С первых страниц текст погружает читателя в атмосферу отвращения, безысходности и враждебности. Вместо аналитичного подхода или стремления к пониманию культурных различий, автор выбрал грубую подачу, в которой чувствуется не просто мрачность, а агрессивное презрение к описываемому народу. Книга кажется не художественным произведением, а субъективным, личностным выплеском неприязни. Здесь нет ни глубоких характеров, ни достоверного культурного фона, ни эстетической ценности. Казахская культура представлена карикатурно и уничижительно, с преувеличением стереотипов и акцентом на уродливое. Это не просто предвзятость - в романе чувствуется откровенный шовинизм. Как подобная книга прошла редактуру и цензуру - остаётся загадкой.
Текст страдает от стилистической небрежности. Построение фраз, несогласованность времён, небрежная вычитка - всё это оставляет ощущение не законченного романа, а черновика, который по какой-то причине попал в печать.
Художественная ценность текста сомнительна. Герои вызывают либо отторжение, либо безразличие: ни глубины, ни внутренней динамики, ни сочувствия. Всё изображённое будто кричит: «смотрите, как всё плохо», но при этом не предлагает ни анализа, ни выхода, ни надежды. Книга погружает в чернуху ради самой чернухи - без катарсиса, без мысли, без художественной цели.
Этот поющий призрак Маратика кажется отчаянной попыткой автора заткнуть сюжетные дыры и оживить провисающее повествование. Вместо того чтобы строить цельный сюжет или работать с характерами, автор прибегает к "мистическому" вмешательству, которое выглядит неуместно и дешево. Такой ход не добавляет глубины, а только подчёркивает беспомощность текста.
Сложно понять, кому адресована эта книга и зачем она написана. Если это попытка исповедального текста, то она выглядит поспешной и невыдержанной. Если это социальный роман, то он не выполняет своей задачи. Если художественное произведение, то в нём катастрофически не хватает литературности.
Особое недоумение вызывает высокая оценка этой книги. Складывается впечатление, что в ней увидели то, чего в ней попросту нет - ни художественной проработки, ни честной рефлексии, ни уважения к читателю. Место подобным текстам не на полках книжных магазинов, а в черновиках, где им и следовало остаться.
