еще я думаю, что презумпция правильности письменного текста, из которой он исходил, это продолжение чисто человеческого свойства — хорошего отношения к людям. Ругать коллег удовольствия ему точно не доставляло. Вот и к писцам он относился тоже хорошо, думал о них хорошо: что не надо допускать ошибку там, где можно предположить, что мы сами чего-то не знаем, а писец не ошибся