На этой полке «Фома» представляет те книги, какие могут составить круг чтения и церковных людей, и всех, интересующихся православной верой, независимо от степени воцерковления.
«Непридуманные истории» – первое полное собрание рассказов известного писателя протоиерея Николая Агафонова, в котором собраны как известные, так и ранее не публиковавшиеся произведения.
«Чудесное всегда с нами рядом, но мы не замечаем Его. Оно пытается говорить с нами, но мы не слышим, наверное, оттого, что оглохли от грохота безбожной цивилизации» – так в предисловии говорит о своей книге сам отец Николай. Его рассказы – попытка увидеть чудесное в самых обыденных вещах, в жизни простых людей, в повседневности. За каждым своим героем автор видит образ Божий, за каждым событием – духовный смысл.
Персонажи рассказов – священники и миряне, время действия – от 1920-х годов до наших дней. Через все рассказы вереницей проходят приметы прошлого, хорошо знакомые каждому, кто интересуется историей церковной жизни, да и просто историей нашей страны. Изъятие «церковных ценностей», аресты и ссылки священнослужителей, похоронки с фронтов Великой Отечественной, антирелигиозные диспуты в Политехническом музее, возрожденные монастыри, в которых еще вчера были тюрьмы и колонии для несовершеннолетних...
Сила рассказов отца Николая Агафонова в том, что историю страны он рассказывает не как документалист, но как писатель, творец. Благодаря его таланту и особому взгляду, события далекого и недавнего прошлого обретают новую жизнь, открываются читателю более глубоко и интересно. Что тут говорить, отец Николай Агафонов пишет просто замечательную прозу, которая давно вышла за узкие рамки «православной беллетристики» и заняла достойное место в современной русской литературе.
«Чудесное всегда с нами рядом, но мы не замечаем Его. Оно пытается говорить с нами, но мы не слышим, наверное, оттого, что оглохли от грохота безбожной цивилизации» – так в предисловии говорит о своей книге сам отец Николай. Его рассказы – попытка увидеть чудесное в самых обыденных вещах, в жизни простых людей, в повседневности. За каждым своим героем автор видит образ Божий, за каждым событием – духовный смысл.
Персонажи рассказов – священники и миряне, время действия – от 1920-х годов до наших дней. Через все рассказы вереницей проходят приметы прошлого, хорошо знакомые каждому, кто интересуется историей церковной жизни, да и просто историей нашей страны. Изъятие «церковных ценностей», аресты и ссылки священнослужителей, похоронки с фронтов Великой Отечественной, антирелигиозные диспуты в Политехническом музее, возрожденные монастыри, в которых еще вчера были тюрьмы и колонии для несовершеннолетних...
Сила рассказов отца Николая Агафонова в том, что историю страны он рассказывает не как документалист, но как писатель, творец. Благодаря его таланту и особому взгляду, события далекого и недавнего прошлого обретают новую жизнь, открываются читателю более глубоко и интересно. Что тут говорить, отец Николай Агафонов пишет просто замечательную прозу, которая давно вышла за узкие рамки «православной беллетристики» и заняла достойное место в современной русской литературе.
Непридуманные истории (сборник)
·
Непридуманные истории (сборник)
49
Как удалось в годы государственной борьбы с религией сохранить православную Церковь, а главное — веру в сердцах? Об этом рассказывают известные священники и миряне, чье детство пришлось на 30-е годы ХХ века, а юность прошла в обстановке хрущевских антицерковных погромов. Протоиереи Валериан Кречетов, Сергий Правдолюбов, Владимир Тимаков, Иоанн Каледа, Георгий Бреев неспешно, со множеством выразительных деталей повествуют о том, кто и как защищал веру православную от поругания.
Тут целая россыпь имен подвижников и праведников ХХ века. Святитель Лука Крымский, архимандриты Иоанн Крестьянкин и Кирилл Павлов, протоиереи Алексий и Сергей Мечёвы, духовник бл. Матроны Московской Николай Голубцов, старец Николай Гурьянов, митрополит Сурожский Антоний, протоиерей Всеволод Шпиллер… В воспоминаниях героев книги их портреты выглядят особенно зримыми и теплыми. Может быть потому, что их образы и слова сохранила цепкая и эмоциональная детская память рассказчиков.
Не меньше, чем исповеди известных священников, увлекают рассказы рядовых прихожан — бесхитростные, искренние, прямодушные, поражающие своей скромностью, достоинством и твердостью в вере. Удивительные судьбы, цельные характеры. И в каждом рассказе — образ времени, наполненного трудами, невзгодами, болью и радостью во Христе.
Тут целая россыпь имен подвижников и праведников ХХ века. Святитель Лука Крымский, архимандриты Иоанн Крестьянкин и Кирилл Павлов, протоиереи Алексий и Сергей Мечёвы, духовник бл. Матроны Московской Николай Голубцов, старец Николай Гурьянов, митрополит Сурожский Антоний, протоиерей Всеволод Шпиллер… В воспоминаниях героев книги их портреты выглядят особенно зримыми и теплыми. Может быть потому, что их образы и слова сохранила цепкая и эмоциональная детская память рассказчиков.
Не меньше, чем исповеди известных священников, увлекают рассказы рядовых прихожан — бесхитростные, искренние, прямодушные, поражающие своей скромностью, достоинством и твердостью в вере. Удивительные судьбы, цельные характеры. И в каждом рассказе — образ времени, наполненного трудами, невзгодами, болью и радостью во Христе.
Хранители веры. О жизни Церкви в советское время
·
Хранители веры. О жизни Церкви в советское время
57
Л. Н.Толстой считал его самым мощным русским философом. Его прозу уравнивали с толстовской по степени художественного мастерства. Он предсказал России «рабство в новой форме» — диктатуру социалистического общества, гонения на Церковь и распад славянского единства. При жизни он был мало оценен как писатель, но известен как дипломат и философ-богослов, принявший в конце жизни тайное монашество.
Константин Николаевич Леонтьев (1831–1891) — врач, руководитель госпиталя во время Крымской войны, дипломат, цензор Московского цензурного комитета. Его публицистика и философские труды одних заставляли восхищаться, других раздражали, ведь Леонтьев твердо стоял на позициях византизма, убежденный в том, что основа российской жизни — Православие и самодержавие.
Цитаты из Леонтьева могут стать слоганами. «Индивидуалист — существо, исковерканное чувством собственного достоинства». «Брак есть своего рода аскетизм, своего рода отречение. Строгий, религиозный, нравственный брак есть лишь смягченное монашество; иночество вдвоем или с детьми-учениками». «Православие, или, другими словами, культура византийской дисциплины и земного аскетизма, есть единственный противовес теории всеобщего, мелкого удовольствия».
В книгу вошли письма Леонтьева с Афона, автобиография и фантастическая повесть-притча. Карманный формат издания делает книгу особенно привлекательной: умные и точные рассуждения писателя хочется иметь под рукой.
Константин Николаевич Леонтьев (1831–1891) — врач, руководитель госпиталя во время Крымской войны, дипломат, цензор Московского цензурного комитета. Его публицистика и философские труды одних заставляли восхищаться, других раздражали, ведь Леонтьев твердо стоял на позициях византизма, убежденный в том, что основа российской жизни — Православие и самодержавие.
Цитаты из Леонтьева могут стать слоганами. «Индивидуалист — существо, исковерканное чувством собственного достоинства». «Брак есть своего рода аскетизм, своего рода отречение. Строгий, религиозный, нравственный брак есть лишь смягченное монашество; иночество вдвоем или с детьми-учениками». «Православие, или, другими словами, культура византийской дисциплины и земного аскетизма, есть единственный противовес теории всеобщего, мелкого удовольствия».
В книгу вошли письма Леонтьева с Афона, автобиография и фантастическая повесть-притча. Карманный формат издания делает книгу особенно привлекательной: умные и точные рассуждения писателя хочется иметь под рукой.
Дитя души. Мемуары
·
Заглавие "Матушкины цветочки" может ввести в заблуждение – дескать, наверняка какие-нибудь благочестивые стишки или сказки. На самом деле цветочки – это дети. Их у автора, Ольги Юревич, семеро. И книга – о них.
Ольга Юревич – жена священника, протоиерея Андрея Юревича. Оба они по образованию архитекторы. В 1983 году уехали из Москвы жить и работать в маленький городок Лесосибирск в Красноярском крае. Отец Андрей, тогда еще просто Андрей Владимирович, стал главным архитектором города, Ольга – его помощницей. Оба были далеки от веры, их обращение произошло позднее, в 1989 году.
"Матушкины цветочки" – это предельно искренний, живой рассказ о жизни семьи, о каждом из семерых детей. Никакой лакировки, никакого показного благочестия, просто разные жизненные случаи, порой вызывающие улыбку, порой заставляющие о многом задуматься. В некотором смысле соавторы книги – все дети матушки Ольги и отца Андрея. И не только потому, что без них не было бы и книги: изрядную часть текста – это их речь и их сочинения, даже стихи есть. Да и иллюстрирована она детскими рисунками.
Сейчас много говорят о необходимости возрождать российскую семью, улучшать демографию, но часто эти слова воспринимаются просто как очередная идеологическая кампания – потому что говорящие сами в них не очень-то верят. Для них это не более чем "национальный проект". Книга матушки Ольги – явление совершенно иного рода. Здесь ощущаешь, что семья – это, прежде всего, огромная радость, огромная любовь. Причем у верующих людей эта любовь не замыкается сама в себе, она открыта людям и Богу.
Признаюсь, я открыл эту книгу, думая просто бегло ее пролистать – скопилось множество срочных дел: верстка номера, прочая текучка. Но вместо того, чтобы заниматься всеми этими срочными делами, я сидел и читал. От корки и до корки.
Ольга Юревич – жена священника, протоиерея Андрея Юревича. Оба они по образованию архитекторы. В 1983 году уехали из Москвы жить и работать в маленький городок Лесосибирск в Красноярском крае. Отец Андрей, тогда еще просто Андрей Владимирович, стал главным архитектором города, Ольга – его помощницей. Оба были далеки от веры, их обращение произошло позднее, в 1989 году.
"Матушкины цветочки" – это предельно искренний, живой рассказ о жизни семьи, о каждом из семерых детей. Никакой лакировки, никакого показного благочестия, просто разные жизненные случаи, порой вызывающие улыбку, порой заставляющие о многом задуматься. В некотором смысле соавторы книги – все дети матушки Ольги и отца Андрея. И не только потому, что без них не было бы и книги: изрядную часть текста – это их речь и их сочинения, даже стихи есть. Да и иллюстрирована она детскими рисунками.
Сейчас много говорят о необходимости возрождать российскую семью, улучшать демографию, но часто эти слова воспринимаются просто как очередная идеологическая кампания – потому что говорящие сами в них не очень-то верят. Для них это не более чем "национальный проект". Книга матушки Ольги – явление совершенно иного рода. Здесь ощущаешь, что семья – это, прежде всего, огромная радость, огромная любовь. Причем у верующих людей эта любовь не замыкается сама в себе, она открыта людям и Богу.
Признаюсь, я открыл эту книгу, думая просто бегло ее пролистать – скопилось множество срочных дел: верстка номера, прочая текучка. Но вместо того, чтобы заниматься всеми этими срочными делами, я сидел и читал. От корки и до корки.
Матушкины цветочки (отрывок из книги «Святость материнства»)
·
Матушкины цветочки (отрывок из книги «Святость материнства»)
41
В церковных кругах с некоторых пор ходят разговоры о так называемой "телегонии". Утверждается, что если женщина имела внебрачные связи, то ее дети, рожденые в законном браке, наследуют свойства не своего родного отца, а предыдущих "партнеров" матери. Так, девушка, "гулявшая" с негром, может потом родить негритенка, даже если его биологическим отцом будет представитель белой расы. На это явление нередко ссылаются пропагандисты нравственности и целомудрия, а саму "телегонию" иногда называют "наукой о девственности".
Бесспорно, пропаганда нравственности – дело благое. И с христианской, и просто с традиционной общечеловеческой точки зрения ничего хорошего в добрачных связях нет. Это грех, который, если в нем не раскаяться, будет исподволь разрушать и личность человека, и его семейную жизнь.
Но все ли аргументы хороши для подтверждения этих простых и для многих вполне очевидных истин? Существует ли в действительности явление "телегонии"? И допустимо ли основывать нравственную проповедь на непроверенных научных данных?
Автор книги, биолог Галина Муравник, специалист в области генетики, исследует феномен "телегонии" и убедительно показывает, что это – псевдонаучный миф. Аргументы сторонников "телегонии" не выдерживают научной критики. На лицо умолчания, подтасовки, некорректно поставленные эксперименты, некомпетентность – словом, весь стандартный набор методов псевдонауки.
Очень жаль, что некоторые достойные православные люди, не будучи специалистами в данном вопросе, приняли на веру рассуждения о "телегонии" и, отстаивая безусловные христианские ценности, своим авторитетом невольно поддерживают заведомо несостоятельный с научной точки зрения миф.
Бесспорно, пропаганда нравственности – дело благое. И с христианской, и просто с традиционной общечеловеческой точки зрения ничего хорошего в добрачных связях нет. Это грех, который, если в нем не раскаяться, будет исподволь разрушать и личность человека, и его семейную жизнь.
Но все ли аргументы хороши для подтверждения этих простых и для многих вполне очевидных истин? Существует ли в действительности явление "телегонии"? И допустимо ли основывать нравственную проповедь на непроверенных научных данных?
Автор книги, биолог Галина Муравник, специалист в области генетики, исследует феномен "телегонии" и убедительно показывает, что это – псевдонаучный миф. Аргументы сторонников "телегонии" не выдерживают научной критики. На лицо умолчания, подтасовки, некорректно поставленные эксперименты, некомпетентность – словом, весь стандартный набор методов псевдонауки.
Очень жаль, что некоторые достойные православные люди, не будучи специалистами в данном вопросе, приняли на веру рассуждения о "телегонии" и, отстаивая безусловные христианские ценности, своим авторитетом невольно поддерживают заведомо несостоятельный с научной точки зрения миф.
Крушение мифа о «загадочном» явлении телегонии
·
Крушение мифа о «загадочном» явлении телегонии
11
Среди далеких от Православия людей бытует два противоположных заблуждения: первое – что христианин не должен сопротивляться злу силой и в любых случаях должен подставлять щеку под удар, а второе – что Церковь считает себя вправе отстаивать свои взгляды огнем и мечом. Нередко оба заблуждения уживаются в одной голове.
А как на самом деле? Может ли христианин применять силу, чтобы остановить зло? И если да, то в каких пределах? Об этом известный русский философ Иван Ильин и написал свою книгу "О сопротивлении злу силой". Она вышла в 1925 году и с тех пор выдержала множество переизданий. Конечно, и раньше многие задавались этим вопросом, но Ильин впервые рассмотрел проблему одновременно и с православных, и с философских позиций. Его книга – не отвлеченная игра ума. Кровавый опыт революции и Гражданской войны буквально заставил Ильина написать эту работу. Как сам он пишет во введении, "бесплодно и беспочвенно решать вопрос о зле, не имея в опыте подлинного зла". Другим поводом была полемика с толстовством, объявлявшим всякое физическое сопротивление злу отступлением от подлинного христианства.
Ильин решает сложнейшие проблемы. Если можно поднять меч против зла – то где границы дозволенного христианину? Как понять, где зло, когда рушатся все устои, когда брат восстает на брата, когда у каждого своя правда? И можно ли применять силу против "невооруженного зла" – против пропаганды сатанизма, например?
Книга Ильина в 20-30 годы XX века породила мощнейшую полемику в эмигрантской прессе, многие приняли позицию философа в штыки. В наше время актуальность проблемы лишь возросла – при том, что равноценной альтернативы взглядам Ильина гуманистическая мысль так и не выработала.
А как на самом деле? Может ли христианин применять силу, чтобы остановить зло? И если да, то в каких пределах? Об этом известный русский философ Иван Ильин и написал свою книгу "О сопротивлении злу силой". Она вышла в 1925 году и с тех пор выдержала множество переизданий. Конечно, и раньше многие задавались этим вопросом, но Ильин впервые рассмотрел проблему одновременно и с православных, и с философских позиций. Его книга – не отвлеченная игра ума. Кровавый опыт революции и Гражданской войны буквально заставил Ильина написать эту работу. Как сам он пишет во введении, "бесплодно и беспочвенно решать вопрос о зле, не имея в опыте подлинного зла". Другим поводом была полемика с толстовством, объявлявшим всякое физическое сопротивление злу отступлением от подлинного христианства.
Ильин решает сложнейшие проблемы. Если можно поднять меч против зла – то где границы дозволенного христианину? Как понять, где зло, когда рушатся все устои, когда брат восстает на брата, когда у каждого своя правда? И можно ли применять силу против "невооруженного зла" – против пропаганды сатанизма, например?
Книга Ильина в 20-30 годы XX века породила мощнейшую полемику в эмигрантской прессе, многие приняли позицию философа в штыки. В наше время актуальность проблемы лишь возросла – при том, что равноценной альтернативы взглядам Ильина гуманистическая мысль так и не выработала.
О сопротивлении злу силою
·
О сопротивлении злу силою
188
Болезнь и смерть для каждого из нас – темы полузапретные, настолько они трудны, иногда почти недоступны для человеческого восприятия. И когда Церковь говорит о них на своем языке, человек прислушивается, независимо от того, верующий он или нет. Конечно, по-настоящему перевернуть наше представление о болезни и смерти может лишь разговор с человеком, духовно одаренным и умеющим сказать об этом со всей мудростью и состраданием. Митрополит Антоний Сурожский, известный во всем мире архипастырь и проповедник Евангелия, – как раз такой человек.
В книге собраны ответы владыки на вопросы руководителя религиозной программы русской службы Би-би-си "Воскресение" протоиерея Сергия Гаккеля, с которым его связывала почти полувековая служба. Запись сделана в период с октября 1993 по январь 1994 года. Также в книгу вошли беседы в Лондонском приходе (апрель-май 1984).
Как должен вести себя священник у постели умирающего: что надо говорить ему и как научиться молчать вместе с ним. Какова роль церковных таинств, готовящих человека к переходу в вечность; что такое "память смертная"; как утешить осиротевших близких, помочь им пройти путь от безутешной скорби к светлой памяти. Митрополит Антоний вспоминает о смерти своих родителей; рассказывает о том, как работал во время войны хирургом в полевом госпитале и находился рядом с умирающими солдатами до самого конца. Все, о чем говорит Владыка в этой небольшой книге, – глубоко лично и выстрадано, отсюда и необыкновенная сила его слова.
"Человеку нужно, чтобы ты с ним был в его горе, на дне этого горя вместе с ним, и не убеждал его, что горя нет или что он неправ, горюя. Надо дать время благодати и внутреннему опыту человека..."
В книге собраны ответы владыки на вопросы руководителя религиозной программы русской службы Би-би-си "Воскресение" протоиерея Сергия Гаккеля, с которым его связывала почти полувековая служба. Запись сделана в период с октября 1993 по январь 1994 года. Также в книгу вошли беседы в Лондонском приходе (апрель-май 1984).
Как должен вести себя священник у постели умирающего: что надо говорить ему и как научиться молчать вместе с ним. Какова роль церковных таинств, готовящих человека к переходу в вечность; что такое "память смертная"; как утешить осиротевших близких, помочь им пройти путь от безутешной скорби к светлой памяти. Митрополит Антоний вспоминает о смерти своих родителей; рассказывает о том, как работал во время войны хирургом в полевом госпитале и находился рядом с умирающими солдатами до самого конца. Все, о чем говорит Владыка в этой небольшой книге, – глубоко лично и выстрадано, отсюда и необыкновенная сила его слова.
"Человеку нужно, чтобы ты с ним был в его горе, на дне этого горя вместе с ним, и не убеждал его, что горя нет или что он неправ, горюя. Надо дать время благодати и внутреннему опыту человека..."
Жизнь. Болезнь. Смерть
·
Жизнь. Болезнь. Смерть
211
История про дождь начинается откуда-то с середины: есть дом в саду — Дом, с большой буквы. В нем каждый день есть свежее молоко и косточка для пса. Пес, тоже с большой буквы, живет в будке, охраняет Дом и ждет Хозяина. Приходит Кот, обустраивается в Доме и тоже начинает ждать Хозяина. У Кота есть Книга, а в ней написано, что Хозяин придет, когда над Домом взойдет Звезда, и даст зверям имена. Но Звезда пока не восходит, Хозяин не приходит, и все время идет дождь.
Кот и Пес живут, мокнут под дождем, ссорятся, мирятся, воспитывают живущих в Доме мышей и ждут Хозяина. Вроде бы и все содержание.
Сказка эта хороша своей недоговоренностью: засовываешь нос в чужой загадочный мир и пытаешься догадаться, по каким законам он живет. Откуда берется свежее молоко, почему Дом обладает способностью рассказывать сказки, кто такой Хозяин и откуда должен прийти. Все таинственно, непонятно, недосказано — а значит, есть пространство воображать, догадываться и задумываться. Задуматься придется и взрослым, если они берутся читать детям эту книгу — потому что в ней есть параллели и аллюзии, но не очевидные и не навязчивые: для каждого образа в сказке не подберешь точного объяснения — мол, Дом — это мир, а Хозяин — это Бог; все и проще, и сложнее, потому что сказка есть сказка, а не иллюстрация к детской Библии.
Кот и Пес живут, мокнут под дождем, ссорятся, мирятся, воспитывают живущих в Доме мышей и ждут Хозяина. Вроде бы и все содержание.
Сказка эта хороша своей недоговоренностью: засовываешь нос в чужой загадочный мир и пытаешься догадаться, по каким законам он живет. Откуда берется свежее молоко, почему Дом обладает способностью рассказывать сказки, кто такой Хозяин и откуда должен прийти. Все таинственно, непонятно, недосказано — а значит, есть пространство воображать, догадываться и задумываться. Задуматься придется и взрослым, если они берутся читать детям эту книгу — потому что в ней есть параллели и аллюзии, но не очевидные и не навязчивые: для каждого образа в сказке не подберешь точного объяснения — мол, Дом — это мир, а Хозяин — это Бог; все и проще, и сложнее, потому что сказка есть сказка, а не иллюстрация к детской Библии.
Дождь
·
Дождь
54
Однажды два шотландца, атеист и католик, решили сразиться на дуэли из-за своих убеждений, но не тут-то было. Полицейские, судья и даже простые обыватели — все с неожиданной яростью восстают против несчастных дуэлянтов. Атеист и католик вынуждены вместе пуститься в бега, продираясь сквозь обезумевший мир. Они еще не понимают, что пришедшему к власти Антихристу недостаточно, чтобы человек просто не верил в Бога, ему важно, чтобы о Боге вообще забыли. И потому неверующий, но честный и ищущий правды человек для него также неприемлем, как и убежденный христианин. Обоих следует упечь в сумасшедший дом, куда уже заточен главный оппонент нового правителя мира — скромный афонский монах. Одна беда — стены уже не в силах удерживать праведников.
Автор романа «Шар и крест» Гилберт Кийт Честертон известен в России в основном как автор детективов об отце Брауне. Разумеется, это последствие той эпохи, когда все христианское аккуратно вычищалось из литературы. На самом же деле выбор в качестве сыщика-любителя именно католического священника в рассказах Честертона не случаен — во всем мире этот автор известен в первую очередь как христианский апологет, а кроме того — как блестящий журналист, один из столпов английской публицистики. Его статьи похожи на художественные произведения. Рассказы и романы — на хлесткие статьи. Но это не портит их, а, напротив, делает более острыми.
Роман «Шар и крест» — ироническое повествование о последних временах — не является исключением. Разглядев бич будущего в бездушии и ростках нездоровой политкорректности, Честертон говорит в своей книге о проблемах, быть может, более актуальных для сегодняшнего дня, чем для времени ее написания. Он шутит над теплохладностью современного человека, над ницшеанским культом силы и над толстовской идеей непротивления, аккуратно нанизывая одну притчу на другую.
Возможно, кому-то «Шар и крест» покажется не слишком изящным с литературной точки зрения, и в этом нет ничего странного — журналист в авторе здесь явно довлеет над художником. Но стоит взять в руки его книгу, как сразу становится ясно: действительно, все так и есть. Мир человеческий устроен именно так. И этот роман похож, скорее, на большое эссе, подробно разбирающее, что же не так в нашем обществе и чего, а точнее, Кого ему не хватает.
Едкая, возможно, обидная для кого-то, но искренняя и правдивая книга.
Автор романа «Шар и крест» Гилберт Кийт Честертон известен в России в основном как автор детективов об отце Брауне. Разумеется, это последствие той эпохи, когда все христианское аккуратно вычищалось из литературы. На самом же деле выбор в качестве сыщика-любителя именно католического священника в рассказах Честертона не случаен — во всем мире этот автор известен в первую очередь как христианский апологет, а кроме того — как блестящий журналист, один из столпов английской публицистики. Его статьи похожи на художественные произведения. Рассказы и романы — на хлесткие статьи. Но это не портит их, а, напротив, делает более острыми.
Роман «Шар и крест» — ироническое повествование о последних временах — не является исключением. Разглядев бич будущего в бездушии и ростках нездоровой политкорректности, Честертон говорит в своей книге о проблемах, быть может, более актуальных для сегодняшнего дня, чем для времени ее написания. Он шутит над теплохладностью современного человека, над ницшеанским культом силы и над толстовской идеей непротивления, аккуратно нанизывая одну притчу на другую.
Возможно, кому-то «Шар и крест» покажется не слишком изящным с литературной точки зрения, и в этом нет ничего странного — журналист в авторе здесь явно довлеет над художником. Но стоит взять в руки его книгу, как сразу становится ясно: действительно, все так и есть. Мир человеческий устроен именно так. И этот роман похож, скорее, на большое эссе, подробно разбирающее, что же не так в нашем обществе и чего, а точнее, Кого ему не хватает.
Едкая, возможно, обидная для кого-то, но искренняя и правдивая книга.
Шар и крест
·
409
О крестовых походах мы знаем, в основном, по художественной литературе или кино. Оттого в массовом сознании господствуют стереотипы, которые не только не соответствуют действительности, но и препятствуют пониманию многих проблем прошлого и настоящего.
Эту лакуну может заполнить переиздание книги виднейшего русского историка академика Федора Ивановича Успенского (1845–1928) . В ней удивительным образом сочетаются научная строгость и незаурядный литературный талант. Написанная более ста лет назад (первое издание вышло в 1901 году), книга Успенского не только подробно рассказывает о том, как происходили крестовые походы, но и дает достаточно глубокий анализ их причин, и последствий как для мировой истории, так и для истории Церкви. Конечно, нельзя, прочитав одну эту монографию, стать специалистом, но образованный и мыслящий человек получит от нее большую пользу, не говоря уж об удовольствии от чтения.
Успенский не просто излагает последовательность исторических событий, но пытается осмыслить их – и как ученый, и как христианин. Беспристрастность исследователя не тождественна равнодушию и отсутствию личной оценки. Автор глубоко переживает то, что творилось много веков назад, для него это не пыльная старина, а прошлое, неразрывно связанное с настоящим.
Эту лакуну может заполнить переиздание книги виднейшего русского историка академика Федора Ивановича Успенского (1845–1928) . В ней удивительным образом сочетаются научная строгость и незаурядный литературный талант. Написанная более ста лет назад (первое издание вышло в 1901 году), книга Успенского не только подробно рассказывает о том, как происходили крестовые походы, но и дает достаточно глубокий анализ их причин, и последствий как для мировой истории, так и для истории Церкви. Конечно, нельзя, прочитав одну эту монографию, стать специалистом, но образованный и мыслящий человек получит от нее большую пользу, не говоря уж об удовольствии от чтения.
Успенский не просто излагает последовательность исторических событий, но пытается осмыслить их – и как ученый, и как христианин. Беспристрастность исследователя не тождественна равнодушию и отсутствию личной оценки. Автор глубоко переживает то, что творилось много веков назад, для него это не пыльная старина, а прошлое, неразрывно связанное с настоящим.
История крестовых походов
·