Сто лекций с Дмитрием Быковым

Эта книга — первая часть четырёхтомника, посвящённого русской литературе двадцатого века. Каждая глава — страница истории глазами писателей и поэтов, ставших свидетелями главных событий эпохи, в которой им довелось жить и творить. В первый том вошли лекции о произведениях таких выдающихся личностей, как Чехов, Горький, Маяковский, Есенин, Платонов, Набоков и другие.

Во второй том вошли лекции о произведениях таких выдающихся личностей, как Булгаков, Мандельштам, Пильняк, Ильф и Петров, Набоков и других.

В третий том вошли лекции о произведениях таких выдающихся личностей, как Эренбург, Пастернак, Вознесенский, Солженицын, Шаламов, и другие.

В этот том вошли лекции о произведениях таких выдающихся личностей, как Айтматов, Аксёнов, Бродский, Петрушевская, Окуджава, Пелевин, Акунин и другие.

1945 год, Александр Твардовский, «Василий Теркин».

«Теркин ― это действительно герой, который невозможен вне войны, как невозможна рыба вне воды. На самом деле он до войны растворялся в массе, было непонятно, кто он такой и как его зовут. Возможно, он жил какой-то мирной жизнью и у него даже была биография, но ее отрезало с началом войны. После 1945 года у него, возможно, будет какое-то продолжение, он вернется, хотя мы не знаем ничего: ни жены, ни матери, ни семьи. Что-то у него будет, но это будет другой человек».

1947 год, Виктор Некрасов, «В окопах Сталинграда»

«Это роман о том, как интеллигентному человеку на войне хорошо. А почему ему на войне хорошо? А потому что на войне надо бояться только врага, и понятно, где враг, не надо бояться начальства. Больше того, там есть даже эпизод, когда солдаты сумели настоять на том, что начальство повело себя неправильно, оно придумало неправильный план наступления, а можно было сохранить этих людей. И они добились все-таки морального осуждения и партийного взыскания тому командиру, который принял в бою неверное решение. Потому что солдат в бою начинает соображать лучше командира, по крайней мере, не хуже. Как раз роман Некрасова о том, как люди на войне становятся профессионалами. И это роман о том, как они получают наслаждение от своей храбрости, своего профессионализма, своей выносливости».

1939 год, Лидия Чуковская, «Софья Петровна».

«Лидия Чуковская — это человек, который со своей моральной высоты имеет моральное право рассказать о Софье Петровне, о человеке большинства. Софья Петровна, машинистка, добрая, славная женщина, из бывших, из старых времен. У нее есть единственный сын, она вложила в Колю своего все, что могла и все, что умела, и всю любовь свою. Колю арестовали, арестовали за глупость какую-то, за вечеринку, на которой он что-то не то сказал. И Софья Петровна начинает верить в то, что арестовали его по делу. Софья Петровна перестает за него бороться, она понимает, что такое время. И большинство людей таких. Вот это самое ценное в повести Чуковской, помимо того, что это прямой репортаж из 1939 года, это вещь, написанная о представителе большинства. Два таких есть текста в русской литературе, второй — «Один день Ивана Денисовича».

1924 год, Исаак Бабель, «Конармия».

«В мире «Конармии», в страшном мире все друг другу чужие. Это мир непоправимых разделений. Бабель (Лютов) ― чужой конармейцам, поляки чужие казакам, евреи чужие всем. Массовым истреблением евреев все опять заканчивается. Это мир, в котором нет никакой общей платформы, не о чем договориться. Самое страшное разделение показано, пожалуй, в рассказе «Иваны», где дьякон Иван, дезертир, попадает в лапы тому же самому Ивану Акинфиеву, который везет его в трибунал, но ясно, что он замучает его сам по дороге. Дьякон симулировал глухоту, и теперь Акинфиев все время стреляет у него над ухом из пистолета с тем, чтобы вызвать у него глухоту. Страшная мольба дьякона «Отпишите супруге моей в Касимов, пущай она плачет обо мне». Вот это два лика России: зверский лик Ивана Акинфиева и кроткий лик дьякона. Между ними не может быть ничего общего, никакой общей платформы нет. Россия непоправимо чужая для всех и все непоправимо чужие друг другу. Это, собственно говоря, и есть главная мораль «Конармии».

1997 год, Борис Акунин, «Азазель»

«У Акунина есть своя сверхидея, и эта сверхидея сформулирована была позже в «Тайном советнике». Но «Тайный советник», здесь, конечно, особенно важно, почему? Вот он пытается понять, почему в России талантливые люди всегда находятся в оппозиции к власти, а бездарные радостно к ней бегут. Почему власть нуждается прежде всего в бездарях? На этот вопрос можно отвечать очень долго. Я думаю, что он ответил. Но по большому счету, ответ очевиден, потому что власть нуждается в консервации реальности, а талантливые люди нуждаются в прогрессе. Но в «Азазели» тоже ведь поставлен на самом деле тот же самый вопрос, почему власть в России не заинтересована в талантах? Почему в любом случае она заинтересована в консерваторах?»

1995 год, С. Витицкий, «Поиск предназначения»

«Книгу они выдумывали вдвоем, но писал её Борис Натанович, во многих отношениях разбираясь с собственным прошлым. Это тоже автобиографический роман, как и большинство последних текстов писателей-шестидесятников. Правда, ещё после этого Борис Натанович тоже на личном опыте написал блистательный роман «Бессильные мира сего», который стал эпилогом творчества Стругацких. Но тем не менее в этих автобиографических мотивах видно сведение счетов не столько с собственной молодостью, её заблуждениями, но и, скорее всего, с иллюзиями, которые питали молодые Стругацкие на протяжении шестидесятых и отчасти даже семидесятых. «Поиск предназначения» ― это исключительно жестокая книга, книга, которая разделывается с девяностыми годами тоже с исключительной честностью и прямотой».