2

Нижний город делился на два десятка околотков.

Рен выросла на улице Степфаста, к северу от городского рынка. Эта улица навсегда осталась ее домом, несмотря на то что последние четыре года она жила в кампусе Бальмерикской академии. Оставив в стороне стекающихся к рынку людей, она вышла на улицу, которая вела к дому, где жила ее мать. Это было мрачное здание из голого красного кирпича, и только яркие разноцветные двери указывали на то, что оно обитаемо. Она направилась к светло-голубой двери в его дальнем конце. Ржавые петли заскрипели – Рен показалось, что даже громче, чем всегда. Повернув направо и поднявшись по лестнице на второй этаж, она очутилась перед распахнутой настежь квартирой матери.

– Как беспечно с твоей стороны, мама… – пробормотала она себе под нос.

Внутри было тихо. Рен оказалась в кухне, которая одновременно играла роль столовой и гостиной. Вдоль одной ее стены тянулись полки, а ближе к углу стояла древняя плита. У окна – раскладной обеденный стол, за которым в семье Монро проходила абсолютно каждая трапеза. Шаг влево – и вот ты уже в гостиной, где тебя встречают диван со сшитыми матерью подушками и низкий столик, сделанный отцом. На столе три немытые чашки из-под чая – не признак того, что недавно приходили гости, а, скорее, свидетельство хода времени. Сколько чашки стояли там в неподвижной тишине, можно было примерно определить по цвету оставшихся на дне каждой из них чайных пакетиков.

Рен принялась за работу. Поправила подушки. Вымыла чашки. Сложила разбросанную одежду в аккуратную стопку. Затем пришел черед тонкого воздействия. Она всегда старалась тратить на улучшение материнского быта максимально возможное количество магии, с тем условием, чтобы ее хватало на выполнение практических заданий и самостоятельную магическую работу в академии. Еще на первом курсе она основательно познакомилась с заклинаниями длительного действия и с тех пор применяла их во всех уместных случаях – ведь они позволяли экономить несколько лишних окли.

Очистительное заклинание боролось с плесенью, нередкой в сырых, плохо освещенных домах Нижнего города. Магическая замазка на оконных рамах и дверных косяках защищала от сквозняков и вредных насекомых. Эти заклятия еще висели в воздухе – Рен чувствовала их едва заметные контуры и почти не ощутимый запах, – но за месяц, прошедший с ее последнего визита, они основательно выдохлись и в значительной мере утратили свою полезность.

Подновить их – это как будто вымыть пыльную бутылку и наполнить ее чистой водой. Рен сотворила все положенные заклинания и по их краям, наиболее подверженным износу, проложила собственную формулу долговечности – и та немедленно вплелась в магическую ткань, крепко соединив вместе ее разрозненные куски. Рен вытерла пот со лба, и тут в одной из двух дверей, выходивших в кухню, показалась ее мать. Она ночевала не в своей спальне, а в спальне Рен.

– А, первое число, – сказала она без предисловий. – Чуть не забыла. Чаю хочешь?

Агнес Монро была невероятно красивой женщиной. В течение многих лет жизнь всеми способами пыталась подточить ее тело, но она носила отметины тягот и страданий словно кольчугу. У нее была темная загорелая кожа – на тон темнее, чем у Рен. Из-за работы на пристани, на ярком солнце, с шеи у нее не сходили веснушки. Она часто таскала ящики с рыбой, и от этого ее руки стали худыми и жилистыми. Заметные морщины, прорезавшиеся в углах губ, говорили о том, что она часто смеялась – по крайней мере, в прошлом, когда у нее были поводы для улыбки.

– Нет, спасибо, – сказала Рен. – Опоздаю на лекцию. Как работа?

– Как работа. А как у тебя дела? Как собеседования? Нарисовались какие-то перспективы?

Мимоходом поцеловав Рен в щеку, ее мать направилась к плите, чтобы поставить чай. Рен глядела, как она разжигает огонь, и у нее крутило живот. Весь смысл поступления в Бальмерикскую академию состоял в том, чтобы по ее окончании – или даже еще во время обучения – поступить на службу в один из великих домов.

В Каторе царила жесткая социальная иерархия, и Рен была обязана встроиться в эту систему, если хотела чего-то добиться в жизни. Учиться ей оставалось всего ничего – год с небольшим, – и, вообще говоря, в прошлом семестре она должна была пройти множество собеседований и на деле показать вербовщикам, почему у нее по всем предметам такие высокие оценки. Но интерес к ней проявляли только малозначительные каторские семейства.

До вчерашнего дня.

Ее куратор оставил записку в холле общежития. У Рен на сегодня назначено собеседование с домом Шиверинов, но до тех пор, пока место не окажется у нее в кармане, она не собиралась рассказывать об этом матери. Ложная надежда согревает сердце только для того, чтобы обжечь его еще более нестерпимым холодом, – и кому это знать, как не Агнес Монро.

– Ничего достойного упоминания.

Мать поставила кружку на стол.

– Да что же это такое. Ты лучшая на курсе.

– Строго говоря, пятая.

– Пятая, – повторила мать. – Среди нескольких сотен. Это притом, что их родственники, в отличие от твоих, оказывают им неограниченную поддержку.

Рен не любила, когда ей напоминали о ее академических достижениях, – хотя в данном случае мать была совершенно права. Самые старые семьи осели в Каторе примерно шесть поколений назад. Ее отец и мать покинули южную часть Дельвеи, когда им было по столько же лет, сколько сейчас Рен. Как и многих других, их привлекли сюда те возможности, которые давал приезжим быстро растущий и развивающийся город. Катор вырос на месте нескольких более ранних поселений и за несколько десятилетий превратился в настоящую столицу торговли и магии. Бывало, отец рассказывал, как они впервые увидели город – с моря, со стороны гавани. «Мы были очень молоды, смутно мечтали о чем-то, но сами не знали о чем», – говорил он. Рен видела, к чему привели их мечтания: к непосильному труду и вечному отсутствию средств к существованию. А как только отец попытался потребовать от этого города чего-то большего, тот уничтожил его.

– Мама, я делаю все, что могу.

– О, моя хорошая, я знаю. Я злюсь не на тебя, а на них. На всю эту несправедливость. Понимаешь, поэтому я и отказалась от магии. Мы обсуждаем это на наших встречах. Это называется невынужденная зависимость. Всякий раз, применяя магию, мы усугубляем свою зависимость от системы, которую они выстроили для нас…

Рен все это уже слышала – и знала, что ей не следует с утра пораньше вовлекаться в дискуссию о «них», потому что и для нее, и для Агнес Монро эта дискуссия всегда заканчивалась только одним: болезненными воспоминаниями о смерти отца Рен. По этой дорожке они сейчас не пойдут. Рен никогда не подвергала сомнению решение матери отказаться от магии и в целом разделяла ее презрение к аристократии города, но старалась смотреть на царящие в Каторе неравенство и несправедливость трезвым аналитическим взглядом, – а мать быстро скатывалась к расхожим теориям заговора элит и ничем не подкрепленным домыслам.

– Я четыре года доказывала всем вокруг, что я кое-чего стою. Мои усилия принесут результат. Беспокоиться не о чем.

Уверенный тон Рен успокаивающе подействовал на мать: напряжение, проявлявшееся в жесткой линии ее плеч, на время ушло, и она отвернулась к столу, чтобы помешать чай. Рен должна была идти. Ей требовался по меньшей мере час, чтобы просмотреть свои записи о доме Шиверинов и их обширных деловых интересах, – но как же ей не хотелось оставлять мать одну этим холодным утром! Она вспомнила, что скоро вернется сюда вместе с Тиммонс на вакацию, и ей стало немного легче.

– Почему ты спала в моей комнате?

Мать подняла взгляд.

– Не знаю. – Мгновение они молча смотрели друг на друга, затем мать нехотя сказала: – Наверное, там меньше ощущается его отсутствие.

В первые несколько лет после его смерти Рен подошла бы к матери и крепко ее обняла. Она прошептала бы те самые слова, какие шептала ей мать в детстве, когда ей снились кошмары: «Темнота не длится вечно». Но они уже десять лет существовали в тени смерти Роланда Монро, а темнота никак не рассеивалась – и Рен понимала, что она никуда не уйдет, если они сами не выйдут на солнце.

Но когда мать отвернулась к своему чаю, Рен все же не выдержала и обняла ее сзади. Рука матери легла ей на запястье и на железный браслет, который она когда-то носила.

– Я Монро, – прошептала Рен слова отца, – а Монро не сдаются.

Мать сжала ее кисть. И Рен ушла, оставив ее допивать чай.

Снаружи город разминал затекшие за ночь члены, готовясь к новому, полному забот дню. Незадолго до того, как она добралась до казенной станции воскового пути, показалось солнце и пригрело ей шею. Прежде чем заправить сорочку в брюки и спрятать в сумку браслет, Рен замедлила шаг и насладилась нежданным теплом. Она сменила простой коричневый вязаный кардиган на более модный клетчатый жакет, затем достала из сумки темно-зеленый галстук и мгновенно – сказывались годы практики – его повязала. Если бы она в таком виде заявилась в Нижний город, все решили бы, что она зазналась, но в Бальмерикской академии необходимо выглядеть именно так, если не хочешь, чтобы тебя сочли белой вороной.

Посмотрев на себя в витрине магазина, Рен развернулась и бросила еще один, последний взгляд наверх, в Небеса. На фоне пустого неба резко выделялись группы величественных зданий и высокие тонкие башни. Отсюда, снизу, яснее всего была видна суть Небес. Иногда, когда она бродила по кампусу, болтала с другими студентами и студентками или сидела на лекции, она начинала ощущать, что Бальмерикская академия и вправду стала ее домом. Да, академия имела это свойство: медленно, но верно накрывать тебя пуховым одеялом мнимого комфорта. Снизу было легче увидеть, кем она является на самом деле, несмотря на четыре года, потраченных на обзаведение полезными связями в студенческой среде и карабканье по тамошней социальной лестнице.

Не имело никакого значения, насколько успешно она училась либо расширяла круг общения, – ни одна мантра, ни одно мысленное упражнение не могли заглушить паники, поднимавшейся в ней всякий раз, когда она осознавала свое истинное положение на Небесах.

Она была мышью.

Бальмерик – ястребом.

3

Чтобы добраться до Небес, соученики Рен со средствами могли нанять фиакр. Настоящие богачи обустраивали в своих многоэтажных особняках личные путевые станции. Несколько семей даже держали виверн. Казенными станциями пользовался почти исключительно простой люд, и сейчас в очереди вместе с Рен стояли посыльные из различных лавок, уборщики, ремонтники и мастеровые – все, кто поднимался в Небеса по рабочей надобности.

Внутри станция воскового пути была поделена на четыре зала. В них обустроили каменные альковы – неширокие, достаточные для того, чтобы там мог удобно поместиться один человек. В каждом алькове на уровне глаз висела картина, изображавшая большой фонтан на главной площади Небес. Этот фонтан, в свою очередь, располагался в двух шагах от парадных ворот Бальмерикской академии.

Для визуального подкрепления. Если тебе не удастся увидеть место мысленным взором, ты не сможешь туда переместиться.

Рен давно знала, что для максимальной безопасности пространственного прыжка нужно иметь при себе физическую частичку того места, куда ты стремишься попасть. На первом курсе она, не вполне доверяя своим силам, собирала травинки с зеленого газона, разбитого перед центральным зданием академии. Лучше перестраховаться, чем сгинуть неведомо где во время перехода и тем самым стать печальным напоминанием о том, что сеть станций воскового пути – это транспортная система повышенной опасности. Но прошло немного времени, и она, приобретя практический опыт в телепортации, перестала бояться ее возможных негативных последствий. Рен уже больше ста раз пользовалась этой станцией.

Под каждой картиной располагался ряд восковых свечей. Все они были уже зажжены – некоторые давно, некоторые совсем недавно. Расстояние, на которое мог переместиться человек, определялось толщиной свечи. Для дальних прыжков свеча должна была гореть два-три часа. Для перемещения на Небеса нужно было всего несколько минут пляски пламени и сосредоточенной медитации.

Служительница станции, в чьи обязанности входила замена сгоревших свечей, в другом конце зала оказывала помощь благообразному старику – а ее объемистый холщовый мешок с запасными свечами лежал на полу у ног Рен. Она оглянулась по сторонам – больше в зале никого не было, – присела словно бы завязать шнурок и спрятала одну из свечей в своей собственной ученической сумке. Некоторые вещи ее стипендией не покрывались, так что приходилось прибегать к ухищрениям.

Рен вступила в альков. На длинном возвышении со свечами лежала обгоревшая спичка. Она поднесла ее к почти догоревшей свече, воспроизводя движение служительницы, которая зажгла ее какое-то время назад. Предпочтительнее было бы зажечь свечу самой, но Рен – как и большинство жителей Катора – знала, что и повтора действия вполне достаточно для активации магической связи.

Затем она посмотрела на картину. Для перехода требовалась визуализация. Она обвела внимательным взглядом сверкающие на солнце водяные струи, идеальный круг каменной кладки фонтана, растущие справа и слева от него зеленые деревья.

Рен больше всего нравилась финальная часть этого магического ритуала. Закрепив в мозгу изображение фонтана, она потянулась к выбранной свече. Некоторые предпочитали, чтобы свеча догорела сама – это был самый надежный способ активации заклятия. Другие, подготовившись к магическому переходу, просто задували свечу. Но Рен гасила ее так же, как это делал ее отец.

Указательным и большим пальцем она прищемила фитиль. Ее пронзила мгновенная боль от ожога, и пламя исчезло. Свеча пустила тонкий вьющийся дымок, но он не успел добраться до ноздрей Рен – ее забрало дотянувшееся до этого мира ничто. Она так и не смогла привыкнуть к внезапному ощущению отсутствия. Во время пространственного прыжка она всегда чувствовала себя такой маленькой – она как будто стояла перед зевом огромной бездонной пещеры.

Ее разум летел сквозь тьму смутно угадывавшегося гигантского лабиринта. За столетия, прошедшие после открытия людьми воскового пути, в туннелях этого лабиринта исчезло множество магов. Кто-то попытался отправиться на слишком большую дистанцию. Кто-то отвлекся и потерял концентрацию в момент активации заклинания. Рен знала, что разум в это мгновение должен быть абсолютно пуст. Пусть магия сама выбирает дорогу.

В конце концов, кому знать этот путь, как не ей.

Она очутилась на площади перед фонтаном. От площади отходила широкая улица, застроенная узкими высокими особняками. Небеса сохраняли некоторое сходство с оставшимся внизу городом. Здания здесь так же стремились вверх в попытке сократить занимаемое место, и располагались они на одинаковом расстоянии друг от друга. Главное отличие заключалось в том, что здесь каждый дом принадлежал только одной семье. Рен до сих пор прекрасно помнила, как впервые попала в такой особняк, – однокурсница пригласила сделать вместе домашнюю практическую работу. Для Рен это стало вторым потрясением – что у них нет никаких соседей, да и сами они живут тут только время от времени.

Первым же потрясением стала сама Бальмерикская академия.

Направо от нее низкое облако пронзал ряд угольно-черных башен. Их косо срезанные, ничем не украшенные верхушки резко выделялись на фоне ярко-голубого неба. На идеально подстриженной траве стояли высокие строгие здания академических факультетов. Заморские дубы отбрасывали тени на многочисленные, пересекающиеся под разными углами дорожки, мощенные ровными каменными плитами. К академии, торопясь к первой лекции, группами и по одному стекались студенты. Рен уже четыре года ходила сюда почти ежедневно, но все же словно бы каждый раз вступала на враждебную территорию.

Она помедлила, осваиваясь с той версией себя, какую желала видеть Бальмерикская академия. Ментально подготовившись таким образом, она прошла через распахнутые, словно пасть, ворота и направилась на собеседование.

Ее куратором был профессор Агора. Он вел этику магии и занимал небольшой круглый лекционный зал в одном из малых корпусов. Именно его предмет теоретически должен был предотвратить превращение представителей подрастающей элиты Катора в тиранов. Рен он нравился, хотя она и считала, что профессор ведет борьбу, проигранную много поколений назад.

Когда она вошла в зал, Агора, окутанный паром, разливал чай у дальней стены. Он любил создавать у себя на лекциях атмосферу кофейни. Они обыкновенные граждане, жители города и собрались обсудить за чаем важные вопросы. Агора был высоким, худощавым и смуглым. На его макушке уже наметилась лысина. Его борода была всегда аккуратно подстрижена, и он никогда не упускал возможности щегольнуть в новом жилете – сегодняшний был сшит из ткани с сине-зеленым узором в виде драконьей чешуи. Падающий из окна солнечный луч, попадая на жилет, распадался на спектр и заставлял чешую играть разными цветами.

– Рен. Ты уже здесь. Хорошо. Как себя чувствуешь?

Она села на свое место.

– Я готова. Кое-что надо бы повторить, но в целом я готова.

– Очень хорошо. На встречу придет Лукас Шиверин. Я послал им твое резюме и мое рекомендательное письмо – все как обычно. Они выразили интерес к твоей работе над новой версией связующего заклинания.

Рен мысленно пролистала свои записи. Лукас был самым молодым из правящего поколения семьи Шиверин. Вероятно, он может лишь в незначительной степени влиять на принятие каких-либо важных решений, но в данном случае это не имеет значения. Если ее примет на службу любой представитель одной из знатнейших семей Катора, для нее это будет означать великолепное начало карьеры.

Каждый из пяти домов играл в основании и укреплении Катора особую роль. Некоторые из них даже взяли новые фамилии, отражающие вклад семьи в развитие города. Бруды изготавливали оружие, проявляли талант в военном искусстве и внесли главнейшую лепту в защиту города от внешних врагов. Прокторы заведовали планировкой и постройкой города. Винтерсы были первыми врачами и священниками. Грэйлантины занимались сельским хозяйством и достигли в этом деле таких успехов, что в итоге их предприятия кормили все городское население.

Шиверины же были знамениты своей искушенностью в магическом искусстве. Многие ученые считали, что именно их семейство обеспечило превращение ничем не выдающегося портового города в ведущую экономическую силу на целом континенте. Семья Шиверин изобрела половину заклинаний современной магической системы, но Рен было известно, что большую часть самых продвинутых формул они держат в секрете. Такой подход давал Катору неоспоримое преимущество в международных делах – и Шиверины предпринимали значительные усилия для удержания этого превосходства. На службе у Шиверинов Рен не только сформирует твердое основание для достижения своих дальнейших целей – ей может искренне понравиться работать в одной из их исследовательских групп.

Однако ее оптимизм несколько угас, когда она услышала последнюю фразу Агоры.

Связующее заклинание, над которым она работала, выглядело многообещающе. Его стандартная версия относилась к более крупной группе объединительных заклятий и повсеместно применялась для того, чтобы сплетать воедино разные магические пряди – и тем самым придавать им новые системные качества, изначально отсутствовавшие.

Текущую версию связующего заклинания ограничивало то обстоятельство, что сплетенные вместе волокна магии разделялись с большим трудом. Чаще всего их переплетение со временем становилось крепче, и требовались годы на то, чтобы разорвалась либо ослабла даже самая простая, примитивная связь. Ее версия заклинания связывала магические объекты лишь на короткое время. Прорыв в исследовании произошел, когда она попыталась вплести в два уже сотворенных заклинания темпоральную формулу. Если ее вариант заработает, это станет небольшим, но вполне состоятельным научным открытием – однако проблема состояла в том, что пока он не работал.

– Моя работа над связующим заклинанием еще не завершена. Я только-только перешла к фазе тестирования. Я еще не занималась нейтрализацией побочных эффектов и не рассчитывала эффект заклинания при воздействии на магические потоки с высокой энергией.

– Только не говори этого Лукасу Шиверину, – ответил Агора. – Скажи ему, что хорошо продвинулась в своих исследованиях. Придет время, и он обретет всю полноту власти в одном из великих домов. В беседе с ним нельзя использовать слова «тестирование» и «не завершена». Людям вроде него очень легко наскучить. Всегда создавай ощущение стремительного движения вперед. Ты на пороге открытия, чего-то совершенно нового. Ничего страшного, если на доведение до ума этого заклинания тебе потребуется еще лет пять. Им нужно знать, что они нанимают перспективного человека, того, кто способен привнести новизну, свежий взгляд в то дело, которым они занимаются.

Рен кивнула:

– Врать, значит. Что еще? – Агора неуверенно поглядел на нее. – Что? Что такое?

– Не стремись лишний раз демонстрировать свои знания. За всю преподавательскую карьеру у меня было очень мало таких способных студентов, как ты. Но Лукас Шиверин – не твой однокурсник. Ты не должна относиться к нему как к равному. Его общественное положение значительно выше твоего, и он будет вести себя соответственно. Ты должна блеснуть, но не причинить вред глазам своим блеском. Понимаешь?

– Показать максимум, на что я способна, но в рамках приличия. Понятно.

– Совершенно верно. Теперь иди и готовься. Я буду поглядывать за коридором и дам тебе знать, когда он появится. У тебя все получится, Рен. Я скоро вернусь.

Она пролистала свои материалы. Генеалогическое древо отражало его родословную и семейное положение. Возраст, супруга, дети. Ухватив взглядом нужные сведения, она перешла к официальным судебным отчетам, доступным широкой публике. Из них можно было узнать, какие деловые предприятия находились в ведении каждого конкретного члена семьи. Его имя фигурировало во всех записях, относящихся к торговле с побережьем. Он имел обширные деловые связи с северными портовыми городами с преимущественно тусканским населением. Среди собранных Рен вырезок была даже заметка о том, что он лично наблюдал некоторые тусканские религиозные ритуалы, – уникальный опыт для дельвейца, ведь большинство жителей материка были равнодушны к вопросам веры. Она задумалась, не затронуть ли религию во время собеседования, – и тут заскрипела дверь.

Она подняла глаза и увидела Агору, который заглядывал в лекционный зал.

– Он будет здесь с минуты на минуту.

Рен глубоко вздохнула и вернулась к изучению своих конспектов. Она читала их до тех пор, пока ожидание не стало невыносимым. Она закрыла папку и подошла к двери, верхняя часть которой была застеклена. В коридоре нервно ходил взад и вперед Агора. Больше никого не было. Она вернулась на свое место.

В Каторе разрабатывались теории о том, что время может течь быстрее или медленнее в зависимости от того, кто является воспринимающим его наблюдателем. Предполагалось, что некоторые виды драконов способны существовать вне времени. Считалось, что они даже предпочитали вечно переживать лучшие мгновения своего бытия и лишь по необходимости с большой неохотой обращали внимание на настоящий момент. И сейчас Рен показалось, что она в какой-то степени начала их понимать. Она как будто превратилась в песчинку, застывшую в горловине песочных часов. Все вокруг замерло. Вернулся Агора, и иллюзия рассеялась. Он был один.

– Он опаздывает, но, я уверен, скоро придет. Еще чаю?

Рен отрицательно покачала головой. Агора добавил в чай мед и принялся его помешивать. Рен услышала беспокойный звон ложечки. Высокие напольные часы отсчитывали время: секундная стрелка неумолимо ползла по круглому циферблату. Рен сидела с прямой спиной, не позволяя себе расслабляться. Она отказывалась верить в то, что собеседование может не состояться.

Наконец дверь открылась, но в ее проеме не показался мужчина средних лет, слегка сутулый, но с твердо очерченным подбородком. В лекционный зал заглядывала Перси Джеймс, высокая и страшно худая барышня.

– Я чересчур рано?

Рен спрятала под стол дрожащие руки. Посмотрела на часы: вот-вот начнется занятие. Лукас Шиверин опаздывал на час с лишним. Он не придет. Агора пошел ей навстречу.

– Входите, Перси. Я достал еще черного чабреца, который вам так понравился. А с прошлого раза еще осталось несколько мешочков лилии.

Перси вошла в учебный зал, и вскоре он стал наполняться студентами. Агора занялся приготовлением чая для вновь пришедших. Возникла обычная суета из-за кружек и мест. Проходя мимо Рен, ее куратор задержался и едва слышно прошептал:

– Наверное, произошла какая-то ошибка. Я выясню после занятия. Перенесем на другой день. Не унывай.

Рен ничего не сказала в ответ. Она уже привыкла к такому. Ее знания и умения не имеют значения. Ее оценки не имеют значения. Все видят в ней лишь простолюдинку из Нижнего города. Без ума, без воспитания, без принципов. Она должна каким-то образом доказать, что они неправы на ее счет.

4

В конце концов все студенты расселись по местам. Некоторые носили на лацканах академических пиджаков гербы различных домов. Они уже являлись членами клуба, к двери которого Рен никак не могла подобрать ключ.

– Давайте начнем с одного случая – уже никто не может сказать, легенда это или действительно имевшее место событие, – сказал Агора. – Всем вам знакомо имя Маркус.

Рассказывая, он не спеша обходил зал и смотрел на каждого студента, оценивая его реакцию. Рен заметила, что именно с ней он избегал пересекаться взглядом. Испытывал ли он смущение, оттого что не состоялось организованное им собеседование? Или ему было неловко из-за того, что он выбрал себе в подопечные студентку, с которой в итоге представитель великого дома не захотел встретиться?

– Вы знаете, что Маркус был одним из величайших мастеров-оружейников в истории. Изготавливаемые им клинки славились во всех концах Дельвеи. Каждый из них был само совершенство. За свою долгую жизнь он обучил множество мастеров, но самым известным из них был Роуэн. Вам знакомо это имя?

Рен кивнула, но Агора продолжал, не дожидаясь ответа:

– Почти десять лет он учился у Маркуса. Он стал искусен в своем ремесле настолько, что решил, будто превзошел своего учителя. Чтобы доказать свое превосходство, он бросил Маркусу вызов: «Мы сделаем по мечу и отнесем их к реке. Победит тот, чей меч окажется самым острым». Маркус согласился.

Итак, каждый из них выковал по мечу. В назначенный день они встретились на берегу быстропенной Белой реки. Присутствовал также и беспристрастный судья. Состязание начал Роуэн. Он окунул изготовленный им меч в реку. Не было ничего, что он не мог бы рассечь. Он резал надвое плывущие по течению листья и огромные бревна. Даже сама река разделилась надвое от его прикосновения.

Агора обладал странной и трогательной манерой: рассказывая о чем-то, он сам полностью погружался в свою историю. Он то повышал голос до крика, то понижал до шепота, размашисто жестикулировал. По его лицу струился пот. На длинных лекциях у него под мышками проступали влажные пятна. Рен считала его самозабвенность способом психологической защиты. Так он мог не обращать внимания на то, что Перси на первом ряду клюет носом, а Клайд Винтерс перешептывается о чем-то с Мэтом Талли, и они прыскают в кулак всякий раз, как он поворачивается к ним спиной.

– Роуэн удовлетворенно извлек меч из воды. Он знал, что выиграл. Какой меч мог превзойти в остроте тот клинок, что он держал в руках? Настал черед Маркуса. Он погрузил меч в реку. Плывущие по течению листья, достигнув лезвия, отклонились влево и вправо и обогнули его. То же произошло и с ветками деревьев, и с толстыми стволами: в последний момент все они уклонялись от ожидавшей их кромки меча, затем возвращались на прежний путь и плыли дальше. Роуэн смотрел на это и ждал решения. Вперед выступил судья.

Агора задумчиво улыбнулся.

– Двадцать строк о том, кто победил в споре. Начали.

Он вынул из кармана платок в горошек и вытер им лицо. Послышался шорох доставаемых из сумок учебных пособий. Кое-кто закатил глаза в сосредоточенном размышлении. Перси наклонилась к соседке и спросила, о чем был рассказ Агоры. Только теперь Рен обратила внимание на то, какой герб красовался у нее на груди: ястреб с ниткой жемчуга в когтях. Дом Шиверинов.

Как так получается, что ты уже служишь, а я даже на собеседование попасть не могу?

Подавив вспыхнувшее раздражение, Рен принялась за работу. Она знала ответ на вопрос Агоры, потому что читала полное описание этого исторического события. Но сейчас ей нужно было переосмыслить его, используя в качестве точки отсчета какой-либо этический принцип, ранее не связывавшийся с этим эпизодом. Именно это больше всего ценил профессор Агора. Небольшое смещение перспективы каждый раз обеспечивало ей высокие оценки. Спустя тридцать минут Агора снова спустился на арену лекционного зала.

– Итак, кто выиграл?

Рен предпочитала не отвечать первой. Всегда легче было произвести впечатление, уточнив чей-либо не совсем верный ответ. Клайд Винтерс лениво поднял руку. Он был второй в очереди наследник огромной торгово-промышленной империи. Его семья обладала монополией во всех медицинских отраслях города. Вот что значит иметь предков, которые были единственными врачами на первых кораблях, отправившихся к Катору.

– Выиграл Роуэн, – сказал Клайд. – Спор был о том, кто сделает самый острый клинок. Пирас утверждает, что чаще всего верным является самый простой ответ. Роуэн выполнил единственное условие состязания – и выполнил его в простейшей форме.

Агора кивнул и взмахом руки пригласил всех остальных присоединиться к дискуссии. Второй высказалась Перси – она не могла упустить возможности показать ошибочность ответа Клайда. Она была принята в дом Шиверинов, и это превращало их с Клайдом в соперников.

– Не согласна. Спор выиграл Маркус. Ведь его меч не стал резать то, что невинно. Недостаточно в чем-то преуспеть. Если оружие или любое другое достижение прогресса не отвечают соображениям всеобщего блага, общество начинает развиваться в неверном направлении.

– Это почти прямая цитата из «Века разума», – сказал Агора. – Кто-нибудь еще?

Наконец подняла руку Рен. Преподаватель кивнул.

– Перси дала в целом обоснованный ответ, но я полагаю, было бы любопытно рассмотреть, как этот случай соотносится с теорией о всеобщем благе. Судья спора Маркуса и Роуэна исходит из того, что, получив приемлемый результат один раз, мы будем получать приемлемый результат каждый раз. Он верит в то, что меч Маркуса будет всегда защищать невинных. На первый взгляд, замечательное суждение, но в действительности оно по-детски наивно. На деле система моральных принципов меча не может превосходить систему моральных принципов Маркуса. Плывущие по реке листья невинны, и меч отказывается их резать. Никто в здравом уме не станет отрицать нравственную невинность древесного листа.

Но что произойдет, если попытаться этим мечом убить вражеского воина? Убийство аморально. Исключение – если ты сражаешься с врагом либо защищаешь свою жизнь. Но что, если война, в которой ты участвуешь, ведется во имя неправедной цели? Или противник, с которым ты вступил в противоборство, – твои собственные сын или дочь? Можно привести множество примеров, в которых мечу Маркуса придется воздействовать на объект, который даже мы сами не можем однозначно отнести к категории «виновен» или «невиновен». И тогда меч, принимая решение, с неизбежностью потерпит неудачу, поскольку его мораль является производной от морали человека, в чьих руках он находится. Лично я предпочла бы владеть клинком Роуэна, ведь он является просто созданным для определенной цели орудием и не притворяется ничем иным.

После ответа Рен в лекционном зале повисла тишина. Лицо Перси приобрело такое выражение, будто она не знала, обидеться ей или нет. Но Рен мало заботило, что подумали о ней однокурсники. До настоящего момента она выстраивала свою репутацию внутри класса с хирургической точностью. Произвести такое впечатление, чтобы ее невозможно было не заметить, но в то же время не настолько сильное, чтобы ее начали травить. Возможно, это была неверная тактика. Может быть, ее выверенные ответы лишь вызывали у соучеников презрение и были недостаточно яркими для того, чтобы ее замечали.

Ее самые богатые однокурсники уже давно сформировали вокруг себя свиту, а Рен так и осталась тихо стоять в стороне. И вот результат: Перси носит на груди герб великого дома, а она – нет. Скоро все перспективные места будут заняты. А если начинать службу с малого дома, то, чтобы хоть куда-то пробиться, целой жизни не хватит. Она просто обязана привлечь к себе внимание влиятельных людей.

– Двигаемся дальше, – сказал Агора, подняв палец. – На этой неделе мы подробно рассмотрим, как связаны друг с другом различные аспекты власти и моральные принципы.

Кажется, ей давно уже пора сделать какой-либо сильный ход.

5

После окончания занятия Агора еще раз пообещал ей выяснить, почему эмиссар Шиверинов не появился на собеседовании.

– Я попробую устроить еще одну встречу с Шиверинами. А пока я этим занимаюсь, не подумать ли тебе о Брудах? От них поступало приглашение, когда мы только опубликовали твое резюме. Не от прямого наследника – от дальнего родственника, но лиха беда начало. Тебе только это и нужно – уцепиться одним коготком. Как только ты это сделаешь, перед тобой раскроются все двери.

Он еще не закончил фразы, а Рен уже качала головой:

– Спасибо, профессор, но нет. Любой дом, кроме Дома Брудов.

Агора в очередной раз извинился, и Рен вышла из лекционного зала. Единственное, что скрасило ее утро, – это то, что, выйдя с занятия по магической этике, она впервые за день увидела Девлина Олбрайта.

Они встречались уже несколько месяцев. Ничего серьезного – но их отношения позволяли хотя бы немного отвлечься от напряженной учебы. Девлин был младшим сыном негоцианта. Не только красавчик, но и хороший вариант на тот случай, если ни один из первостатейных домов не захочет иметь с ней дело.

Его семья была не менее состоятельна, чем семьи большинства ее однокурсников, но старший Олбрайт нажил свое богатство совсем недавно: его торговое дело выросло до известного масштаба за последние десять лет. Собственно, в основном поэтому-то Рен и выбрала Девлина: в доме Олбрайтов не висели в каждом коридоре и на каждой лестнице портреты знаменитых предков. Ну и то, что он был как будто вырезан из мрамора, делу не вредило.

Его темные, почти черные волосы были коротко острижены – по бокам короче, чем сверху. Зеленые глаза глубоко посажены – как будто их вправил в его лицо, покрытое легким загаром, ювелир из Цитадели. Сегодня на нем был темно-синий кардиган, надетый на рубашку. Рен нравилась его манера застегивать все пуговицы до последней.

Этим утром Девлин находился в мрачном расположении духа. Ему нелегко давалась военная подготовка в Брайтсвордском легионе. Она пыталась его предупредить. На легион была возложена задача по защите города от внешних врагов. Он подчинялся правительству Катора и финанси