Весь Довлатов

В 1959 году Довлатов поступил на филологичский факультет в Ленинградский государственный университет, откуда его через два года исключили за неуспеваемость. «Блеск и нищета русской литературы» — сборник эссе, критики, выступлений Довлатова, которые так или иначе касаются мира книг, слов и писателей.

«К сожалению, нет статистически точных данных о том, какое из слов в русском языке более или менее употребительно. То есть каждому, разумеется, ясно, что слово, например, «треска» употребляется значительно чаще, чем, допустим, «стерлядь», а слово «водка», скажем, гораздо обиходнее таких слов, как «нектар» или «амброзия». Но точных, повторяю, данных на этот счет не существует. А жаль».

После исключения из университета Довлатов три года служил во внутренних войсках. С 1962-го по 1965-й год он охранял лагерные бараки в Республике Коми. Там он узнал, чем живут люди в советских тюрьмах, а услышанное и увиденное описал в «Зоне» (1982).

«И еще — лагерь представляет собой довольно точную модель государства. Причем именно Советского государства. В лагере имеется диктатура пролетариата (то есть — режим), народ (заключенные), милиция (охрана). Там есть партийный аппарат, культура, индустрия. Есть все, чему положено быть в государстве».

В 1972 году Довлатов переезжает в Эстонию. Таллинн, наряду с Ленинградом и Нью-Йорком, — один из трех главных городов в жизни Довлатова. Здесь он лет работал корреспондентом в республиканской газете «Советская Эстония» до 1975 года. В «Компромиссе» (1981) Довлатов рассказывает о жизни редакции: эта работа стала для него первым и, по его словам, самым важным журналистским опытом.

«— Товарищ Довлатов, у вас имеется черный костюм?
Редактор недовольно хмурит брови. Ему неприятно задавать такой ущербный вопрос сотруднику республиканской партийной газеты. У редактора бежевое младенческое лицо, широкая поясница и детская фамилия — Туронок.
— Нет, — сказал я, — у меня джемпер.
— Не сию минуту, а дома.
— У меня вообще нет костюма, — говорю.
Я мог бы объяснить, что и дома-то нет, пристанища, жилья. Что я снимаю комнату бог знает где…
— Как же вы посещаете театр?
Я мог бы сказать, что не посещаю театра. Но в газете только что появилась моя рецензия на спектакль «Бесприданница». Я написал ее со слов Димы Шера. Рецензию хвалили за полемичность…»

В 1976–1977 гг. Довлатов работал экскурсоводом в Пушкинском заповеднике под Псковом (Михайловское). Главный герой его повести «Заповедник» (1983) тоже работает экскурсоводом в Михайловском, попутно пытаясь разбираясь со своими проблемами.

«Бернович назойливо повторял:
— К тридцати годам необходимо разрешить все проблемы, за исключением творческих..
Мне это не удавалось. Мои долги легко перешли ту черту, за которой начинается равнодушие. Литературные чиновники давно уже занесли меня в какой-то гнусный список. Полностью реализоваться в семейных отношениях я не хотел и не мог.
Моя жена все чаще заговаривала об эмиграции. Я окончательно запутался и уехал в Пушкинские Горы…
Формально я был холост, здоров, оставался членом Союза журналистов. Принадлежал к симпатичному национальному меньшинству. Моих литературных способностей не отрицали даже Гранин и Рытхэу.
Формально я был полноценной творческой личностью.
Фактически же пребывал на грани душевного расстройства…»

«Соло на ундервуде» (1978) — cборник крохотных заметок из записных книжек писателя, практически анекдотов о жизни в СССР; среди героев попадаются как литераторы-друзья Довлатова, так и Хрущев с Берией. «Соло на IBM» (1995) — все то же самое, только о жизни в США.

«Лет тридцать назад Евтушенко приехал в Америку. Поселился в гостинице. Сидит раз в холле, ждет кого-то. Видит, к дверям направляется очень знакомый старик: борода, измятые штаны, армейская рубашка.
Несколько секунд Евтушенко был в шоке. Затем он понял, что это Хемингуэй. Кинулся за ним. Но Хемингуэй успел сесть в поджидавшее его такси.
— Какая досада, — сказал Евтушенко швейцару, — ведь это был Хемингуэй! А я не сразу узнал его!
Швейцар ответил деликатно:
— Не расстраивайтесь. Мистер Хемингуэй тоже не сразу узнал вас.»

«Наши» (1983) — портрет семьи Довлатова, в которой он рассказывает о своих родственниках и своем происхождением. Героем каждого из 13 рассказов является член семьи Довлатова — его дед, тетка Мара, собака Глаша и т.д.

«Биография теткиного мужа Арона полностью отражает историю нашего государства. Сначала он был гимназистом. Потом — революционным студентом. Потом — недолгое время — красноармейцем. Потом — как это ни фантастически звучит — белополяком. Потом опять красноармейцем, но уже более сознательным.
Когда гражданская война закончилась, дядя Арон поступил на рабфак. Затем он стал нэпманом и, кажется, временно разбогател. Затем кого-то раскулачивал. Затем он чистил ряды партии. Затем его самого вычистили. За то, что он был нэпманом…»

Креповые финские носки, офицерский ремень, шоферские вещи и другие немногочисленные вещи из довлатовского «Чемодана» (1986), с которым он эмигрировал в США. Каждая из них возвращает автора — и читателя вместе с ним — в Лениград 1960-х.

«Через неделю я уже складывал вещи. И, как выяснилось, мне хватило одного-единственного чемодана.
Я чуть не зарыдал от жалости к себе. Ведь мне тридцать шесть лет. Восемнадцать из них я работаю. Что-то зарабатываю, покупаю. Владею, как мне представлялось, некоторой собственностью. И в результате — один чемодан. Причем, довольно скромного размера. Выходит, я нищий? Как же это получилось?!
Книги? Но, в основном, у меня были запрещенные книги. Которые не пропускает таможня. Пришлось раздать их знакомым вместе с так называемым архивом.
Рукописи? Я давно отправил их на Запад тайными путями.
Мебель? Письменный стол я отвез в комиссионный магазин. Стулья забрал художник Чегин, который до этого обходился ящиками. Остальное я выбросил.
Так и уехал с одним чемоданом. Чемодан был фанерный, обтянутый тканью, с никелированными креплениями по углам. Замок бездействовал. Пришлось обвязать мой чемодан бельевой веревкой».

В 1978 Довлатов эмигрирует в США, где живет в нью-йоркском районе Форест-Хилс, общается преимущественно с эмигрантами, редактирует русскоязычный еженедельник «Новый американец» и продолжает писать книги — среди прочих, «Иностранку» (1986) о русских мигрантах в Америке.

«В нашем районе произошла такая история. Маруся Татарович не выдержала и полюбила латиноамериканца Рафаэля. Года два колебалась, а потом наконец сделала выбор. Хотя если разобраться, то выбирать Марусе было практически не из чего.
Вся наша улица переживала — как будут развиваться события? Ведь мы к таким делам относимся серьезно.
Мы — это шесть кирпичных зданий вокруг супермаркета, населенных преимущественно русскими. То есть недавними советскими гражданами. Или, как пишут газеты, — эмигрантами третьей волны».

В 1980-е Довлатов работал на радио «Свобода» и ее корреспондентом посетил конференцию советских писателей и диссидентов в Лос-Анджелесе; там же он встретил свою первую ленинградскую любовь Асю Пекуровскую. Эта поездка описана в повести «Филиал», где под псевдонимами угадываются главные действующие лица эмиграции того времени.

«Радио «Третья волна» помещается на углу Сорок девятой и Лексингтон. Мы занимаем целый этаж гигантского небоскреба «Корвет». Под нами — холл, кафе, табачный магазин, фотолаборатория. Здесь всегда прогуливаются двое охранников, белый и черный. С белым я здороваюсь как равный, а перед черным немного заискиваю. Видно, я демократ».

Творческая автобиография писателя (1985), рассуждения Довлатова о свободе творчества, рассказ о том, как его не публиковали в СССР, как он работал редактором в детском журнале «Костер» до эмиграции и как трудоустраивался и публиковался после нее.

«Дома все было очень просто. Там был обком, который все знал. У любой газеты было помещение, штат и соответствующее оборудование. Все необходимое предоставлялось государством. Начиная с типографии и кончая шариковыми авторучками.
Дома был цензор. Было окошко, где вы регулярно получали зарплату. Было начальство, которое давало руководящие указания. Вам оставалось только писать. При этом заранее было известно — что именно.
А здесь?!
Английского мы не знали. (За исключением Вили Мокера, который объяснялся не без помощи жестов.) О здешней газетной технологии не имели представления. Кроме того, подозревали, что вся затея эта стоит немалых денег».