Полка от Павла Пепперштейна, художника и куратора выставки «Грёзы о молоке» в Центре Вознесенского

Меня попросили предоставить список книг, которые повлияли на возникновение романа «Мифогенная любовь каст». Охотно исполняю эту просьбу. Все книги из этого списка имеют непосредственное отношение к тексту «Мифогенной любви каст». В коротких комментариях постараюсь отобразить связь этих текстов с нашим романом.

Без фундаментального труда советского исследователя фольклора Владимира Яковлевича Проппа, разработавшего классификацию сказочных сюжетов и персонажей, невозможно представить себе возникновение «МЛК». Влияние В.Я. Проппа и его книги на сознание авторов «МЛК» можно считать колоссальным.

То, что сказано о В.Я. Проппе в предшествующем комментарии, можно с полным правом сказать и о Карлосе Кастанеде. Конечно, «МЛК» ни в коем случае не является пародией ни в одной своей точке, ни в одном эпизоде. Тем не менее «Мифогенная любовь» нередко не столько пародирует, сколько травестирует тексты Кастанеды. Не следует упускать из виду и тот факт, что «МЛК» писалась в период, когда Карлос Кастанеда был одним из наиболее читаемых и массово обожаемых авторов в России и среди русскоязычных читателей республик бывшего Советского Союза. В образах колдунов Холёного и Бессмертного, являющихся магическими учителями главного героя Дунаева, местами отчётливо узнаются Дон Хуан и Дон Хенаро, колдовские наставники протагониста кастанедовских текстов Дона Карлоса.

Если говорить о советской официозной прозе, выдержанной в духе социалистического реализма, то её влияние в целом безусловно ощущается в «МЛК». Пожалуй, в наибольшей степени это относится к книге Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке». В одном из фрагментов «МЛК» эти два текста и эти два сюжета сравниваются напрямую. Герой Полевого, лётчик Мересьев, также заброшен в лес, как и герой «МЛК» Дунаев. Оба они находятся в лесу в «повреждённом» состоянии. Однако если у Мересьева повреждены ноги, то у Дунаева «повреждена» голова, что заставляет его пребывать в галлюцинаторной реальности. Парадоксальным образом Дунаев остаётся «настоящим человеком» даже на фоне сакраментального сообщения о том, что никаких людей нет. В качестве «настоящего человека» Дунаев противостоит «настоящему мужчине в расцвете сил» — Карлсону.

Влияние русских народных сказок на текст «МЛК» настолько огромно и настолько очевидно, что об этом даже не имеет смысла долго говорить. Достаточно простого указания.

Ещё один референтный текст, без которого никогда не возникла бы «Мифогенная любовь каст». Подобно Алисе из сказок Кэррола, Дунаев проваливается в параллельный мир, где встречает гирлянды значимых персонажей. Коннотации, связанные со сказками Кэррола об Алисе, особенно сильны в главе «Москва», одной из кульминационных глав первого тома «МЛК».

Сказка П.Л. Трэвэрс подарила нашему роману зловещую и прекрасную героиню по имени Мария Синяя, в которую мистически влюблён главный герой Дунаев. Конечно же, Мария Синяя — это реинкарнация Мэри Поппинс, гувернантки из потустороннего мира, могущественной языческой богини, обернувшейся педантичной няней четырёх британских детишек. Роман заканчивается сценой совокупления, а затем венчания Дунаева и Синей, после чего Синяя, как ей и положено, улетает в свои изначальные миры на карусели. Надо ли говорить, что карусель символизирует Колесо Сансары?

Ещё один зловещий и разнузданный персонаж «МЛК» — перевоплощение Питера Пэна. Это Петька Самописка — маг в образе заигравшегося мальчишки, игнорирующего различия между настоящей войной и детской игрой в войнушку. Петьку сопровождает вооружённый отряд мёртвых мальчишек — как и в сказке Барри. Так называемые «дети, выпавшие из колясок».

Эхо произведений Корнея Ивановича Чуковского (псевдоним Николая Корнейчукова) витает во многих эпизодах «МЛК». Как минимум два персонажа «МЛК» связаны с Корнеем Чуковским напрямую — настолько прямо, что в тексте «Мифогенной любви» даже сохранены их изначальные имена, — Муха-Цокотуха и доктор Айболит. При этом Муха-Цокотуха из «наших», действует на советской стороне, а доктор Айболит, несмотря на то, что является наставником главного героя, — из «чужих», из «врагов». Это и понятно, ведь доктор Айболит — это адаптированный доктор Дулиттл, придуманный британским писателем Хью Лофтингом. В контексте «МЛК» у него есть и русское имя — доктор Арзамасов. Помимо Айболита-Дулиттла в этом персонаже явственно проступает целая галерея видных учёных, философов и врачей. Прежде всего Зигмунд Фрейд и Иван Павлов, но также и Сеченов, Швейцер, Вернадский, Бехтерев, Юнг и многие другие.

В контексте войны с Западом (Великая Отечественная Война 1941–1945 годов) советские детские писатели орудуют, можно сказать, на передовой линии фронта, перехватывая западных персонажей и преподнося их, в качестве трофеев, советским детям. Во всяком случае это можно с уверенностью сказать об Алексее Толстом, Корнее Чуковском и Александре Волкове. Первый «перековал» западного Пиноккио в нашего Буратино, второй превратил «ихнего» Дуллитла в нашего Айболита, последний же трансформировал сказку "Wizard of Oz", написанную американским писателем Фрэнком Баумом, в советскую сказку «Волшебник Изумрудного города», которую впоследствии Волков снабдил многосерийным продолжением («Урфин Джюс и его деревянные солдаты», «Семь подземных королей» и прочее). В «Мифогенной любви» появляется злой колдун Бакалейщик (он же Зелёный, он же Лысый Сквернослов) — явно реинкарнация Гудвина. Кроме того, в романе действует Фея Убивающего Домика — перерождение Элли или Дороти из сказки.

Советский писатель Алексей Толстой «советизировал» итальянского Пиноккио (задуманного его автором, священником Карло Коллоди, в качестве христианской притчи) и поставил своё имя на обложку. Впрочем, Карло Коллоди всё равно незримо присутствует в советской сказке про Буратино — символическим отцом Буратино является Папа Карло, к тому же Буратино рождается из колоды (полено), а именно слово «колода» русское ухо различает в итальянской фамилии Коллоди. В «МЛК» Буратино превращается в деревянного гиганта по кличке Длинноносый. Вместо носа у этого великана осиновый кол, заточенный для того, чтобы пробивать насквозь упырей.

Бессмертная сказка Астрид Линдгрен про Карлсона подарила нашему роману злорадного и самовлюблённого офицера Люфтваффе, называющего себя «самым настоящим мужчиной в расцвете сил». Этот персонаж, танцуя в воздухе, безжалостно срезает своим пропеллером головы нашим гусям-лебедям. При этом в этом персонаже проступают и более древние слои — Шива, например. На более личном уровне наш Карлсон отсылает к нашему покойному другу Владиславу Мамышеву-Монро.

Бессмертные два романа об Остапе Бендере представляют собой раннесоветскую версию Ветхого и Нового Заветов. Связи между нашим романом «МЛК» и дилогией двух гениальных одесситов не столь очевидны, но они присутствуют. Хотя бы тот факт, что и у нас авторов тоже два, и один из них — одессит. В главе «Одесса» это сближение в наибольшей степени ощущается, хотя в этой главе звучат также переклички и с другими раннесоветскими одесскими писателями (особенно Бабель, рассказы про Беню Крика).

Обнаруживаю немало связей между «МЛК» и «Мастером и Маргаритой», но я уже немного устал писать комментарии, поэтому не буду писать об этом более подробно.