2

Мэлис

– О боже! Черт! Да! Вот так! Трахни меня сильнее, папочка, пожалуйста!

Я закатываю глаза, но даю сучке передо мной то, чего она так хочет, врезаясь в нее с такой силой, что мой таз ударяется о ее задницу. Каждое движение погружает меня по самые яйца, и я сжимаю ее бедра так сильно, что на них остаются синяки.

Она склонилась над кроватью, верхняя часть ее тела растянута на матрасе, ступни на полу, ноги раздвинуты, бедра покачиваются.

Я не помню имени девушки, мне не нравится ее лицо, поэтому я и трахаю ее вот так. На ее лице слишком много всего. Отвратительно яркий макияж, да и вообще все в ней кажется охренеть каким фальшивым: от обесцвеченных волос с темными корнями до сисек, похожих на шары для боулинга. Ненавижу это дерьмо. Но киска у нее достаточно тугая. И пусть ее крики и стоны такие же ненастоящие, как и все остальное в ней, я чувствую, как яйца напрягаются, и знаю, что скоро кончу в нее.

– Ох черт! – стонет она. – Да, сука, да! О, как же ты хорош!

Эта хрень будто прямиком из порно, и даже не очень хорошего. Ее крики – явный перебор, и слушать ее высокий, с придыханием голос безумно бесит.

Я меняю угол и резко вхожу в нее, ударяя в нужное место, отчего ее стоны из притворных превращаются в настоящие. Они перестают быть стонами, становясь больше похожими на писк и хныканье; дерьмовый монолог, наконец, заканчивается. Она стонет так, словно ей больно, пока я с очередным резким движением заставляю ее принимать каждый чертов дюйм. Я опускаю взгляд и наблюдаю за тем, как вхожу и выхожу из нее. Мой покрытый татуировками член снова и снова растягивает ее стенки, презерватив блестит от ее соков.

Эти особые татуировки всегда удивляют людей, даже несмотря на то, что они гармонируют с остальным моим образом. У меня повсюду чернила – часть из них я нанес сам, а часть набили другие люди. Кожа, на которой нет татуировок, покрыта шрамами, и у каждого из них есть своя история, довольно запутанная. Но я не знаю никого, у кого были бы счастливые истории о шрамах, так что плевать.

Разница в размерах между мной и этой девкой просто смехотворна. Если не считать ее большой задницы и искусственных сисек, все остальное в ней миниатюрное, а я довольно крупный малый, так что мне нетрудно схватить ее и использовать так, как захочу.

Судя по звукам, которые все еще вырываются из ее рта, ей это нравится. Теперь ее стоны стали настоящими, но они все еще действуют мне на нервы.

– Заткнись, твою мать, – ворчу я, сильно шлепая ее по заднице.

Она кричит, и, если звуки, вырывающиеся из ее рта, и правда слова, я не могу их разобрать.

– Я сказал, заткнись! – кричу я, сильнее двигая бедрами.

Рот девушки открыт, и я слышу ее прерывистое дыхание, когда жестко и грубо вхожу в нее. Я впиваюсь ногтями в ее бедра, оставляя на коже вмятины в форме полумесяца, и с каждым глубоким, карающим толчком тяну ее на себя. Звук шлепков кожи о кожу громко разносится по комнате.

Девушка теперь издает животные звуки, скулит и постанывает, извиваясь на кровати так, будто из нее бесов изгоняют.

– Вот так, – хриплю я. – Продолжай кайфовать. Я знаю, тебе нравится.

Она хнычет, уткнувшись в матрас, и я чувствую, как она начинает крепче сжиматься вокруг меня; спазмы и подергивания значат только одно – она скоро кончит.

Сквозь звук моего хриплого дыхания и ее криков раздается хлопанье двери и тихие голоса внизу. Братья вернулись домой.

Мы все живем вместе на складе, который примыкает к нашей мастерской по разборке краденых тачек, и это не первый раз, когда Рэнсом и Виктор, вернувшись домой, обнаруживают, что я объезжаю какую-то цыпочку.

Мне нужно много секса, а им просто приходится мириться с этим.

Я даже не потрудился закрыть дверь до конца и знаю, что они могут услышать, как мы трахаемся. Судя по тому, как устроен склад, звуки разносятся эхом. Но это не останавливает меня ни на секунду.

– О, черт! – визжит девушка.

Она крепко сжимается вокруг меня, стенки ее влагалища стискивают меня так сильно, что я тоже оказываюсь на грани. Я врываюсь в нее жестко и быстро, преследуя это горячее ощущение, и через секунду, тяжело дыша, кончаю в презерватив.

Я задерживаю дыхание, все еще погруженный в ее плотное, влажное тепло, когда в дверях появляется Виктор. Он заглядывает в комнату с таким видом, будто его это нисколько не беспокоит. Требуется нечто большее, чтобы выбить моего близнеца из колеи, и он, едва взглянув на девушку, открывает дверь чуть шире.

По тому, как мы выглядим, довольно легко определить, что мы близнецы. Волосы Вика почти такого же темного оттенка, что и у меня, хотя его глаза ярко-голубые, в то время как мои больше серые. Черты лица тоже похожи, хотя каждый из нас носит их по-разному.

Вик более закрытый тип, а я обычно позволяю своим эмоциям брать надо мной верх, запросто поддаюсь таким вещам, как гнев, похоть и тому, что еще я чувствую в конкретный день. Мой близнец держит себя в руках, и больше всего он ненавидит чувство потери контроля.

Выражение его лица остается бесстрастным, когда он встречается со мной взглядом, и этот разговор, каким бы он ни был, мог бы происходить где угодно. Тот факт, что я по самые яйца в какой-то телке, даже не имеет значения.

– Сегодня та самая ночь, – говорит он.

Он замолкает, но мне не нужно слушать дальше, чтобы понять, о чем он говорит.

Сердце замирает, и я выхожу из девушки, позволяя ей упасть на кровать. Теперь, когда я больше не держу ее, она поднимает голову и, наконец, замечает стоящего рядом Вика.

– Что за фигня?! – кричит она, карабкаясь по матрасу и пытаясь прикрыться.

Я тяжело вздыхаю, приподнимая бровь.

– А, то есть теперь ты скромничаешь? Где все это было, когда ты умоляла меня о члене час назад?

– Тогда все было иначе! Я… ты…

Ее голос звучит так же звонко, как и во время секса, но он чертовски раздражает, когда я не погружен в нее.

– Ты не хочешь, чтобы Вик тебя видел? – спрашиваю я, вздергивая подбородок. – Тогда проваливай на хрен.

– Прости, что?

– Ты что, оглохла? Я сказал, убирайся. У меня куча дел.

Она пристально смотрит на меня секунду, как будто пытается понять, шучу я или нет. Я в ответ сверлю ее тяжелым взглядом, давая понять, что я чертовски серьезен и хочу, чтобы она убралась отсюда немедленно.

– Ладно, – наконец выдыхает она, соскальзывая с кровати и торопливо собирая свою одежду.

Вик не двигается. Он по-прежнему не смотрит на нее и даже не замечает ее присутствия, но она продолжает бросать на него взгляды, натягивая юбку и короткий топ. Чтобы выйти из моей спальни, ей приходится повернуться боком и проскользнуть мимо него. Как только она оказывается в коридоре, то бросает на меня взгляд через плечо.

– Пошел в жопу, – выплевывает она.

– Нет, спасибо. Твоя меня не прельщает, – бормочу я себе под нос, снимая презерватив и завязывая его, чтобы выбросить в мусорное ведро. Когда дверь захлопывается, я поднимаю с пола свои боксеры и брюки и натягиваю их, оставив рубашку валяться.

– Вижу, ты тут веселился, – замечает Вик. Кто-то другой мог бы сказать это в шутку, чтобы поддеть меня. Но в случае с Виком это всегда просто наблюдение. Он всего лишь констатирует факт.

Я пожимаю плечами, застегивая молнию на брюках.

– Просто отвлечение на ночь. Ничего особенного.

Наш младший брат Рэнсом просовывает голову в комнату и встает рядом с Виком.

– Не думал, что тебе нравятся блондинки, – комментирует он с ухмылкой.

– На самом деле она не была блондинкой, – замечаю я. – Не знаю уж, какого цвета ее волосы были раньше, но точно не светлые.

– Так что, Вик тебе рассказал? – спрашивает Рэнсом, и его ухмылка исчезает, а выражение лица становится серьезным.

– Да. – Я перевожу взгляд с одного на другого. – Он сказал, что это произойдет сегодня.

Рэнсом кивает, и кольцо в его брови сверкает.

– Наконец-то, черт возьми.

В течение многих лет мы пытались выследить человека, убившего нашу мать. У нас было не так уж много информации, кроме описания татуировки, которая могла принадлежать любому жителю города. Или даже просто прохожему. Но мы никогда не сдавались. Не прекращали попыток найти этого ублюдка и заставить его заплатить за то, что он сделал с нашей мамой.

И вот, наконец, мы получили нужную нам информацию.

– Я все еще думаю, что это рискованно, – говорит Вик своим обычным тихим голосом, переводя взгляд с меня на Рэнсома. – «Короли Хаоса» никогда раньше не обманывали нас, и я знаю, что они тоже хотят смерти этого парня. Но если их информация неверна, мы можем попасть в ловушку.

– Плевать, – отвечаю я. – Если возникнут проблемы, мы с ними разберемся. Нельзя упустить этот шанс.

Рэнсом хмыкает, складывая руки на груди. Он самый высокий из нас троих, хотя и ненамного.

– Мэлис прав. Мы не можем прошляпить это дело. К тому же, ты видел, как выглядели Эш и та цыпочка, когда рассказали нам об этом, Вик. Они относятся к смерти этого ублюдка так же серьезно, как и мы.

Виктор качает головой, но больше ничего не говорит.

Когда несколько недель назад член «Королей Хаоса» и какая-то седая тетка появились на нашей территории, чтобы поговорить, я понял, что это будет нечто грандиозное. Мы с «Королями» вращаемся в разных кругах. Они ведут свою деятельность в другой части Детройта, но мы уже работали вместе раньше.

Раз уж они собирались встретиться с нами, я был уверен, что дело серьезное. Что-то реальное. Они бы не стали так далеко заходить из-за пустяков.

И я был прав.

Они назвали нам имя человека с татуировкой, которого мы искали все это время.

Николай Петров.

Вместе с его именем они дали нам достаточно информации, чтобы выследить этого ублюдка и отомстить ему, и все, что они попросили взамен, – это чтобы мы дождались их разрешения, прежде чем убить его.

Я хотел найти этого сукина сына прямо здесь и сейчас и заставить его пожалеть о том, что он вообще появился на свет, но если «Короли» хотят, чтобы мы играли по определенным правилам, на то должна быть веская причина. Когда мы с братьями обсуждали это после нашей встречи с Эшем, я помню, как Рэнсом пожал плечами, а в его сине-зеленых глазах вспыхнул дикий огонек.

– Мы ждали так долго, – сказал он тогда. – Что для нас пара недель?

Для людей вроде меня еще несколько недель – это чертовски долго, но время наконец пришло.

Сейчас.

– Мы знаем, где Николай? – спрашиваю я Вика. – Где его найти?

Он кивает.

– Да.

Меня наполняет порочное предвкушение, удовлетворение, которое я испытывал от секса, переходит в нечто новое. Это другой вид удовольствия, который является из более глубокого и мрачного места.

– Хорошо, – говорю я. – Проверь место. Нам нужно знать, на что мы идем.

Вик снова кивает и направляется по коридору, Рэнсом следует за ним.

Мой близнец рос не совсем так, как мы с Рэнсомом, и иногда у него есть склонность замыкаться в себе. Но ему комфортно с его дражайшими компьютерами, и я всегда могу найти его сидящим в своей комнате за кучей мониторов, стучащим что-то по клавиатуре. Вик самоучка, но чертовски хороший хакер и программист, и это часто играло нам на руку. Однако, когда хочет, он может и силу применить.

Я провожу рукой по волосам и перевожу взгляд на фотографию на прикроватной тумбочке. На ней я, братья и наша мама. Снимок сделан давным-давно, когда мы были маленькими и она была еще жива. Наш отец тоже был на фотографии, но я его вырезал, не желая каждый день лицезреть морду этого ублюдка. Мне больше не нужны напоминания об этом куске дерьма.

Но мы четверо – я, Вик, Рэнсом и мама – были единым целым. Семьей.

И ее отняли у нас самым ужасным из возможных способов.

Я подхожу к комоду и достаю свежую футболку, мельком взглянув на себя в зеркало, пока надеваю ее. У меня татуировки повсюду, но одна на левой руке, прямо над бицепсом, самая важная.

Имя нашей мамы – Диана – и дата ее смерти.

Это первое, что я сделал, выйдя из тюрьмы, и всякий раз, когда я смотрю на тату, думаю о ней. Иногда, когда я вспоминаю, кем она была и как сильно заботилась обо всех нас, это немного меня успокаивает.

А порой выводит из себя.

Это один из тех случаев, когда мою грудь переполняет мрачная ярость. Она умерла, пока я был взаперти, меня не было рядом, чтобы защитить ее. Может, именно поэтому я, как только оказался на свободе, так старался найти урода, который это сделал. Так я мог бы как-то загладить свою вину перед ней, пусть это ее и не вернет.

На каком-то уровне я всегда винил себя в ее смерти, всегда задавался вопросом, могло ли все сложиться по-другому, если бы я был на свободе. Если бы я мог уберечь ее.

Я делаю глубокий вдох, который причиняет боль, будто в горле застряло стекло. Сейчас нет смысла гадать о том, «что, если». Сегодня мы отомстим человеку, который убил ее, и, возможно, ее душе станет легче, когда он сдохнет.

Я вытягиваю шею, а затем открываю другой ящик комода. В нем лежит оружие и другое снаряжение. Пистолеты, несколько ножей, кастеты, все, что может понадобиться для выполнения работы. Я хватаю пистолет и засовываю его за пояс, после чего направляюсь в комнату Виктора.

Все наши спальни наверху, комната Вика дальше по коридору от моей. Склад, в котором мы живем, внизу разделен на две отдельные зоны. Есть кухня и гостиная – часть нашего жилого пространства, а также мастерская, где мы выполняем работу.

Девчонка, которую я привел, едва мы вошли, тут же задрала нос, назвав это место грязным и засаленным, но я проигнорировал ее, потому что мне плевать. Кого это вообще волнует? Это мой дом. Склад дает нам место для ночлега и ведения бизнеса, то есть все, что нужно.

Комната Вика больше похожа на кабинет, чем на спальню. В углу стоит кровать, а у стены – шкаф, вот и все его личные вещи. Остальную часть комнаты занимает большой Г-образный стол, вмещающий все его компьютеры и экраны.

Когда я вхожу в комнату, раздается громкий стук клавиш по клавиатуре. Вик и Рэнсом сгрудились перед одним из компьютеров, не отрывая глаз от экрана.

– Мы можем зайти отсюда, – говорит Вик, указывая на экран. Он даже не поднимает глаз, когда я вхожу, но я знаю, что сейчас он обращается ко мне. – Я вырубил камеры здесь и здесь. – Он снова тычет пальцем. – И пока мы будем придерживаться этого пути, нас не поймают.

– Сколько у нас будет времени? – спрашивает Рэнсом Виктора. – Как долго будут отключены камеры?

– Достаточно долго, – отвечает Вик. – Можно не спешить, но ждать всю ночь не стоит.

Пока я слушаю их разговор, в груди поднимается жажда насилия.

– Будем наслаждаться каждой секундой, – бормочу я, сжимая руки в кулаки. – Так или иначе, он будет страдать.

Я слышу мрачность в собственном голосе, она отражается и во взгляде, которым одаривает меня Рэнсом. Лицо Вика менее выразительно, но я знаю, что в его груди пылает та же ярость.

Мы слишком долго ждали этого, метались, как звери в клетке. И теперь, когда нас наконец выпустили на свободу, мы не собираемся сдерживаться.

Возможно, мы не самые сильные игроки в Детройте, но это не имеет значения.

Нет никого более смертоносного, чем я и мои братья.

3

Уиллоу

Когда я возвращаюсь домой после дневных занятий, мне требуется две попытки, чтобы отпереть входную дверь. У меня сильно дрожат руки, и чтобы попасть внутрь мне приходится заставить себя сделать глубокий вдох.

Весь день мне было трудно сосредоточиться, я слишком хорошо понимала, что меня ждет.

Наконец я вхожу в дом и закрываю за собой дверь, защелкивая замок, как будто запертая дверь каким-то образом защитит меня от тревожных мыслей. Я ставлю сумку на пол и со вздохом прислоняюсь к двери. Затем закрываю глаза и пытаюсь погрузиться в тишину своей крошечной квартиры, но тут звонит телефон, разрушая тот маленький кусочек покоя, который я пыталась урвать.

– Дерьмо, – бормочу я себе под нос, доставая телефон из кармана. Увидев, кто звонит, я издаю стон. – Черт.

Это мама.

На секунду палец зависает над ее именем на экране, но я не отвечаю. Просто слушаю гудки, пока не включается голосовая почта. Моя приемная мать – последний человек, с которым я хотела бы сейчас разговаривать. Как только экран снова темнеет, я вздыхаю с облегчением и бросаю телефон на диван.

Обычно, когда я прихожу домой, у меня всегда есть что перекусить, но сегодня этого точно не случится, поэтому я даже не пытаюсь. Желудок скрутило в такой тугой узел, что я попросту не смогу ничего проглотить, а рвота в данный момент только усугубит ситуацию. Вместо еды я иду в душ и пытаюсь сосредоточиться на том, чтобы привести себя в порядок, даже если мне кажется, что я больше никогда не буду чистой.

Прошлой ночью Карл сказал мне, когда и где встретиться с мадам из борделя, чтобы я смогла продать свою девственность какому-нибудь неизвестному покупателю.

Каждый раз, когда я слишком сильно задумываюсь о том, что собираюсь сделать, в мозгу словно раздается тихий тревожный гул, заглушающий все остальное. В глубине души я не могу поверить, что действительно решилась на это, но не похоже, будто у меня есть другой выход. Деньги нужны мне больше, чем моя гребаная девственная плева.

Боже, как я это ненавижу.

Я прерывисто вздыхаю, потом еще раз, и тянусь за шампунем, чтобы вымыть голову. Хотелось бы мне использовать что-нибудь более дорогое и роскошное, но я предпочитаю дешевый шампунь «два в одном», который покупаю в аптеке. И его мне хватает.

Мыльная пена стекает по телу, скользит по шрамам и притягивает к ним мой взгляд.

Они уродливы. Всегда были уродливыми.

Отметины растянулись почти по всему телу так, что я не могу скрыть их все, не надевая рубашки с длинными рукавами и брюки. Однако сегодня вечером я не смогу этого сделать.

Я знаю, во мне нет ничего особенного, даже если не считать шрамов. У меня нет пышных форм или большой груди. Я не длинноногая и не грациозная. Кто-то однажды сказал мне, что, когда я кутаюсь в толстовку с капюшоном, у меня такой вид, будто я пытаюсь исчезнуть, и иногда я чувствую себя такой ничтожной, что мне реально этого хочется. Я хрупкая, тощая, белокурая и бледноватая, и никто на самом деле никогда не смотрит на меня дважды – если только я не на работе, и они не хотят выпить, или если не обсуждают за моей спиной шрамы, которые видны под моей короткой юбкой.

Нахмурившись, я сильнее тру шрамы на правой руке, почти не ощущая их. Шрамы на этой стороне самые сильные, но там повреждены нервы, из-за чего в одних местах все кажется приглушенным, а в других – сверхчувствительным.

– Это все не важно, – бормочу я себе под нос, после чего заканчиваю принимать душ и выхожу, вытираясь полотенцем. – Кем бы ни был этот мужик, он не ищет сногсшибательную красотку. Как и сказал Карл, все, что ему нужно – это девственница.

Хотя от этого я чувствую себя ненамного лучше, это единственное утешение, которое у меня имеется.

Но когда я вешаю полотенце и встряхиваю влажными волосами, то понимаю, что у меня есть еще одна проблема. Скорее всего, им нужно, чтобы я надела что-нибудь сексуальное для этого мероприятия, но большую часть моего гардероба составляют длинные брюки или леггинсы, а также свитера и толстовки оверсайз.

Дерьмо. Так не пойдет.

Я роюсь в комоде, пытаясь найти что-нибудь подходящее, и нахожу комбинацию, которая выглядит вполне сносно. Я даже не помню, как покупала ее, а это значит, что, возможно, она из маминых вещей и случайно затерялась среди моих, когда я собиралась для переезда.

От этого я чувствую себя еще хуже, но все равно надеваю ее.

Она нежно-персикового цвета, шелковистая на ощупь и такая короткая, что обнажает верхнюю часть бедер, сбоку красуется разрез. Бретельки натирают плечи, и я пытаюсь отрегулировать их, опуская вырез до тех пор, пока сквозь кружево не становится видна ложбинка между грудями.

Я не спеша укладываю волосы, сушу их феном, и они мягкими волнами рассыпаются по плечам. Затем я немного подкрашиваюсь, подводя глаза темным карандашом и крася губы в красный цвет.

Я даже не чувствую себя собой.

Желудок все еще сжимается, а когда я хватаю пальто и выхожу из квартиры, к горлу подступает желчь.

– Ты сможешь, – шепчу я себе. – Это всего лишь одна ночь, а потом все закончится.

Может, если я буду продолжать повторять себе это, то успокоюсь.

Карл дал мне адрес борделя, и я доезжаю на автобусе до ближайшей остановки, а остаток пути иду пешком. Несмотря на пальто, которое прикрывает комбинацию, я чувствую, будто люди видят сквозь него. Видят, во что я одета. Щеки пылают, и последние пару кварталов до борделя я практически пробегаю трусцой.

По сравнению со стриптиз-клубом, в котором я работаю, бордель выглядит довольно невзрачно. Ничем не примечательное здание из простого кирпича, с запечатанными окнами, которое могло бы быть чем угодно – от офиса до какого-нибудь места для проведения медицинских процедур. Однако мне кажется, что это место по типу «если знаешь, то знаешь». Я открываю дверь и вхожу внутрь.

Меня окутывает запах свечей и благовоний, и ко мне подходит высокий мужчина с мускулистыми татуированными руками, оглядывая меня с ног до головы.

– Заблудилась, что ли?

Я качаю головой, пытаясь обрести дар речи.

– Н-нет. У меня тут встреча с… Жизель?

Он смотрит на меня еще секунду, а затем поворачивается и уходит в заднюю дверь.

Я стою там, где он меня оставил, нервно заламывая пальцы и оглядывая голые стены вестибюля. Как и снаружи, эта комната выглядит неприметной, наверняка это было сделано специально, чтобы не привлекать лишнего внимания к тому, что происходит в задней части заведения.

Высокий мужчина возвращается через минуту в сопровождении женщины с суровым лицом. Она высокая блондинка и держится с видом человека, которому все нипочем. Когда она оглядывает меня, мне приходится бороться с желанием еще сильнее закутаться в пальто.

– Это тебя Карл прислал? – спрашивает она. Когда я киваю, она резким движением указывает на меня пальцем. – Пошли со мной.

Жизель проходит через дверь в боковую комнату в задней части здания, закрывает за мной дверь, а затем оглядывает меня более внимательно, переводя взгляд с головы на стоптанные туфли, которые я надела.

– Срань господня, – фыркает она. – Мне казалось, я говорила Карлу насчет дерьмовых девчонок, которых он мне подсылает. В «Розовом саду» главное – качество, а я что-то его не наблюдаю.

Во мне вспыхивают смущение и гнев, и я не могу удержаться, чтобы не огрызнуться в ответ:

– Вот уж не знала, что для обычного лежания на спине нужны высокие стандарты.

Жизель прищуривается, глядя на меня, и совсем не выглядит довольной. Затем она делает шаг вперед и, схватив меня за запястья, дергает их вниз. После чего распахивает пальто и рассматривает мой наряд – ее мнение о нем ясно читается на ее лице.

– Невероятно, – бормочет она.

Похоже, мое лицо постоянно будет красным, как помидор, от всей этой ужасной и неловкой обстановки, но когда руки Жизель начинают блуждать по моему телу, все становится еще хуже. Она ощупывает меня, обхватывая ладонями сиськи, затем протягивает руку мне за спину, чтобы потрогать задницу. Когда она прикасается к шрамам на правом бедре, то морщится, а я смотрю в пол, мечтая исчезнуть.

– Что, черт возьми, Карл в тебе нашел? – вопрошает она, и я не знаю, то ли она хочет услышать ответ, то ли просто жалуется вслух.

– Он сказал, вам нужны девственницы, – шепчу я, стыдясь собственного мягкого голоса.

Жизель приподнимает бровь, глядя на меня.

– Судя по тому, как ты выглядишь, похоже, так и есть, но мне надо убедиться. Если ты пытаешься провернуть какую-то аферу ради денег, это разрушит мой бизнес.

– Вовсе нет! – настаиваю я, будучи в шоке оттого, что мне приходится защищать свою невинность перед кем-то подобным. Ее оскорбления ранят, но она права. Не то чтобы раньше я хоть кого-то интересовала.

Ведя себя так, будто не слышит меня, она постукивает по бедрам, чтобы я раздвинула ноги. Меня охватывает ужас, когда я понимаю, что она собирается сделать, и внутри зарождается тошнота. Жизель натягивает перчатку, затем отодвигает в сторону мои дешевые черные трусики, и вводит в меня сначала один палец, а после и другой. Всего на несколько дюймов. Это похоже на клинический осмотр, типа как у гинеколога, но ощущается в разы хуже, учитывая специфику того, что меня ждет.

– Сойдешь, – наконец объявляет Жизель.

Она вытаскивает пальцы и снимает перчатку, после чего начинает стремительно двигаться. Она срывает с меня пальто и отбрасывает его в сторону, оставляя меня стоять посреди комнаты в одной комбинации. Ее руки скользят к моим волосам, распушая их и заправляя пряди за уши.

– Вот основные правила, – коротко говорит Жизель, продолжая хлопотать. – Ты будешь делать все, что захочет твой клиент. Что бы это ни было. Если хочешь, чтобы тебе заплатили, придется делать все. В конце вечера, если не поступит никаких жалоб, ты получишь свои деньги. Поняла?

– Да, – шепчу я, кивая.

Она отступает на шаг, окидывая меня последним взглядом. Кажется, она все равно недовольна, поэтому качает головой.

– Надеюсь, этого будет достаточно. Пойдем со мной.

Я хватаю пальто, после чего Жизель уводит меня в комнату в задней части здания, и, клянусь, с каждым шагом мои ноги дрожат все сильнее. Наконец, она останавливается перед дверью, открывает ее и практически вталкивает меня внутрь. Она больше ничего не говорит, просто уходит, закрывая за собой дверь.

Мой взгляд мечется по сторонам, пульс учащается, но потом я понимаю, что одна. Клиента еще нет.

Слава богу.

Не знаю уж, чего я ожидала, но учитывая название – «Розовый сад», – я думала, комнаты будут получше. Здесь почти ничего нет, только кровать и прикроватный столик с лампой, но, думаю, для того, что здесь сейчас произойдет большего и не нужно.

Я засовываю пальто под кровать, затем немного прохаживаюсь по комнате, не в силах усидеть на месте, так как тело пульсирует от адреналина и тревоги. Хотя я не думаю, что это вызовет хорошее первое впечатление у человека, который скоро войдет в дверь. Поэтому я заставляю себя сесть на кровать, ерзая и пытаясь успокоиться.

Через несколько минут, которые кажутся одновременно и долгими, и ужасно быстрыми, дверь снова открывается. В комнату входит мужчина, и у меня перехватывает дыхание. Первое, что я замечаю, это то, что он огромен. Вышибалы в «Сапфире», конечно, крупные парни, но этот мужчина просто гора. Все в нем выглядит брутальным и суровым, и мое сердце учащенно бьется, когда его темные глаза встречаются с моими. У него квадратная челюсть и толстая шея, темные волосы коротко острижены.

Он замечает меня, сидящую на кровати, и подходит, чтобы рассмотреть получше, проделывая те же манипуляции, что и Жизель до этого. Когда его внимание привлекают мои шрамы, я вижу, как губы мужчины кривятся в усмешке.

– Где получила? – спрашивает он, и его голос звучит глубоко и с сильным, кажется, русским акцентом, что объясняет некоторые вещи.

От этого вопроса у меня внутри все переворачивается, а во рту внезапно пересыхает. Говорить о своих шрамах с этим ужасающим мужчиной почему-то кажется еще худшим вариантом, нежели заниматься с ним сексом, и даже если бы я хотела сказать, у меня не получилось бы, так как я утратила дар речи. Поэтому я просто не отвечаю.

Он прищуривается из-за моего молчания и наклоняется. Его толстые пальцы так крепко сжимают мой подбородок, что я вздрагиваю.

– Когда я задаю тебе вопрос, тебе лучше ответить мне, – рычит он. – А когда велю что-то сделать, лучше повиноваться.

Он делает паузу, словно ждет, что я что-то скажу, но ведь не думает же он, что я смогу вымолвить хоть слово, пока он вот так нависает надо мной?

– Если ты не умеешь разговаривать, – ворчит он, – тогда, может, мне стоит использовать твой рот иначе.

После этого он набрасывается на меня, не давая сказать и слова. Одна из его огромных ручищ хватает меня за плечо, стаскивает с кровати и толкает вниз, так что я оказываюсь на коленях перед ним. Сердце бешено колотится, тяжело ударяясь о ребра, когда он одной рукой расстегивает штаны, вытаскивает член и прижимает его ко мне.

Это самый большой член, который я когда-либо видела, что, думаю, ни о чем не говорит, поскольку раньше я видела вблизи только один. Но его эрекция выглядит просто чудовищной, и я не представляю, как он поместится у меня во рту.

Я замираю, чувствуя тошноту в животе, а мужик нетерпеливо рычит. Когда я не бросаюсь отсасывать ему, он трется головкой члена о мои губы.

– Открой, – требует он глубоким и хрипловатым голосом.

– Я…

Я начинаю говорить ему, что не знаю, как это сделать, но он просто пользуется случаем и проталкивает член меж моих губ прямо в рот. Я тут же задыхаюсь, пытаясь схватить немного воздуха от такого резкого проникновения. Я делала минет всего один раз и понятия не имею, как нужно правильно, но это его не останавливает. Он только мычит и проводит своим стволом по моему языку, от его толщины у меня слюна стекает по подбородку, а глаза наполняются слезами.

– Шире. И следи за своими гребаными зубами.

Он хватает меня за волосы и, используя их как рукоятку, дергает мою голову взад-вперед, заставляя принимать все больше и больше его члена. Каждый раз, когда он попадает мне в горло, я давлюсь, отплевываюсь и кашляю.

Через несколько мгновений мужик бормочет что-то себе под нос по-русски, вероятно, ругательство.

– Мелкая сучка, – ворчит он. – Ни хрена не умеешь.

Он снова дергает меня за волосы, чтобы оттащить от своего члена. Я хватаю ртом воздух, когда он поднимает меня с пола.

– Похоже, годишься только для одного. – Он мрачно усмехается. – Надеюсь, твоя тугая маленькая киска готова.

С этими словами он бросает меня на кровать так, словно я ничего не вешу. Затем хватает за лодыжки и рывком раздвигает ноги, а сам устраивается между моими бедрами, занимая до хрена места. Его глаза темнеют от гнева и нетерпения, дыхание учащается. Когда он берет меня за запястья одной рукой и заводя их мне за голову, я вырываюсь из его хватки, инстинктивно сопротивляясь.

– Лежи смирно, – рычит он.

Я знаю, что должна делать то, что он говорит. Знаю, что согласилась на это, знаю, что мне нужны деньги. Но я все равно ничего не могу поделать и извиваюсь под ним, пытаясь вырваться. Дыхание становится прерывистым.

Мужик свободной рукой хватает меня за комбинацию и грубо дергает. Шелковистая ткань рвется, открывая ему вид на мою грудь и живот, и в его глазах вспыхивает темный голод. Он оглядывает мое тело и, увидев простые черные трусики, качает головой, видимо, собираясь сорвать и их.

Мое дыхание становится почти судорожным, и я зажмуриваю глаза, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.

За пределами комнаты раздается слабый звук. Я не уверена, что это, но пытаюсь сосредоточиться на нем, а не на гиганте, прижимающем меня к кровати своим большим телом. Он просовывает руку мне между ног, приподнимаясь надо мной.

– Ты, конечно, уродливая сучка, но, по крайней мере, будешь достаточно тугой, чтобы компенсировать…

Дверь распахивается, обрывая его на полуслове.

Раздаются два негромких хлопка. Мужчина дергается, кряхтит и валится на меня сверху. Его вес душит меня, а по телу, просачиваясь сквозь разорванную комбинацию, начинает растекаться нечто теплое и влажное.

Кровь.

4

Рэнсом

Выстрелы достигают цели, и мы втроем, как единое целое, входим в комнату. Мы проделывали подобное столько раз, что научились работать сплоченно.

Вик быстро осматривает комнату, чтобы убедиться, что нас не подстерегает никакая угроза. Это его обычная работа – следить за тем, чтобы путь был свободен, и расчищать его, если потребуется.

– Тут чисто! – кричит он.

Мэлис делает шаг вперед и поднимает Николая с кровати, и оказывается, он свалился на девушку. На ней разорванная ночнушка, которая теперь залита ярко-красной кровью.

– Вставай, сука, – рычит Мэлис, стаскивая Николая с матраса и швыряя его в угол комнаты.

Бугай сползает на пол, оставляя на стене кровавый след. Он тяжело ранен, но еще жив, его грудь тяжело вздымается. Глаза открыты, и, хотя и затуманены, в них достаточно жизни, чтобы понять, что происходит.

Его рука начинает двигаться, вероятно, в попытке схватиться за оружие, но Мэлис уже рядом. Он набрасывается на Николая, прежде чем тот успевает сделать что-то помимо вытаскивания ножа, который был припрятан у него в кармане брюк. Мэл выбивает ногой лезвие, а затем для пущей убедительности наступает Николаю на руку.

В комнате раздается хруст костей.

Ноздри Николая раздуваются, но он не кричит от боли. Очевидно, он из тех парней, что родились и выросли в подобном дерьме. Привыкли получать травмы, жить на острие ножа. Но он, наверное, гораздо больше привык быть охотником, а не жертвой.

Мэлис наклоняется и хватает Николая за волосы, его пальцы перебирают короткие пряди у самой кожи головы. Он поднимает голову бугая и смотрит ему прямо в глаза.

– Помнишь Диану Воронину? – выплевывает брат.

Грудь Николая тяжело вздымается, но он ничего не говорит, лишь прищуривается, глядя на Мэлиса так, словно собирается в него плюнуть. Но еще до того, как он успевает набрать слюну в рот, Мэлис снова наступает ему на руку, на этот раз сильнее. Лицо Николая искажает боль, и он, тяжело дыша, обнажает окровавленные зубы.

– Я задал тебе вопрос, урод, – огрызается Мэлис.

– Мэл, – окликаю я, бросая ему нож. – Такой парень, как он, скорее всего, в свое время завалил до черта беззащитных женщин. Может, ему просто нужно, чтобы ты освежил его память?

Мэлис берет нож и наклоняется, от него исходит гнев и жажда насилия.

– Да, возможно, ты прав. – Его голос звучит мягко. Опасно. – Может, ему и правда нужно напоминание.

Он разрезает рубашку Николая спереди, обнажая чертовски бледную кожу. Он весь в шрамах и татуировках, хотя и близко не подошел к тому количеству, что есть у Мэлиса.

– Я бы вырезал ее гребаное имя на твоей коже, – рычит Мэлис. – Но ты недостоин носить его.

Вместо этого он приставляет нож к груди Николая и просто начинает вырезать на ней линии, пробивая кожу достаточно глубоко, чтобы на поверхности сразу выступила кровь. Николай рычит, и мне трудно сказать, то ли ему наконец-то больно, то ли он просто разозлился. В любом случае, это не имеет значения. Есть только один способ покончить со всем этим.

Я подхожу ближе, попадая в поле его зрения, и его дикие глаза останавливаются на мне.

– Диана Воронина, – повторяю я. – Она была медсестрой. Примерно такого роста. – Я поднимаю руку, показывая ее примерный рост. – Темно-каштановые волосы, ярко-зеленые глаза. Улыбка, которой она одаривала практически любого. Припоминаешь?

– Пошел на хрен ты и эта сука, кем бы она ни была, – выплевывает Николай, его голос с сильным акцентом наполнен болью.

Мэлис вонзает нож еще глубже, прямо под мышку с правой стороны.

Я цокаю языком и качаю головой.

– Прости. Неверный ответ. Давай-ка посмотрим, может, это сработает. Однажды вечером она возвращалась домой с работы. Она была медсестрой и посвятила свою жизнь помощи людям. Кто-то выстрелил ей в голову. – Я подхожу еще на шаг ближе, становясь прямо за спиной Мэлиса. – Это была не шальная пуля и не несчастный случай. Ей выстрелили прямо сюда. – Я указываю себе между глаз, ни на секунду не отводя взгляда от Николая. – И с близкого расстояния, судя по тому, что мы узнали из отчета.

– Мы знаем, что это сделал ты, – вступает в разговор Вик. Его голос звучит так же бесстрастно, как и всегда, он сохраняет над собой жесткий контроль даже сейчас, когда мы смотрим на человека, убившего нашу маму. – Мы хотим знать, почему.

Николай переводит взгляд с одного из нас на другого, и вид у него такой, будто он сейчас сдохнет. Его глаза налиты кровью, а на губах пузырями выступает кровь, когда он, наконец, снова заговаривает. Пули, выпущенные Мэлисом в спину, вероятно, пробили одно из его легких.

– Я помню, – хрипит он через мгновение. – Ага, точно. Это был просто бизнес.

– Бизнес? – вопрошает Мэлис, от ярости его слегка трясет. – Это что еще, черт возьми, значит? Она была нашей матерью.

– Она оказалась не в том месте, не в то время. Увидела, как я завалил кое-кого, и я не мог оставить ее в живых после этого. Да, я убил ее. И после этого больше никогда о ней не вспоминал. А ты типа проливаешь слезки из-за каждого никчемного куска дерьма?

Зря он так. За его словами тут же следует реакция. Мэлис вонзает нож еще глубже, а я сжимаю руки в кулаки, пытаясь справиться с яростью.

Наша мать была настоящим ангелом. Она была лучшим человеком, которого я когда-либо знал, и по сей день никто и близко не сравнился с ней. Она была единственной, кто делал все, что мог, чтобы помочь нуждающимся. Она была из тех мам, которые знают, как заставить своих детей улыбаться, и хотят, чтобы они были счастливы. Она была последним человеком, который заслуживал такой смерти. Мы любили ее всем сердцем, и того, что этот ублюдок так говорит о ней, достаточно, чтобы окончательно взбесить нас.

Даже Вик, кажется, на пределе своих сил. Он идет вперед, и они с Мэлисом оказываются прямо перед Николаем, два предзнаменования рока. Вик отступает назад, а затем пинает Николая в бок, достаточно сильно, чтобы сломать тому пару ребер. Судя по болезненному стону, туда он и целился.

Мэлис вытаскивает нож и снова вонзает его, слегка проворачивая.

Остаюсь только я.

Я выдерживаю взгляд Николая, пока он терпит пытки, и качаю головой.

– Когда мы с тобой закончим, ты даже куском дерьма не будешь, – обещаю я.

Мы принимаемся мучить его. Не торопимся, по очереди наносим удар за ударом. Я наступаю ему на другую руку, а Вик ломает еще несколько ребер. Когда Мэлис отпускает Николая, тот оседает, тяжело дыша и пытаясь обхватить ушибленные места. Поэтому мы калечим его еще чуть-чуть.

А потом еще для пущей убедительности.

Когда мы заканчиваем, Мэлис возвышается над ним, и выражение глаз брата можно было бы посчитать почти диким, если бы оно не было таким расчетливым. Он берет лампу с тяжелым бронзовым цоколем с тумбочки рядом с кроватью и на секунду взвешивает ее в руке, словно пытаясь прикинуть, сколько она весит. А затем он с силой опускает ее на голову Николая, с хрустом сокрушая его череп.

После этого в комнате воцаряется тишина. Мы втроем стоим плечом к плечу и смотрим на тело Николая, наслаждаясь смертью человека, который отнял у нас нечто столь ценное.

Затем мое внимание привлекает какое-то движение.

Я оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как девушка, лежавшая до этого на кровати, выхватывает что‐то из-под нее и бросается к двери. В пылу одержимости я почти забыл, что она здесь, особенно учитывая, что она не издала ни звука с тех пор, как мы ворвались в комнату.

Она быстра, но я быстрее. Прежде чем девчонка успевает убежать, я хватаю ее за руку и дергаю назад. На ней короткая порванная комбинация, и она вся в крови Николая, потому что была под ним, когда в него выстрелили. Она дико сопротивляется, пытаясь вырваться, и я держу ее еще крепче, прижимая к себе спереди руками.

– Нет. Пожалуйста, – хнычет она, пытаясь втиснуть помятое пальто, которое держит в руках, между нами, чтобы оттолкнуть меня. – Прошу!

Она слегка приподнимает голову, пытаясь высвободиться, и, когда я рассматриваю ее заплаканное лицо получше, то понимаю, что знаю ее. Это та самая девушка, с которой я столкнулся прошлой ночью возле «Сапфира». Помню, подумал, что тогда она выглядела расстроенной, но это ничто по сравнению с тем, как она выглядит сейчас.

Наша борьба привлекает внимание моих братьев, и они переключают свое внимание с тела подонка на хрупкую девчонку в моих руках.

– Проклятье, – выплевывает Мэлис, прищурившись.

Девушка вздрагивает от резкости его тона, дрожа как осиновый лист. Ее лицо бледное, почти белое от шока и страха, а по щекам текут крупные слезы. У нее карие глаза, но когда на них падает свет, в темной глубине выделяются золотистые искорки, и мне трудно отвести взгляд даже на секунду.

Она выглядит чертовски испуганной и разбитой, и какая-то часть меня сочувствует ей за то, что она увидела. На самом деле она едва ли похожа на тех девушек, которые обычно трудятся в подобных местах, и если это ее первая ночь на работе, то ей охренеть как не повезло.

Ее большие, широко распахнутые глаза встречаются с моими, и она замирает. На бледном лице отражается узнавание, когда она понимает, что тоже уже встречала меня раньше. Мы застываем так на секунду, и ее метания замедляются, когда она, моргая, пялится на меня.

Затем момент проходит, и девушка вырывается из моих рук, пользуясь моей рассеянностью и тем, что я ослабил хватку. Она снова бросается к двери, но Вик оказывается там раньше, чем она успевает что-либо предпринять. Он встает перед дверью, скрестив руки на груди, на его лице застывает мрачное выражение.

Мэлис, стоящий в стороне, поднимает пистолет.

Девушка мгновенно реагирует, резко вздрагивая и прижимаясь к стене, как будто это может защитить ее. Ее грудь тяжело вздымается, она похожа на загнанного в угол зверя, оглядывающегося в поисках места, где можно спрятаться.

С такой точки у меня получается разглядеть ее получше. У нее шрамы по всей правой руке, и выглядят они так, словно остались от какой‐то травмы. На ноге их еще больше, они скрываются под порванной комбинацией, так что я не могу сказать, как далеко они простираются.

Ее взгляд устремляется на меня, в то время как Мэлис держит пистолет направленным прямо ей в голову. В ее глазах мелькает нечто, оно зовет меня, – взгляд надежды, – словно она думает, что я спасу ее, основываясь на том небольшом взаимодействии, которое у нас было до этого момента.

Черт.

Обычно мы с братьями – единое целое. Мы все делаем вместе, и никто не может встать между нами, потому что мы все на одной волне.

Но что-то особенное в выражении бледного лица этой девушки заставляет меня остановиться. Оно поражает меня сильнее, чем я ожидал, и, прежде чем Мэлис успевает выстрелить в нее, я отбиваю его руку в сторону, посылая пулю мимо цели. Вместо этого та врезается в стену прямо рядом с головой девушки, и она вскрикивает, закрывая лицо руками.

– Какого хрена, Рэнсом?

Мэлис резко оборачивается и смотрит на меня, ноздри гневно раздуваются.

– Мы не можем убить ее, – тихо говорю я.

– О чем ты, мать твою?

– Ты глянь на этого ублюдка. – Я указываю на комок плоти и крови – все, что осталось от Николая. – Он убил нашу мать, потому что ей просто не повезло, верно? Потому что она оказалась не в том месте не в то время. Если мы убьем эту девушку, то станем такими же, как он. – Я бросаю взгляд на Виктора, который стоит, скрестив руки на груди, и наблюдает за происходящим. – Поддержи меня, Вик.

Виктор просто выдыхает, не соглашаясь ни с тем, ни с другим. У меня такое чувство, будто он еще не выбрал сторону, поэтому перебирает в голове множество вариантов.

Челюсть Мэлиса сжимается, и я наблюдаю, как на его лице быстро сменяют друг друга несколько эмоций. Ярость – главная из них, но таков уж Мэлис, так что это неудивительно. Он явно борется с собой, разрываясь между доступными нам вариантами.

– Ну же, Мэлис, – бормочу я. – Ты же знаешь, что я прав.

Его ноздри раздуваются от раздражения, и он подходит к девушке, оказываясь прямо перед ее лицом. Пистолет с глушителем по-прежнему нацелен ей в голову, но его палец уже свободнее лежит на спусковом крючке.

– Если ты кому-нибудь расскажешь о том, что видела, мы тебя на хрен завалим, – тихо говорит он ей. – Без колебаний. Без вопросов. Без вторых шансов. Мне насрать, по какой причине ты это сделаешь и кому разболтаешь. Откроешь рот, и ты покойница. Уяснила?

Она кивает. Ее глаза так широко раскрыты от испуга, что теперь как будто занимают большую часть лица.

Секунду он стоит, разглядывая ее, словно пытаясь понять, врет она или нет. Но даже Мэлис, каким бы недоверчивым и злым он ни был, не может не увидеть правду в страхе на ее лице. Она явно в ужасе от того, что может с ней произойти.

Это заставляет его немного отступить. Он делает шаг назад, хотя и продолжает целиться в нее из пистолета.

– Имя, – требует он.

Девчонка открывает рот, но сначала не издает ни звука. Затем она снова смотрит на пистолет в руке Мэлиса и изо всех сил пытается обрести дар речи.

– У-Уиллоу, – удается ей произнести. – Уиллоу Хейз.

Мэлис смотрит на Вика, и брат кивает.

– Уже занимаюсь. – Он набирает что-то в своем телефоне, используя свой особый навык поиска всякой хренотени. Мгновение спустя он кивает, поднимая взгляд. – Это она. Она говорит правду.

Мэлис выглядит так, будто вот-вот сплюнет на пол и выбежит вон. Его и без того резкие черты искажают отвращение и гнев. Он делает глубокий вдох и резко выдыхает, затем отступает назад, наконец опуская пистолет.

На секунду девушка застывает на месте, смотря на него; ее ноги жутко дрожат.

Я откашливаюсь, чтобы привлечь ее внимание, и, когда ее взгляд устремляется на меня, киваю в сторону двери.

– Тут тебе пора улетать, пташка, – бормочу я.

Эти слова отрезвляют ее, и она бежит к двери, стремясь поскорее покинуть комнату, как будто боится, что Мэлис выстрелит ей в спину, если она не поторопится.

– Черт, – повторяет Мэлис, засовывая пистолет за пояс брюк.

Я смотрю девушке вслед, рассеянно прикусывая пирсинг на языке. Возможно, было ошибкой оставлять ее в живых, но я не мог позволить Мэлу просто убить ее. Мы уже убили хозяйку этого притона, а также охранника у входа, и из-за этого я едва ли буду чувствовать себя плохо. Но эта девушка выглядела слишком милой и невинной. Она не была замешана в этом дерьме, как все остальные, кто погиб этой ночью.

– Пора закончить это дело, – говорит Виктор, убирая телефон. – Мы и так потеряли слишком много времени.

– Верно, – соглашаюсь я, кивая и встряхивая головой, дабы немного прояснить ее. – Пора сжечь этого ублюдка.

Мы разделяемся и разливаем керосин по всему борделю, готовясь спалить его дотла, чтобы замести свои следы.

5

Уиллоу

Сердце, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди.

Я выбралась из борделя целой и невредимой, хотя все это время боялась, что кто-то из них передумает и пойдет следом, чтобы убить меня. Но я выбегаю на тускло освещенную улицу одна и, как только покидаю здание, жадно вдыхаю ночной воздух.

Я не могу поехать домой на такси или автобусе, поскольку на мне нет обуви и я вся в чужой крови, поэтому набрасываю пальто и отправляюсь пешком, изо всех сил стараясь держаться переулков, чтобы меня не заметили. Понятия не имею, как бы я объяснила то, что произошло этим вечером, если бы меня кто-нибудь увидел. В голове все еще проносятся угрозы парня по имени Мэлис.

Если ты кому-нибудь расскажешь о том, что видела, мы тебя на хрен завалим.

От одной мысли об этом у меня сводит живот, и я обхватываю свою талию одной рукой. В боку больно стреляет. Я чувствую себя ужасно беззащитной, пока бегу по улице в подобном виде. Во многих отношениях. На мне по-прежнему лишь разорванная комбинация, в которой я была в борделе, и я пытаюсь поплотнее закутаться в пальто, пока бегу, тяжело дыша и стараясь не споткнуться о выступающие камни и кирпичи.

В какой-то момент я прохожу мимо дешевого бара, из которого доносится музыка, и группа парней, тусующихся у входа, замечает меня.

– Ну и ну, – кричит один из них. – Куда собралась, детка?

– Ага, тебя покатать, крошка? – добавляет другой. – У меня тут кое-что для тебя есть!

Он хватает себя за промежность и делает вид, будто трахает меня, пока остальные смеются. Я продолжаю двигаться, обходя их и молясь, чтобы они не решили напасть на меня. Один из них качает головой и сплевывает в сторону.

– Отвалите от нее. Она, похоже, жестко обдолбанная, – говорит он. – Или с таблеток только слезла. Не суйте член в чокнутых.

Они либо не видят пятен крови у меня под пальто, либо не осознают, что это такое. В любом случае, я прячусь в тени, пока они не передумали оставить меня в покое, и продолжаю бежать.

Мое тело вот-вот сдастся, но я не останавливаюсь. Грудь болит, легкие требуют больше воздуха, чем я могу вдохнуть, а сердце бешено колотится. Ступни горят, ноги дрожат, и с каждым шагом я чувствую, что вот-вот упаду. Но я не могу остановиться. Я продолжаю, спотыкаясь, идти вперед, зная, что обязана добраться до дома.

Наконец, пробежав несколько миль, я вижу впереди знакомое здание. Я почти рыдаю от облегчения, врываясь внутрь и поднимаясь по лестнице быстрее, чем когда-либо прежде. Я задыхаюсь и дрожу, и трясущимися пальцами открываю дверь, затем захлопываю ее и запираю на засов.

Я подхожу к каждому окну и проверяю, заперты ли они.

У меня