Книга не впечатлила и вот три причины почему: тускло, однобоко, «серьёзно» в плохом смысле слова. Не поворачивается назвать «Степь» автофикшном — это просто документальная история, которую не слишком язящно замаскировали приёмами художественной литературы.

Язык тяжёлый и неповоротливый. Серьёзный в самом серьёзном значении слова. Спорить глупо: сложно шутить, когда вспоминаешь о тяжёлых отношениях с отцом, умершим от ВИЧ.

Однако, когда пишешь биографию, неизбежно вспоминаешь и что-то хорошее. В пронзительном «Чемодане» Довлатова есть и смешное и грустное. В трагических мемуарах Надежды Мандельштам, как ни удивительно, есть и юмор, и капля мистики (чего стоит прыжок Осипа из окна лагерной больницы!), и яркая искренность.

С такой высоты видно главную проблему книги: она однобока. Довлатов и Мандельштам умели посмотреть на боль собственной жизни с разных сторон. Отсюда и рождается глубина произведения, перемена настроений, а сам текст — теряет в тяжести. Но самое главное, только так можно пережить травму.

«Степь» Васякиной — это боль, как она есть. Боль, которую почти невозможно взять под контроль и прожить, чтобы написать о ней легко. Я снимаю шляпу перед этим актом личной терапии — это одна из важнейший функций письма.

Но сам роман — творческая неудача. В нём нет всесторонности, а значит — боль занимает всё пространство текста, в котором остаётся только тяжесть потери.

Какой бы трагичной ни была наша жизнь — боль — лишь её часть, а не вся она.