Книги, которые прямо сейчас читают в германоязычных странах. Многие — неизвестны в России. Полку ведут Гёте-Институт и Татьяна Зборовская, обладательница специальной премии Гёте-Института за лучшие переводы с немецкого на русский.
Пожалуй, нет такой награды, которую не получил бы Андреас Штайнхёфель за двадцать пять лет карьеры. Из-под его пера вышли более сорока переводов с английского и 23 собственных романа, принесших ровно столько же крупных наград и неисчислимое множество тех, что помельче; среди них — три Немецких детских литературных премии и три номинации на нее, три позиции в Почетном списке Международного совета по книгам для молодежи. Произведения Штайнхёфеля прочно заняли место в школьной программе, а их экранизации — в кинопрокате (одноименная лента австрийского режиссера Якоба Эрвы, снятая по роману «В центре Вселенной», в 2016 году стала частью внеконкурсной программы ММКФ). Герои Андреаса Штайнхёфеля, как правило, совсем не такие, как все. Посудите сами: ну разве нормально, к примеру, полностью позабыть и семью, и друзей, потому что родной папа уронил на тебя что-то с крыши, или никогда не знать, что из твоей головы выпадет и откуда. Или никуда не выходить без шлема, потому что каждый год почти сорок тысяч детей в Германии становятся жертвами несчастных случаев. Или жить в огромном старом доме в лесу на краю деревни. Или иметь папу — директора школы. Или в шестнадцать лет иметь двоих детей и больше никого. Но именно за счет этого они и нормальны.
«В центре Вселенной» — история о взрослении, первой любви, дружбе, зависти, ревности и преодолении. О том, как вот уже семнадцать лет прибывшая из-за океана Глэсс изо дня в день получает в лицо издевки и поношения от местных жителей, а по вечерам на кухне утирает слезы обманутым женам и вечным старым девам. Как ее дети-близнецы, Диана и Фил, находят себе странных друзей — мальчика, мать которого совершила самоубийство у него на глазах, или девочку, которая ходит по ночам купаться на реку, а также стреляют в местных хулиганов из лука, карабкаются по крышам, теряют невинность и разговаривают с фарфоровыми негритятами. Книга о том, как жить с надеждой, как есть вишнёвое мороженое, сидя на развалинах старого замка, как отправиться в путешествие и получить незабываемый опыт, как познакомиться со всеобщим любимчиком, если ты — аутсайдер, как хранить тайну, хотя очень не хочется, как похоронить старика-профессора и незаметно запихнуть мармеладного мишку ему в ноздрю, как пережить предательство и, наконец, сказать «Прости-прощай!» миру, в котором нет места для тебя.
«В центре Вселенной» — история о взрослении, первой любви, дружбе, зависти, ревности и преодолении. О том, как вот уже семнадцать лет прибывшая из-за океана Глэсс изо дня в день получает в лицо издевки и поношения от местных жителей, а по вечерам на кухне утирает слезы обманутым женам и вечным старым девам. Как ее дети-близнецы, Диана и Фил, находят себе странных друзей — мальчика, мать которого совершила самоубийство у него на глазах, или девочку, которая ходит по ночам купаться на реку, а также стреляют в местных хулиганов из лука, карабкаются по крышам, теряют невинность и разговаривают с фарфоровыми негритятами. Книга о том, как жить с надеждой, как есть вишнёвое мороженое, сидя на развалинах старого замка, как отправиться в путешествие и получить незабываемый опыт, как познакомиться со всеобщим любимчиком, если ты — аутсайдер, как хранить тайну, хотя очень не хочется, как похоронить старика-профессора и незаметно запихнуть мармеладного мишку ему в ноздрю, как пережить предательство и, наконец, сказать «Прости-прощай!» миру, в котором нет места для тебя.
В центре Вселенной
·
В центре Вселенной
18+
813
Жизнь писателя, художника и иллюстратора Вольфганга Херрндорфа была незаслуженно короткой, но яркой. Он ушел из жизни в 48 лет, покончив с собой из-за злокачественной опухоли, многого не написав и не создав. С темой становления молодой личности он работал с самого своего прихода в литературу: свой дебютный роман «В плюшевых грозах» — оммаж Эрнсту Юнгеру — Херрндорф называл «романом взросления» даже несмотря на то, что главному герою было почти тридцать. Книга «Гуд бай, Берлин!», вышедшая одновременно с постановкой страшного диагноза, принесла ему Немецкую детско-юношескую литературную премию — одну из самых значимых в мире, — была переведена на 24 языка и издана общим тиражом более миллиона экземпляров.
Перевод Александры Горбовой был отмечен Немецкой переводческой премией «Мерк» в номинации «Книги для детей и юношества» (2016). Издательству «Самокат» она предложила эту книгу сама, полюбив Херрндорфа за его жизнерадостность. Серия «Недетские книжки», в которую вошел и роман «Гуд бай, Берлин!», в свое время стала одним из первых ответов новому закону о защите детей от информации — и оказалась не просто вынужденным способом выпустить в нашей стране в запаянном виде то, что читают дети и подростки по всему миру, но и гениальным маркетинговым ходом. А нашему читателю она будет близка еще и потому, что один из главных героев, Чик, чьим именем в оригинале названо произведение — выходец из России: «Русскому читателю покажется странным, почему вдруг немецкий писатель пишет о русском подростке. Но дело в том, что в Германии русских эмигрантов очень много. В принципе, мне кажется, что русские подростки и немецкие подростки не сильно отличаются друг от друга. Характер и ритм проблем, которые волнуют немецких подростков, такие же, как и у тех, что волнуют российских», — говорит сама переводчица.
Перевод Александры Горбовой был отмечен Немецкой переводческой премией «Мерк» в номинации «Книги для детей и юношества» (2016). Издательству «Самокат» она предложила эту книгу сама, полюбив Херрндорфа за его жизнерадостность. Серия «Недетские книжки», в которую вошел и роман «Гуд бай, Берлин!», в свое время стала одним из первых ответов новому закону о защите детей от информации — и оказалась не просто вынужденным способом выпустить в нашей стране в запаянном виде то, что читают дети и подростки по всему миру, но и гениальным маркетинговым ходом. А нашему читателю она будет близка еще и потому, что один из главных героев, Чик, чьим именем в оригинале названо произведение — выходец из России: «Русскому читателю покажется странным, почему вдруг немецкий писатель пишет о русском подростке. Но дело в том, что в Германии русских эмигрантов очень много. В принципе, мне кажется, что русские подростки и немецкие подростки не сильно отличаются друг от друга. Характер и ритм проблем, которые волнуют немецких подростков, такие же, как и у тех, что волнуют российских», — говорит сама переводчица.
Гуд бай, Берлин!
·
Гуд бай, Берлин!
1.5K
Петер Вольлебен — пожалуй, самый известный лесник не только в Германии, но и в мире вообще (а много ли вы вообще знаете знаменитых лесничих, да еще и пишущих?). Одно то, что он — выпускник Роттенбургского университета прикладных лесных наук, уже производит впечатление — и нет, не надо тут вспоминать песенку из «Чиполлино» про огородный лук, который на грядке кончил какую-то там школу луковых наук. Вольлебен — настоящий реформатор: он столько лет выступал за отказ от химикатов и тяжелой техники в лесном хозяйстве и за то, чтобы прислушиваться к естественным процессам в жизни деревьев, что в конце концов ему вверили в единоличное управление целый экологически чистый муниципальный лес. Там он успешно воплотил в жизнь собственную методику, у него освободилось время от борьбы с бюрократией, и Петер Вольлебен стал писать потрясающе интересный научпоп.
«Своим невероятным успехом Петер Вольлебен невольно ответил на вечный вопрос о том, до какой степени нужно упростить язык, чтобы написать интересную книгу по ботанике. В 2015 году «Тайная жизнь деревьев» стала бестселлером, заняв первое место среди научно-популярной литературы в списке «Шпигеля». В 2016 году ее потеснила на второе место следующая книга Петера Вольлебена „Духовная жизнь животных“. Лесник из Хюммеля стал одной из наиболее известных в стране личностей, а его лес — местом паломничества многочисленных поклонников», — пишет в предисловии переводчик Наталия Штильмарк, награжденная за работу над этой книгой Немецкой переводческой премией «Мерк» (2018). И это легко объяснить: от кого, как не от него, вы сможете узнать о существовании похоронных лесов, о хитроумных попытках акаций отравить жирафов, про групповые объятия буков, щелкающие корни и мозг мимозы?
«Своим невероятным успехом Петер Вольлебен невольно ответил на вечный вопрос о том, до какой степени нужно упростить язык, чтобы написать интересную книгу по ботанике. В 2015 году «Тайная жизнь деревьев» стала бестселлером, заняв первое место среди научно-популярной литературы в списке «Шпигеля». В 2016 году ее потеснила на второе место следующая книга Петера Вольлебена „Духовная жизнь животных“. Лесник из Хюммеля стал одной из наиболее известных в стране личностей, а его лес — местом паломничества многочисленных поклонников», — пишет в предисловии переводчик Наталия Штильмарк, награжденная за работу над этой книгой Немецкой переводческой премией «Мерк» (2018). И это легко объяснить: от кого, как не от него, вы сможете узнать о существовании похоронных лесов, о хитроумных попытках акаций отравить жирафов, про групповые объятия буков, щелкающие корни и мозг мимозы?
Тайная жизнь деревьев. Что они чувствуют, как они общаются — открытие сокровенного мира
·
Рюдигер Сафрански — немецкий философ, ученик Теодора Адорно, прославившийся как один из лучших немецких биографов. Излюбленный предмет — литераторы-классики: Гёте, Шиллер, Гофман, немецкие романтики. Новая 800-страничная биография самого знаменитого немецкого писателя — «Гёте: жизнь как произведение искусства», — которую Сафрански выпустил в 2013 году, стала настоящим бестселлером, причем не только среди интеллектуалов, и выдержала множество переизданий (остается только мечтать, чтобы у нас так зачитывались жизнеописанием Пушкина).
Как и многих немецких биографов, Сафрански отличает умение находить редкие, но меткие цитаты из источников и чрезвычайно искусно вплетать их в канву повествования — и он довел его до истинного совершенства. По-русски уже изданы не только его труды о столпах немецкой литературы — Гете и Шиллере, — но и о старших коллегах-философах: Шопенгауэре и Хайдеггере.
Как и многих немецких биографов, Сафрански отличает умение находить редкие, но меткие цитаты из источников и чрезвычайно искусно вплетать их в канву повествования — и он довел его до истинного совершенства. По-русски уже изданы не только его труды о столпах немецкой литературы — Гете и Шиллере, — но и о старших коллегах-философах: Шопенгауэре и Хайдеггере.
Хайдеггер: германский мастер и его время
·
Хайдеггер: германский мастер и его время
99
В отличие от многих соседствующих с ней на немецкой полке авторов, Криста Вольф — писательница, хорошо знакомая нашим соотечественникам, в особенности старшему поколению: печатать ее начали давным-давно в советские годы. Это просто обязано было случиться: Вольф была одной из самых известных литераторов ГДР, а дебютировала и вовсе произведением под названием «Московская новелла» (1961). Впервые она посетила СССР в возрасте 28 лет в составе делегации, прибывшей на подписание соглашения о сотрудничестве между Союзами писателей ГДР и СССР. Именно с тех пор и ведут отсчет события, отраженные в книге «Московские дневники. Кто мы и откуда. Путевые заметки, тексты, письма, документы 1957–1989 гг.».
Атмосфера, царившая в столице за месяц до открытия Всемирного фестиваля молодежи и студентов, была непередаваема. Однако не все эти годы прошли безоблачно: в январе 1993 года Вольф сама призналась в интервью, что с 1959 по 1962 работала на Штази — в дальнейшем сотрудничество с ней было приостановлено ввиду того, что все данные ей характеристики носили исключительно положительный характер. Тем не менее, с 1957 по 1989 год Криста Вольф приезжала в СССР десять раз, успев засвидетельствовать изменения в жизни страны вплоть до самой перестройки. Как и Ганс Магнус Энценсбергер, имевший тесные связи с СССР как женатый на русской и описавший свои поездки в романе «Большая смута», она оставила массу наблюдений, откровенных и честных, интересных прежде всего своим сторонним взглядом на вещи, а не той парадной стороной Страны Советов, которую стремились продемонстрировать иностранцам (хоть это и не всегда удавалось). Те, кто помнят жизнь в 1960-е–1980-е, по достоинству оценят записи о встречах и беседах с Копелевым, Трифоновым, Симоновым, Эткиндом, Гинзбургом, Буниным, а те, кто совершенно ничего о той эпохе не знает, многое для себя почерпнет. На русский язык мемуары перевела лично знакомая с Кристой Вольф Нина Федорова, лауреат премии «Мастер». Книга была отмечена Немецкой переводческой премией «Мерк» в номинации «Художественная литература» (2018).
Атмосфера, царившая в столице за месяц до открытия Всемирного фестиваля молодежи и студентов, была непередаваема. Однако не все эти годы прошли безоблачно: в январе 1993 года Вольф сама призналась в интервью, что с 1959 по 1962 работала на Штази — в дальнейшем сотрудничество с ней было приостановлено ввиду того, что все данные ей характеристики носили исключительно положительный характер. Тем не менее, с 1957 по 1989 год Криста Вольф приезжала в СССР десять раз, успев засвидетельствовать изменения в жизни страны вплоть до самой перестройки. Как и Ганс Магнус Энценсбергер, имевший тесные связи с СССР как женатый на русской и описавший свои поездки в романе «Большая смута», она оставила массу наблюдений, откровенных и честных, интересных прежде всего своим сторонним взглядом на вещи, а не той парадной стороной Страны Советов, которую стремились продемонстрировать иностранцам (хоть это и не всегда удавалось). Те, кто помнят жизнь в 1960-е–1980-е, по достоинству оценят записи о встречах и беседах с Копелевым, Трифоновым, Симоновым, Эткиндом, Гинзбургом, Буниным, а те, кто совершенно ничего о той эпохе не знает, многое для себя почерпнет. На русский язык мемуары перевела лично знакомая с Кристой Вольф Нина Федорова, лауреат премии «Мастер». Книга была отмечена Немецкой переводческой премией «Мерк» в номинации «Художественная литература» (2018).
Московские дневники
·
Московские дневники
271
Ганс Магнус Энценсбергер — истинный мамонт немецкой литературы. В 2019 году, когда ему исполняется 90, российский читатель наконец получил возможность ознакомиться с его творчеством во всем многообразии — как поэта («Гибель „Титаника“», Издательство Ивана Лимбаха, 2019), серьезного эссеиста («Индустрия сознания», «Ад Маргинем», 2016), хроникера своего времени («Большая смута», «Иностранная литература», №6, 2018), детского писателя и математика-любителя («Дух Числа», «Страта», 2013). На родине он также известен как издатель, с 1965 по 1975 выпускавший знаменитый журнал «Kursbuch», а с 1985 года — серию малоизвестной классики «Другая библиотека». Его собственные произведения переведены более чем на 40 языков, а вышедший в издательстве «Ад Маргинем» мини-сборник «Индустрия сознания» продолжает полемику, начатую Хоркхаймером и Адорно.
Два эссе Энценсбергера, вошедшие в этот небольшой том, продолжают тему противостояния европейской культурной традиции и набирающей в ХХ веке обороты массовой культуры. В первом из них Энценсбергер вводит понятие индустриализации сознания, описывая то, как в развитом капиталистическом обществе создается иллюзия свободного индивидуального сознания, которое в реальности является лишь винтиком в государственной машине. Несмотря на то, что Ганс Магнус Энценсбергер известен своими левыми политическими взглядами, здесь он в том числе и беспощадно нападает на советскую идеологию. Во втором эссе становится очевидно, что выходом из сложившейся ситуации он считает электронные медиа, в которых видит новую модель коммуникации и коллективного (само)просвещения, предвосхищая эру интернета и соцсетей еще в 1970-е годы: «Новые медиа по своей структуре эгалитарны. Путем простого подключения каждый может стать участником процесса; сами же программы нематериальны и воспроизводимы по желанию. В этом электронные медиа противопоставлены своим предшественникам, таким как книга или станковая живопись, чей эксклюзивный, классовый характер очевиден».
Два эссе Энценсбергера, вошедшие в этот небольшой том, продолжают тему противостояния европейской культурной традиции и набирающей в ХХ веке обороты массовой культуры. В первом из них Энценсбергер вводит понятие индустриализации сознания, описывая то, как в развитом капиталистическом обществе создается иллюзия свободного индивидуального сознания, которое в реальности является лишь винтиком в государственной машине. Несмотря на то, что Ганс Магнус Энценсбергер известен своими левыми политическими взглядами, здесь он в том числе и беспощадно нападает на советскую идеологию. Во втором эссе становится очевидно, что выходом из сложившейся ситуации он считает электронные медиа, в которых видит новую модель коммуникации и коллективного (само)просвещения, предвосхищая эру интернета и соцсетей еще в 1970-е годы: «Новые медиа по своей структуре эгалитарны. Путем простого подключения каждый может стать участником процесса; сами же программы нематериальны и воспроизводимы по желанию. В этом электронные медиа противопоставлены своим предшественникам, таким как книга или станковая живопись, чей эксклюзивный, классовый характер очевиден».
Индустрия сознания
·
Индустрия сознания
507
Изначально Себастьян Фитцек — юрист, специализирующийся на авторском праве; долгое время он работал на различных радиостанциях и писать начал только в 2006 году. Слава не заставила себя ждать: раз за разом его психологические триллеры становились бестселлерами, быстро пробили себе дорогу на большой экран и были переведены в общей сложности на 20 языков, в том числе и на русский, однако у нас о существовании Фитцека практически никто не знает. Причины просты: его выбрали не самые популярные среди интеллектуалов издательства — «Центрполиграф» и «Мир книги»; к тому же, по не вполне ясным причинам, они позиционируют его как автора детективов, хотя основной конек Себастьяна Фитцека — запугать до дрожи в коленках и увлечь даже тех, кто в принципе никаких триллеров не читает. Корнями его талант уходит в увлечение весьма достойными образцами: творчеством Стивена Кинга, Джона Гришэма и сценариста Майкла Крайтона, создателя легендарных «Парка Юрского периода» и «Скорой помощи».
Фитцек — первый автор, удостоившийся персонального стенда на крупной национальной ярмарке: произошло это в Лейпциге в 2013 году. С тех пор это стало традицией: раздел с триллерами Фитцека на стенде издательства «Дрёмер-Кнаур» во Франкфурте нынче уже представляет собой отдельный магазин: там не только продаются книги и фильмы, но и проходят презентации настольных игр и празднуется день рождения писателя. Это ли не доказательство народной любви?
Фитцек — первый автор, удостоившийся персонального стенда на крупной национальной ярмарке: произошло это в Лейпциге в 2013 году. С тех пор это стало традицией: раздел с триллерами Фитцека на стенде издательства «Дрёмер-Кнаур» во Франкфурте нынче уже представляет собой отдельный магазин: там не только продаются книги и фильмы, но и проходят презентации настольных игр и празднуется день рождения писателя. Это ли не доказательство народной любви?
Я – убийца
·
Я – убийца
522
Теодор Адорно, вне сомнения — один из величайших и еще далеко не познанных философов ХХ века, знаменитый представитель Франкфуртской школы, основанной его чуть более старшим современником Максом Хоркхаймером (о котором, увы, у нас известно много меньше, хотя ему довелось поработать, в частности, с Эрихом Фроммом и Гербертом Маркузе). В плодотворном сотрудничестве Адорно и Хоркхаймер создали фундаментальный критический труд «Диалектика Просвещения» (1944/1947), в котором подвергли переосмыслению понятия разума и власти. В России он был издан в 1997 году, однако не все оказалось гладко, и в 2016 издательство «Ад Маргинем» выпустило одну из глав, «Культурная индустрия. Просвещение как способ обмана масс», в новом переводе. Признаем откровенно: этому философскому фрагменту — а именно так гласит подзаголовок книги — по-прежнему есть что сказать современному человеку:
«Культурная индустрия может похвастаться тем, что ей удалось без проволочек осуществить никогда прежде толком не издававшийся перевод искусства в сферу потребления, более того, возвести это потребление в ранг закономерности, освободить развлечение от сопровождавшего его навязчивого флера наивности и улучшить рецептуру производимой продукции. Чем более всеохватывающей становилась эта индустрия, чем жестче она принуждала любого отдельно стоящего или вступить в экономическую игру, или признать свою окончательную несостоятельность, тем более утонченными и возвышенными становились ее приемы, пока у нее не вышло скрестить между собой Бетховена с Казино де Пари».
«Культурная индустрия может похвастаться тем, что ей удалось без проволочек осуществить никогда прежде толком не издававшийся перевод искусства в сферу потребления, более того, возвести это потребление в ранг закономерности, освободить развлечение от сопровождавшего его навязчивого флера наивности и улучшить рецептуру производимой продукции. Чем более всеохватывающей становилась эта индустрия, чем жестче она принуждала любого отдельно стоящего или вступить в экономическую игру, или признать свою окончательную несостоятельность, тем более утонченными и возвышенными становились ее приемы, пока у нее не вышло скрестить между собой Бетховена с Казино де Пари».
Культурная индустрия
·
Мартин Миттельмайер — один из известнейших немецких редакторов, специализирующихся на современной литературе. Писать начал параллельно с работой в издательствах, в 2014 году ушел на фриланс и теперь преподает на кафедре новой немецкой литературы Кельнского университета. Если в первых его работах речь шла о литераторах (пример тому — «Ненаписанные произведения. То, к чему так и не пришли Гете, Флобер, Яндль и все остальные» (2006) и ряд статей о Гете и Прусте), то впоследствии фокус его интереса сместился на Беньямина и Адорно — последнему Миттельмайер посвятил исследование «Теодор В. Адорно и его переписка с читателями» (2012, опубликовано в журнале «Kultur und Gespenster») и эссе «Адорно в Неаполе. Как страна мечты стала философией» (2013), выпущенное на русском языке издательством «Ад Маргинем» в 2017 году в продолжение переводной адорнианы. В последние годы Мартин Миттельмайер увлекся исследованием дадаизма и к 100-летнему юбилею движения выпустил внушительный том «Дада. История столетия» (2016).
В Неаполе 20-х годов встречаются двое из любимых персонажей Миттельмайера: Адорно и Вальтер Беньямин; к ним присоединяются и два других мыслителя — Зигфрид Кракауэр и Альфред Зон-Ретель. Несмотря на то, что Адорно в тот момент всего только двадцать с небольшим, а первые его самостоятельные труды появятся лет десять спустя, именно к этому интеллектуальному обмену в окружении средиземноморских красот, позади которых возвышается мрачная тень Везувия, сводит всю его последующую философию Мартин Миттельмайер. И кто знает, может быть, знакомство с его весьма сложносочиненной и невероятно концентрированной мыслью действительно лучше начинать с видов Неаполитанского залива?
В Неаполе 20-х годов встречаются двое из любимых персонажей Миттельмайера: Адорно и Вальтер Беньямин; к ним присоединяются и два других мыслителя — Зигфрид Кракауэр и Альфред Зон-Ретель. Несмотря на то, что Адорно в тот момент всего только двадцать с небольшим, а первые его самостоятельные труды появятся лет десять спустя, именно к этому интеллектуальному обмену в окружении средиземноморских красот, позади которых возвышается мрачная тень Везувия, сводит всю его последующую философию Мартин Миттельмайер. И кто знает, может быть, знакомство с его весьма сложносочиненной и невероятно концентрированной мыслью действительно лучше начинать с видов Неаполитанского залива?
Адорно в Неаполе
·
Адорно в Неаполе
411
По образованию философ, к новой и теперь уже основной своей профессии Хайнц Хелле приобщился в Швейцарском литературном институте в Биле. Уже в дебютном своем романе «Умиротворяющий шум взрывающегося керосина», вышедшем всего через два года после окончания учебы и сразу же попавшем в шорт-лист Швейцарской книжной премии, он обнаружил пристрастие к непростым заглавиям — правда, в России его не оценили и дали книге название «Любовь. Футбол. Сознание» (перевод вышел в издательстве «Текст» в 2017 году). С тех пор свет увидели еще два его романа — «Вообще-то нам надо было танцевать» (2015), добравшийся до лонг-листа Немецкой книжной премии, и «Преодоление силы тяготения» (2018), вновь оказавшийся в швейцарском шорте. Ждем, когда Хелле все-таки одержит победу — не в одном, так в другом государстве, а может быть, и в обоих.
Вопреки ассоциациям, навеваемым недавно прошедшим Чемпионатом мира, это книга вовсе не про то, как главная любовь немцев — футбол — овладевает сознанием все большего числа людей по всему миру. Вовсе нет: на самом деле главный герой книги — это теория, в муках рождающаяся в голове немецкого студента-философа, которого мироздание занесло в Нью-Йорк, на сотни километров от любимой жены, и оставило один на один с вопросом о том, что такое сознание. Вопрос этот не покидает его даже в спортбаре, а вот найден ли будет в итоге ответ — узнаем из книги.
Вопреки ассоциациям, навеваемым недавно прошедшим Чемпионатом мира, это книга вовсе не про то, как главная любовь немцев — футбол — овладевает сознанием все большего числа людей по всему миру. Вовсе нет: на самом деле главный герой книги — это теория, в муках рождающаяся в голове немецкого студента-философа, которого мироздание занесло в Нью-Йорк, на сотни километров от любимой жены, и оставило один на один с вопросом о том, что такое сознание. Вопрос этот не покидает его даже в спортбаре, а вот найден ли будет в итоге ответ — узнаем из книги.
Любовь. Футбол. Сознание
·
Любовь. Футбол. Сознание
98