Полагаю, не ошибусь, отнёся этот роман к метамодерну: преодолевая постмодернистское равнодушие к реальности, намеренное конструирование собственного жизнеподобного мира, автор опускает пыхтящий самовар реализма, в котором на дровах документализма и шишках автофикшна готовится крепкий кипяток совестливой поздней советской прозы, прямо в глубокую ржавую и обосанную питерскую ванну, полную разъедающих реактивов абсурдизма, психоделии и чернухи, получая в итоге приемлемый для омовения раствор современной, местами трогательной и печальной, местами уморительной в своей безжалостной самоиронии прозы.