Любимое

Захватывающе совершенно.

Время закончилось, но вечность не наступила.

Прекрасно.

Замечательно, впрочем, как всегда.
— Кстати, как он перевел «гопников» и «жопников»?
— Он написал «гвельфы и «гибеллины».

Читаешь — и завидуешь безумно. Тем, кто ещё только держит эту книгу в руках, кто ещё не погрузился в её вихрь слов, образов и звуков. Это не просто роман — это литературный лабиринт, где каждое слово — загадка, каждый абзац — вызов. Соколов пишет так, что кажется: язык обретает новую жизнь, дышит и дерзит. Читаешь и понимаешь: впереди — уникальное приключение, и зависть к тем, у кого этот текст ещё впереди, просто невыносима.

«Между собакой и волком» Саши Соколова — это не просто книга, а болото звуков и слов, где каждое ударное согласное — как кочка, на которую прыгаешь, балансируя между хаосом и ритмом. Здесь текст — это плот, а ты — пленник его течения, и чем глубже погружаешься, тем сильнее хочется тонуть в этой вязкой вязи, в этой речевой вязкости, где слог цепкий и шершавый, словно кора старого дерева. Каждое предложение — вызов и наслаждение одновременно, вихрь, в котором ощущаешь вкус языка на острие ножа. Читаешь — и понимаешь: в этом болоте не утонешь, а найдёшь новую жизнь, где смысл не статичен, а движется, звенит, пульсирует.

В этой книге Аверченко — не сатирик, не обличитель, а, скорее, добрый летописец праздного ничегонеделания. Он не осуждает героев — он ими любуется. Подходцев, Клинков и Громов — трио, которое из безделья делает искусство, а из бессмысленных разговоров — философию.
Словесная акробатика тут такая, что, кажется, Аверченко внутренне бросил вызов самому Хармсу: кто ловчее жонглирует абсурдом?
Это весело, легко и с улыбкой. Как если бы сам Аверченко подмигнул нам из-за страницы и сказал: «Да, всё это ерунда. Но, чёрт возьми, какая прекрасная ерунда».

Сценарии Горина прописаны с такой поразительной точностью и глубиной, что, читая их, начинаешь ощущать целый спектакль — с движением, интонациями, паузами и даже светом. Там уже всё есть.

И порой возникает мысль — быть может, Марк Захаров в этих фильмах был не столько режиссёром в привычном смысле, сколько дирижёром уже написанной партитуры. Он не ставил, а извлекал, распаковывал, придавал объём тому, что Горин выстроил до запятой.

И в этом, кстати, огромная заслуга — услышать музыку между строк и не испортить ни одной ноты.

Блистательный Карел Чапек — человек, который подарил миру слово «робот» и заставил нас всерьёз задуматься, кто тут вообще человек. Его фантастика не столько про будущее, сколько про то, как мы всё испортим — с умом, иронией и без лишнего пафоса. Он писал так, будто спорил с читателем за чашкой кофе — вежливо, но разрушительно. Читая Чапека, смеёшься, пока не понимаешь, что это, вообще-то, про тебя. Гуманист с инженерным подходом к человечеству.

Оказывается, Виктор Драгунский, которого мы всю жизнь любили за манную кашу на шляпе, писал ещё и для взрослых. И писал тонко, искренне, почти нежно. Подумалось даже: зря он столько сил отдал Денискиным рассказам — мог бы побольше взрослым оставить. Хотя мысль, конечно, странная от человека, выросшего на этой самой каше.

Разбудите меня через сто лет, спросите, что читать о России — не зевнув скажу: Салтыкова-Щедрина. Потому что можно сколько угодно менять флаги, гимны и госструктуры, но если где-то чиновник, набивая карманы, рассуждает о народном благе, а народ, погрозив кулаком, идёт платить новый налог — значит, всё по-прежнему.

И если уж слушать этот карнавал, то только в исполнении Радцига. Потому что сам Щедрин написал зло, но сдержанно, а Кирилл читает так, что хочется то смеяться, то напиваться, то срочно уезжать на воды.

Текст + голос = 🔥

Довлатов так поразительно современен, что с непониманием спотыкаешься о Ленинград, академика Сахарова, маршала Огаркова. И всего этого нет. Нет уже и Довлатова. Но навсегда с нами останется неповторимый язык и несгибаемая жажда жизни.

В последнее время я заметил, что от частого употребления некоторые цитаты блестят как перила.
Признайся, сосешь русскую кровь?
Ещё кто к кому поналетел, сраная уродина!
И прочее бессмертие в одном из несомненно лучших текстов Виктора Олеговича.

Комментарии новых времен под книгой служат символическим продолжением текста Пелевина, подтверждая его правоту.

Прекрасная книга, наилучшим образом очищающая уши от лапши догм школьной программы по литературе.

Начните читать и через полчаса поймете.

Потому что это прекрасно.

До пятнадцати раз Александр Сергеевич менял слова, чтобы каждый раз меня поражала невероятная легкость слова.

Один из самых любимых моих Пелевиных.

«Самая легкая лодка в мире» Юрия Коваля — это книга, наполненная особой лиричностью и философией, которая в простой и доступной форме затрагивает глубокие темы. Коваль создает уникальный мир, где чудеса соседствуют с обыденностью, а природа и человек переплетаются в едином гармоничном ритме. Простые сюжеты обретают многозначность, а повествование напоминает светлый сон, в котором каждая деталь имеет значение. Эта книга — словно лёгкая лодка, несущая читателя к тишине и внутреннему покою.