Ежи Белец­кий — один из нем­но­гих, кто сво­ими гла­зами видел то, что про­ис­хо­дило в блоке 11, и, остав­шись в живых, смог расс­ка­зать об этом. Он попал туда, так как одна­жды утром про­снулся настолько боль­ным и изму­чен­ным, что был не в сос­то­я­нии при­сту­пить к работе. В Освен­циме нельзя было полу­чить день отдыха на вос­ста­нов­ле­ние сил, поэ­тому он попы­тался спря­таться в лагере в над­ежде, что его отсутст­вие не заме­тят. Для начала он спря­тался в отхо­жем месте, но знал, что, если про­бу­дет там целый день, его, ско­рее всего, пой­мают. Поэ­тому через неко­то­рое время он вышел оттуда и при­тво­рился, что уби­рает тер­ри­то­рию. Но, к нес­ча­с­тью, его пой­мал охран­ник и в нака­за­ние отп­ра­вил в блок 11.

По лест­нице его отвели на чер­дак. «Там было чер­товски жар­ко, — расс­ка­зы­вает он. — Был прек­ра­с­ный авгус­товский день. А в поме­ще­нии сто­яло ужас­ное зло­во­ние, и слы­шно было, как кто-то сто­нал: «Боже, о Боже!» Было темно — единст­вен­ный свет в поме­ще­ние про­хо­дил через черепицу кры­ши». Он пос­мот­рел вверх и уви­дел чело­века, подвешенного к балке за руки, свя­зан­ные за спи­ной. «Эсэ­со­вец при­нес табу­рет и при­ка­зал: «Зале­зай». Я сло­жил руки за спи­ной, а он свя­зал их цепью». После этого эсэ­со­вец при­кре­пил цепь к балке и резко выбил из-под меня табу­рет. «Иезус Мария, я почувст­во­вал ужа­са­ю­щую боль! Я засто­нал, но он прикрикнул: “Заткнись, собака! Ты это заслу­жил!”» Эсэ­со­вец ушел, оста­вив узни­ков висеть.

Боль в скру­чен­ных руках была ужа­са­ю­щей: «К тому же пот лился с меня ручь­ями, так как в поме­ще­нии было нестер­пимо жарко. Я все время повто­рял: “Мама, мамоч­ка…” Где-то через час плечи были вывих­нуты. Тот, дру­гой парень, висев­ший неда­леко от меня, уже мол­чал. Затем при­шел еще один эсэ­совс­кий охран­ник. Он подо­шел к тому парню и осво­бо­дил его. Я закрыл глаза, душа, каза­лось, поки­нула меня. И тут вдруг до моего соз­на­ния дошли слова эсэ­совца. Он ска­зал: “Оста­лось всего пят­над­цать минут”».

Ежи Белец­кий уже ничего не пом­нил до момента, когда вер­нулся тот же эсэ­со­вец. «“Под­ними ноги”, — при­ка­зал он. Но я уже был не в сос­то­я­нии этого сде­лать. Тогда он взял мою ногу и пос­та­вил на табу­рет, затем дру­гую. Потом снял цепь, и я сва­лился с табу­рета на колени как мешок кар­тошки. Он помог мне встать, потом под­нял мою пра­вую руку и ска­зал: “Держи так”. Но я не чувст­во­вал своих рук. Он ска­зал: “Через час прой­дет”. Еле волоча ноги, я спус­тился вместе с этим эсэ­сов­цем. Это был мило­се­р­д­ный охран­ник».