Бестселлеры XVIII века

Аллегорический роман о древней и современной политике, написанный благочестивым наставником французского наследника, запрещенный во Франции к печати и получивший благодаря этому скандальную известность во всей Европе. Богиня мудрости Минерва под видом наставника Ментора сопровождает Телемака, сына Одиссея, в поисках отца и на разных примерах объясняет ему обязанности и опасности королевского правления. За греческими именами читатели могли угадывать критику современных обстоятельств. В русском переводе роман был издан по личному приказу императрицы Елизаветы, после того как переводчик (Андрей Хрущев) был казнен при Анне Иоанновне по ложному обвинению.

Одна из вех европейской журналистики — английский журнал Джозефа Аддисона и Ричарда Стиля, десятилетиями читавшийся, переводившийся и переиздававшийся в Англии и других странах Европы. Если в романах рассуждения о современной политике и культуре были одним из элементов вымышленного сюжета, то в новом формате журнала с короткими выпусками читатель получал доступ к размышлениям на серьезные темы, необременительно кратким и написанным легким слогом светского разговора. Одним из первых журнал предлагал своим разрозненным читателям роль общества, уполномоченного судить о политике и обо всем остальном.

Хрестоматийный роман представляет собой утопию капиталистической экспансии, освоения неевропейского мира европейцем-хозяином, строителем и дельцом. Выброшенный на необитаемый остров рабовладелец и работорговец отстраивает хозяйство — прообраз цивилизации из остатков корабельной утвари и местных материалов, а вслед за тем и естественное для него господство над «туземцами», обоснованное в колониальной риторике романа долгом благодарности. Популярность романа была связана не только с увлекательным сюжетом, но и с насущностью его тем, отзывавшихся главными вопросами общественного существования образованных классов в XVIII веке.

Еще один роман о заморских путешествиях — опровержение капиталистического оптимизма Дефо. Английского путешественника выбрасывает раз за разом не на пустынные острова, а в диковинные цивилизации: придворную монархию лилипутов, простое общество великанов, на летающий остров ученых чиновников и, наконец, в нравственную утопию говорящих коней. Своеобычные в своих достоинствах и недостатках, эти миры не позволяют сделать вывода о благотворности прогресса и колонизации, но ставят под сомнение достоинства европейского политико-экономического строя, цивилизации и даже человеческой природы как таковой. Образец путешествия, в котором путешественник (и его читатель) должен прежде всего вопрошать себя и свой собственный мир, точнее — европейский строй XVIII века с его контрастом между архаическим общественным устройством и духом интеллектуальной и нравственной критики.

Любовный роман — от «Принцессы Клевской» Мадам де Лафайет до «Опасных связей» Шодерло де Лакло — был едва ли не главным жанром, формировавшим культурный автопортрет предреволюционной Франции и востребованным ее читательской публикой. В романе Прево изображаются похождения двух молодых людей веселой эпохи Регентства, сделавших любовную страсть (а не устойчивые амплуа традиционного общества) стержнем своего существования. Читательская симпатия к аморальным героям заставляет поставить под вопрос саму идею нравственности как набора запретов.

Философская поэма, рискованный опыт сочетания поэтической выразительности с абстрактно-философской темой, оправданием Бога и мирового порядка. Сочетая отзвуки различных изводов философского оптимизма (Шефтсбери, Лейбниц), Поуп вписывает их в поэтическую форму, с тем чтобы обнаружить в философских истинах непосредственную апелляцию к читателю, его личному нравственному и эмоциональному опыту. «Опыт о человеке» остается поэтому поэзией, улавливающей и задающей эмоциональный тон эпохи, мимолетные, но живо ощущаемые оттенки вечного вопроса, как быть человеком. Поэма была популярна в Англии и континентальной Европе, ее русский перевод был выполнен и напечатан по инициативе Ломоносова.

Eдва ли не самая популярная книга XVIII века, роман в письмах из швейцарской жизни, рассказывающий о любви нанятого учителя Сен-Пре и его высокородной ученицы Юлии д’Этанж. Брак их по общественным условиям невозможен, так что переписка героев становится лабораторией новой интимности, существующей вне, точнее в тени, традиционной семьи и вдали от привычного великосветского адюльтера. Это был не только литературный эксперимент: роман оказался столь точен, что читатели требовали от Руссо настоящих имен его героев.

Шарж на приключенческий роман, иронический обзор пестрого и исполненного конфликтами политического мира XVIII века — раздробленная Германия, религиозная Испания, известный большинству читателей Вольтера только из литературы путешествий Новый Свет. «Кандид» мгновенно приобрел известность благодаря своей иронии, хорошему тону умного человека, а подтрунивающего над любой ортодоксией, твердой верой в политический и метафизический порядок. Знаменитый проповедник этой веры, философ Панглосс, пародирует философию Лейбница и Поупа и произносит в финале формулу необходимого, но веселого смирения.

Еще один атлас политического мира, на этот раз исполненный в теоретическом ключе. Аналитически взвешенный разбор разных форм политического устройства и соответствующих им общественных пружин — честь в монархиях, страх в деспотиях, почти недостижимая «политическая добродетель» (патриотическая сознательность) в республиках. На этом атласе искала себя Россия: Монтескье анализировал петровские реформы, и его формулировки заимствовала Екатерина II для своего «Наказа» Уложенной комиссии. Одновременно одобряя и осуждая петровские реформы, Монтескье задал систему координат («Восток — Европа», «просвещенная монархия — деспотия»), в которых долго еще будет осмысляться русская государственность.

Политический трактат, оказавшийся провозвестником Великой французской революции и современных теорий демократического государства. Вступая в спор с почти повсеместно принятым в Европе монархическим порядком и его обоснованиями, Руссо не просто признает народ источником власти (это было общепризнанной аксиомой), но вверяет ему постоянно действующий теоретический суверенитет, не исчезающий в однократном акте установления правительств. Абстракция «общей воли», а не исторические институты власти становится точкой отсчета политической мысли и требует среди прочего признания права народа на бунт. Книга Руссо была сразу по выходе запрещена и стала библией политического вольномыслия.