Литературная премия им. Александра Пятигорского учреждена «Фондом поддержки философии, интеллектуальной прозы и сохранения наследия Александра Пятигорского». Проводится ежегодно. Все номинированные сочинения входят в «Длинный список», после чего жюри выбирает произведения для «Короткого списка».
Философ и теоретик кино Олег Аронсон стал лауреатом премии имени Александра Пятигорского. Его книга «Силы ложного» — это осмысление явлений политики, культуры и искусства, для которых перестает работать логика противопоставления истины и лжи.
«Тексты Олега Аронсона не похожи на классические тексты «по философии». Инструментом для них становятся понятия, которые не входят в круг классических (общность, заражение, неценное, «неизвестный солдат» и многие другие). Это не мир «утопий», «трансценденций», «императивов», «высокого искусства» это «наш мир», мир, как мы его знаем, который кажется не ценным с точки зрения «идей». И в этом смысле прямой работы с реальностью философское письмо Олега Аронсона имеет сильную стилевую, даже поэтическую сторону».
Ксения Голубович, председатель жюри
«Тексты Олега Аронсона не похожи на классические тексты «по философии». Инструментом для них становятся понятия, которые не входят в круг классических (общность, заражение, неценное, «неизвестный солдат» и многие другие). Это не мир «утопий», «трансценденций», «императивов», «высокого искусства» это «наш мир», мир, как мы его знаем, который кажется не ценным с точки зрения «идей». И в этом смысле прямой работы с реальностью философское письмо Олега Аронсона имеет сильную стилевую, даже поэтическую сторону».
Ксения Голубович, председатель жюри
Силы ложного. Опыты неполитической демократии
·
Силы ложного. Опыты неполитической демократии
427
Книга вошла в Длинный список пятого сезона Премии (2017-2018).
"Роман схватывает одну из важных черт глобальной современности – проективный характер мышления, воображения, социального поведения, управления. Мир есть результат конкретных конструирующих усилий конкретных людей, движимых конкретными целями. История есть результат изменений в поле рациональной (прежде всего экономической) ориентации. Эмоциональная мотивация также есть не что иное, как предмет рационального администрирования иррациональных аффектов. Как ни странно, именно современное искусство, – точнее рынок современного искусства и разветвленная инфраструктура, его обслуживающая, – представляет собой почти идеальную модель так понимаемого мира. Именно эту симптоматику и обнажает роман А. Степанова, увлекательно и иронично изображающий встречу «глобальных трендов» и «локальную специфику» хорошо узнаваемого провинциального уральского города, ставшего культурной столицей и местом реализации одного арт-проекта."
Илья Калинин, филолог, литературный критик
"Роман схватывает одну из важных черт глобальной современности – проективный характер мышления, воображения, социального поведения, управления. Мир есть результат конкретных конструирующих усилий конкретных людей, движимых конкретными целями. История есть результат изменений в поле рациональной (прежде всего экономической) ориентации. Эмоциональная мотивация также есть не что иное, как предмет рационального администрирования иррациональных аффектов. Как ни странно, именно современное искусство, – точнее рынок современного искусства и разветвленная инфраструктура, его обслуживающая, – представляет собой почти идеальную модель так понимаемого мира. Именно эту симптоматику и обнажает роман А. Степанова, увлекательно и иронично изображающий встречу «глобальных трендов» и «локальную специфику» хорошо узнаваемого провинциального уральского города, ставшего культурной столицей и местом реализации одного арт-проекта."
Илья Калинин, филолог, литературный критик
Бес искусства. Невероятная история одного арт-проекта
·
Бес искусства. Невероятная история одного арт-проекта
265
Книга вошла в Длинный список пятого сезона Премии (2017-2018).
"Эта книга, написанная философом на материале биографии собственной семьи, очерчивает столетие Октябрьской революции и историю страны через личную, семейную историю, переосмысление которой приводит автора к пусть спорным и неоднозначным, но определенно жизненно важным, и, главное, честным, бескомпромиссным выводам – не только философским, но и политическим. Из перспективы столетней истории книга безжалостно врезается в современность, не оставляя места для иллюзий. Философское осмысление российской истории представлено здесь в форме живого рассказа, подкрепленного документальными свидетельствами."
Оксана Тимофеева, философ
"Эта книга, написанная философом на материале биографии собственной семьи, очерчивает столетие Октябрьской революции и историю страны через личную, семейную историю, переосмысление которой приводит автора к пусть спорным и неоднозначным, но определенно жизненно важным, и, главное, честным, бескомпромиссным выводам – не только философским, но и политическим. Из перспективы столетней истории книга безжалостно врезается в современность, не оставляя места для иллюзий. Философское осмысление российской истории представлено здесь в форме живого рассказа, подкрепленного документальными свидетельствами."
Оксана Тимофеева, философ
Обреченный Икар. Красный Октябрь в семейной перспективе
·
Книга вошла в Длинный список пятого сезона Премии (2017-2018).
"Это исключительно важная хроника предреволюционных и революционных событий начала ХХ века. Книга помогает почувствовать атмосферу, понять логику главных акторов исторической сцены, провести многочисленные параллели с современностью. Подобная «объективная панорама» написана впервые – и, по-моему, для понимания нашей истории она делает больше, чем многие субъективные её интерпретации."
Владимир Мирзоев, режиссер
"Это исключительно важная хроника предреволюционных и революционных событий начала ХХ века. Книга помогает почувствовать атмосферу, понять логику главных акторов исторической сцены, провести многочисленные параллели с современностью. Подобная «объективная панорама» написана впервые – и, по-моему, для понимания нашей истории она делает больше, чем многие субъективные её интерпретации."
Владимир Мирзоев, режиссер
Империя должна умереть. История русских революций в лицах. 1900–1917
·
Империя должна умереть. История русских революций в лицах. 1900–1917
45.9K
Книга вошла в Длинный список пятого сезона Премии (2017-2018).
"Книга Сергея Зенкина «Теория литературы: проблемы и результаты» – результат многолетнего исследовательского труда автора по отбору и анализу литературно-теоретических идей и понятий. Автор определяет свою книгу как «учебное пособие высшего уровня», понимая под этим определенную ступень высшего гуманитарного образования, но стоит раскрыть книгу буквально на любой странице, как сразу же обнаруживаешь и другой смысл приведенного определения: это и высочайшая требовательность, предъявляемая автором к своей работе, тщательность отбора материала и продуманность деталей его представления, и конечно же, великолепный стиль изложения, который можно было бы определить как «изящная точность»."
Андрей Парамонов, философ, участник издательского проекта Фонда Мераба Мамардашвили
"Книга Сергея Зенкина «Теория литературы: проблемы и результаты» – результат многолетнего исследовательского труда автора по отбору и анализу литературно-теоретических идей и понятий. Автор определяет свою книгу как «учебное пособие высшего уровня», понимая под этим определенную ступень высшего гуманитарного образования, но стоит раскрыть книгу буквально на любой странице, как сразу же обнаруживаешь и другой смысл приведенного определения: это и высочайшая требовательность, предъявляемая автором к своей работе, тщательность отбора материала и продуманность деталей его представления, и конечно же, великолепный стиль изложения, который можно было бы определить как «изящная точность»."
Андрей Парамонов, философ, участник издательского проекта Фонда Мераба Мамардашвили
Теория литературы. Проблемы и результаты
·
Теория литературы. Проблемы и результаты
576
Книга вошла в Длинный список пятого сезона Премии (2017-2018).
"Э.Э. Шмитт «Человек, который видел сквозь лица» – практически первый роман о терактах в Европе, с глубоким анализом сути терроризма.
Шмитт сегодня – один из самых популярных и прославленных писателей."
Татьяна Арзамасова, участник группы AES+F Group
"Э.Э. Шмитт «Человек, который видел сквозь лица» – практически первый роман о терактах в Европе, с глубоким анализом сути терроризма.
Шмитт сегодня – один из самых популярных и прославленных писателей."
Татьяна Арзамасова, участник группы AES+F Group
Человек, который видел сквозь лица
·
Человек, который видел сквозь лица
642
Книга вошла в Длинный список пятого сезона Премии (2017-2018).
"За актуализацию и неофициозное решение одной из самых острых и важных тем ХХ века."
Олег Лекманов, преподаватель кафедры литературно-художественной критики и публицистики факультета журналистики МГУ
"За актуализацию и неофициозное решение одной из самых острых и важных тем ХХ века."
Олег Лекманов, преподаватель кафедры литературно-художественной критики и публицистики факультета журналистики МГУ
Живые картины
·
Живые картины
1.1K
Книга вошла в Длинный список и четвертого сезона (2016-2017) и пятого сезона Премии. После рассмотрения членами жюри, книга вошла в Короткий список.
"На редкость важная книга для всех гуманитариев, пытающихся найти точку зрения для овледения взором (view) и отзыва тексом (review) своего культурного объекта, будь это предмет визуального, словесного или даже мультимедийного жанра. Известный парадокс Гомбриха - ведь это и есть отправной пункт автора, профессора-искусствоведа Степана Ванеяна, великолепного специалиста методологии искусствознания, приводит его к очередному парадоксу: чтобы искусствознание стало настоящей наукой, оно должно перестать быть знанием об искусстве, а должно превратиться в знание о себе как о науке. Саморефлексивность искусствознания как науки и его деятеля обосновывает метод "текстуальной прагматики", в которую и вводит данный сборник своего читателя. Это - не просто "очерки", а тщательно выстроенная словесная система концептуальных и контекстуальных интереференций в творчестве Гомбриха с классиками минувшего века: Поппером, Варбургом, Панофским, Митчеллом, Прециози, Виндом. Данные case studies нужны автору (опять парадокс!) вписать историю и методологию русской науки об искусстве в историю европейской искусствоведческой мысли 20 века. Найти язык диалога между ними – это и есть важнейшая задача и основная ценность текстуальной прагматики Ванеяна. Ставка велика: выйти за собственные границы во всех направлениях, и дисциплинарных, и географических, и медиальных. Вызов брошен - не только искусствознанию, но и всем гуманитарным наукам. Этот жест сам по себе достоин премии Пятигорского."
Киш Илона, литературовед-русист, переводчик русской философской мысли и художественной литературы
"На редкость важная книга для всех гуманитариев, пытающихся найти точку зрения для овледения взором (view) и отзыва тексом (review) своего культурного объекта, будь это предмет визуального, словесного или даже мультимедийного жанра. Известный парадокс Гомбриха - ведь это и есть отправной пункт автора, профессора-искусствоведа Степана Ванеяна, великолепного специалиста методологии искусствознания, приводит его к очередному парадоксу: чтобы искусствознание стало настоящей наукой, оно должно перестать быть знанием об искусстве, а должно превратиться в знание о себе как о науке. Саморефлексивность искусствознания как науки и его деятеля обосновывает метод "текстуальной прагматики", в которую и вводит данный сборник своего читателя. Это - не просто "очерки", а тщательно выстроенная словесная система концептуальных и контекстуальных интереференций в творчестве Гомбриха с классиками минувшего века: Поппером, Варбургом, Панофским, Митчеллом, Прециози, Виндом. Данные case studies нужны автору (опять парадокс!) вписать историю и методологию русской науки об искусстве в историю европейской искусствоведческой мысли 20 века. Найти язык диалога между ними – это и есть важнейшая задача и основная ценность текстуальной прагматики Ванеяна. Ставка велика: выйти за собственные границы во всех направлениях, и дисциплинарных, и географических, и медиальных. Вызов брошен - не только искусствознанию, но и всем гуманитарным наукам. Этот жест сам по себе достоин премии Пятигорского."
Киш Илона, литературовед-русист, переводчик русской философской мысли и художественной литературы
Гомбрих, или Наука и иллюзия. Очерки текстуальной прагматики
·
Книга вошла в Длинный список четвертого сезона Премии (2016-2017).
"В огромном Риме, трущобном, пригородном и, порой, неприглядном, далеком от туристских маршрутов, поэт и переводчик Александра Петрова сумела разглядеть свое неожиданное отражение. Калейдоскоп римских персонажей, нарушающих границы общепринятого, помогает ей собрать воедино казалось бы разорванные эпизоды-осколки собственной жизни. Демонстративно документальный по своему материалу и одновременно лирический роман "Аппендикс" – это виртуозный уход в новую свободу, прочь от племенной зависимости в собственном прошлом, в его травмах."
Номинатор Зиник Зиновий, писатель, литературный критик
"Роман Петровой возвращает нас ко временам Апулея, когда романы писали философы. Роман, как низовой жанр, способный при этом выразить парадоксальность существования мудрости в мире, должен постоянно
возвращаться к своим истокам. В романе Петровой это возвращение произошло с наибольшей полнотой, и онтологические и экзистенциальные темы философии разыграны как необходимое следствие из самой ситуации
бытия, а не из рассуждения. Этот роман "бытийствует", а не написан и не репрезентирует бытие."
Марков Александр, филолог
"В огромном Риме, трущобном, пригородном и, порой, неприглядном, далеком от туристских маршрутов, поэт и переводчик Александра Петрова сумела разглядеть свое неожиданное отражение. Калейдоскоп римских персонажей, нарушающих границы общепринятого, помогает ей собрать воедино казалось бы разорванные эпизоды-осколки собственной жизни. Демонстративно документальный по своему материалу и одновременно лирический роман "Аппендикс" – это виртуозный уход в новую свободу, прочь от племенной зависимости в собственном прошлом, в его травмах."
Номинатор Зиник Зиновий, писатель, литературный критик
"Роман Петровой возвращает нас ко временам Апулея, когда романы писали философы. Роман, как низовой жанр, способный при этом выразить парадоксальность существования мудрости в мире, должен постоянно
возвращаться к своим истокам. В романе Петровой это возвращение произошло с наибольшей полнотой, и онтологические и экзистенциальные темы философии разыграны как необходимое следствие из самой ситуации
бытия, а не из рассуждения. Этот роман "бытийствует", а не написан и не репрезентирует бытие."
Марков Александр, филолог
Аппендикс
·
Аппендикс
18+
461
Книга вошла в Длинный список четвертого сезона Премии (2016-2017).
"Эта книга Пелевина куда лучше работает как философское, а точнее, историософское эссе, чем как роман, и лучше ее как таковое и рассматривать.
Здесь главное – не пелевинская конструкция вселенной, , а его трезвый и до конца ясный без экивоков взгляд на состояние умов и вообще ума в России. Устами одного из своих героев Пелевин объясняет теперешний отечественный кризис мысли так, что это объяснение хочется поместить в учебники. Сводя "русскую идею", как она сегодня определяется в общественном сознании, к мировым ура-консервативным идеям вообще, он говорит следующее: "Она по природе своей реактивна. Она не создает повестку дня, ошарашивающую всех неожиданностью, острым запахом а послушно отрабатывает ту, что бросили ей в почтовый ящик "силы прогресса" — и при этом надеется победить в культурной войне, на которую ее вызвали этой повесткой. Ну-ну, Бог в помощь"
При этом "послушно отрабатывать" можно, разумеется, не только восхищаясь и следуя примеру, но и возмущаясь и отвергая. Важно, что мысление себя становится возможным только в присутствии этого "эталона", этого источника самостоятельного контента, а уж принимаешь ты его или отвергаешь — не важно. В этом смысле между стандартными "Как нам стыдно за себя перед цивилизованным обществом" и "А Америка Боснию бомбила" нет никакой разницы.
И ведь не то чтобы это было непонятно. Это просто не было так точно сказано."
Номинатор Наринская Анна, литературный критик
"На мой взгляд, это лучшее произведение данного замечательного писателя, которое особенно ценно своим глубоким философским постижением нынешней ситуации."
Номинатор Пепперштейн Павел, писатель, художник
"Эта книга Пелевина куда лучше работает как философское, а точнее, историософское эссе, чем как роман, и лучше ее как таковое и рассматривать.
Здесь главное – не пелевинская конструкция вселенной, , а его трезвый и до конца ясный без экивоков взгляд на состояние умов и вообще ума в России. Устами одного из своих героев Пелевин объясняет теперешний отечественный кризис мысли так, что это объяснение хочется поместить в учебники. Сводя "русскую идею", как она сегодня определяется в общественном сознании, к мировым ура-консервативным идеям вообще, он говорит следующее: "Она по природе своей реактивна. Она не создает повестку дня, ошарашивающую всех неожиданностью, острым запахом а послушно отрабатывает ту, что бросили ей в почтовый ящик "силы прогресса" — и при этом надеется победить в культурной войне, на которую ее вызвали этой повесткой. Ну-ну, Бог в помощь"
При этом "послушно отрабатывать" можно, разумеется, не только восхищаясь и следуя примеру, но и возмущаясь и отвергая. Важно, что мысление себя становится возможным только в присутствии этого "эталона", этого источника самостоятельного контента, а уж принимаешь ты его или отвергаешь — не важно. В этом смысле между стандартными "Как нам стыдно за себя перед цивилизованным обществом" и "А Америка Боснию бомбила" нет никакой разницы.
И ведь не то чтобы это было непонятно. Это просто не было так точно сказано."
Номинатор Наринская Анна, литературный критик
"На мой взгляд, это лучшее произведение данного замечательного писателя, которое особенно ценно своим глубоким философским постижением нынешней ситуации."
Номинатор Пепперштейн Павел, писатель, художник
Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами
·