того ни с сего:

— Саня, я все никак не могу вникнуть, к чему вся эта хуйня, что ты нам здесь рассказываешь. — он встал и пошел покупать, как обычно, семки и казинаки. То ест здесь, то курит, то лежит или сидит, слушая Саню. За такое время он-то уже сколько наслушался, не то что я

а мне, честно, по душе. Даже платить не нужно, как за билеты в театр. Но я ничего не могу ответить или добавить, как-то поддержать его. Просто, закинув ногу на ногу, смотрю себе по сторонам и слушаю

— Эпоха поэтов прошла, эпоха музыкантов тоже. Что я могу делать в современном мире? — Это, как вы поняли, тоже Саня заводит о своем, о наболевшем, как я думаю. — Я играл на гитаре, писал тексты и какие-то вонючие рассказы, пел и трахался — а сейчас сижу здесь и понимаю, что, возможно, это лучшее, что можно делать сейчас — сидеть в этой беседке и день за днем мирно себе мыть машины. Есть скромно, одеваться скромно, ждать машины.

Нет, ну ты блядь просто видел же это, Макс! — Даже после того, как я сказал ему, что уезжаю, он все-равно обращается ко мне по-дружески. Я буду вспоминать этих двух. Он продолжает. — Какие мысли сейчас в мировых бестселлерах — мысли и взгляды. О чем знаменитости поют и как выступают. Везде все хотят секса — то ли от скуки, то ли их мозги реально пропитаны этим, то ли не-пойми отчего. Везде ебаные жопы и пресы, талии и плечи, обтягивающее и открытое, взгляды, татухи, пирсинги, и очки, и прически блядь… И главное — главное-то, сука! — глубокая самоуверенность. И правильно — хуле им-то и не быть уверенными. И я был бы уверенным в себе с такой жизнью, как у них.

В подростковом возрасте я гулял столько, что уже ни горы, ни реки, ни море не радует — на все смотрю с оцепенением. Даже жалко как-то — просто… Эх, просто поебать.

Только сейчас он замолчал. Теперь он, как и мы, смотрит по сторонам. Затягивается, пускает дым, поворачивает голову — и все мы ждем машины. Может, и вправду, как он считает, нам больше ничего и не остается — и лучшее, что можно делать в современном мире — мирно, день за днем, работать на автомойке и не знать всех ужасов, что происходят за твоей стеной 
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

ОКРОВАВЛЕННЫЕ ЦВЕТЫ

То, что объединяет нас всех — самое главное достижение в жизни каждого из нас. Мы все еще держимся и не убиваем себя — не убиваем по-настоящему. Мы в разных городах и странах, ежедневно слушаем ритм своего сердца, засыпая ночью с мечтами, в которых — вся боль и радость наших жизней. Ежедневно сталкиваемся с людьми, разрушаем и строим себя, познаем смерть в ее замедленных видах и жизнь в приятных мелочах. В сознании, что есть лучшая жизнь, что убить себя в период временного морального упадка — неизвестная никому затея. Нам не поможет то, к чему люди всю жизнь идут, что делает их по-настоящему счастливыми.

Мы видим, что многие вещи — занятие на свободное время, чтобы человек отвлекся от прихода к мысли, что он в жизни — и всегда один, и слишком зависим с рождения, и не в силах вырваться из плена. «Жертвы современности, рабы истории». Пустые взгляды — в автобусах, в метро, самолетах. Уже давно ничего не чувствуя, не любим никого — на самом деле.

Одинокие прогулки в лесу.
Отражения в воде — озера, реки, море.
Под небом, всегда настолько великолепным, что оно вызывает отвращение и печаль. В тумане, парящим над деревьями и травами. Шелест листьев под волнами ветра. Зеркало показывает красоту лица — и кажется, сама природа жестоко насмехается.
И эти картины, что вырисовываются нашим воображением в наших головах — и любовь и улыбка, и слезы и ужас.
И эта обреченность на принужденное молчание.
Лунные и солнечные лучи света пробиваются свозь окна, жалюзи, занавеси. В тихих темных комнатах удается расслабиться и понять, что перед смертью самой последней мыслью в голове будет эта: пусть жизнь не была прекрасной, но она была. В шумных пустых помещениях всегда хочется вернутся в тихую комнату. И неспособность не обращать внимание на жизнь других — ведь мы учились любить, и замечать происходящее вокруг, и не быть равнодушными, и проявлять сочувствие к ближнему.
И неспособность творить свою жизнь — руки опускаются сами-по себе. И исчезновение среди белого дня — для всеобщей безопасности.
И настоящий дым, который окутывает глаза после затяжки. И дым в глаза, что они пускали нам, пока не пришло настоящее — каким оно есть. 
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

КОГДА УШИ ПОД ВОДОЙ
удары сердца отдаются эхом и создают толчки, отчего мое распаренное, расслабленное и тяжелое тело создает легкие волны
Кто-то бегает за дверью. Слышно, как в конвульсиях бьется стиралка. Слышно голоса из телевизора. Соседи кричат сверху, разговаривают снизу, справа за стеной плачет мальчик.
Закрываешь глаза — и кажется, что душа несется в рай. Умер — и в таком состоянии одновременно и понимаешь, что это переходная стадия, и вслушиваешься в голоса, и слышишь свое шумное дыхание там, где не пойми как оказался.
выдыхаю — и мое дыхание, выделяясь мощной густой струей, смешивается со всем паром. Вода скапывает с потолка, тонкие струйки бегут по плиткам стены. Капли воды в горячем воздухе — и даже от самого слабого выдоха получается такой же эффект, как от сигареты. Когда ртом пустить мощную струю на грудь — тебя обпекает
вдыхаю помалу. Запуская внутрь наименьшее количество воздуха, какое только можно, я чувствую и смотрю, как моя грудь поднимается выше в воде. Легкие раздуваются — вернее я их расширяю, медленно
Вены давно вздулись губы вибрируют алая кровь переливается по своим тропам. Как влажные следы на камне, оставшиеся после разбитого кувшина с водой. Как маленькие реки на картах, трещины в стекле или изгибы на книжной странице, что была скомкана — так мое тело изнутри раскрашивается в тонких капиллярах, а цвет этот меняется в оттенках. Я словно картина, которую создают в теперешнем времени
сейчас я ее чувствую — чувствую свою кровь, как она течет внутри меня. В левой пятке, в мочке уха, в соске, в колене, по щекам — повсюду на своем теле. Это вибрации

поверхность воды играет — и все колыхания дугами отражаются на потолке 
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

КЛЕТКА

Она сидит целыми днями в клетке, никому не нужная. Она воняет, потому что часто случается, что мне все-равно и я не хочу менять ей газеты, опилки, подлаживать сено.
Раньше она грызла клетку лишь в том случае, когда была голодна — но сейчас я ей бросаю кусок капусты, а она, не притронувшись, всегда неизменно с новой силой впивается в клетку, которая гремит еще громче — теперь она таким способом просит внимания и заботы, любви и ласки.
я лежу с ней на диване, за окнами — ночь, за стенами — тишина и темнота, на подоконнике светит лампа, а она бегает с одного угла кровати в другой и пищит. Подбегает к моему лицу, что-то вынюхивает, щекочет длинными усами — и убегает, и так повторяется много раз я ухожу в другой мир — а она остается в своем, за решетками этой клетки — и что ей остается?
Я ухожу — и там меня ждут люди и злость, раздражение и слабость Я прихожу — и мне не хочется слышать, видеть, я готов лишиться всех органов познания мира и сразу же на месте умереть.
Я ухожу: закрывается дверь — и снова настает это время для нее, это время для меня Нужно учиться разбираться в чем-то, искать способы отвести от себя скуку. Каждый день меня встречают люди — сразу, с утра, как только выхожу из комнаты, и потом — целый день, все время, а вечер — вечер я трачу, чтобы хоть как-нибудь восстановить баланс
«удовлетворение = боль», затем засыпаю — и просыпаюсь в том же мире
ее следы заметны, она мелькает постоянно — но это действует совсем иначе, потому что внутри меня осколки их гранат, в моей крови остатки их яда и мое сердце лишь пытается отдышаться перед новым забегом. Но я слышу, как гремит клетка, бросаю ей куски чего-то, глажу, смотрю на эти маленькие черные глазки — и ухожу снова
сейчас она прислонилась ко мне, дремает под футболкой. Я чувствую, как внутри этого маленького мешочка из шерсти бьется сердце, чувствуя, как мое сердце создает более сильные толчки — и сейчас эти два двигателя кажутся слитыми воедино. Сейчас она здесь, вместе со мной на моей кровати — и я знаю, что она пока что еще молода и будет в той клетке завтра, и через неделю и через год. Я понимаю, что сейчас она жива и этим наполняет меня. Именно в этот момент
мне не хочется заваривать воду, чтобы приготовить чай, не хочется включать музыку или читать книгу, разговаривать с кем-либо, гулять на природе, играть в компьютер — я просто здесь вместе с ней. Сейчас я открыт и способен впитывать что-то из этого маленького источника. Но когда я вынужден идти туда — я даже не могу представить, как столько может исходить из такой мелочи — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

HAPPY BIRTHDAY

Когда он утром лежит в постели, спит — папа берет его на руки, несет к реке. Сын просыпается от шелеста камышей на ветру. Видит: яркое солнце заливает мир, солнце слепит глаза — и он снова впадает в дремоту *** — мама дома. Она готовит все к твоему приходу. — Отвечает отец на вопросы ребенка, чьи мысли сейчас о нежелании возвращаться домой, пусть там и мама, и торт, и подарки… Но единственное, что он сказал — вопрос о том, где мама. А позже он начал задавать вопросы: про рыб под водой, про тучи, плывущие в небе, про траву, деревья и камыши. — …когда ветер колышет камыш, но поверхность воды не покрывается рябью — значит, ветер понимает, что у воды сейчас нет нужного настроения, — объясняет папа. — Если бы он коснулся ее сейчас — стало бы лишь хуже, поэтому он, хоть и танцует с листвой, но ждет, пока это пройдет — Получается, ветер и вода поссорились на мой день рождения? Но мне не нужен день рождения, если из-за него случается так, что кто-то ссорится. Я не могу чувствовать праздничное настроение, если знаю о таком. Можно устроить праздник, когда у всех будет хорошее настроение. — Говорит ребенок. — Тогда это будет праздник по-настоящему. А когда кто-то в день праздника не хочет веселиться, то надо отменить праздник. 
— Или перенести на другой день. 
— Или перенести. — согласился мальчик.
*** Они дошли до подъезда. Отец открывает дверь — а ребенок мчится, перепрыгивая через две по ступенькам, на этаж, где их квартира. Папа медленно поднимается, слушая, как быстрые шлепки становятся выше, а затем — полностью затихают. Стук в дверь… — Где папу потерял? — Он там, еще поднимается! Мама улыбнулась. Она кивком пригласила сына, оставив дверь на площадке открытой. Она подождала, пока он снимет обувь, и они вместе пошли искать торт и подарки. Папа поднялся, зашел в дом — и двери захлопнулись. 
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

БАТИСКАФ

голые деревья, кусты, земля, крыши, окна — коричневый либо серый цвет. Другого не увидишь. И все продолжается пять месяцев небо — от края до другого — сплошная белая пелена, слегка отдающая серостью ближе к горизонту снег слетает крупными хлопьями. Молочный, насыщенный снег. Слетает, не останавливаясь, медленно и легко
*** не замечаешь, как твое судно спускается в более беспросветные глубины. Смотришь через стекло — исчезло все, ничего нет.
все забыто время здесь потеряло всякий смысл. Нет ни секунд, ни столетий звуки — от биения сердца до личных порывов — все иссякает люди, сама жизнь — рассеялось все так, если бы ты смотрел на небо, где — прямо перед глазами — одна за одной потухают звезды. Уже можно их посчитать — но момент утрачен… … и потухает последняя Толстые пушинки снега летят Лишь коснувшись земли, они таят порыв ветра — — — — — — — — — — — — — — — - изгиб тонкой ветки \ густая стена снега исчезает в том же миге))) *))) *))) *))) *))) *))) *))) *
в каком явилась, чтобы этот искалеченный танец увидел кто-то Ты
***
прозрачное окно — стекло моего батискафа. Я застрял. Погрузившись во тьму, я утратил связь со всем, со всеми. Не видно животных, нет растений; невозможно разглядеть ничего в сумрачно-синем цвете — словно «бесконечность» воплощена визуально. И здесь — бессилие. К ничему сводятся попытки — что бы не предпринималось какими бы сильными не были молитвы найти связь с кем-либо неизвестно, на сколько меня хватит — пока не кончится кислород,
пока не поедет крыша, пока не обнаружат длительное отсутствие человека, не начнут предпринимать меры — делать хоть что-нибудь Марианский желоб принял меня в свои объятия ***

4й день. Сгорели все книги
было время, когда были так близкими — каждая из них. Специально для путешествия — чем оно обратилось … — я выбирал их сам. Ведь такие поездки не отличаются разнообразием — только нужно следить за самой техникой не делать, чего нет в распоряжениях всегда сообщать о малейших подробностях плаванья диспетчеру, хоть в чем-то изменение — говори, есть предположение — нужно лишь сказать. Я тщательно выбирал мои драгоценные фиалы. Каждый — небольшой сосуд с каплями, но их действие подобно яду — действие, направленное к свету они сгорели все сгорели и их нет — не объяснить, как это вышло
***
3й день.
Я начал чиститься зубы: зубочистка, зубная нить, аккуратно подраять содовой — как можно меньше ущерба деснам, сполоснуть теплой водой, почистить пастой тщательно, трижды сполоснуть ротовую полость лицо: выдавить все, что можно, даже в ушах — при этом время от времени слезятся глаза — струйки воды, стекающие из них, нужно осушивать внутренней частью ладони; затем — обработать лицо спиртовым настоем, дать немного отдохнуть коже, смыть теплой водой, нанести крем — салициловая кислота и глицерин, помогает удалить жир на коже, помогает очистить поры и выровнять тон, дарит гладкость, свежесть — на пару мгновений это было моим счастьем волосы: смочить теплой водой, нанести шампунь. Пять минут — снова смочить руки водой, растереть шампунь в волосах второй раз. Пять минут — снова открыть тюбик, взять новую — небольшую — дозу, нанести на голову. Это уже конечная стадия
я стоял в душевой кабине так долго, что упал в обморок. Пятно крови осталось на прозрачном экране кабины — на выпуклых маленьких пузырьках оно было красивым не узнать, сколько длилось это взгляд на ноги — они покрылись складками. На руки — распаренные и слабые я снова включаю горячую воду
***
2й день. С самого утра меня лихорадило мы все продолжаем смотреть на бесконечность. Ничего. хоть бы мерцание или уплотнение воды длительностью в сотую секунды….
не происходило ничего. Закрыты глаза — тогда впервые почувствовалась боль в ногах, во всем теле — дрожь. Было одновременно холодно и жарко мы лежали и думали: чем они там занимаются? Я лежал, думал: может, снова попытаться настроить связь, словить сигнал? Подумывал: может, снова начать поиски,
в чем же заключается поломка — а вдруг получится?
Но я просто уснул. а проснулся в обед — и лихорадило не меньше. Тогда я запустил внутрь себя 2 белые таблетки и снова лег. С момента пробуждения ничего не изменилось: жар и холод в дрожащем теле одновременно, от этого трусится мокрая койка
мысли уже не могли быть о другом. Это тело — оно болит, и нужно решать проблему. Мне плохо — нужно быстро, кардинально изменять ситуацию.
Что за образы виднеются в закрытых веках? я снова уснул, а проснулся вечером. желудок громко заурчал — судороги, рев, его сокращения и жажда получить пищу, на что-то направить эту злобу: все свои ядовитые соки, работу мышц, угасить жажду, но — лишь на короткий срок. Она всегда будет — а я всегда это ненавидел, не могу смириться и здесь даже здесь, сейчас — в этом месте не становится легче — и не хуже. Уже чувствую, как ноги прилипают к штанам, живот, спина и руки — к футболке, шея менее подвижна. Ощущаю, что ноги и пах, зад — воняет все. Запаха нет, но по тому, что чувствую под одеждой — по тому знаю, что во всех местах противная вонь
снова закидываю дозу таблеток внутрь глаза закрываются ***
за стеклом — темно-синяя вселенная. Ни на мгновение ничего не приплывает,
не уплывает, не качается течением воды — и пытаюсь уснуть снова — как можно быстрее. Как можно быстрее, крепко и надолго
просыпаюсь — часы показывают семь.
Чувства исчезли. Ушло все. Полный порядок. Теперь — мысль о еде. Стоит ли сейчас? Ведь скоро время спать. Я ведь могу потерпеть — тогда уснуть легче. И пол часа лежу, качая свой таз, дергая ногами беспрерывно
следующая мысль: ведь мы без еды целый день. Разберись — ведь на самом деле заслуживаешь. Целый день проведя так, не ел ничего — ты можешь встать и пойти покушать открываются глаза, и пол часа лежу без движений. Вглядываюсь в мрачную синь — на самом деле она прекрасна, красива. Но я чувствую себя маленьким, наблюдая за ней попытки убедить себя длились долго
« ты — мужествен. Сил хватит. Или хочешь продолжать спускаться ниже — ниже этого дна, где оказался в безвыходности? Ведь будет легче спать, кровь проциркулирует лучше, станешь чуточку здоровей. Не сломайся» думаю: удастся поесть в меру, затем — похожу, попытаюсь найти поломку еще раз, попробую снова настроить связь — все, лишь бы переваривалось лучше « лишь бы переваривалось лучше (поломка, бездна, тупик, связь, люди, смерть, нет выхода)? Ты о чем?» я поел и лег спать ***
они не виноваты. Они имеют жизнь. Жизнь. Каждый делает всего лишь то, что хочет
уместно ли следить в таком положении за телом, за умом, за духовной гармонией? Должен ли я теперь поутру разгонять кровь, делать это перед сном?
смотрю туда — и не хочется уже ничего. Даже если бы я и захотел плакать сейчас — я не смогу. Сейчас я годен лишь на то, чтобы быть в это время здесь
***
смотрю на нее — она в обтягивающем красном платье, оригинально завязан ремень на талии, волосы завиты так красиво — похожи на трубочки со сгущенкой. Грустно смотрит на меня — ведь ее все уже сегодня поздравили, а я не сказал ни слова, сегодня даже не поздоровался, ни на счет другой темы не заговорил, ни на счет ее праздника

он все думает, что у него получится что эти рубашки, штаны, волосы — залог победы она и думает, что эти ноги, бедра, эти блузки и обтягивающие штаны — что это приведет к выигрышу
все потерпят фиаско

они не виноваты. Ведь это жизнь и каждый делает всего лишь то, что хочет

тот смех, те песенки и крики Все те звуки — как вообще получается, что источником таких звуков может быть человек? «Это точно, ведь так оно и есть» — сопровождается кивками» это точно, ведь так оно и есть» — и кивают головой. «это точно, ведь так оно и есть» — вверх-вниз головой» это точно, ведь так оно и есть» — и кивают головой И кивают, и кивают

Почему ты не намажешь больше? Ешь меньше молочных продуктов — ведь ты не можешь не есть их вообще, поэтому — просто меньше. Видели китайцев — какое тело и кожа они даже улыбаются

Как получилось, что слова не имеют значения? Мысли, варить какао или кофе с молоком к завтраку, когда мы с ней обнимаемся

они не виноваты. Они имеют жизнь. Жизнь. Каждый делает всего лишь то, что хочет

когда победа перестает приносить что-то хорошее — лишь тогда осознаешь, что это за игра. Сможешь ли остановиться?

Ведь балет — это не только уметь красиво двигаться « — в правую сторону делали? 
— да, делали — давайте сделаем еще пару раз» но на тебя все-равно смотрят надменным взглядом

думаешь, можно все? Я здесь — и я одновременно бессилен и всемогущ во всем. Я избавился от них — грань уже далеко позади, нужды нет ни в чем. Они все там — а я лежу, отделенный от тонн воды таким вот стеклышком, прозрачным и большим. И я вижу все — там не происходит ничего

Ведь это не их вина?

рука выходит из воды, пальцы чувствуют тепло солнца
представляешь, как себя почувствует тело, когда тебя это тепло охватит полностью. Но тянет вниз — зависит лишь от тебя, с какой силой тянет, на сколько близко к прежнему положению ты вернешься, пройдешь сквозь все, что мешает.

Ты достигаешь того вкуса — и сейчас что-либо тебе нужно?
ситуации ситуация, когда единственное, что тебе мешает — ты сам ситуации…
Вся жизнь

***
снег уже давно начал таять. Уже видны мутные потоки воды вдоль бордюров, капли слетают с крыш 
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

ВЕЧЕР

волна порывистого ветра охватывает полу-лысые деревья, обессилившие от долгой борьбы со все ближе наступающей зимой. Ветер хлынул на пустые улицы, разметая усохшие листья; на крыши домов, где тяжело разбалтывются кабеля и тросы, отчего птицы, сидящие на железных прутьях, быстро слетают вверх и уносятся в глубокую темноту. Среди этого спровоцированного шума, в полумраке около одного из домов говорит бархатный мужской голос: — …по бензину там вообще, ммм… Получается около ста литров Вдвоем они стоят возле дома, откуда исходит свет с окон квартир; неподалеку от них — яркий свет от фонарей, освещающих аллею. 
— Сотня литров на всю дорогу? — спрашивает она; в голосе слышится искренность — можно подумать, она вправду интересуется подобными вещами. Никогда бы он не столкнулся с мыслью, что ей все-равно. Это был вечер в конце октября. Из окна на первом, завешенным бирюзовой шторой с бахромой, льется мягкий синий свет. — В одну только сторону, в одну сторону сто литров… хххху-у-у, — он громко выдохнул, и они оба засмотрелись на пар, который медленно рассеялся под ветром. — Да, уж как бы иногда плохо не было, главное — всегда есть теплый дом, куда возврашаешся. Где тепло и спокойно. 
— Иногда такие состояния, что и это кажется самым малым из всего, что есть. — По ней мороз ударил не так сильно, как по нему. Она поднимает лицо вверх, к небу. Кусты и деревья — они слышат, как где-то издалека слишаться громкие шаги зимы, они чувствуют перемену. С них почти опали остатки последних листьев, они почти готовы принять на себя очередное долгое сражение, каждый год вынуждающее прощаться со своей молодостью на сезон. Желтые и красные листья деревьев разбросаны по мокрой траве, продолжают увядать на пыльной дороге, на пустых тротуарах. Она смотрит в черное небо, на котором редко мелькает проблиск звезды, пробившись сквозь серые тучи.
Он в это время думает, что бы еще сказать; как бы сделать, чтобы этот разговор не выпал из памяти, как случается почти всегда. А она закрывает, открывает свои глаза снова, снова их закрывает. Ветер мчит сильней, провоцируя множество разнообразных последствий своим, казалось бы, всего-лишь легким, едва ощутимым прикосновением. Ветер дует — и желтые листья, до этого времени лишь немного трепетавшие около бордюров, в один момент мягко, словно невидимой слабой волной, поднимаются в свежий октябрьский воздух и летят… завиваются в кругах и летят дальше…. Волна идет все дальше, а деревья, до этого времени совсем тихо перешептеваясь друг с другом, вдруг все вместе запевают тоскливый, но никогда не надоедающий припев, который всегда ярко выделяется на фоне тишины.
Но для него главной причиной, почему ветер так ему нравится именно в этот момент, даже не смотря на ледяные касания к щекам и губам — потому что ветер развивает ее волосы. Плывет — и его потоки захватывают ее черные локоны в свое невидимое течение. — Хотя я думаю ты все-таки прав. — говорит она. — Очень страшно оказаться в такую погоду без дома. Без места, куда нельзя пойти, согреться, где уют и тепло. Я просто уже со своими… — тут она замолчала, все так же продолжая смотреть в небо. Выдыхает — с ее рта тонкой струей льется пар, и говорит снова: 
— Просто со своими женскими заморочками, постоянными мини-депрессиями, которые то и дело закрашивают яркую насыщенную картину жизни серой пеленой… в разных состояниях в голову приходит такое… но ты прав. Как бы ни было плохо: сердце на части, смысл жизни, твое значение… чего хотела-что имею, как было-как есть, вечные скитания моих мыслей по бесконечной глади океана вселенной. Нужно, что б постоянно мне напоминали, что у меня есть. Что б напоминали о ценности того, что имею уже сей час — просто каждый день. Чтобы не забывала. А то, знаешь, повседневная рутина, утро-день-вечер — быстро привыкаешь и уже никогда не испытываешь должного удовольствия от хороших вещей. Просто потому что каждый день… — она выдохнула и быстро закончила, — ладно, ты прав. В голову ему пришло: почему вообще он здесь стоит? «…а дома…, и звонила, сказала, что ждет, и прошло уже много времени…».
Он думает, вырисовывая в голове картину: залитая светом комната, телевізор беззвучно сменяет картинки, а на диване — она, скрестив ноги перед собой, что-нибудь делает. Эта мысль, его собственная мысль о его же родном человеке — здесь она оказывается нежеланным упреком: ведь в нем нет какого-либо чувства, хоть каплю похожего на чувство долга перед ней. — Хоть и поздновато, — говорит ей, — а спать совсем не хочется… Даже после тяжелого дня. Совсем не хочется. — повторяет, и в то же время интенсивно припрыгивает с ноги на ногу, чтоб согреться. Ее черные волосы кажутся волшебными, когда ночной окрас окутывает ее.
У него уже были подобные чувства и мысли: иногда, в некоторых моментах кажется, что до этого времени прошел через все страдания… все, что было необходимо, прочувствовал — и вот теперь, в такой-то момент, кажется: все минуты и часы, все года, прожитые до этого момента, были нужными только для того, чтобы жить сейчас, чтобы насладился именно одним-единственным мгновением, ради которого был рожден и прошел через столько разных вещей.
И вот — сейчас. Стоит, смотрит. Ее волосы лежат на плечах, легко подхватываются ветром. Так красиво, так мило развеваються в воздухе. «…она такая нежная и хрупкая, а жизнь такая безжалостная по отношению в такой нежной и хрупкой» — думается ему. Он начинает говорить, медленно обдумывая при этом каждое свое слово: — неужели… так.. все…, — слова выскакивают изо рта, а взгляд, не в силах отказаться от искушения, беспрерывно тонет в ней. — На счет твоих… проблем. Я тут за бензин, а оказывается… может, могу как-то чем-то помочь? Она слабо, негромко и отрывисто засмеялась. — Да нет, что ты, — говорит ему. — Я не жалуюсь на судьбу, или там что я обреченная, вся такая несчастная… — а в ее голове сейчас вертится: « Мне просто нужно было как-то ответить на твои рассуждения, не могла же я беззаботно продолжать смотреть на небо» 
— Ты когда сказал… говорю же, что нужно, что б постоянно мне напоминали, я счастлива уже с тем, что имею. Разве у тебя не бывает перепадов… ну, скажем, когда ничего не хочется? Вот вообще ничего, или когда что-то не ладится и какая-то мелочь превращается в серьезную перемену настроения с помощью одной лишь твоей собственной мысли? — Бывает, да. Но, наверное, не так часто, как у тебя, судя по словам. Снова воспоминание. «…она сейчас дома, а я здесь…».
Но все-же он понимает, «Действительно, — говорит себе, — я совсем не хочу сейчас прощаться, уходить, возвращаться…» *** Он осознает, действительно всеми извилинами понимает и в душе чувствует, что хочет простоять здесь, прямо на этом месте, просто под этим лазурно-переливающимся светом из окна, и все так же непринужденно (как ему кажется) болтать с ней. Он не хочет идти ни домой, ни куда-либо… просто быть здесь, сейчас — и как можно дольше продлевать все, что происходит в эти минуты.
А она все стоит возле него — внешне не узнать, какие в действительности мысли рождаются и затухают в ее внутреннем мире. Когда она еще лишь поздоровалась с ним, когда поняла, что ему с ней по пути — с того момента и до этого времени у нее в голове то и дело мимолетно проскакивают мысли, как бы поскорей закончить разговор, попрощаться, потратив на все это как можно меньше времени… …услышать, как захлопывается дверь квартиры, снять с себя одежду, наконец — расслабиться под горячим душем– а это очень ей дорого. Будь сейчас она не в настроении — высказала бы, что о нем думает, что он ее задерживает, — и затем, после такого для нее особенного наслаждения, чувствуя, как каждая мышца буквально дышит, надеть на свое тело легкий халат… *** Он стоит, всматривается в танец ее локонов на ветру. Ему подумалось, что перед ним — неповторимая картина, ведь у него такие же мысли и чувства, которые он перемешивает в себе, смотря на настоящую картину — что нельзя ничего конкретного надумывтать, определять что-либо, описывать, называть свои чувства или в словах пытатся выразить восхищение. Этот момент — такой, когда нужно просто смотреть и тихо любить.
А ее мысли — о том, что он — препятствие, помеха на этом пути, где в конце ее ждет только счастье, необходимое для завершения дня — эти мысли были на протяжении всей встречи, даже когда она, как ему казалось, была сосредоточена на своих словах, на разговоре с ним. Ей и сейчас хочется почувствовать на себе халат, выпить чашку чая…
****** Щелкнул замок в двери. Девушка, стоявшая на кухне, застыла,
подняв бровь и повернув голову ухом к коридору: стоит, ждет, чтобы убедится, не послышалось ли. Но вот — шаркают ботинки по коврику, следом захлопывается дверь. Она быстро и аккуратно ставит на стол чашку и бежит на встречу ему. Когда человека встречают именно так, как встретили его сегодня — он не успевает думать ни о чем. Смотря за тем, как эта женщина быстро расстегивает куртку, снимает с него шарф, при этом повторяя, почему же он так задержался, и потом — держит в обеих руках его голову за щеки, заглядывая в его глаза и, казалось бы, пытаясь передать через взгляд безудержное чувство, которое она питает к нему… — он при этом утратил себя. Не мог даже думать сам, не то чтобы раздеваться. Не мог не проникнуться таким же нарастающим взаимным чувством.
Затем, когда она выплеснула этот временный порыв, они постояли какое-то время под желтым светом лампочки, смотря друг на друга, в глаза один одному. Каждый тихо и искренне смеялся внутри себя.
Он улыбнулся, обнял ее, она закрыла глаза и тяжело вздохнула. В этот момент ей захотелось уснуть. После нескольких чашек горячего чая он освежился в душе, затем сходил на кухню, в уборной и в коридоре выключил свет. В этой квартире остался лишь один его источник — телевизор, где мелькают черно-белые образы старого фильма: она знает, что один этот канал не будит в нем отвращения и грязных мыслей. Она уже ждала его.
…через час он громко выдохнул, тяжело откинулся на подушку, а она — на его мягкий живот.
***
Та девушка, которая осталась одна, бессловесно напевая мотивы песни в своей голове и лежа в кровати, все еще смотрела не небольшой участок темного неба, который видно из-за оконной рамы балкона.
Первое, что она попыталась сделать, когда только укрылась теплым пледом — закрыв глаза, рассеять в этом черном фоне все обрывки воспоминаний за прошедший день, все, что ей казалось грязью… и затем понемногу успокоить дыхание и уснуть.
Но она словила себя на том, что уже давно слушает, как бьется ее сердце, передавая толчок из груди в кровать, в подушку и так — к ее голове; или, быть может, это в голове пульсирует… Из-за беспомощности, ничего лучше не в силах придумать, она открыла глаза и долго смотрела в черную пелену неба за балконом, пытаясь воскресить мысли, которые приходили ей на ум в этот необычный вечер, в попытках найти какую-либо связь между ее теперешним состоянием 
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

ПРО ПИСАТЕЛЯ

У камина сидят двое: лучший друг писателя и мать писателя. Свет исходит только от огня, а друг, держа в руках планшет, читает матери: 
— Вот, что они написали в новостной ленте интернета: Горячая новинка, — говорит он голосом, в котором нет ни чувств, ни эмоций. Просто слова. — Посетите музей всемирно известного писателя. Нам удалось собрать и на века сохранить самое драгоценное, что было в его жизни. В музее каждый может увидеть фотографии с писателем, все его награды, большие комнаты с вытяжками из его книг. Раритет!: гитара писателя и его коллекция фотографий, сделанных на фотоаппарате. Пост-скриптум, музей был создан в связи со смертью писателя. Мама смотрит на то, как пламя переливается в камине, а из ее глаз стекают слезы, оставляя следы — остается влажная линия на левой щеке, влажная линия на правой.
Снова говорит друг: 
— Удивительно, как вообще в такое время он еще мог зарабатывать столько денег на книгах. Вы только представьте — где люди, которым он обязан своей славой, своим богатством? Все время сидят дома в комнатах и не выходят? Я сомневаюсь, что все, кого видно на улицах, имеют отношение к чему-либо написанному, кроме того, что висит на улице и всплывает в их телефонах. Если бы не издатель, который с самого начала подсказал ему идею публиковать свои книги в интернете — тогда он, наверное, ушел бы намного раньше. Наверное, бумажные варианты только у него одного дома и стояли. Сейчас-то всё в музее.
В ответ на это мать всхлипывает, прерывисто и громко вздыхает и выдыхает. Она то поднимает глаза, чтобы посмотреть на друга и на планшет в его руках, то снова опускает их и разглядывает свои руки. Она перевела взгляд на огонь в камине и говорит с раскаянием: 
— Я никогда себе не прощу, что за всю свою жизнь — прошла вся жизнь! и вот — его нет… — Я никогда себе не прощу, что так и не смогла стать ему родной. Ты, наверное, не знаешь, но мы всегда были с ним чужими. Всегда — как бы внешне он ни улыбался и как хорошо ни шел бы наш разговор. Я мать, но я не была его родным человеком никогда — о, господи, как же так могло все получиться? 
— Я заходил в бар, — говорит друг, — где он часто бывал, и в музей заходил — они берут сотни долларов за вход. Поговорил с барменами, и оказалось, что он был там несколько дней назад. Тот, который был на смене, рассказал: пришел, заказал большой стакан чая, который только он один и пил. В тот день, сказал, ничего особенного не было — день как день. Много людей, красотки танцуют, все пьют и сидят с кальянами… Рассказывает дальше: заказал свой чай, посмотрел вокруг — затем, после того как поставил ему чашку, бармен вытирал бокалы недалеко. Он посмотрел вокруг — это помнит ясно как солнце — посмотрел в полную чашку, затем — ему в глаза, бармену. Потом встал и вышел — ушел, больше не приходил.
И после всего сказанного друг вздохнул и, как и мать, начал рассматривать играющее пламя в камине.

2
Прошло время. Мама смотрит на друга и пытается говорить как можно отчетливей, подавляя волны тоски и слез, накатывающиеся изнутри. 
— Прости, — говорит мама. — Прости меня, пожалуйста. — Но в этом же есть и моя вина. 
— Просто в голове не укладывается: что время может делать с людьми. Я знаю, что твориться ужасное, но чтобы до такого дойти… он же был настолько дорог мне, и людям, по-видимому — раз имел столько денег, раз его еще читали. Я даже слова сказать не могла — ни милиция, ни пресса, ни главные из ООН. И все, понимаешь, все, кто имеет отношение к искусству и занимают высокие должности — даже они в открытую мне сказали, что здесь бессильны… И все ради чего? Все то же самое — ради денег. 
— А вы еще там не были? — До конца своей жизни меня там не будет. Разве ты не понимаешь — они забрали все самое ценное из его жизни и словно выставили на продажу. Плати за вход и делай что хочешь. Из его квартиры, из моей, твою даже обшарили… — у меня не осталось ни единой вещи, которая могла бы мне напомнить о нем — только то, что в памяти. Все книги, и все фотографии… они забрали все. 
— Не берите так близко к сердцу. Ведь этого уже не изменить — хорошо хоть память не отнять. ***
Если бы вы были там, вам пришлось бы посетить музей. Человек, который умер, был последним из людей, которые создают книги — и этот музей стал единственным, что осталось после него. Они забрали фотографии, которые были в маминой коллекции — все фотографии до последней: — с гитарой в 15 летнем возрасте; — с хомячком и морской свинкой — в 14 лет. С рыбками, попугаем, черепашкой — в 17. С кошкой и двумя собаками — в 20; 
— его выступления на сцене в подростковом возрасте; 
— фото с тем самым другом, с которым мать разговаривает — когда они качались на качелях детьми в 9 лет. Другое фото — когда они выступали на сцене в 15; 
— фото с мамой — мама и он сидят и улыбаются возле большого торта, который он испек ей на день рождения. Ему — 18; — единственное фото, сделанное во время популярности — фото, где он с благодарностью смотрит на издателя, 29. Возле этой фотографии на подставке стоит золотая буква «Р», что означает «Раритет!». На застекленных подставках хранятся все награды — они расставлены по комнатам в разброс. Все литературные дипломы, медали, премии — но взяты они были не из его дома, а хранились в здании ООН, откуда все перешло в музей после несчастного случая. Они создали две комнаты с «Вытяжками из его книг»: мягкие стулья, на стенах — от потолка до пола в деревянных прямоугольных рамках за стеклом — тексты на больших листах бумаги.
«Р»: полная коллекция его фото — сотни снимков моря, леса, неба, ночи в негативе и в оригинале.
«Р»: бумажные варианты его книг, распечатанные на обычной простой бумаге. Они заламинировали каждую страницу каждой книги — так что вес любой был не меньше двух килограмм. Таких уже никто не читал.
«Р»: его электроакустическая гитара — поиграть на ней — сотни долларов за 10 минут.
Вывеска на стене у входа в музей — большими буквами, красивый наклоненный шрифт: «С молодых лет и до глубокой старости писатель сфотографировался лишь рез и не выступал публично — известно лишь, что он был писателем — это все, что известно за этот большой промежуток его жизни».

3 — Он рассказывал мне, что вся его жизнь — в моментах. — рассказывает друг матери, которая не перестает удивляться, насколько этот человек был близок ее сыну — возможно, был даже роднее, чем она. — Когда смотрел на небо, когда наблюдал за дождем, гулял в лесу, сидел у берега моря или на крыше…

Друг зачитывает цитату про мгновения жизни из планшета — мать слушает, затаив дыхание, а глаза у нее в это время становятся большими. Мамины глаза замерли на одной точке. Он замолчал. На какое-то время настала тишина — и друг снова делиться воспоминаниями: 
— Я помню, со слезами на глазах он говорил мне…. Это был один лишь раз за все время нашего знакомства, когда я видел его плачущим. Он говорил, что счастлив — потому что получает деньги за то, что пишет, потому что это единственное, что он умеет делать, что увлекает его. И в то же время он и несчастен, потому что не может, как множество других людей, просто работать. На счет этого он мне говорил, что лучше оставаться без работы, чем пахать, пахать и пахать.
Друг снова зачитывает цитату из планшета — и у матери все то же выражение лица, ведь раньше она не понимала, о чем пишет ее сын, и поэтому перестала пытаться читать его книги. Не понимала — но потому, что ей стал ясен смысл того, что цитировал друг, у нее и открылись глаза. В эти минуты она поняла, какой ценой ее сыну давалось искусство слова.

Мать писателя поняла, насколько тяжело ему было оставаться в живых все это время, пока он не решился совершить суицид.
***
Цитаты, которые друг читал матери.
Про мгновения жизни:
«…люблю смотреть в небо: разрисованные облака на сине-белом холсте. Люблю море: вода горит под лучами света, синева разных стихий сливается в горизонте, следы ног остаются на мокром песке — и просто посидеть у берега, чувствуя ветер на лице… Я люблю слушать ночь, люблю наблюдать за природой по утрам — после всего, что происходило вечером и ночью, мне кажется, что я рождаюсь по-новому. Когда я сижу на крыше и смотрю по сторонам… там — небо, там — карьер, здесь — цветочное поле и трава…» Про работу: «…потому что я вижу их лица и я слышу, что они говорят! Это не для меня, понимаешь… Я не смогу настолько искалечить себя трудом, чтобы потом бросаться на людей, когда они только и всего-то слово в мой адрес скажут… чтобы смотреть на все усталыми, злыми, несчастными глазами…» 
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —