автордың кітабын онлайн тегін оқу Михаил Васильевич Ломоносов
ПРЕДИСЛОВИЕ
Имя Михаила Васильевича Ломоносова, самого знаменитого человека, связанного с российским Просвещением, постоянно привлекает внимание широкого круга ученых, писателей и простых граждан нашей страны. Ярчайшая личность, первый российский ученый-энциклопедист, проявивший себя как выдающийся физик, химик, астроном, географ, геолог, приборостроитель, металлург, поэт, историк, историограф, генеалог, филолог, лингвист, художник.
Издательство «Наука» переиздает хорошо известный труд академика Сергея Ивановича Вавилова «Михаил Васильевич Ломоносов», посвященный жизни и творчеству этого великого человека. Эта книга давно стала библиографической редкостью, поэтому ее переиздание вполне своевременно. Чем ценно это издание и чем анализ деятельности М. В. Ломоносова, сделанный 70 лет тому назад, интересен для нас сейчас?
Все определяется личностью автора — Сергея Ивановича Вавилова. Его влияние на развитие отечественной науки вполне сопоставимо с деятельностью М. В. Ломоносова. Академик Сергей Иванович Вавилов — выпускник физико-математического факультета Московского государственного университета — университета, основанного М. В. Ломоносовым, основатель и первый директор Физического института им. П. Н. Лебедева АН СССР (ныне РАН) — крупнейшего физического института в системе Академии наук, президент АН СССР (1945-1951), именно в эти годы он курировал деятельность академических институтов, принимавших участие в Атомном проекте СССР, Главный редактор второго издания Большой советской энциклопедии (1-7 тома; 1949-1951). Человек энциклопедических знаний и высокой общей культуры. Вавилов был главным редактором Полного собрания сочинений М. В. Ломоносова в 10 томах. Сергей Иванович был в нашей стране наиболее знающим специалистом по эпохе Российского Просвещения, поэтому знакомство современного читателя с анализом жизни и творчества нашего замечательного предка, сделанного академиком С. И. Вавиловым, принесет несомненную пользу и позволит должным образом оценить многогранную личность Михаила Васильевича Ломоносова. Книга написана хорошим литературным языком с четкими формулировками научных проблем, решенных М. В. Ломоносовым. Она показывает твердость его характера и необычайную самоотверженность в деле служения отечественной науке. Все это послужит молодым людям хорошим примером при выборе будущей профессии и выработке гражданской позиции в работе на благо своей Родины.
Помощник директора ФИАН по научным вопросам,
доктор физико-математических наук,
профессор С. Ю. Савшюв
ЛОМОНОСОВ
И РУССКАЯ НАУКА
В грозные годы Отечественной войны нашему народу, как никогда раньше, пришлось проявить свою силу, уменье, свои возможности и культуру перед другими народами мира, перед врагами и друзьями.
Мы оглянулись на самих себя, сравнили себя с другими, вспомнили многое, о чем нередко забывали.
Мы обращаемся все чаще к славным именам нашей истории. Среди них есть одно особенно близкое и дорогое — имя Ломоносова.
Михаил Васильевич Ломоносов — не просто один из замечательных представителей русской культуры. Еще при жизни Ломоносова образ его засиял для русских современников особым светом осуществившейся надежды на силу национального гения. Дела его впервые решительным образом опровергли мнение заезжих иностранцев и отечественных скептиков о неохоте и даже неспособности русских к науке. Ломоносов стал живым воплощением русской культуры с ее разнообразием и особенностями, и, что может быть важнее всего, «архангельский мужик», по выражению Некрасова, пришедший из деревенской глуши, навсегда устранил предрассудок о том, что если и можно искать науку и искусство на Руси, то лишь в «высших» классах общества.
О древности, высоте и своеобразии русской культуры с ясностью свидетельствуют народный героический эпос, письменность с изумительным примером «Слова о полку Игореве», чудесные образцы зодчества в Новгороде, Киеве, Владимире, Москве, на дальнем севере, фресковая и иконная живопись с такими вершинами, как творчество Андрея Рублева.
В то же время среди этих великих образцов русской культуры до XVIII в. невозможно указать примеры такого же значения из области науки. Между тем в русском народе искони были необходимые предпосылки для возникновения и роста науки. Разве не о глубокой бескорыстной любознательности народа говорят такие строки древнего народного «Стиха о Голубиной книге» [1]:
Отчего у нас начался белый свет?
Отчего у нас солнце красное?
Отчего у нас млад светел месяц?
Отчего у нас звезды частые?
Отчего у нас ветры буйные?
Наблюдательность народа запечатлена в многочисленных пословицах и загадках: «алмаз алмазом режется», «впотьмах и гнилушка светит», «и у курицы сердце есть», «либо дождик, либо снег, либо будет, либо нет», «и собака знает, что травой лечатся», «решетом в воде звезды ловить», «чего в коробейку не спрятать, не запереть? (свет)» и т. д. Пословиц такого рода, говорящих о тонкой наблюдательности народа, найдется множество.
Искренний интерес к явлениям природы, соединенный с зоркостью, практической сметливостью и изобретательностью, создавал и создает народную технику, примеры которой нетрудно разыскать в предметах деревенского обихода, утвари, упряжи, сельского хозяйства, в искусстве строительства, в народном глиняном, стекольном и ружейном производствах.
Почему же эта благородная, талантливая народная почва до XVIII в., до могучего вихря петровской эпохи, не стала основой русской науки? Почему научный русский гений мог проявиться только в XVIII веке?
Есть одно обстоятельство, в корне отличающее развитие науки от развития искусства в любых его проявлениях. Для роста науки как воздух необходимы некоторые государственные или общественные организации — школы, академии, общества. Рассчитывать в науке на новое важное слово без школы, без истории, без предварительных знаний невозможно. Подлинная наука по самому существу своему прогрессивна, т. е. обязательно является шагом вперед по отношению к предшествующему состоянию. С другой стороны, для того чтобы новое в науке не оставалось втуне, неизбежны научное общение, печатание книг или, по крайней мере, копирование рукописей. Так, сцепляя одно звено с другим, посредством школ и академий, последовательно и неуклонно растет наука.
Государственная власть Древней Руси, многое переняв от Византии, в очень малой степени обеспечивала коллективные условия развития науки. В скромных размерах наука существовала только в монастырях, где переводили и переписывали главным образом церковно-богословские сочинения византийских писателей, вроде Козьмы Индикоплова. В Древней Руси только в XVII в. возникли две школы — в Киеве и Москве, которые до известной степени можно было назвать богословскими университетами. Киевская коллегия была организована в 1635 г., а Московская славяно-греколатинская академия — в 1682 г. В этих школах преподавалось не только богословие; там читались, строго по Аристотелю, логика, физика, метафизика и этика. В них еще не проникли «Начала философии» Декарта и «Математические начала натуральной философии» Ньютона, создававшие совсем новую науку. Но даже такие богословские учреждения стали притягательными центрами для юношей, стремившихся к науке. Познакомившись с богословской премудростью Киевской коллегии, ее студенты иногда «ходили за границу», чтобы поучиться и в западноевропейских университетах.
У Ломоносова в Киеве был до известной степени предшественник — философ Иоаким Богомолевский. Окончив в конце XVII в. Киевскую коллегию, Богомолевский много лет странствовал по европейским университетам, побывав и во Франции и даже в Испании. Вернувшись при Петре I в Россию, Богомолевский стал профессором Московской славяно-греколатинской академии, где излагал учение знаменитого схоласта и алхимика XIII в. Раймонда Луллия. В XVII в. Русь ускоренно нагоняла средневековую науку Западной Европы. Причина отставания крылась, стало быть, вовсе не в отсутствии склонности в русском народе к науке, а в том, что до Петра I почти не было школ и власть вместе с духовенством не поощряла стремления к науке. Как только над страной повеяло свежим ветром через «окно», пробитое Петром в Европу, русский народ из недр своих выдвинул Ломоносова.
В жизни Ломоносова запечатлелись необычайная подвижность и напряженность петровской и послепетровской России.
Родина Ломоносова — северная поморская Русь, деревня Денисовка [2], лежащая невдалеке от берегов Белого моря. Он родился в ноябре 1711 г. в среде сильных, «видавших виды», сметливых людей, часто общавшихся с путешественниками-иностранцами, хорошо и по-особому знавших природу в ее полярных проявлениях. Отец Ломоносова, Василий Дорофеевич, — помор, владелец нескольких судов, ходивший на них за рыбой в Белое море и в Северный Ледовитый океан. Мать, Елена Ивановна Сивкова, — дочь дьякона из тамошних мест.
В родных местах мальчик добился собственными силами предельного для своего времени образования. Рано научившись читать и одолев церковные книги, он в возрасте 14 лет дошел до границ книжной премудрости, до русской физико-математической энциклопедии того времени — «Арифметики» Магницкого и «Славянской грамматики» Смотрицкого.
Замечательная черта Ломоносова, выделяющая его среди многих великих современников, предшественников и потомков, — несокрушимая воля и охота к знанию. Это заставило его 19-летним юношей уйти из Денисовки в Москву, искать более современной науки и зачислиться в Заиконоспасскую славяно-греколатинскую академию.
Через четверть века в письме к И. И. Шувалову Ломоносов так описывал свое детство и уход в Москву.
«...имеючи отца, — писал он, — хотя по натуре доброго человека, однако, в крайнем невежестве воспитанного, и злую и завистливую мачеху, которая всячески старалась произвести гнев в отце моем, представляя, что я всегда сижу по-пустому за книгами. Для того многократно я принужден был читать и учиться, чему возможно было, в уединенных и пустых местах и терпеть стужу и голод, пока я ушел в Спасские школы» [3].
Для «завершения образования» в 1734 г. Ломоносов был направлен, а вероятнее, сам захотел отправиться дальше в Киев, в духовную академию, даже и в то послепетровское время еще почитавшуюся в стране вершиной образовательной лестницы [4].
Пять лет длилось специальное богословское образование Ломоносова, но в духовенство он не вышел. Судьбу его резко изменила только что учрежденная Петром Петербургская академия наук. Государство начинало растить и направлять науку.
Русская Академия наук, отмечающая сейчас 220 лет своего существования, была задумана и основана Петром Великим. В развитии науки и культуры России она приобрела исключительное значение. По размеру и способу своей деятельности наша Академия занимает отдельное место в ряду других славных академий и ученых обществ мира.
Известно, что мысль о создании Академии возникла у Петра в беседах с философом и математиком Лейбницем, а также в результате переписки с другим философом — будущим учителем Ломоносова — Вольфом и благодаря встречам с парижскими академиками (Петр сам был членом Парижской академии). Однако Петр с его практическим умом ясно сознавал, что учреждение в России начала XVIII в. Академии по образцу Парижской или Лондонского королевского общества было бы не более чем декорацией. В самом деле, в России еще только думали о средних школах и университетах, так что академия французского или английского образца неизбежно оторвалась бы от общества и государства и стала бы бесполезным, как тогда говорили, «социететом» ученых иностранцев. Казалось, нужно было бы долго ждать, чтобы общество созрело, чтобы появилось достаточно много образованных и просто грамотных людей, прежде чем создавать научную вершину — академию. Петр решил, однако, иначе и по-своему. В русской Академии он соединил передовую науку, научное исследование с обучением разных ступеней — от среднего и ремесленного до университетского.
По докладной записке первого президента Академии Блументроста, утвержденной Петром I, решено было в Петербурге завести собрание «из самолучших ученых людей, которые, науки производя и совершая художества и науку, публично преподавали бы молодым людям», а эти последние, в свою очередь, «науку принявши и пробу искусства своего учинивши, молодых людей в первых фундаментах обучали» [5]. Иными словами, Петр решил насаждать науку одновременно и сверху и снизу переадкой готовой западной науки и выращиванием молодежи.
Этот прием оказался верным: через 15-20 лет Россия выдвинула в сонм знаменитых иностранцев, составивших первый корпус Академии: Д. Бернулли, Делиля, Эйлера, а также своего великого академика Ломоносова.
По запросу «главного командира Академии» Ломоносов вместе с другими 12 учениками, «в науках достойными», в 1735 г. был направлен из Москвы в Петербург в качестве студента Университета, организованного при Академии наук. Специальность Ломоносова круто изменилась. От богословия, языкознания, риторики и пиитики он обратился в сторону физики, химии и техники, можно думать, в полном согласии со своими истинными склонностями.
Впрочем, петербургское ученье оказалось очень кратковременным. Вихрь эпохи гнал дальше. Через несколько месяцев, в сентябре 1736 г., Ломоносов с двумя другими студентами Академии — Г. У. Райзером и Д. И. Виноградовым — будущим изобретателем русского фарфора — направляется Академией в Германию для обучения металлургии и горному делу в связи с намечавшейся научной экспедицией на Камчатку.
О том, сколь резко отличалась новая петербургская наука от науки Аристотеля и Раймонда Луллия Заиконоспасской московской школы, можно судить по наставлению, полученному тремя студентами от Академии наук. Им вменялось в обязанность «ничего не оставлять, что до химической науки и горных дел касается, а при том учиться и естественной истории, физике, геометрии и тригонометрии, механике, гидравлике и гидротехнике» [6]. «Положивши основание в теории, должен он (студент) при осматривании рудокопных мест различные свойства гор и руд, также и случающуюся при том работу и прочие к тому принадлежащие машины и строения прилежно примечать, а при плавлении и отделении руд в лабораториях сам трудиться и везде в практике ничего не пренебрегать» [7].
Почти пять лет длилась заграничная жизнь Ломоносова (до июня 1741 г.), имевшая огромное значение в формировании его воззрений, знаний и характера. Он жил главным образом в Марбурге, где вместе с товарищами учился философии, физике и механике у известного профессора Христиана Вольфа, а математике и химии — у Дуйзинга.
Переход от науки Магницкого и Смотрицкого к живым, на глазах выраставшим результатам физики и химии начала XVIII в. был, без сомнения, головокружительным. Однако по сохранившимся отчетам самого Ломоносова, его учителей и посторонних лиц, видно, сколь быстро, полно и по-своему вошел недавний заиконоспасский богослов в круг представлений вольфианской физики, пытавшейся соединять Ньютона с Лейбницем и Декартом, учение о непрерывном эфире — с идеями об атомах-корпускулах.
Быстро обучился также Ломоносов немецкому и французскому языкам (латынь и греческий он освоил еще в Москве и Киеве), делал замечательные успехи в русском стихотворстве, на деле переходя от тяжелого и не свойственного русскому языку силлабического размера, которым, например, писал еще Кантемир, к музыкальному, тоническому, создавая образцы высокого художественного достоинства.
Теоретическая подготовка в Марбурге должна была служить ступенью для русских студентов к изучению металлургии и горного дела. В 1739 г. они направились во Фрейберг обучаться под руководством «берграта» (горного советника) И. Генкеля.
Судя по последующим металлургическим и геологическим «рассуждениям» к книгам Ломоносова, он многое почерпнул по рудному делу во Фрейберге, однако пребывание его там было кратковременным. Вспыльчивый и самолюбивый помор поссорился с учителем Генкелем, и начались малопонятные странствия Ломоносова по немецким и голландским городам в поисках поддержки у русских посланников. В конце концов Ломоносов снова попал в Марбург, где жила его жена Елизавета Цильх; брак с ней, заключенный в 1740 г., долгое время Ломоносов скрывал. Во время своих странствий по Германии молодой, высокий, здоровый русский студент, подпоенный агентами Фридриха II, был завербован в прусские гусары и едва спасся бегством от гусарского мундира. В Марбурге Ломоносов жил у приятелей и писал оттуда, что упражняется в алгебре, «намереваясь оную к теоретической химии и физике применить» [8]. В этих строках мы прозреваем будущего великого физико-химика.
С помощью русского посланника в 1741 г. Ломоносов, наконец, вернулся в Россию, в Петербург; начался петербургский период жизни, длившийся до его кончины; в эти годы развернулась его поразительно разнообразная и плодотворная деятельность.
В Петербургской академии наук Ломоносов сразу же взялся за работу. В июле 1741 г. он представил Академии два латинских мемуара: «Рассуждение о катоптрико-диоптрическом зажигательном инструменте» [9] и «Физико-химические размышления о соответствии серебра и ртути» [10], в которых на первых же порах обнаружил своеобразные по сочетанию, ему одному свойственные «оптико-химические» интересы. По поручению академика Аммана Ломоносову пришлось заняться составлением каталога минералов академической коллекции, а по распоряжению всемогущего советника академической канцелярии, пресловутого немца Шумахера, в течение 30 лет практически нераздельно управлявшего Академией, — перевести на русский язык некоторые из сочинений академиков-иностранцев. К этому надо добавить постоянные размышления и занятия по вопросам атомной физики и химии и все разрастающуюся поэтическую деятельность Ломоносова.
Через полгода после возвращения в Петербург 30-летний ученый был назначен адъюнктом Академии наук по физическому классу, начал подводить итоги своим наблюдениям в Германии, составляя книгу по металлургии [11], писал разные физические и химические «диссертации», занимался со студентами и начинал приобретать первую славу как поэт.
Молодой адъюнкт (нечто вроде теперешнего аспиранта — докторанта), вернувшись на родную землю, не мог примириться с хозяйничанием в Академии немецких администраторов, вроде Шумахера, — полновластного советника канцелярии. Есть сведения о ссорах Ломоносова с немецкими академическими коллегами «с боем и бесчестием». Дело приняло такой оборот, что потребовался длительный, более чем семимесячный домашний арест Ломоносова. Победа «русской партии» в Академии последовала только после восшествия на престол дочери Петра I Елизаветы.
Невиданная одаренность, знания и энергия Ломоносова взяли, однако, свое. В своей «челобитной» на имя царицы в 1745 г. Ломоносов с полным основанием писал: «В бытность мою при Академии наук трудился я, нижайший, довольно в переводах физических, химических, механических и пиитических с латинского, немецкого и французского языков на российский и сочинил на российском же языке "Горную книгу" и "Риторику" и сверх того в чтении славных авторов, в обучении назначенных ко мне студентов, в изобретении новых химических опытов, сколько за неимением лаборатории, быть может, и в сочинении новых диссертаций с возможным прилежанием упражняюсь» [12].
По этим достаточно убедительным основаниям Ломоносов, несмотря на свои «проступки», стал профессором химии и полноправным членом Академии наук. Это произошло 25 июля (по старому стилю) 1745 г. К этому времени из Марбурга приехала жена Ломоносова, и для него настала более спокойная и упорядоченная жизнь.
Одним из первых важных начинаний нового профессора химии явилась постройка в 1748 г. Химической лаборатории Академии на Васильевском острове. Одноэтажное здание занимало площадь всего около 150 м2 при высоте 5 м, но в нем Ломоносов развернул огромную по тем временам исследовательскую и техническую работу.
Ломоносова, не фактически, но по существу правильно называют первым русским академиком, в отличие от его академических коллег-иностранцев, которые в то время составляли большинство в Академии. До Ломоносова в состав Академии были избраны двое русских — В. Е. Ададуров и Г. Н. Теплов. Он первый всеми доступными ему средствами начал пропагандировать науку в родной стране, передавать ее широким кругам русского общества. Уже упоминалась деятельность Ломоносова как переводчика научных мемуаров академиков-иностранцев на русский язык. В 1746 г. он издал перевод «Экспериментальной физики» своего учителя Вольфа [13] с предисловием, излагающим до известной степени научное мировоззрение самого Ломоносова. Начав с того, что философия Аристотеля в наше время опровергнута Декартом, Ломоносов замечает по поводу Аристотеля: «Я не презираю сего славного и в свое время отменитого от других философа, но тем не без сожаления удивляюсь, которые про смертного человека думали, будто бы он в своих мнениях не имел никакого погрешения» [14]. «Ныне ученые люди, а особливо испытатели натуральных вещей, — продолжает Ломоносов, — мало взирают на родившиеся в одной голове вымыслы и пустые речи, но больше утверждаются на достоверное в искусстве. Главнейшая часть натуральной науки физика ныне уже только на одном оном свое основание имеет. Мысленные рассуждения произведены бывают из надежных и много раз повторенных опытов» [15]. О состоянии науки в XVII и XVIII вв. Ломоносов говорит такими красноречивыми словами: «Пифагор за изобретение одного геометрического правила Зевесу принес на жертву сто волов. Но ежели бы за найденные в нынешние времена от остроумных математиков правила по суеверной его ревности поступать, то бы едва в целом свете столько рогатого скота сыскалось. Словом, в новейшие времена науки столько возросли, что не токмо за тысячу, но и за сто лет жившие едва могли того надеяться» [16].
В год издания «Вольфианской экспериментальной физики» Ломоносов приступил в Академии к чтению публичных лекций по физике. Наука прославлялась и распространялась также и стихами Ломоносова.
Поэтическая слава Ломоносова непрестанно росла. В 1750 и 1752 гг. он пишет трагедии «Тамира и Селим» [17] и «Демофонт» [18]. Первое издание стихов Ломоносова было выпущено Академией в 1751 г. [19] Вне Академии на Ломоносова начинают смотреть главным образом как на поэта. Профессору химии приходится оправдываться у своих высоких покровителей и любителей поэзии в том, что он тратит время на физику и химию: «.полагаю, — пишет он в письме к И. И. Шувалову 4 января 1753 г., — позволено будет в день несколько часов времени, чтобы их, вместо бильярду, употребить на физические и химические опыты, которые мне не токмо отменою материи, вместо забавы, но и движением вместо лекарства служить имеют и сверх сего пользу и честь отечеству, конечно, принести могут едва меньше ли первой» [20].
По совету и проекту Ломоносова в 1755 г. в Москве был открыт университет, ставший затем одним из основных очагов русского просвещения и науки. «Главное мое основание», — писал по поводу своего проекта Московского университета Ломоносов И. И. Шувалову, — чтобы план «служил во все будущие роды» [21].
Химическая лаборатория стала местом, где Ломоносов в 1750-х годах с громадным увлечением занялся совсем новым, большим и очень своеобразным делом — мозаикой. Задача эта вполне подходила к характеру и вкусам Ломоносова; в ней переплелось изобразительное искусство с химией цветного стекла, оптикой и техникой. Ломоносов задачу решил с начала до конца; ему пришлось выполнить многие тысячи пробных плавок по изготовлению разных сортов цветного стекла, разработать способы компоновки стеклянных кусочков в прочную мозаичную картину и обеспечить художественное достоинство этих картин. Из 12 известных мозаичных картин (в том числе знаменитой «Полтавской баталии»), сохранившихся и выполненных в лаборатории (а впоследствии на фабрике в Усть-Рудице), пять приписываются лично Ломоносову. В знак признания работ по мозаике Ломоносов был избран в 1764 г. почетным членом Болонской академии.
Благодаря своим успехам в мозаике после долгих хлопот Ломоносов в 1753 г. получил от императрицы Елизаветы Петровны в дар поместье в 64 верстах от Петербурга, в Усть-Рудице, для устройства стекольной фабрики, с целью выделки разноцветных стекол, бисера, стекляруса и пр. Фабрика скоро была пущена в ход, причем станки для изготовления стекляруса и бисера проектировались самим Ломоносовым. Машины и различные приспособления приводились в движение водяной мельницей. Впрочем, профессор химии оказался малоопытным фабрикантом, и в последние годы жизни предприятие, требовавшее больших расходов, доставляло ему больше забот, чем радостей.
В 1757 г. Ломоносов построил себе дом в Петербурге, на Мойке, с домашней лабораторией. Здесь, вероятно, помещалась и оптическая мастерская, где по его проектам мастерами строились разнообразные приборы, телескопы, микроскопы, перископы, мореходные инструменты.
Очень печально, что потомки не сумели сохранить до нашего времени ни Химической лаборатории, ни дома на Мойке, ни завода в Усть-Рудице, ни многочисленных приборов, собственноручно изготовленных Ломоносовым или его помощниками и мастерами. Остался только весьма замечательный лабораторный дневник Ломоносова — «Химические и оптические записки» [22]. Он состоит из 169 записей разнообразного содержания, главным образом с планами различных опытов или приборов. Из записей видно, что у Ломоносова было довольно много помощников. Вот, например, последняя запись о распределении различных работ между этими помощниками:
«Колотошин (с ним Андрюшка и Игнат):
1. Разделение градусов.
2. Зубы на дугах и шпилях.
3. Все, что к обращению машин надобно.
Гришка (у него работников 2):
1. Шлифовать зеркала.
2.Прилаживать токарную и шлифовальную машину, в чем помогать ему Кирюшке.Кирюшка:
1. Машину доделать рефракций.
2. Дуга к большому зеркалу и повороты.
3. Трубки паять к оглазам.Кузнец:
1. Бауты и винты.
2. Вилы к шпилю большому.
3. Полосы для прочей отделки.
4. Винты ватерпасные; для установки машины.Столяр:
1. Передние апертуры и раздвижной ход.
2. Подъемный стул» [23].
В целом «Химические и оптические записки» раскрывают огромную экспериментальную работу, охватывающую самые разнообразные научные, инструментальные и технические задачи. Все это требовало от Ломоносова необычайного напряжения, внимания и энергии.
Домашняя лаборатория в Петербурге была не у одного Ломоносова. Известна трагическая гибель академика-физика Рихмана, повторявшего на своей квартире опыты Франклина во время грозы 26 июля 1753 г., в то время как Ломоносов по соседству экспериментировал со своей «громовой машиной» у себя дома. Вскоре, 25 ноября 1753 г., Ломоносов, в связи с этим печальным событием, на публичном заседании Академии наук произнес «Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих, с истолкованием многих других свойств натуры» [24], объясняя атмосферное электричество восходящими и нисходящими воздушными токами по причине «трения частичек паров».
В 1757 г. Ломоносов был назначен начальником Географического департамента при Академии. Ему пришлось заняться прежде всего трудным делом составления и редактирования географических карт. Натура Ломоносова, впрочем, была такова, что и этой новой областью он занялся с увлечением. В 1759 г. он читает в Академии «Рассуждение о большой точности морского пути» [25], содержащее разб
...
