Оглавление

Огромная благодарность за поддержку и вдохновение Каплун Ольге и Романовой Антонине

Глава 1

Ну вот и лето. Сданы последние экзамены, куплен билет на поезд. Рюкзак на полу в коридоре. Ещё бы книгу какую-нибудь взять, чтобы не скучать в дороге. Решено, куплю на вокзале, там постоянно продаётся много всякой книжной белиберды, а серьёзную литературу я сейчас читать совсем не настроен.

Записку маме написал, да и по приезде позвоню, как всегда, иначе будет потом долго мне выговаривать о несознательности и о том, что хочу вогнать её в гроб раньше времени. Поэтому звонок для меня — дело святое, куда бы ни пошёл, ни поехал. Хорошо хоть не останавливает, а просит только всегда держать её в курсе моих передвижений, хотя и понимает, что я уже далеко не маленький. И профессию я себе выбрал не совсем оседлую: археолог — это вам не в кабинете штаны просиживать.

Предложение провести часть лета на раскопках — это круто, несмотря на то, что они будут проходить не в Египте, а у нас в Сибири. Но на безрыбье и рак, так сказать, сойдёт. Из наших студентов согласились ещё двое, и то из параллельной группы. Мои сокурсники лишь покрутили у виска: если это не обязаловка, то комарьё пусть другие кормят, а мы уж как-нибудь на югах отдохнём.

А мне в радость попробовать на практике то, чему я однажды решил посвятить всю свою жизнь. Да к тому же пообещали зарплату вполне приличную. Можно будет себе к учёбе прикупить новый комп, не прося денег у матери. Ей и так сложно даётся моя учеба и секции братишки.

Ура. Вокзал. Книгу, конечно, купил просто по красивой обложке. В поезд уже запускали, и хоть до отправления оставалось ещё почти 20 минут, я решил сразу зайти внутрь, а не тусоваться на перроне. Место у меня супер: верхняя полка по движению поезда, значит, ветер, который обязательно прорвётся сквозь окно, будет обдувать меня. Скинув кроссовки, я забрался сразу на своё место и начал его осваивать. В сетку на стене перекочевала из рюкзака пачка печенья с миндалём, и туда же отправилась книга.

Незаметно пролетело время до отправления, а в купе больше никто так и не пришёл. Ну, это даже хорошо, если поеду один. Хоть отосплюсь за всю последнюю суетную неделю. Вот состав дернулся, колёса стукнули, поезд очень медленно отправился от перрона. Я лёг на живот, подпёр голову кулаками и стал смотреть в окно. Там с нарастающей скоростью поползли сначала вокзал, привокзальные улицы, следом город. Прилегающие к городу деревеньки мелькали одна за другой, и скоро я перестал различать, когда мы въезжаем и когда покидаем очередную из них. Как-то совсем незаметно стемнело, и я сам не понял, как уснул.

Проснулся я от резкого толчка. Состав заскрипел и остановился. За окном было темно, наверное, вокзал находится на другой стороне и мне его просто не видно. Странно, почему мне не принесли постельное бельё, а билет хоть и проверила проводница при входе в вагон, но он так и остался у меня? Я сполз с верхней полки совсем неуклюже, ещё бы — отлежал руки и всё тело затекло. Включил свет. Нацепил кроссовки и вышел в коридор. Никого. Медленно двинулся к купе проводников и, подойдя к нему, тихо заглянул в приоткрытую дверь. Там сидела молодая девушка; закрыв глаза и кивая головой, она выбивала такт ногой. Я увидел проводки, которые спускались у неё из-под волос и тянулись к телефону на столике. Скорее всего, она слушала музыку. Мои губы невольно расползлись в улыбке. Постояв немного, я зашёл в купе и коснулся её руки. Она открыла глаза и секунд десять словно меня и не видела вовсе. Потом стянула рукой наушники за провода и, улыбнувшись, произнесла:

— Здравствуйте, вы что-то хотели?

— Ну, понимаете, тут такое дело, — отчего-то смутившись, начал я, — вы мне постельное не дали и билет не забрали.

— А, вы пассажир из седьмого купе?

Я кивнул головой.

— Так постельное лежит наверху, — она руками изобразила баскетболиста, забрасывающего мяч в кольцо. — Вы просто, наверное, не увидели. А билет… Я заходила к вам, но вы спали. Решила не будить. Ничего страшного, могу взять его завтра. Вы же до Райчихинска едете? Видите, я помню. Он только завтра, после обеда. Может, вам чайку сделать?

Я поблагодарил её, согласился на чай и вернулся в купе, где действительно увидел лежащее на полке бельё. Как я его сразу не заметил? Полез в карман ветровки, достал билет и положил его на стол. Минут через пять после того, как я расстелил постель, в купе постучались и вошла проводница со стаканом чая.

— Ой, а что же вы наверху-то остались? Никого нет, можете и на нижнюю полку перебраться, мест в вагоне много, так что, если кто и сядет на станции, есть куда разместить.

— Нет, спасибо, — улыбнулся я ей. Она была из тех, что вызывали улыбку просто так, без причины. Их, наверное, можно назвать детьми солнца: столько золота в волосах и россыпь веснушек. — Мне правда очень удобно на верхней полке. И за чай спасибо.

— Ну вот и славно, отдыхайте тогда, если возникнут какие-нибудь вопросы или проблемы, обращайтесь, — деловито оттараторила она и выпорхнула из купе.

Я с наслаждением вытянулся на уже расстеленной постели и в предвкушении скорого сна закрыл глаза. Слушал, как стучат колеса, ощущая всем телом этот звук так, что и сердце моё через какое-то время стало биться в такт с ними. Но сон не шёл. Я попробовал улечься поудобнее, но как я ни крутился, сна не было. Слегка рассердившись на себя за столь несвоевременное бодрствование, включил свет и взял книгу. Странно, чем же меня зацепила эта картинка на обложке — и почему из такого огромного количества книжек я схватил именно её?

Картинка как картинка, да — яркая, да — многоцветная, но в то же время веяло от неё такой же волной тепла и запаха полыни, как и от тех образов, которые представлялись мне, когда я думал о том, как это классно, что я вот так взял и поехал в эту экспедицию.

Чем больше я рассматривал, что нарисовано на обложке, тем больше мне она нравилась. Я подумал, что она из тех картинок, которые специально нарисованы так, чтобы только внимательный мог сосчитать, сколько на ней изображено волков, медведей или оленей.

На ней действительно были силуэты волков, спрятанные то в ветвях деревьев, то в очертании гор. Единственное более ясное изображение — это девушка. Она больше походила на отражение в стекле, за которым и был пейзаж с горами, водопадом, лесом, и всё же рассмотреть её подробно было сложно. Но тем интереснее было вглядываться в её черты. Ещё среди стволов деревьев, опутанная плетущимся растением, стояла слегка приоткрытая дверь. Обыкновенная дверь в обыкновенном лесу.

В общем, славная картинка, и название расположено так, что и не сразу его найдёшь и прочитаешь. Оно мне тоже понравилось — «Проникновение». Правда, оно тоже было написано довольно странно: большими были и начальная буква, и буква «Н» и буква «В». Получалось, если считать эти буквы прописными, эдакое «ПроникНоВение». А вот автора, как я ни искал, так и не нашёл. Или они его хорошо спрятали, или вообще не указали на обложке. Ну и ладно, я всё равно всегда, или почти всегда, помню сюжет прочтённого, но не его автора. Но стоило мне немного углубиться в чтение, как меня накрыл сон…

* * *

На берегу тёмного и дикого леса стояла избушка. Недалеко, в зарослях осоки и камыша, протекал ручей. Не такой это был и маленький ручей, да и речкой не назовёшь, но носил он громкое название — Томила. Откуда оно произошло, не помнил уж никто, да и помнить было некому. От всей ранее располагавшейся на берегу деревушки один домик-то и остался. Сначала он покосился, после и вовсе врос в землю. И стал не дом, а просто так, избушка. И как водится, в избушке жила бабушка. Одиноко жила, пока не приезжала к ней на лето внучка Оленька.

Оленька, студентка педагогического училища, не сказать, что уж такая красавица, но умница — это точно. Училась на «отлично», была заводилой в драмкружке и среди сокурсниц считалась самой добродушной и наивной. Таким, как Оля, в жизни трудно — так считали сокурсницы и пытались свою жизнь устроить по другим, «взрослым» правилам. Вот и в это лето, её не поняли, когда вместо предложения поехать воспитателем в международный лагерь она отправилась в какую-то глушь, где и людей-то нет. А бабушка оттуда почему-то не уезжает. Хоть и живут Оля с мамой в хорошей трёхкомнатной квартире и часто зовут её переехать к ним в город.

А Оленька каждое лето ждала этой поездки. Мама, как и дочерины подружки, не понимала, отчего вместо санатория, курортов или работы в престижном лагере она вновь едет в такую глушь.

Откуда им всем знать, что только там, в маленькой избушке, рядом с такой любимой и мудрой бабушкой она чувствовала себя защищённой от всех бед и несчастий. Откуда им знать, что каждое утро, вставая с солнцем и собирая капли росы, гладя раскрытыми ладонями высокие травы, она чувствовала, как переполняет её звенящая радость. Пропитывалась солнцем, запахом трав и цветов, наполнялась тихим ветерком и пением птиц. Всё вокруг становилось таким понятным, и возникало всепоглощающее ощущение единения со всем, что её окружает. Она становилась частью этого мира, и мир становился частью её.

А это лето было особенным. Любимая бабушка, раньше никогда даже не намекавшая о приезде, порой даже пыталась уговорить внучку вернуться в город пораньше, «чтобы успеть до начала учебы отдохнуть и повеселиться с друзьями, чем сидеть по вечерам у завалинки и слушать старые бабушкины сказки». Когда же Оля в прошлый раз уезжала от неё, то, уже выйдя за порог со своей спортивной сумкой через плечо, услышала, как бабушка глубоко вздохнула и, будто набравшись смелости, произнесла свою просьбу — приехать пораньше. И ещё попросила ничего не говорить матери. А если Оля не сможет её навестить, то ничего страшного, так тому и быть.

Глава 2

Проснулся я, когда солнце стояло уже высоко. Голова была тяжелой, и остатки сна всё никак не хотели покидать меня. Что снилось, точно не помню, только какое-то ощущение осталось: тягучий и липкий осадок. Взяв полотенце и несессер, отправился умываться. Туалет был занят, пришлось стоять в тамбуре в ожидании. Через окно я видел пробегающие мимо деревья. Зелень была буйная и совсем не походила на нашу, культурно обрезанную, городскую. Стук колёс. Ветер из приоткрытого окна, пахнущий летом, травой и ещё непонятно чем, настроил меня на добродушный лад. Впереди лето и приключения. Вот в чём я не сомневался — так это в том, что приключениям быть. Сон как рукой сняло. Мне пришлось ещё недолго подождать, затем я умылся, почистил зубы и даже попробовал расчесаться пятернёй. С расчёсками я не дружил: теряются почти сразу.

Перекусив тем, что я припас со вчерашнего дня, и допив холодный чай, который так и остался стоять в стакане со вчерашнего вечера (спасибо проводнице — не забрала), я уселся строить планы. Это мой способ «примириться с реальностью», как называла это мама.

— Если ты не будешь записывать, что тебе необходимо сделать, сделано не будет ничего. Вернее, оно будет сделано только в твоём воображении. Так что пиши, милый, и не забывай ставить галочки напротив того, что уже выполнил. А то будешь делать одно и то же несколько раз, — так мама надо мной подтрунивала.

Я действительно иногда мог так чем-то увлечься, что терял ощущение времени и реальности. Пару раз обманывался: думал, что сделал, а оказывалось — нет. Ну, и завёл привычку делать записи.

Вот и сейчас я написал: по прибытии в Райчихинск добраться до пристани «Белой» и встретиться с нашей рабочей группой.

Ну вот, собственно, пока это и все дела. Хотел было вернуться к книге, вчера уснул, наверное, на первой же странице. Открыл, начал читать, но постоянно что-то отвлекало, и я никак не мог сосредоточиться на тексте. Предположил, что это всё волнение. Засунул книгу в рюкзак и уставился в окно в ожидании своей остановки.

Как-то неожиданно для себя я опять уснул. И проснулся только тогда, когда проводница потрясла меня за плечо.

— Вставайте, вставайте. Да что ж вы так крепко-то спите, — она старалась распихать меня и, смешно цокая языком, покачивала головой, точно я маленький и провинившийся ребёнок.

— Скоро ваша станция, а там стоим совсем недолго. Вам бы надо собраться и выйти в тамбур. Если не успеете сойти, следующая станция будет только к вечеру. А обратного поезда ждать вообще долго, так что поспешите. У меня там ещё один пассажир выходит. Надо его тоже поторопить. Смотрите не засните!

Она почти выбежала из купе, я встал, встряхнул головой, опять потяжелевшей и какой-то одурманенной, и всё же скоренько собрался и направился в тамбур, как проводница меня и просила.

В тамбуре уже стоял невысокого роста мужчина, неопределённого возраста и, я бы даже сказал, неопределённой национальности. В глаза мне бросились только его острая борода и колючий взгляд, которым он меня наградил, когда мы встретились глазами.

Вот и станция. Проводница суетливо открыла дверь и почти выпихнула нас на перрон. Поезд сразу же тронулся, и я понял, зачем нас так торопили. Сиди я в купе, ни за что бы не успел выскочить. Здание вокзала заменяла будка, сколоченная из листов железа и досок, вокруг было безлюдно и тихо. Лишь знойный ветер, работая дворником, поднимал пыль и гонял её по пустому перрону, не зная, куда замести.

Я надел рюкзак на спину и отправился искать хоть кого-то, кто знает, как добраться до пристани. Хотел было спросить дорогу у сошедшего со мной на этой станции, но он мелким, но быстрым шагом уже приближался к углу вокзала. Шёл он смешно, через шаг опираясь на трость, и нёс в руке саквояж. Я такие видел только в кино. Да и сам он как-то совершенно не вписывался ни в это место, ни в это время. Я поспешил за ним.

* * *

«Ну, наконец-то добралась. Вот бабушка-то обрадуется».

Оля бежала по тропинке, которая вела от перрона к уже совершенно заросшей дороге. Было видно, что очень давно никто ей не пользуется. Значит, пешком до самого бабушкиного дома. Сначала по заросшей дороге, затем просто по еле узнаваемой тропинке через лесок, мимо знакомой с детства полянки, на которой растёт самая вкусная на земле земляника, к берегу речки. Ну вот, совсем не далеко осталось. Вроде и дорога неблизкая, но ноги так и бегут, так и хочется двигаться быстрее и быстрее. До самого берега. Воздух наполнен таким многообразием запахов и ветерков, что желание раскинуть руки и вдыхать, пить его просто невозможно преодолеть. Вот такую, с распростёртыми руками, закрытыми глазами, улыбающуюся всему миру Оленьку и окликнула тихим голосом бабушка.

— С приездом, милая.

— Ой, бабулечка! Как же я счастлива, что я здесь, что меня встречает этот ветерок и ты! Ой, как же ты сюда так далеко пришла? Я же не сообщала, что приеду сегодня. Хотела сделать тебе сюрприз.

— Вот и сделала. Я знала, что не пропустишь этого места на берегу. Ты его с детства любишь. Да и не устала я, тихонечко шла, травки собирала, а вот обратно ты как раз и поможешь их отнести.

Она показала на небольшую вязанку с травами, которую стянула своим платком. Трава смешно выпирала с двух сторон, как рассерженный ёжик. Оля поправила свой рюкзак, взяла в охапку бабушкины травы. Они медленно двинулись по тропке в направлении дома.

— Очень славно, что ты приехала именно сегодня, ведь до праздника всего-то и осталось несколько дней, а ещё столько всего надо приготовить, — бабушка шла чуть впереди Оли и говорила, немного повернув голову вбок. Оля всё равно слышала её не очень хорошо, но да и ладно, всё равно дома — за чайком, с вареньем душистым, какое только здесь она могла попробовать, — бабушка ещё раз всё расскажет. Это всегда так было: бабушка говорила обо всём, а позже повторяла, совсем не потому, что думала, будто Оля её не слышала, а затем, чтобы особенно выделить какие-то очень важные моменты. Что они важные и чем именно они так важны, Оленька не понимала, а просто слушала ласковый бабушкин голос, и казалось, он проникает в неё и согревает изнутри вместе с ароматным чаем.

Они шли, а трава, торчащая из бабушкиной охапки, щекотала Оле то руки, то щёку, то нос. Она перекладывала её по-разному, но всегда что-нибудь продолжало её щекотать. От этого становилось совсем уж весело, и она хихикала, стараясь не делать этого очень уж громко, так как бабушка ещё что-то говорила, и было бы крайне невоспитанно прерывать её смехом.

— А ну-ка не колитесь, не щекочитесь. А то вот возьму и оставлю здесь, а заберу только когда завянете.

Трава будто послушалась, чем очень удивила Олю. Она словно стала мягче и теперь не щекотала и колола, а гладила и ласкала.

— Странная какая-то трава у тебя, бабулечка, — сказала Оля, внимательно рассматривая вязанку, сама не зная, что она ищет, может, какая-нибудь не та сторона охапки, и она просто её развернула и не заметила? Да нет, вот этот же синенький маленький цветочек торчит из травы, похожей на ёлку.

— Странная, внученька, странная. Нынче всё странное. Вот и трава тоже, что ж ей одной оставаться просто травой.

Вдалеке показался домик. Какой же он маленький! Оле даже показалось, что с прошлого лета он ещё уменьшился. И всё равно, какое же здесь всё родное и близкое. И как же она счастлива и наполнена этим чувством до краёв. Она здесь. И рядом любимая бабулечка. Значит, это будет ещё одно волшебное лето.

Глава 3

Я завернул за угол вокзала и увидел этого странного типа: он стоял у пыльной дороги и смотрел на часы в своей руке. Да-да, не на руке, а в руке. Такие старинные, как и трость и саквояж. «Ну и тип», — подумал я, но, не видя больше никого вокруг, подошёл к нему:

— Не подскажете, как добраться до пристани?

Он оглянулся на меня. От его взгляда мне захотелось даже отступить на пару шагов. Я стал осматривать окрестности и, поправляя рюкзак, всё же надеялся получить ответ.

— Ты из археологов? — голос был тихий, но я слышал его как из наушников, чётко и громко. Странный эффект.

— Да, еду на летнюю практику в Забайкалье. Все, видимо раньше уехали, а я вот подзадержался.

— В таком случае будем знакомы. Я Архип Осипович, ваш непосредственный заказчик. Будем некоторое время работать вместе, — его голос немного смягчился. — Сейчас за мной должны приехать. Поедем вместе.

— Очень приятно, — произнёс я, но желание отойти подальше от него никуда не исчезло, — я Януш.

Тот кивнул головой и опять посмотрел на часы. Было видно: он очень недоволен, что приходиться ждать. Но ждать пришлось недолго. Скоро подъехала запыленная «Волга», и из открытого окна нам махнул шофёр, приглашая садиться.

Архип Осипович сел на сидение рядом с водителем, на предложение кинуть свой саквояж в багажник или на заднее сиденье он просто покачал головой, и всю дорогу до пристани так и ехал, держа на коленях одной рукой саквояж и в другой — трость. С водителем он не вступал в разговоры, сколько бы тот ни пытался завести беседу. Меня же будто не замечали. Я, собственно, не сильно-то и огорчился. Смотрел в окно с большим любопытством. Я тот человек, который из города выбирается совсем не часто, отчего выбор моей профессии удивлял не только мою маму, но и всех знакомых.

— Ну всё, приехали, — сказал шофёр и резко затормозил, останавливая машину и поднимая клубы пыли. — Вон там спуститесь к реке и увидите пристань. Ближе не подъехать.

Мы вышли и направились туда, куда указал нам шофёр. Стоя на косогоре, я задержался, рассматривая открывшуюся перед нами картину. Внизу простиралась широкая река. На дальнем берегу, насколько хватало глаз, был лес. По этой стороне, наоборот, не было деревьев, и только дорога убегала вдоль берега параллельно реке. С косогора вела небольшая, но довольно крутая тропа к пристани, простому деревянному настилу. На нём уже толпились люди, и видно было две грузовые машины. У этой пристани стоял не пароход, как виделось мне в воображении ранее, а обыкновенная открытая баржа. На неё и грузились и люди, и груз с машин. Я поспешил вниз. Мой попутчик уже спустился и направлялся к главному. Я решил, что он, видимо, начальник, раз машет руками и матерится.

— О, Януш, привет. В нашем полку прибыло, — приветствовал меня, похлопывая по плечу, молодой парень. Я удивился, что он знает, как меня зовут. Мы же учились в параллельных группах и почти не пересекались ни на лекциях, ни на практических занятиях.

— Привет, мм… — мне было неловко, что я не знаю, как его зовут.

— Да не парься, я Сашок, а это, — он показал пальцем на худенького парнишку, сидящего на мешке и опирающегося на гитару, — это Славик. Я посмотрел списки работников, и из студентов нас только трое. Так что я быстро понял, что это ты и есть, и зовут тебя Януш. Кстати, странное имечко, — по-доброму засмеялся он.

— Мне надо позвонить, — извинился я и отошёл. Мама трубку взяла сразу и, не слушая ответы, забросала меня вопросами. Я долго объяснял и успокаивал, говорил, что всё хорошо и пусть она не переживает.

— Эй, Януш, скажи, что больше не позвонишь, — крикнул мне Сашок, — там, где мы будем, связи нет. И почты тоже. И даже голубей, — засмеялся он.

Сказав матери, что на связь пока больше выходить не буду, я опять начал утешать и обещать ей делать всё, как она говорит: и зубы чистить, и надевать тёплые носки, и пить витамины. Я выслушал ещё кучу всяких наставлений и со всем согласился.

Позже началась суета: нас попросили помочь загрузить всё на баржу. Мы таскали какие-то мешки, коробки и сбитые деревянные ящики. И ещё много всего. Было жарко. Все устали, но времени на отдых не было. Наш, как я правильно понял, начальник матерился и подбадривал как мог, обещая отдых, когда всё загрузим и отчалим.

Вот всё и перетаскали. Укрепили, установили, расположили. И все рухнули здесь же на палубе. Уже вечерело. Нам выдали сухие пайки и прикатили бутыль с водой. Некоторые начали доставать из сумок и рюкзаков провизию, припасённую из дома, разложили всё на импровизированном столе прямо на палубе. Я смущённо выложил на этот стол печенье миндальное, так и оставшееся нетронутым в поезде, и пару яблок. Все расселись вокруг, и начался ужин. Я разглядывал людей, с которыми предстояло работать два с половиной месяца. Нас было одиннадцать, не считая начальника отряда, он всё это время провёл рядом с Архипом Осиповичем, которому выделили отдельную каюту. Ещё к нам на месте присоединится шофёр, который погнал грузовик своим ходом. Компания была очень разношёрстная: три студента, повар с очень подходящей фамилией Капустин и семь человек — постоянный и сработанный археологический отряд, состоявший в основном из уже взрослых и молчаливых мужчин. Все поели и, уставшие, улеглись спать здесь же, кто-то даже решил не доставать спальник. Да и правильно. Погода стояла чудесная: тёплая и уютная. Звук воды убаюкивал. Я тоже решил последовать их примеру: не доставая спальник, положил рюкзак под голову и долго смотрел на звёздное небо, пока не заснул.

* * *

В избушке у бабушки пахло сухой травой, цветами и чем-то очень свежим и пряным. Оленька сразу почувствовала себя маленькой девочкой, переполненной озорством и любопытством.

— Иди, Солнышко, сюда, — позвала бабушка из кухоньки, — садись, давай попьём чайку и поговорим. Нам многое надо и обговорить, и сделать. Мало, мало времени осталось.

Оленька села на любимый табурет, уперлась ладошкой в подбородок и смотрела, как бабушка разливает чай по кружкам. Кружки, сколько она помнила, всегда были глиняные со странным узором, начерченным, как казалось, чьей-то детской рукой перед тем, как их обожгли в печи. Но чай из них было пить очень замечательно — он долго не остывал и всегда был очень вкусным. Оля прошлым летом даже пыталась увезти одну с собой в город. Но бабушка не позволила, пробормотав, что по одной кружке неправильно увозить, а вот когда придёт время, захочет — так пусть сразу все и заберёт.

— Всегда и всему нужна пара, — так она сказала.

Вот и сейчас они из них пили чай, который был ещё вкуснее того, что помнила Оля.

— Милая моя, ты помнишь сказки, что я тебе рассказывала? — начала бабушка разговор, когда чая осталось на пару глотков.

— Да. Ну, может, не в подробностях, но помню. Мне даже многие из них потом снились.

— Коли снились, значит, всё правильно, значит, хорошо, — говорила она, взвешивая каждое слово, и Оля чувствовала — что-то серьезное хочет ей рассказать бабушка. От этого Оля, как-то само собой, стала опять взрослой и очень взволнованной. А бабушка тем временем продолжала:

— Наш мир очень тонок и раним. Баланс хорошего и нехорошего всегда соблюдается. Но для этого кто-нибудь должен быть добрым, а добрым быть гораздо сложнее, чем злым. И хоть во всех сказках добро побеждает, иногда эта победа стоит слишком дорого и не всегда бывает закономерной, — бабушка вздохнула и задумалась. Оля сидела и физически чувствовала, как вокруг растёт напряжение и воздух становится будто плотнее.

— Пришло время и тебе выбирать, какой ты будешь. Остаться в стороне не получится, — наконец сказала бабушка тихим голосом. И как-то сразу стало заметно, что она очень старенькая, уставшая, с лицом, испещрённым морщинками. Так странно: Оля никогда до этого не видела, вернее, не замечала этого. И ей стало очень жалко эту старушку, такую нескончаемо любимую и такую родную.

— У тебя три дня. Если хочешь, потом можешь уехать, и всё забудется, как сон. Я позабочусь об этом. Но если после этих трёх дней ты решишь остаться, вся твоя жизнь изменится бесповоротно. И… — она набрала в лёгкие побольше воздуха, задержала дыхание, а затем, с трудом выдохнув, тихо произнесла: — Я не смогу тебе долго помогать. Тебе выбирать. Через три дня.

Оля сидела и ничего не понимала. Воздух вокруг стал очень холодным, по коже бегали мурашки.

— Ну, чему быть, как говорится… — всплеснула руками бабушка, и всё опять вернулось. И тепло, и радость от того, что Оленька вновь оказалась здесь.

— Пойдём-ка на улицу, Оленька. Пока солнце не село, надо ещё немного потрудиться, — она встала и вроде бы даже опять помолодела.

Они вышли во двор. Это был странный и с детства любимый сад-огород. Здесь не было в привычном виде отдельных грядок или распланированного сада. Всё перемешалось и дружно жило по соседству. Казалось, что всё растет само собой, без грядок и клумб. В детстве бабушка обычно отправляла Оленьку, говоря, что она хочет приготовить, и махала рукой куда-то в сторону, а та шла и по пути находилось всё, что было необходимо для приготовления именно этого блюда. А вот если хотелось просто так съесть морковку или огурчик, иногда приходилось довольно долго бродить, чтобы их найти. Маленькая Оля научилась хитрить и, прежде чем пойти полакомиться ягодой, выходила на крылечко и громко объявляла:

— Ой, как хочется пирогов с клубникой! — закрывала глаза, поднимала лицо к небу и кружилась. Остановившись, делала шаг с ещё закрытыми глазами. Затем открывала их и бежала в ту сторону. Чаще всего и бегать далеко не приходилось. Прямо под ногами появлялись кусты с клубникой, всегда спелой и сочной. И она ела её с куста, пока не наедалась. Затем возвращалась домой, очень довольная своей хитростью. Но однажды бабушка услышала её, и когда Оля вернулась без ягоды, поругала:

— Коли просишь ягоды на пироги, будь добра собрать и принести, сделать пироги да поблагодарить. Негоже обманом себе удовольствие добывать. А если хочешь просто полакомиться, так и скажи. Может, труднее найти её будет, а может, и проще. Но коли попросишь искренне и с благодарностью, то и ходить никуда не придётся.

После этого Оля часто, стоя на крылечке, кричала о том, чего хочет, и кружилась. Иногда находила то, что искала, иногда нет, но тогда обязательно вместо запрошенного было что-то другое, не менее вкусное. Находя искомое, она дурашливо раскланивалась и благодарила за лакомства.

Становясь старше, Оля уже не кричала заказы, а просто шептала и, закрыв глаза, почти отчётливо чувствовала сторону, в какую ей идти. И слова благодарности стали звучать не после находки, а до того, как загадать желаемое. Всё это стало настолько естественно и обыденно, что ей казалось: так везде и у всех. Для неё это была обычная жизнь.

И вот сейчас, стоя у крылечка, Оля вновь почувствовала себя дома. Именно здесь она и должна быть.

— Видишь кадки с водой? — спросила бабушка, указывая под стоящую неподалёку яблоню. — Возьми ведёрко да сходи на речку. Поздоровайся с Томилой и набери водицы. Нужно до вечера наполнить одну до краев. Только поставь её вот сюда, — она показала на стоящий рядом с крыльцом табурет.

Оля перетащила на него кадку, взяла ведро, показавшееся ей ещё меньше, чем она его помнила с прошлого лета, и, чмокнув в щёку бабушку, вприпрыжку побежала к ручью.

Глава 4

Только к концу второго дня мы наконец добрались до места, где сошли с баржи. Нам опять предстояло всё разгрузить и перетащить на стоявший на берегу грузовик. Но в этот раз всё было немного сложнее. На реке в этом месте не было предусмотрено никакой маломальской пристани, поэтому сначала всё сгружали на лодку, а затем на берегу перегружали в машину. Мы провозились почти до глубокой ночи. После чего Архип Осипович, которого мы за всё время нашего путешествия на барже ни разу не видели, а также повар и несколько ребят из отряда забрались в грузовик вместе со всем нашим скарбом и уехали. Мы же в сопровождении начальника отряда Палыча отправились пешком. Идти налегке было комфортно, и после длительного пребывания на барже было приятно размять ноги на твёрдой земле.

Шли долго по еле заметной дороге, которая угадывалась лишь по примятой нашим грузовиком траве. Фонарики были только у начальника и замыкающего нашего отряда — низкорослого бородача Сени. Пару раз отдохнули. Разговаривать почему-то никому не хотелось. Только Славик на привалах что-то наигрывал на гитаре, которую ни за что не захотел положить со всеми вещами в грузовик. Часа через три среди деревьев мы заметили отблески костра. Все приободрились и прибавили шагу.

Когда мы добрались, лагерь был почти разбит. Установлены две большие палатки, а поодаль стояла ещё одна, маленькая и чёрная, из-за цвета её сразу и не приметить. У костра на импровизированной плитке колдовал Капустин.

— Так, сейчас перекус. Завтра обустраиваем лагерь и распределяем фронт работы. В общем, отдыхаем, — сказал Палыч, когда все собрались поближе к костру. — Просьба от нашего гостя — не подходить близко к его палатке. Он чутко спит и не хочет, чтобы ему мешали. Всем ясно?

— Ясно, — почти хором ответили все. Затем расселись кто на что и принялись за ужин. Первый, сидящий ближе к котлу, принимал от повара тарелку с ложкой и передавал по кругу. Капустин замечательно знал своё дело, и варево получилось очень даже съедобным.

После ужина Палыч распределил всех по палаткам. Нас, студентов, поселил в одну ещё с троими, из которых я знал хорошо только бородача. Двое других были молчаливые братья, очень похожие друг на друга, по-началу я даже думал, что они немые.

Некоторое время мы провозились в палатках, обустраивая себе походные кровати. Потом забрались в спальники и все в скоре уснули. Я же долго ворочался от волнения и предвкушения предстоящей работы. Это был мой первый выезд на раскопки. И вот скоро моя мечта исполнится: я стану настоящим археологом. В итоге уснуть так и не смог и, чтобы не разбудить всех своим ёрзаньем, решил выйти подышать немного. На улице стало значительно прохладнее; поёжившись, я пошёл к затухающему костру. От него всё ещё исходило тепло. Усевшись поближе, я рассматривал всё, что меня окружало. Хотелось запомнить это, чтобы потом, когда-нибудь в старости, рассказывать своим внукам о своей первой экспедиции.

Две палатки стояли рядом, и там мирно спали завтрашние товарищи по работе. Недалеко от них, прикрытые брезентом, в траве, составлены ящики и коробки, инструменты и ещё много всего. А ещё дальше, под деревьями, еле различимая, больше похожая на шатёр, стояла палатка нашего заказчика. Интересно, и чего это он приехал с нами? Но, видимо, так надо. Я новичок, и многое мне непонятно.

Пока я смотрел на этот странный шатёр, мне показалось, что сквозь щель в так называемой двери проникает какое-то синее свечение. Но стоило мне приглядеться — оно исчезло.

— Ну вот, уже мерещится всякое, надо идти спать, — пробурчал я и направился к своей палатке. Постарался зайти как можно тише и протиснуться к своему месту в дальнем правом углу. По ходу кого-то задел. Но хорошо, что сон крепок. Я забрался в спальник и мгновенно уснул. Даже не додумав мысль о странном синем свечении.

На следующее утро я проснулся очень бодрым, несмотря на то, что лег спать очень поздно. В палатке уже никого не было.

Я вышел на улицу, и в глаза сразу бросилось преображение нашего лагеря. Всё, что было свалено ранее в одном углу, теперь приобрело упорядоченный вид. Вот стоит полевая кухня с навесом и ящиками, сложенными в виде подставок под импровизированный стол, за которым Капустин уже что-то нарезает. На крючках в подпорках для навеса висит разная утварь. Рядом с нашей палаткой разместился ещё один небольшой навес с рабочим инструментом.

— Ты вовремя, — кивнул мне Палыч, приглашая присоединиться ко всем сидящим на бревнах в импровизированной кухне. — Продолжаю, — Палыч листал блокнот и делал какие-то пометки. — В этот раз братья и студенты работают на подхвате, пока не будет расчищено всё от колышка до колышка. Сеня, ты на пиле. Родя, ты с твоим любимым топором помогаешь с мелочью.

— Когда начинаем? — спросил Сеня, почёсывая свою бороду. — Раньше начнём, как говорится… — усмехнулся он.

— Мы ждём указаний Архипа Осиповича, кстати, он просил для краткости называть его Архо. Странно, но хозяин — барин. Так вот, он с утра взял колышки и флажки и сказал, что сам всё разметит. Велел дожидаться и самим пока никуда не лезть. Он наш заказчик, я ему не указ. Так что сидим и ждём.

Весь день так и прошёл в ожидании Архо, а его всё не было. К вечеру мы порядком заскучали. Я решил вернуться к прочтению книги, пока ещё светло. Но стоило мне открыть её, как на поляну вышел мужчина. Сразу его и не узнать. Архип Осипович был одет в странного вида тёмный плащ, почти полностью его скрывающий. На голове то ли шапка, то ли тюрбан. Но трость была с ним, и именно по ней я и опознал нашего главного. Что именно он главный, я уже не сомневался.

— Завтра с рассветом выходим, — тихо сказал он, и я опять удивился тому, что его голос слышится в голове как через стереонаушники. Проходя мимо меня, он приостановился, увидев книгу в моих руках, покачал головой и погрозил пальцем:

— Не вздумай брать с собой на раскопки.

Затем, обведя всех своим пронизывающим взглядом, слегка повысив голос, произнёс:

— Это касается всех. Завтра берём с собою только инструмент и ничего лишнего, — договорил он и скрылся в своей палатке-шатре.

Я с интересом посмотрел на свою книгу ещё раз. Что ни говори, занятная она какая-то. Ну не могу я её никак начать читать. Вот и сейчас нас уже звали на ужин. Я сунул книгу во внутренний карман ветровки, которая лежала рядом со мной на бревне, и мысли сразу перескочили на другое. «Это плюсы молодости, лёгкое отношение ко всему», — говорила мама, а я не понимал, неужели в возрасте отношение к жизни может поменяться.

Мы поужинали и в скором времени разбрелись все по палаткам. Завтра рано вставать, и день обещает быть насыщенным. Нужно набраться сил. Может, из-за лесного воздуха, а может, из-за желания, чтобы завтра наступило побыстрее, но уснул я быстро и легко.

Рассвет только-только начинался, когда нас разбудил Палыч. Все быстро умылись, оделись и получили от Капустина сухой паёк. Он раздавал каждому завёрнутый в бумагу завтрак и фляжку с чаем, и казалось, что он извиняется за то, что не накормил, как полагается.

Сеня и Родя тащили свой инструмент, нам же, студентам и братьям, выдали перчатки. Все собрались, и почти сразу же вышел Архо. Он был в том же одеянии, в котором мы видели его вчера. Не говоря ни слова, он кивнул головой, здороваясь со всеми сразу. Затем махнул рукой и возглавил наш отряд. Мы двинулись в лес. Не знаю, как он находил дорогу, но мне нестерпимо хотелось, как Гензелю и Гретель, бросать крошки на землю, чтобы суметь потом вернуться в лагерь. Оглянувшись, увидел Палыча, втыкающего в землю что-то напоминающее шашлычные палки с яркой лентой на конце. Всё, дорога домой отмечается, можно расслабиться. Мы шли плотной цепочкой, и поэтому рассмотреть, что там впереди, не было никакой возможности, а любопытство одолевало. Немного прибавив шагу и обогнав впереди идущих одного за другим, я видел теперь перед собой только нашего главного. И ничего, кроме бескрайнего леса. Как Архо ориентировался в этом пространстве, я не знаю, но шёл он довольно-таки бодро. Спустя полчаса он поднял руку, и все остановились.

— Впереди поляна, на ней холм, я его полностью со всех сторон отметил вот такой верёвкой, — он показал ярко-жёлтый отрезок бечёвки. — Всё, что вы принесли с собой, оставляйте здесь, в отмеченную зону заходим только с инструментом. И я очень вас попрошу не разговаривать без необходимости. Вот здесь, с правой стороны, — показал он рукой, — есть место и для вашего скарба, и для отдыха. И туда же можно вытаскивать всё, что валяется на земле. Все деревья и ветки складываем аккуратно и уносим потом в лагерь для костра. Если заметите что-нибудь необычное, сразу говорить мне.

С правой стороны действительно была поляна, а с неё, как через лесной коридор, просматривался наш участок работы. Кто не успел перекусить по дороге, оставили здесь свои пакеты, укутав их куртками. Потом все вместе столпились у импровизированного входа на участок, окружённый жёлтой бечёвкой.

— Ё… — кто-то присвистнул, за что получил почти испепеляющий взгляд Архо.

А свиснуть было из-за чего. Перед нами открылся ровный круглый холм, очерченный, казалось, невидимым циркулем; вокруг холма плотной стеной стояли деревья с буйной кроной. Внутри круга находились только сухие деревья, вырванные с корнем и сваленные макушками в центр. Представлялось, что кто-то огромной рукой сложил большой костёр и осталось только его поджечь. Перед началом раскопок нам нужно было вынести весь этот валежник. Работы предстояло много.

Сеня весело завёл свою бензопилу и ринулся на ближайшее дерево. Позже к нему присоединился Родя, работая топором и убирая мелкие сучья. Скоро и нам работа нашлась. Надев перчатки, впятером мы принялись собирать результат работы наших дровосеков. К обеду на поляне выросла довольно большая поленница и несколько вязанок хвороста.

Все работали молча, и лишь иногда доносились междометия из-за неудачно взятого бревна. Визг пилы и стук топора заполнили всё пространство. Ещё пару раз кто-то сматерился. А в остальном мы выполняли странные требования нашего заказчика. Он же не заходил внутрь круга, просто патрулировал по периметру, наблюдая за тем, как мы работаем. Краем глаза мы видели его чёрную фигуру, идущую вдоль жёлтой линии.

Когда солнце стояло прямо над нами, с поляны донёсся звук, похожий на удары ложки о металлическую тарелку. Всем стало ясно, что пора обедать. Оставили инструмент и спешно направились к выходу из рабочей зоны.

Обед Палыч с Капустиным и Жорой-шофёром приволокли нам на импровизированный склад — поляну. Здесь же был уже оборудован стол. Все расселись и так же молча принялись есть. Притих даже балагур Сашок. Мне казалось, что ему молчание давалось тяжелее, чем перенос веток и брёвен. Да, странная компания подобралась. Я их уже немного узнал, но до сих пор удивлялся тому, какие они разные, но вместе с тем так дополняют друг друга. Раньше почему-то думал, что все археологи — весёлый и говорливый народ. А оказались очень серьёзными и молчаливыми парнями. Ни анекдотов, ни баек у костра. Наверное, именно поэтому этот отряд взяли на такую работу. А вот Сашку было не сладко. Он со своей дружелюбностью и болтливостью пытался хоть кого-то разговорить, но от него все отмахивались, как от разыгравшегося щенка. Поэтому его можно было часто заметить или возле Славки, который наигрывал на своей гитаре и периодически кивал — может, слушал, а может, просто своим мыслям. Или ходил к Капустину и травил ему байки. Тот слушал, но обычно не вступал со студентом в диалог, как будто Сашок был заменой радио, которое здесь не работало.

Мы работали, пока было светло. Вечером, оставив инструмент на поляне и прикрыв его брезентом, двинулись в лагерь, забрав с собой, сколько смогли, дров для кухни и костра.

Далее последовали несколько дней, похожих один на другой. Только на рабочей территории становилось всё меньше сухостоя, и мы наконец увидели точные очертания этого холма с возвышением по центру. Я наблюдал, как стремительно расчищается пространство и как у всех от этого улучшается настроение. Нам не терпелось приступить к раскопкам и увидеть, что же скрыто под землёй на этом странном месте так далеко от цивилизации. И чего так нетерпеливо ждёт наш заказчик.

Вечером того дня, когда вся поляна была расчищена и мы готовились к предстоящим на следующий день раскопкам, Архо долго о чём-то беседовал с Палычем. Мы не слышали их разговора, но по жестикуляции рук нашего начальника поняли, что он чем-то крайне недоволен. Потом, махнув рукой, мол, «делай, как знаешь», он направился к нам, сидящим у костра.

— Завтра начинаем. Очищаем верхний слой как обычно. Кайло, лопаты, совки берём утром и после работы оставляем там, прямо на месте раскопок. Землю за круг выносить запретил. Как, он думает, мы должны работать? — раздражённо пробурчал Палыч. — Студенты, будете носить землю к краю поляны, — он замолчал, будто решая, говорить или нет. — Так, вот ещё одно условие: ничего с раскопок не выносить. Я знаю — традиция первого камешка на память. Не в этот раз. Извините. Зато могу обрадовать: если мы выполним все его условия, он ещё нам накинет за работу. Ну, а зачем мы сюда приехали, как не заработать?

Ребята немного побурчали, недовольные тем, что им запретили исполнить их обряд «первого камня», но сумма предложенной прибавки вроде бы всех примирила. Я позже спрашивал у Сени, что это за обряд, и он рассказал, что, когда начал работать в этом отряде, у одного парнишки была примета: первый найденный камешек положить в карман и носить до окончания раскопок, якобы тогда всё шло отлично и без всяких неприятностей, которые обычно сопровождали археологов. И действительно, сколько они уже выезжают на раскопки, если первый камень лежит в кармане, всё проходит на ура. И как-то негласно этот обряд начали выполнять во всех последующих экспедициях. И ни дождей, ни болезней до этого выезда не было.

— Так что, боюсь, неприятностями мы обеспеченны, — грустно заметил он, почёсывая свою бороду.

* * *

Речка, или скорее ручей, как и прежде, весело бежал через заросли и терялся где-то среди деревьев. Там, где обычно они набирали воду, был сделан небольшой деревянный мостик, сколоченный чьей-то заботливой рукой бесконечное время тому назад. Его обшарпанные доски заканчивались на середине заводи и отражались в водном зеркале. Воздух был переполнен запахом трав, теплом и щебетанием птиц. По медленно двигающийся глади ручья перебежками сновали водомерки.

Оля зашла на мостик, встав на колени, улыбнулась своему отражению и зачерпнула ведром воду. Поднялась, поставила ведро рядом с собой и засмотрелась на красоту такого родного и любимого с детства места. «Времени предостаточно, я просто окунусь и сразу обратно, — подумала она, быстро стягивая с себя сарафан. — Конечно, заводь совсем маленькая — не поплавать».

Зажав пальцами нос, она прыгнула солдатиком в речку. Вода была восхитительно прохладной. Оля перевернулась на спину, легла на воду, широко раскинув руки и оставив на поверхности только счастливое лицо и медленно шевелящиеся пальцы ног. Звуки стали глуше. Девушка отстранённо слышала доносившиеся звуки птиц, плеск воды и даже будто чьё-то протяжное пение. Оля закрыла глаза и отдалась на волю воды и этой постепенно становившейся громче песни. Та её не пугала, а казалась очень знакомой, но забытой, как если бы когда-то давно она её уже слышала. Вдруг рядом в воде что-то плюхнулось и забрызгало девушке лицо. Оля сразу приняла вертикальное положение, огляделась и, ничего не увидев, поспешно забралась на мостик. Обняла себя, отжимая воду из бюстгальтера, и надела сарафан. Ещё раз огляделась и, взяв ведёрко с водой, направилась к дому.

Чтобы наполнить кадку, ей пришлось сходить к речке ёще два раза. И каждый раз, когда она набирала воду, ей мерещилось, что за ней кто-то наблюдает. Это было любопытно и немного страшно, она даже несколько раз останавливалась и осматривала всё вокруг.

— Конечно, никого здесь нет и быть не может, — уговаривала она себя. Но ощущение, что она здесь не одна, проходило, только когда она удалялась от речки подальше.

Натаскав воды, Оля пошла искать бабушку и увидела ту сидящей на завалинке и перебирающей траву, которую они вместе принесли с утра.

— Все, бабулечка, я наполнила кадку, — сказала она, присаживаясь рядом.

— Перебери-ка травку, да свей веночек из того, что тебе нравится, — протянула ей бабушка отобранную охапку. Чего в ней только не было: и колоски, и цветы, и травинки разного цвета, и всё это многообразие каким-то чудесным образом было совершенно гармоничным и таким красивым, что взгляд не отвести.

Оля сидела, склонив голову, и плела венок, что-то напевая себе под нос. Бабушка смотрела на внучку, в её глазах читалась любовь.

— Бабушка, а который час? — спросила Оля, завязывая венок.

— Да я и не знаю. Время оно какое, хочешь бежит, хочешь стоит, — бабушка встала и отряхнула передник. — Пойдём, покормлю тебя. А то накупалась, наработалась, проголодалась, небось? Венок положи у кадки. После пригодится.

Когда бабушка успела приготовить столько вкусного, Оля даже не пыталась разобраться, ей были привычны бытовые чудеса, заполнившие все её приезды сюда. В центре кухонного стола стоял эмалированный тазик с пахнущими жаром и ванилью ватрушками. Бабушка поставила перед внучкой тарелку. На ней, из под пышной шапки из сметаны, выглядывали вареники с вишней.

— Как покушаешь, пойдёшь в лесок да наберёшь ягоды, всей, что попадётся, главное, до краёв, — поставив на стол глиняный кувшинчик, наказала бабушка. — И смотри собирай все ягодки, что на тебя посмотрят.

— Вечер уже скоро, вдруг не успею?

— Справишься. Я тебе сейчас один секрет расскажу. Если вдруг увидишь, что не поспеваешь, представь золотое колесо да встань внутрь него и пусти против часовой стрелки. Вот время и приостановится. Да только потом не забудь поблагодарить, и попроси не раскручиваться быстро. А то всё, что задержала, стремительно вернётся, не заметишь, как пролетит много часов. Зато когда надо будет дождаться чего-то, там и отпустишь. И тебе хорошо, и Время не в обиде. Попей чай из трав, сил прибавит, — бабушка поставила перед ней большую кружку.

Оленька быстро поела, выпила чай и поблагодарила бабушку, которая сидела всё это время за столом, делая вид, что перебирает крупу, а сама тайком поглядывала на внучку.

Оля взяла кувшинчик и побежала через сад к ближайшему лесочку. Она с детства помнила, что там растёт вкуснейшая земляника. Кувшинчик был маленький, и Оля не сомневалась, что быстро наполнит его и успеет вернуться до темноты. Она посмотрела на солнце: оно сегодня было точно приколото к небосклону на булавку и почти не двигалось. Ягода действительно быстро собралась, вот только не земляника, а совершенно разная. Здесь была и малина, и голубика, и морошка, и клубника, и даже несколько ягод, названия которых она не знала. Но бабушка сказала собрать всю, вот она и собирает.

Оля успела до захода солнца, поэтому проверить замедление времени золотым колесом не получилось. Но она дала себе слово, что при необходимости обязательно воспользуется бабушкиным секретом. Она присела на крыльцо, поставив кувшинчик рядом с собой. Всё ещё теплые, согретые солнцем доски впитывали в себя усталость босых ног. Где-то стрекотал кузнечик, птицы пролетали, издавая свои «чирик-чирик», и несколько зонтиков-одуванчиков медленно летели, влекомые ветерком. Мир был наполнен умиротворением и безмятежностью.

Сколько время ни останавливай, всё равно настанет вечер. Сумерки тихо спустились на сад, вместе с ними пришла и прохлада. Оля нехотя поднялась и, взяв кувшинчик, оглянулась: где-то у реки опять слышалась песня.

«Интересно, кто же это поёт, ведь кругом на много километров никого? Или в заброшенную деревню вернулись люди? Надо будет спросить у бабушки». С этими мыслями она и зашла в дом.

Бабушка стояла у кухонного стола и что-то тщательно перетирала в ступке.

— Уже вернулась? Где ягода?

Оля подала ей кувшинчик и села напротив. Ей было интересно, что делает бабушка, но она знала: задавать вопросы бесполезно, когда бабуля хочет что-то рассказать, она это делает, а так просто «языком молоть» не любит. Поэтому Оля просто села за стол с противоположной стороны, убрала нагар со свечки, стоящей здесь же, и с любопытством стала смотреть, как бабушка работает.

Когда травки, закинутые бабушкой в ступку, были перетёрты, туда же последовали одна за другой ягоды. И вот уже ступка пенится душистым коктейлем. Достав из передника белый платочек, бабушка развернула его, вынула три сухих листика глубокого терракотового цвета и добавила в ступку. Наклонилась и что-то шепнула. Жидкость в ступке поднялась пеной и резко опала. Оля даже не успела охнуть. Осторожно взяв кружку, бабушка накрыла её марлей и перелила всё перетертое содержимое. Отжав марлю до последний капли, она поставила кружку перед Олей.

— Пей, внучка. Оно поможет ничему не удивляться и принять всё, что ты и так уже знаешь, но боишься этому поверить. А после выходи на крылечко. Скоро луна взойдет. Она нам и нужна, — бабушка подвинула кружку ещё ближе к Оле, погладила внучку по голове и вышла.

Обхватив кружку двумя руками, Оля делала маленькие глотки. Пить это было довольно странно. Вкус необычный: насыщенный ягодный и одновременно вяжущий, ещё чувствовались мята и, кажется, перец. В голове слегка зашумело. Оля сделала над собой усилие и допила всё. Предметы перед глазами стали терять свои чёткие очертания. Зато вокруг — то тут, то там — появлялись какие-то разноцветные всполохи, которые исчезали, стоило только на них сосредоточиться.

Оля, слегка пошатываясь, вышла на крыльцо, ощущая всё пространство вокруг каждой клеточкой своего тела. Полная луна светила, как мощный софит, делая все предметы яркими, но подёрнутыми желтоватым цветом.

— Иди сюда, — позвала бабушка, стоя у кадки с водой, которую сегодня наполнила внучка. — Иди, иди, не бойся. Босиком иди, не ищи шлёпки.

Оля подошла и взяла в руки протянутый бабушкой венок.

— Загляни в кадку.

Оля заглянула и увидела, что полная луна отражается в ней, почти полностью занимая всю поверхность.

— Наклонись. Увидишь чётко свое отражение — надевай венок на себя, но взгляд не отводи. Я рядом, не бойся.

— Да я и не боюсь, — заплетающимся языком сказала Оля.

— Ну вот и умница.

Оля наклонилась над кадкой. Сначала она не видела ничего, кроме луны вокруг своего тёмного силуэта. Постепенно её отражение приобрело узнаваемые черты, и она начала видеть себя. Или не себя? Отражение казалось странным, объёмным. Выглядело всё так, словно из-под воды на неё смотрит ещё одна Оля. Когда отражение стало пугающе чётким, девушка вспомнила про венок и быстрее надела его на себя. Отражение тоже надело, но не венок, а корону из переплетающихся серебряных листьев. Оля отпрянула так резко, что чуть не сбила с ног бабушку.

— Ай, ну что ты будешь делать! — всплеснула руками бабушка. — Стой смирно!

Она схватила кадку и окатила внучку водой с головы до ног, затем с тяжёлым выдохом и с глухим деревянным стуком опустила кадку на табурет. Покачивая головой и вытирая руки о передник, бабушка, медленно переставляя ноги, зашла в дом.

Оля стояла мокрая, и ей было стыдно, что она испугалась. Ей показалось, будто она слышит с разных сторон смешки. Очень захотелось сбежать и спрятаться, как маленькому нашкодившему ребенку, но внутри что-то щёлкнуло, она топнула ногой, подняла высоко голову и, расправив плечи, медленно и величественно направилась в дом.

Глава 5

На сами раскопки мы пошли одни. Все удивились, что в этот раз нас не сопровождал Архо. Мы уже привыкли к его постоянному караулу вокруг поляны. Оказалось, он под утро разбудил шофёра и укатил в неизвестном направлении. Странно, почему я не услышал звук мотора? Слышу же я, как по ночам шумит лес, когда гуляет по нему ветер, и звуки птиц, особенно громких перед рассветом. Потом выяснилось, что не только я ничего не слышал. Решили, что Жора позаботился о нас и сумел уехать бесшумно.

Не имея чётких указаний, все решили начать с верха этого странного холма. Очень уж он был равномерно покрыт травой, и только на нём не было рытвин от корней. Родя и Сеня орудовали кирками, братья — лопатами, а мы, надев перчатки, взяли импровизированные носилки и начали оттаскивать землю, сваливая её по периметру. В воздухе носился запах земли и сорванной травы. Летали какие-то мушки, и мы даже заметили несколько кузнечиков.

Обед нам опять принесли на соседнюю поляну, и мы, оставив весь инструмент на холме, отправились есть. Без нашего соглядатая дело, казалось, шло лучше и веселее. Хоть мы по-прежнему работали молча, но иногда переглядывались как-то заговорщически. Это поднимало настроение.

Вечером первого дня кайло, которое взял взамен топора Родя, напоролось на что-то твёрдое. Раздался такой звон, как если бы ударили в огромный колокол. Воздух пришёл в движение, налетевший ветерок подхватил звук и понёс его над лесом. Все остановились, переглянулись и, повинуясь кивку Сени, кинули инструменты и поспешили на выход с поляны.

— Солнце садится. Завтра продолжим. Не хочу шевелить на ночь глядя то, что там спрятано, — сказал Сеня, и все с ним согласились.

До лагеря все шли молча. У меня было очень большое желание оглянуться, но сразу вспоминались страшные сказки и напутствие: «Иди да не оглядывайся».

Архо в лагерь ещё не вернулся. В отсутствие Жоры Палычу пришлось помогать Капустину, который с наслаждением костерил начальника, как последнего поварёнка. Палыч терпел, но было видно, что из последних сил.

— Эй, ребята, ну что, откопали клад драгоценный? — засмеялся Капустин, когда мы, усталые и умытые, расселись на брёвнах у костра. — А то гром небесный слышал, вот, думаю, сам громовержец за своим добром пожаловал.

— Не мели, — осадил его Сеня. — Это мы что-то там зацепили, вот и зазвенело. Удивительно, что слышно было. Далеко же.

— Ну да бог с ним, — немного испуганно сказал Капустин, — давайте я вас покормлю, а там спать. Завтра — солнце, новый день и всё будет хорошо. — Он говорил так, будто уговаривая или нас, или себя.

Все проснулись с хорошим настроением, а вчерашние страхи рассеялись вместе с утренним туманом. Я с нетерпением ждал, когда мы откопаем то, что вчера так звенело. Но, видимо, не мне одному не терпелось это узнать. Все позавтракали очень быстро и поспешили на место раскопок. Архо ещё так и не было, и Палыч остался помогать на кухне, хоть и с большой неохотой. Ему тоже хотелось участвовать, но очередное странное правило нашего заказчика не позволяло находиться в кругу раскопок больше, чем семи человекам. Вот и выходило, что раскопки держались на трёх неопытных студентах, двух братьях и двух самых опытных археологах. Главным негласно стал наш бородач Сеня.

Войдя в круг, мы все столпились у того места, где Родя кинул своё кайло. Высохшие комья земли, пожухлая трава — и неизвестность, спрятанная под всем этим.

— Давай! — первый раз на поляне раздался голос. Это Сеня, видимо, не выдержал всеобщего напряжения.

Родя взял свой рабочий инструмент, аккуратно воткнул его в землю и начал плавно отваливать пласт земли. Я схватился за него руками, пытаясь помочь его сдвинуть. Он легко отошёл, оголяя нечто гладкое, блестящее и, похоже, металлическое. Здесь уже все начали помогать убирать землю — так же, руками, не желая услышать повторения вчерашнего звука. Инструмент покидали немного поодаль, чтобы не мешал. Так вот всемером, ползая на четвереньках, и ворочали землю. Складывали на носилки, относили к краю холма и быстро возвращались за новой порцией.

Когда прозвучал звук к обеду, никто даже глазом не моргнул, продолжали работать, не останавливаясь. Всем было интересно откопать этот предмет полностью. Вскоре мы наткнулись на закруглённый край. С двух сторон этого круга открылись петли с остатками огромной цепи. То, что она была оборвана, было видно по разогнутому краю звена. Только что-то очень мощное могло это сделать. Мы старательно убрали с поверхности остатки земли, и через некоторое время перед нами лежал полностью очищенный металлический диск, притом довольно большой, метра три в диаметре. И только тогда мы обратили внимание на призыв наших товарищей с поляны. Решили выйти: отдохнуть, подкрепиться и, конечно, поговорить. Всем не терпелось высказать свои предположения о находке.

— Не, вы видели? Видели, что за фиговина? — тараторил Родя, хлопая в бок одного из братьев, те кивали головой в знак согласия. — А странно, да? Зачем это нашему Архо, и знал ли он, вообще, что там лежит? Ведь совсем не глубоко. Всё дело-то в сваленных по бокам деревьях, а центр-то — вот эта фиговина. Ну надо же!

— Да. Странная штука. Сейчас доедаем, ещё отдыхаем минут десять и идём. Попробуем приподнять. Вроде бы край не толстый, — Сеня в задумчивости почесал бороду. — Наверно, распределимся по кругу и попытаемся приподнять. Братья вдвоём с одной стороны, где цепь, а мы с Родей с другой. Сашок, ты со Славиком, а ты, Януш, давай, с другой стороны от них. Вроде, ты покрепче будешь, так и уравняем силы.

Хорошее настроение и азарт витали в воздухе.

Пока мы строили планы последующей работы, на поляну вернулись Капустин с Палычем. Они ходили посмотреть на то, что мы раскопали. Наши рассказы их не удовлетворили, да оно и понятно, самим интересно посмотреть, что же там такое. Увиденное их явно впечатлило.

— Вы что, и выкапывали, и натирали сразу? — недоверчиво спросил Палыч. — Ведь сияет эта зараза, как только что от ювелира.

— Ну и шутки у Вас, Палыч, — кажется, Родя даже обиделся. — Я сапоги-то не натираю. А здесь какая-то железяка.

— Ха, сапоги, — засмеялся Сеня, — сколько помню, ты их отродясь не носил. Ты вон даже в грязищу умудряешься ходить в кросачах и сушишь их над огнем постоянно. Хорошо хоть не в палатке, а то бы задохнулись все, — продолжал смеяться и похлопывать себя по бедру Сеня.

Отсмеявшись, он махнул рукой, и мы отправились вытаскивать находку. Вернувшись на уже порядком опустившийся холм, мы встали, как нам сказал Сеня. Затем, повинуясь его молчаливым командам, наклонились, взялись за край и потянули что было мочи вверх. Хотели сдвинуть с места, но не сговорились предварительно, в какую сторону идём. Конструкция зашаталась. Один из братьев вдруг поскользнулся, выпуская из рук свой край, и диск накренился в мою сторону. Я, не выдержав нагрузки, упал, и мою правую руку накрыло железякой, вдавив плечо в землю. По инерции все остальные выпустили свои края из рук. А увидев, что произошло, кинулись ко мне. Я свободной рукой показал им большой палец, объясняя тем самым, что всё в порядке. Всё действительно было не так страшно, как выглядело. Одна сторона диска была слегка приподнята, мы всё-таки немного сдвинули эту штуку с места, и я застрял под тем краем, который немного приподнимался над землёй. Пытаясь вытащить руку, я пошевелил пальцами и понял, что с ней всё нормально, просто надо изловчиться и вытянуть её из-под давящего диска.

Ребята подбежали и стали аккуратно приподнимать железяку. Она поддавалась медленно, плавно съезжая в противоположную сторону, пока обод не упёрся в рыхлую землю. Да и я, лежащий вдоль края, не делал их задачу проще. Они ещё раз поднажали, и я готов был уже вытащить руку, как вдруг её пронзила резкая боль. Я вскрикнул — и в тот же момент высвободил руку. С тыльной стороны руки, у основания мизинца, вцепилась небольшая и совершенно чёрная змея. Сеня моментально схватил лежащую неподалёку лопату и разрубил её пополам, ударив при этом по блестящему металлу. В то же мгновение по щиту прошла красная рябь, и эхо многократно повторило глухой звук от удара. Я не мог оторвать взгляд от переливающегося на солнце металла, а все смотрели на меня.

— Ты как? — встревоженно спросил Сеня.

Я кивнул головой, хотел улыбнуться и встать, но моя попытка не увенчалась успехом. Голова закружилась, и я стал заваливаться набок. Сквозь какую-то пелену почувствовал, что ребята подхватили меня, положили на носилки и потащили с холма.

Я то проваливался в какое-то небытие, то вновь приходил в себя и не мог сдержать стона от боли в руке; она растекалась волнами, уже по всему телу. Мне что-то вкалывали, чем-то поили. Обтирали всё тело и накладывали что-то на руку. Сколько это продолжалось, я не помню. В один из моментов моего прихода в сознание я увидел рядом со мной Архо. Он довольно грубо осматривал меня, открывал мои веки и пытался что-то увидеть в моих зрачках. Потом крутил руку в разные стороны.

— Лучше бы вы его не спасали, — зло сказал он, швырнув мою руку, и та безвольно повисла.

Кто-то бережно положил мою руку на кровать и укутал меня поплотнее одеялом. Я опять провалился в забытьё.

Как долго это длилось, я узнал только когда мне стало лучше, я уже мог открыть глаза и сфокусировать взгляд. Ко мне стали приходить навестить и пообщаться все по очереди. Но чаще всего рядом со мной был бородач Сеня. С ним тоже что-то происходило, он менялся, но сразу я не мог понять как, пока сам Сеня в одной из бесед — то ли с собой, то ли со мной — проговорил:

— Ну вот, и сегодня опять, — продолжал он какой-то разговор, который я не помнил, — утром руки-то отекли. Что за ерунда? Я же здоровый как бык и не болел никогда ничем серьёзным. Ну было, пару раз чихнул, когда в ледяном озере в полынью соскользнул. А здесь непонятно. Так ведь и не болят, но опухли. Уж не знаю, что приложить-то. Ты давай, это, выздоравливай быстрее. Чувствую, мы надолго здесь не задержимся.

— Почему? — постарался я спросить, но язык не хотел слушаться, и кроме последнего «му» ничего было не разобрать. Это мое «му» произвело эффект разорвавшегося снаряда.