Оглавление

Отложенная жизнь
Гюнель Абдулла

Она пыталась открыть глаза, но безуспешно. Ей казалось, что они и так открыты, но почему она ничего не видит? Может, она ослепла? Она захотела дотронуться до своих глаз, но руки ее не слушались — они лежали рядом, словно ватные. «А вдруг у меня и нет рук?» — мелькнула мысль. Но нет, вот они, она видит их! Как же это возможно — видеть незрячими глазами? Что происходит? Может, я умерла? Неужели смерть вот такая?

Вдруг она вспомнила, что у нее есть ноги. Может, ей удастся встать и уйти? Да, конечно, надо просто подняться и уйти отсюда. Ей здесь совсем не нравилось — слишком темно и тоскливо.

Она попыталась встать. Странно, ноги она чувствовала и даже могла пошевелить пальцами, но встать не могла. «Где я?» — с ужасом подумала она. Стены! Так вот почему она не могла двигаться — на ней лежали тяжелые стены. Но их же не было! Откуда они взялись? Может, произошло землетрясение, и она оказалась под завалами?

Вдруг она услышала шаги. Кто-то есть! Её спасут, её услышат! Она изо всех сил закричала: «Помогите! Я здесь! Спасите, прошу!» Шаги замерли, и раздался мужской голос: «Ты кто?»

«Кто я? Разве это так важно?» — подумала она. — «Разве таким вопросом встречают человека, попавшего в беду? Но и вправду, кто я?»

«Кто ты?» — повторил голос.

«Я, — в замешательстве произнесла она — Я София.»

«Кто ты?» — снова спросил голос.

«Я же сказала, меня зовут София!» — громко закричала она.

«Кто ты?» — услышала она в ответ.

«София!» — ещё громче крикнула она.

«Кто ты?» — вновь раздался тот же вопрос. Если бы не меняющаяся с каждым разом интонация, она могла бы подумать, что это просто звукозапись. Что на самом деле никого рядом нет, и она сама придумала этот голос, чтобы ухватиться за надежду на спасение. Но голос был слишком реальным, с каждым разом становясь всё грубее и раздражённее. Она уже перечислила всё, что могла: своё имя, фамилию, отчество, должность, но в ответ звучал только один вопрос: «Кто ты?»

Наконец она закричала: «Я женщина!» — и разрыдалась, не в силах больше терпеть.

Тишина. Она не думала, что можно так радоваться тишине, особенно в её положении, но она радовалась, хотя бы потому, что больше не слышала этот вопрос, который начинал сводить её с ума.

«Я женщина» — тихо повторила она.

«Женщина» — эхом отозвался голос.

Она обрадовалась, что её наконец-то услышали.

«Пожалуйста, помогите мне, вытащите меня отсюда», — быстро проговорила она, надеясь, что кошмар скоро закончится.

«Женщина» — словно не слыша её, снова повторил голос. «Твоё место там. Незачем тебя вытаскивать», — сердито сказал он.

Она услышала, как шаги торопливо удаляются, и вместе с ними исчезает её последний шанс на спасение.

«Нет, постойте, не уходите!» — закричала она, но вместо крика услышала едва уловимый шепот. Она почувствовала, как её тело начинает падать в глубокую яму. «Откуда тут яма?» — не успела подумать она, как ощутила себя в утробе матери. Спокойствие окутало её, словно защитный кокон. Она свернулась в позу зародыша и попыталась уснуть. Теперь она в безопасности. Мама её защитит, вытащит из этого места.

«Мама» — всхлипнула она и уже погружалась в дремоту, как внезапно вздрогнула от знакомого голоса.

«Кто ты?» — прозвучало снова. Нет, ей не послышалось. Она видела, как рука врача шарит в утробе, не переставая задавать один и тот же вопрос: «Кто ты?» Она зажмурила глаза и сильнее прижала колени к груди, пытаясь стать как можно меньше. Ей не хотелось, чтобы рука доктора нашла и вытащила её наружу, в мир, где, как ей теперь казалось, не любят женщин. А она была женщиной.

Внезапно она почувствовала, что задыхается. Паника нарастала. «Клаустрофобия,» — вспомнила она. Пытаясь поймать ртом воздух, она осознала, что это конец. Она перестала бороться, перестала паниковать и приготовилась встретить свою смерть. Неожиданно её охватило чувство покоя, которого так не хватало, и она улыбнулась. Но что-то опять изменилось.

Теперь она ощутила себя в воде, всё ещё задыхаясь. Инстинктивно стала дёргать руками и ногами, но, вспомнив о недавнем покое, снова успокоилась и перестала двигаться. И вдруг чудо — она начала медленно подниматься на поверхность. Вскоре её голова оказалась над водой, и лёгкие жадно наполнились воздухом.

Она открыла глаза. Сон. Очередной кошмарный сон, но всё было так правдоподобно. Часто, когда ей снились кошмары, она осознавала, что это всего лишь сон, и могла успокоиться, не пробуждаясь, или даже изменить его ход. Недавно она узнала, что это называется люцидными сновидениями — осознанными снами. Обычно такие сны ей нравились, ведь в них она могла превратить кошмар в нечто прекрасное или сделать скучный сюжет незабываемым.

Сегодняшний сон был другим — слишком реальным, слишком пугающим. Она глубоко вздохнула и попыталась выбросить тревожные мысли из головы. Но вопрос «Кто ты?» всё ещё эхом отдавался в её сознании, оставляя ощущение, будто она до сих пор находится на грани между двумя мирами.

Она всё ещё ощущала тяжесть своего сна. Во рту пересохло, рука онемела, а голова разрывалась от боли. Она посмотрела на часы: 6:27 утра. Через три минуты должен был зазвенеть будильник. В очередной раз она проснулась до его звонка. Поспешно отключив будильник, она с облегчением подумала, что не придётся слышать раздражающий звук, который ей так не нравился, но который специально выбрала, чтобы быстро прогонять сонливость. Главное — не забыть включить его снова вечером, ведь сегодня ещё только среда, а значит, ей предстоит ещё два дня ранних подъёмов.

София взглянула на мужа, мирно спящего с ангельским выражением лица. Она с отвращением отвернулась. Обычно в такие дни она избегала смотреть на него, но на этот раз ей почему-то захотелось взглянуть на спящего «монстра», чтобы попытаться понять, что она чувствует к нему сейчас. Она обнаружила, что в её душе не осталось ничего, кроме отвращения — по крайней мере, в этот момент.

Зайдя в ванную, София внимательно осмотрела своё отражение в зеркале. Глаза опухли от слёз, на левой руке виднелся синяк. Если кто-то спросит на работе, что с глазами, она скажет, что плохо спала — что, впрочем, отчасти было правдой. А синяк скроет под одеждой. «Чистая работа,» — подумала она. Он хорошо знает своё дело. София почувствовала отвращение, но теперь уже к самой себе. Умывшись, она быстро вышла из ванной. Раньше она любила зеркала, любила своё отражение в них, но теперь избегала смотреть на себя, как и на всё, что происходило в её жизни.

На кухне она принялась варить кофе. Сегодня ей не пришлось выбирать между чаем и кофе — она однозначно нуждалась в кофеине, чтобы хоть немного взбодриться. Сделав глоток, она почувствовала лёгкое оживление. Ей нравились эти короткие минуты, посвящённые только себе, когда она могла почувствовать свою значимость, пусть даже лишь для самой себя. Но её наслаждение продлилось недолго: едва она успела улыбнуться, как воспоминания о вчерашнем дне нахлынули на неё, словно её тело само отвергало радость и удовольствие, как нечто чуждое и неестественное. Она снова разозлилась на себя и, не допив кофе, пошла будить дочь — уже пора было собираться в садик.

В комнате дочери София почувствовала успокоение. Лея мирно спала в своей постели, ничего не подозревая. София долго звала её по имени, гладила по волосам, целовала в лоб, но девочка упорно не просыпалась. Она могла бы бесконечно смотреть на свою дочь, гладить её и целовать, вдыхая её сладкий детский запах. Но время шло, и им пора было выходить из дома. София осторожно взяла дочь на руки и с трудом донесла до ванной — Лея в последнее время заметно потяжелела. Умывая её, София тихо приговаривала:

«Просыпайся, родная, тебе пора в садик. Тебе же нравится в садике, и я знаю, ты не захочешь его пропустить».

«Я хочу спать», — сонно заныла Лея.

«Знаю, милая. Поспишь в машине. А теперь давай почистим зубки, а я помогу тебе одеться», — мягко ответила София.

Лея охотно взяла свою любимую зубную щётку с русалкой и клубничную зубную пасту. Чистить зубы она любила, а вот одеваться — не очень. София сегодня помогла дочери одеться, хотя обычно этого не делала. Ей нравилось обучать дочь новым навыкам — застёгивать пуговицы, завязывать шнурки. София могла показывать и объяснять столько раз, сколько было нужно, пока Лея не осваивала навык полностью. Но, однажды чему-то научившись, девочка должна была делать это сама, и София редко делала исключения. Однако сегодня был именно такой случай, и София, не раздумывая, помогла дочери одеться.

Сегодня её муж возвращался из командировки и попросил не укладывать дочь спать, несмотря на то, что возвращался поздно. Они долго спорили. София строго соблюдала режим сна дочери, прекрасно зная, чем грозит позднее засыпание: сонливость, раздражительность и капризы, которые продлятся весь день. Она не хотела уступать, но тут вмешалась Лея, жалостно прося и повторяя, что очень соскучилась по отцу и не хочет ждать до вечера следующего дня, чтобы его увидеть. Пока София говорила с мужем, Лея подпрыгивала рядом, визжа и без умолку повторяя:

«Ну, пожалуйста, мама!»

«Хорошо, я не буду укладывать Лею», — со вздохом нехотя проговорила София в трубку, сморщив лицо. Она прекрасно знала, к чему приведёт её решение: утро начнётся с капризов не выспавшегося ребёнка, который будет плакать без всякого повода до конца дня. Услышав её ответ, Лея бросилась к матери, обнимая и целуя её. От такого всплеска любви сморщенное лицо Софии моментально разгладилось. Неудивительно — любой, даже самый черствый человек, был бы обезоружен перед такой нежностью, тем более мать.

«Я тебя очень сильно люблю, ты самая хорошая мама», — продолжала Лея, крепко обнимая Софию.

«Самая хорошая мама!». Как приятно было слышать эти слова, особенно от своего ребёнка. Особенно ей, той, что всё время сомневается в себе: хорошая ли она мать? Всё ли правильно делает для своего ребёнка? Достаточно ли старается? Эти сомнения не покидали Софию с самого рождения дочери. Но такие моменты, когда Лея или кто-то из близких говорят ей слова поддержки, дают ей силы стараться ещё больше, быть лучше. Вдруг в её ушах зазвучал голос мужа, обвиняющего её в том, что она плохая мать. «Неправда, я хорошая мама», — мысленно сказала она себе, заглушая этот голос. И вслух добавила:

«Я тоже тебя люблю», — София обняла и крепко поцеловала дочь, думая про себя: «Это чудо вошло в мою жизнь уже почти пять лет назад, но я до сих пор не перестаю удивляться: как в таком крохотном создании может помещаться столько любви? Откуда берётся этот бесконечный поток ласки, доброты, сострадания, чуткости?» Она осознавала, что сама любила обнимать и целовать Лею, но, наверное, делала это в разы реже, чем сама Лея проявляла свою нежность. София в основном отвечала на её поцелуи и объятия, а не инициировала их. «Как было бы здорово, если бы у взрослых была хотя бы малая доля той любви, что есть в детях, — подумала она. — Или же, чтобы дети, вырастая, сохранили хотя бы часть этой нежности и доброты в своей взрослой жизни. Куда исчезает всё это хорошее, что бывает в детях, когда они становятся взрослыми? Кто в этом виноват? Наверное, мы, взрослые, которые не замечаем того счастья, что имеем». В некоторых эта любовь и нежность просыпается, когда они становятся родителями, в других — когда они становятся дедушками и бабушками. Но, к сожалению, есть и те, в ком любовь и нежность, наполнявшая их в детстве, так и не пробуждается до конца их жизни.

***

«Мама, я готова!»

«Отлично! Нам как раз пора выходить. Не забудь свой ланч бокс, доченька».

Они вышли за порог дома. Запирая дверь, София подумала: а что, если в этот раз запереть её навсегда и больше никогда не возвращаться в этот ад? Она посмотрела на дочь, которая с любовью смотрела на неё, и в очередной раз поняла, что не сможет этого сделать. Муж ясно дал ей понять, что при разводе он не даст ей дочь, что если она хочет уйти, то может уйти в любой момент, но уйдёт одна, оставив ребёнка. Учитывая его характер и связи, София понимала, что он на всё способен. А она просто не сможет жить без дочери. Нет, она скорее умрёт, чем оставит её. Сколько женщин, как она, живут с абьюзером, боясь потерять своих детей. Мечтают закрыть дверь в свой ад и убежать далеко-далеко, мысленно столько раз убегают, исчезают, но, к сожалению, только мысленно. Лишь немногие решаются уйти по-настоящему.

А что, если… А что если это не так сложно? А вдруг у неё получится? С этими мыслями София села в машину и погрузилась в сладкие грёзы о новой жизни. О жизни с дочерью, без боли, без обиды, без страха. О жизни, которой хочется наслаждаться, не спеша, радуясь каждой минуте. Существует ли вообще такая жизнь? На миг она усомнилась, но затем вспомнила. Конечно, есть. Ведь у неё была такая жизнь — счастливая, наполненная, разнообразная, и возможно, ещё будет. Просто последние годы выдались очень сложными, но она всё изменит, всё исправит. Только бы не передумать, только бы решиться, подумала она. Каждый раз после ссоры с мужем такие мысли возникали у неё в голове. Обида и боль заставляли её задуматься, положить всему конец, ради себя, ради дочери. Но со временем боль утихала, обиды забывались, и наступали хорошие времена. Муж снова становился внимательным, добрым, ласковым, и она радовалась, что не поспешила с решением, что хорошо, что не развелась и не испортила свою жизнь и жизнь дочери. Она начинала убеждать себя, что развод — это плохо, это неприемлемо, что никто не поймёт, будут осуждать, укорять, и дочка будет несчастна. Менталитет, всё её окружение заставляло её так думать.

«Мама, зачем папа тебя бил?» — неожиданно спросила Лея.

Вопрос дочери моментально вырвал Софию из раздумий, и она снова почувствовала тошноту. Это чувство возникало каждый раз, когда она вспоминала, что муж с ней делал: его слова о том, что она никто и ничто, что она не заслуживает всего, что он для неё делает, что она никчёмная жена и мать.

«Нет, папа меня не бил, с чего ты взяла? Папа меня любит», — ответила София, стараясь скрыть своё смятение.

Ей было стыдно смотреть дочери в глаза.

«Но я видела, — возразила Лея.«Он тебя толкал и громко кричал на тебя».

«Нет, милая, мы просто громко обсуждали кое-что. Между взрослыми такое бывает. Ты не думай об этом».

«Я не люблю, когда папа такой. Я его боюсь», — сказала Лея тихо.

«Не переживай, милая. Всё будет хорошо», — ответила София, обнимая дочь.

«А что, если у её дочери будет такой же муж?» — в ужасе подумала София. «А что, если и она, беря пример с мамы, будет принимать абьюз как нечто естественное? Ведь вседозволенность мужчинам и осуждение женщин за развод, за любой протест против несправедливости привели к тому, что София оказалась в такой ловушке. Ужаснее всего то, что женщина страдает в любом случае: и оставаясь с мужем-тираном, и уходя от него, потому что, избавившись от мужа, она попадает под тиранию общества. Если до этого она боролась только с одним человеком, то после развода ей приходится противостоять родственникам, соседям, коллегам. Для них она не просто разведённая женщина, а изгой, неблагодарная, плохая жена. Женщина же никому ничего не рассказывает, не показывает; ей стыдно делиться тем, что творится в её жизни. Она притворяется счастливой. Откуда ей знать, что однажды всё это обернётся против неё, и в итоге она окажется виноватой?

София вспомнила про соседку, «разведёнку», которую все обсуждали на детской площадке. Обсуждали её одежду, во сколько она выходит из дома, когда возвращается, кто к ней приходит. Никто не интересовался, почему она развелась; всем было достаточно того, что она разведена. Никто не здоровался с ней. Как только она появлялась во дворе, все женщины на площадке умолкали и разглядывали её с ног до головы. И как только она исчезала в подъезде, начинали громко обсуждать. Никто не сочувствовал, никто не поддерживал, ведь все были уверены, что никогда не окажутся на её месте. София молчала. Ей не нравились такие обсуждения, но она не решалась выступить против толпы. Сейчас, оказавшись на грани развода, она горько жалела, что не поддерживала бедную соседку, не препятствовала осуждениям, а молча соучаствовала в жестоком бичевании. Может, та просто не захотела терпеть, как София или как многие женщины, которые молча терпят, громко осуждая её. Терпеть, всё терпеть, думать обо всех, кроме себя. Терпеть, как и все женщины в их семьях, в их городе, в их стране, как и все женщины их нации, как и все женщины планеты.

«Тебе было больно», — не успокаивалась Лея.

Тошнота снова подступила к горлу. София никогда не врала дочери, всегда старалась объяснить всё честно и открыто, но на этот раз она не знала, как быть, что ответить, как объяснить.

«Давай потом поговорим, милая. Мы уже подъезжаем к твоему садику. Если я не отведу тебя вовремя, то сама опоздаю на работу», — поспешила сказать она.

«Я люблю тебя», — добавила она весёлым голосом, стараясь скрыть боль от слов дочери, снова притворяясь, как делала обычно.

София поцеловала дочку, крепко обняла, пожелала ей весёлого дня и взяла за руку, провела до двери. Лея, увидев подружку, вырвала руку из маминой, быстро помахала на прощание и побежала вслед за ней, исчезая за охраной.

София тяжело вздохнула. Как бы ей ни было трудно, она радовалась тому, что у детей есть волшебная кнопка, которая стирает или отключает всё плохое, и они продолжают по-детски радоваться жизни.

Вернувшись в машину, София включила свою аудиокнигу «Пять путей к сердцу ребёнка» Гэри Чепмена, как делала обычно после того, как провожала дочь. Когда София ехала с Леей, она предпочитала разговаривать с ней, изредка ставила музыку, часто по просьбе дочери. А когда ехала одна, погружалась в свои аудиокниги. Изначально она противилась им, но после рождения дочери о