Я люблю твою жизнь, что согрета теплом изнутри,

от тебя независимо, взятую всею тобою,

у окна, где дрожат осыпающиеся фонари

и уходит трамвай к Блохину, словно зверь к водопою.

Я тем больше люблю её, что не могу сохранить

так, чтоб ты её тоже любила и, больше не споря,

чтоб душа твоя в силах была повторить

эту чистую линию тела, лишённую горя.

О твоём белоснежном объёме, имеющем зренье и слух,

о гордыне твоей в драгоценном сосуде,

говорю о тебе, о твоём умирающем чуде —

так смиренно создать мог не гордый, но любящий дух.