Вы посмотрите, Борис преодолел все сопротивление и утвердился у власти. Всех, кто ему противился, сослал в Сибирь или к Белому морю, других насильно отправили в монастыри, а иных тихо, без шума умертвили. И как же мы будем поступать, если он всех наших сторонников бояр разогнал из Думы? Сейчас что-то делать — это навлечь на себя и своих родственников беду. Потеряешь чины и имущество, — рассудительно произнес Василий Шуйский.
— Может все-таки его Бог приберет к рукам? Он ведь сильно болеет, — в надежде сказал Мстиславский.
— Говорят, что он пошел на поправку. И потом из-за его смерти может начаться смута. Люди все взбаламутились. Недавно Бориса Годунова прямо в ложе выставили в храме напоказ народу, чтобы все убедились, что царь жив и никто его не собирается убивать, — напомнил всем Василий Шуйский.
— Не ждите, Годунов не умрет. Я сегодня видел его, он уже на ногах и отправлялся в Крестовую палату для ведения государственных дел. Так что, други мои, ждите новых перемен и событий. Видимо, Борис на своем ложе хорошо отлежался и о многом подумал, — печально заявил Воротынский.
— Наш государь очень залюбил иноземцев, завел немецких лекарей и по многим вопросам советуется с ними. Он приставил к себе телохранителей из немцев-наемников. Уже нашим людям не доверяет. Я слышал, что он даже хочет вступить в родство с одним из европейских дворов. Ищет на Западе жениха для своей дочери Ксении, — сообщил всем Василий Шуйский.
* * *
Соглядатая Еремея за верную службу после воцарения Годунов не обходил вниманием, наградами и подарками. Но Еремея ничто не радовало. Он хотел освободиться от бремени службы соглядатаем, и этому была причина — его любовь к бывшей монахине Евдокии. Они, объединившись, жили вместе душа в душу. Хоть и одарил его царь поместьем, но Еремей стал крепко задумываться о своей деятельности при царском дворе. Службой он тяготился. Живя с верующей, доброй женщиной, он стал понимать, что служба наносит его душе вред. Ему захотелось покоя, заниматься хозяйством, копаться в земле, каждый день видеть светлое, доброе и красивое лицо любимой женщины.
В один из вечеров за ужином Евдокия заговорила о будущем своей семьи:
— Еремеюшка, я часто думаю, что ты делаешь при дворе царя большой грех. Особенно я не могу себе простить, что невольно участвовала в убийстве царевича Дмитрия.
Еремей потупился, опустил голову, тихо сказал:
— Ты думаешь, Евдокия, я об этом не жалею? Он мне снится ночами, и нет моей душе покоя. Последнее время Дмитрий просто не выходит из головы.
— Надобно нам, Еремей, уходить из Москвы, пока тебя опять не втянули в какое-нибудь неугодное Богу дело.
— Нелегко это сделать. Все равно разыщут, и тогда все отберут; мало того, обвинят в измене и казнят. Если бежать из Москвы, то надо уйти в такие места, где длинные руки государя не смогли бы нас достать.
— Где ж такие места нам найти, Еремей?
— Есть такие места. Это надо идти к Белому морю, или в Сибирь, или бежать на Дон к казакам. Там, говорят, беженцы из России устроили свои поселения и живут, никому не подчиняясь, без угрозы стать рабом на земле помещиков, дворян или церкви.
— К Беломорью или в Сибирь бежать это ничего, но только там суровый климат. Нам бы, Еремеюшка, податься на юг, к Дону.
— Я попытаюсь с государем договориться, чтобы он нас отпустил по доброй воле. Все-таки я ему хорошо послужил, исполняя его приказы. Мне уже надоело постоянно жить в страхе. Царь с каждым днем становится все невыносимее. Он постоянно живет в страхе, думая, что на него плетутся заговоры, чтобы свергнуть с престола. Того и гляди, заподозрит в чем-либо, и невинного схватят и отправят в пыточную, а там сознаешься во всем, чего не делал и не думал даже совершать.
— А вдруг государь тебе откажет? Что будем делать?
— Вот тогда и будем думать, что делать. А пока тебе, Евдокия, придется спрятаться в лесной избушке, где живет моя тетка, о ней никто не знает.
— Зачем же, Еремей, прятаться?
— Я хорошо знаю царя. Он очень коварен. Если он захочет удержать меня около себя, то наверняка сделает так, чтобы я не смог оставить двор и Москву. А самым уязвимым местом у меня являешься ты. Он обязательно распорядится тебя отправить в монастырь и заточить там навечно.
У Евдокии от страха округлились глаза и появились слезы.
Соглядатай успокоил свою возлюбленную:
— Не бойся, Евдокиюшка, если что… у меня есть место, где уже все припасено в дорогу: еда, золотые монеы. Мы в любое время можем отправиться в путь. Но прежде чем идти к царю для разговора, я думаю, тебе нужно будет убраться из Москвы.
— И куда ж я, милый муженек, уберусь из Москвы? Кто где меня ждет?
Еремей хитро улыбнулся и пояснил:
— Недалеко от Москвы в залесье у меня есть избушка, где проживает моя тетка. Она хоть уже старенькая, но еще бодрая. У нее трое сыновей, вольных людей. Всех я их в свое время спас от князя Шуйского и поселил в глухом лесу, об этом никто не знает. Вот там пока ты и поживешь, а я буду пытаться договориться с царем, чтобы он меня отпустил на все четыре стороны.
— Ой, что-то не верю я, Еремеюшка, чтобы царь тебя добровольно отпустил. Плохое у меня предчувствие, как бы не накликать тебе беду. Ведь по приказу государя тебя будут ловить без срока всю твою жизнь.
— Пусть ловят, только кого они будут ловить, если мы уйдем на новые земли, где нет ни царей, ни бояр, ни князей, где все равны. Сегодня же вечером мы покинем город и отправимся в путь, благо, что меня царь отправляет в монастырь приглядеть за сосланными боярами. Сейчас собирай все необходимое, что нужно в дорогу, а я пойду по своим делам, связанным с поручением Бориса Годунова.
— Прошу тебя, Еремей, о наших планах никому не говорить, тебе, как никому, известно, что кругом соглядатаи, все друг на друга пишут грамоты и докладывают, куда надо, чтобы получить награду. Не вздумай царю напрямик сказать, что ты собираешься уходить от него. Тебя тут же возьмут под стражу. Поговори с ним о том, что тебе бы нужно на покой, пора отдыхать, и ты уже это заслужил. Послушай, что он тебе скажет. Но царь очень коварен, он даже может не подать виду, а затем тут же распорядиться посадить тебя в подвал для пыток, чтобы узнать, какую ты задумал смуту.
— Знаю я все, Евдокия, как никто, поэтому буду очень осторожен. После разговора с Годуновым сразу же отпра-влюсь в путь. Но, прежде всего, надобно тебе уйти из города.
* * *
Годунов сидел в Крестовой палате, занимался государственными делами, читал грамоты, что-то писал, когда в кабинет вошел соглядатай Еремей. Он низко поклонился государю, а затем встал на колени, ожидая, когда царь обратит на него внимание.
Наконец, государь, оторвавшись от бумаг, увидел своего слугу перед собой на коленях. Он от удивления поднял бровь, затем спросил:
— Ты что Еремей? Что это значит?
— А вот, государь, пришел просить тебя!
— О чем же?
— Государь, я прощу отпустить меня со службы.
Царь отложил в сторону бумаги и с удивлением спросил:
— И чем же тебе твоя служба не по душе? Столько лет служил мне и вдруг решил уйти на покой. Или я тебя чем-то обидел?
— Не держу я, государь, на тебя никакой обиды. А просто хочу обзавестись семьей и заняться ремеслом или землю пахать.
— На ком же ты задумал женится? — с любопытством спросил Годунов.
— На бывшей монахине Евдокии.
Государь на некоторое время замолчал, видимо обдумывая что-то, затем жестко произнес:
— Ни о какой женитьбе не может быть и речи. У нас сейчас много дел и ты хочешь в этот важный момент уйти от меня ради какой-то монашки. Служи и даже не думай идти на покой, я тебя не отпущу. А твою Евдокию отпра-вим в самый дальний женский монастырь, чтобы ты по ней не страдал.
Еремей встал с колен, низко поклонился, сказав:
— Слушаю и повинуюсь, государь!
В это время их взгляды встретились. Годунов почувствовал во взгляде соглядатая полную непокорность, но не подал вида, а милостиво отпустил Еремея.
Но как только верный слуга вышел, царь вызвал одного из своих придворных и тут же распорядился:
— Проследите, где живет его монашка, и немедленно ее отправьте в монастырь, а Еремея, если будет сопротивляться, посадите на недельку-другую в тюремный подвал. Пусть немного посидит, может, образумится.
— Может все-таки его Бог приберет к рукам? Он ведь сильно болеет, — в надежде сказал Мстиславский.
— Говорят, что он пошел на поправку. И потом из-за его смерти может начаться смута. Люди все взбаламутились. Недавно Бориса Годунова прямо в ложе выставили в храме напоказ народу, чтобы все убедились, что царь жив и никто его не собирается убивать, — напомнил всем Василий Шуйский.
— Не ждите, Годунов не умрет. Я сегодня видел его, он уже на ногах и отправлялся в Крестовую палату для ведения государственных дел. Так что, други мои, ждите новых перемен и событий. Видимо, Борис на своем ложе хорошо отлежался и о многом подумал, — печально заявил Воротынский.
— Наш государь очень залюбил иноземцев, завел немецких лекарей и по многим вопросам советуется с ними. Он приставил к себе телохранителей из немцев-наемников. Уже нашим людям не доверяет. Я слышал, что он даже хочет вступить в родство с одним из европейских дворов. Ищет на Западе жениха для своей дочери Ксении, — сообщил всем Василий Шуйский.
* * *
Соглядатая Еремея за верную службу после воцарения Годунов не обходил вниманием, наградами и подарками. Но Еремея ничто не радовало. Он хотел освободиться от бремени службы соглядатаем, и этому была причина — его любовь к бывшей монахине Евдокии. Они, объединившись, жили вместе душа в душу. Хоть и одарил его царь поместьем, но Еремей стал крепко задумываться о своей деятельности при царском дворе. Службой он тяготился. Живя с верующей, доброй женщиной, он стал понимать, что служба наносит его душе вред. Ему захотелось покоя, заниматься хозяйством, копаться в земле, каждый день видеть светлое, доброе и красивое лицо любимой женщины.
В один из вечеров за ужином Евдокия заговорила о будущем своей семьи:
— Еремеюшка, я часто думаю, что ты делаешь при дворе царя большой грех. Особенно я не могу себе простить, что невольно участвовала в убийстве царевича Дмитрия.
Еремей потупился, опустил голову, тихо сказал:
— Ты думаешь, Евдокия, я об этом не жалею? Он мне снится ночами, и нет моей душе покоя. Последнее время Дмитрий просто не выходит из головы.
— Надобно нам, Еремей, уходить из Москвы, пока тебя опять не втянули в какое-нибудь неугодное Богу дело.
— Нелегко это сделать. Все равно разыщут, и тогда все отберут; мало того, обвинят в измене и казнят. Если бежать из Москвы, то надо уйти в такие места, где длинные руки государя не смогли бы нас достать.
— Где ж такие места нам найти, Еремей?
— Есть такие места. Это надо идти к Белому морю, или в Сибирь, или бежать на Дон к казакам. Там, говорят, беженцы из России устроили свои поселения и живут, никому не подчиняясь, без угрозы стать рабом на земле помещиков, дворян или церкви.
— К Беломорью или в Сибирь бежать это ничего, но только там суровый климат. Нам бы, Еремеюшка, податься на юг, к Дону.
— Я попытаюсь с государем договориться, чтобы он нас отпустил по доброй воле. Все-таки я ему хорошо послужил, исполняя его приказы. Мне уже надоело постоянно жить в страхе. Царь с каждым днем становится все невыносимее. Он постоянно живет в страхе, думая, что на него плетутся заговоры, чтобы свергнуть с престола. Того и гляди, заподозрит в чем-либо, и невинного схватят и отправят в пыточную, а там сознаешься во всем, чего не делал и не думал даже совершать.
— А вдруг государь тебе откажет? Что будем делать?
— Вот тогда и будем думать, что делать. А пока тебе, Евдокия, придется спрятаться в лесной избушке, где живет моя тетка, о ней никто не знает.
— Зачем же, Еремей, прятаться?
— Я хорошо знаю царя. Он очень коварен. Если он захочет удержать меня около себя, то наверняка сделает так, чтобы я не смог оставить двор и Москву. А самым уязвимым местом у меня являешься ты. Он обязательно распорядится тебя отправить в монастырь и заточить там навечно.
У Евдокии от страха округлились глаза и появились слезы.
Соглядатай успокоил свою возлюбленную:
— Не бойся, Евдокиюшка, если что… у меня есть место, где уже все припасено в дорогу: еда, золотые монеы. Мы в любое время можем отправиться в путь. Но прежде чем идти к царю для разговора, я думаю, тебе нужно будет убраться из Москвы.
— И куда ж я, милый муженек, уберусь из Москвы? Кто где меня ждет?
Еремей хитро улыбнулся и пояснил:
— Недалеко от Москвы в залесье у меня есть избушка, где проживает моя тетка. Она хоть уже старенькая, но еще бодрая. У нее трое сыновей, вольных людей. Всех я их в свое время спас от князя Шуйского и поселил в глухом лесу, об этом никто не знает. Вот там пока ты и поживешь, а я буду пытаться договориться с царем, чтобы он меня отпустил на все четыре стороны.
— Ой, что-то не верю я, Еремеюшка, чтобы царь тебя добровольно отпустил. Плохое у меня предчувствие, как бы не накликать тебе беду. Ведь по приказу государя тебя будут ловить без срока всю твою жизнь.
— Пусть ловят, только кого они будут ловить, если мы уйдем на новые земли, где нет ни царей, ни бояр, ни князей, где все равны. Сегодня же вечером мы покинем город и отправимся в путь, благо, что меня царь отправляет в монастырь приглядеть за сосланными боярами. Сейчас собирай все необходимое, что нужно в дорогу, а я пойду по своим делам, связанным с поручением Бориса Годунова.
— Прошу тебя, Еремей, о наших планах никому не говорить, тебе, как никому, известно, что кругом соглядатаи, все друг на друга пишут грамоты и докладывают, куда надо, чтобы получить награду. Не вздумай царю напрямик сказать, что ты собираешься уходить от него. Тебя тут же возьмут под стражу. Поговори с ним о том, что тебе бы нужно на покой, пора отдыхать, и ты уже это заслужил. Послушай, что он тебе скажет. Но царь очень коварен, он даже может не подать виду, а затем тут же распорядиться посадить тебя в подвал для пыток, чтобы узнать, какую ты задумал смуту.
— Знаю я все, Евдокия, как никто, поэтому буду очень осторожен. После разговора с Годуновым сразу же отпра-влюсь в путь. Но, прежде всего, надобно тебе уйти из города.
* * *
Годунов сидел в Крестовой палате, занимался государственными делами, читал грамоты, что-то писал, когда в кабинет вошел соглядатай Еремей. Он низко поклонился государю, а затем встал на колени, ожидая, когда царь обратит на него внимание.
Наконец, государь, оторвавшись от бумаг, увидел своего слугу перед собой на коленях. Он от удивления поднял бровь, затем спросил:
— Ты что Еремей? Что это значит?
— А вот, государь, пришел просить тебя!
— О чем же?
— Государь, я прощу отпустить меня со службы.
Царь отложил в сторону бумаги и с удивлением спросил:
— И чем же тебе твоя служба не по душе? Столько лет служил мне и вдруг решил уйти на покой. Или я тебя чем-то обидел?
— Не держу я, государь, на тебя никакой обиды. А просто хочу обзавестись семьей и заняться ремеслом или землю пахать.
— На ком же ты задумал женится? — с любопытством спросил Годунов.
— На бывшей монахине Евдокии.
Государь на некоторое время замолчал, видимо обдумывая что-то, затем жестко произнес:
— Ни о какой женитьбе не может быть и речи. У нас сейчас много дел и ты хочешь в этот важный момент уйти от меня ради какой-то монашки. Служи и даже не думай идти на покой, я тебя не отпущу. А твою Евдокию отпра-вим в самый дальний женский монастырь, чтобы ты по ней не страдал.
Еремей встал с колен, низко поклонился, сказав:
— Слушаю и повинуюсь, государь!
В это время их взгляды встретились. Годунов почувствовал во взгляде соглядатая полную непокорность, но не подал вида, а милостиво отпустил Еремея.
Но как только верный слуга вышел, царь вызвал одного из своих придворных и тут же распорядился:
— Проследите, где живет его монашка, и немедленно ее отправьте в монастырь, а Еремея, если будет сопротивляться, посадите на недельку-другую в тюремный подвал. Пусть немного посидит, может, образумится.
