Есть что-то поддерживающее человека в первую минуту несчастья. В острой, сильной боли есть нечто такое, что возбуждает временную силу и как бы торжествует над самою болью. Только в последующее время тихой, измененной несчастьем жизни, в то время, когда горесть уже приобрела гражданство и потеряла ту необычайную силу, которая как бы уничтожала самую боль, в то время, когда дни проходят за днями в скучном, безнадежном однообразии – вот когда человеку грозит опасность впасть в отчаяние. Тогда только человек ощущает какой-то душевный голод и напрягает все свои органы, зрение и слух, чтоб открыть неведомую тайну нашего бытия, которая должна придать нашему терпению какое-то внутреннее чувство удовлетворение и удовольствия.