Октябрь в Петербурге — это не месяц, а состояние души. Он въедается в поры промозглой сыростью, застилает глаза пеленой тумана, похожего на свернувшееся молоко, и давит на плечи свинцовой тяжестью низкого, будто бы состарившегося неба.