Снег — на землю, душа — от земли, вам сегодня меняться местами. Что ты медлишь, душа? Утоли этот замысел. Больно? Так зачем привязалась ко мне? Наш разлад — он затеян над нами. Ты любила кого-нибудь? Нет. А со мной породнилась невольно. Всё кому-нибудь принадлежит. Снег и снег, как попытка оспорить, исчезая, летит и летит, так прекрасен, что боязно вторить. Ну и всё же скажи, мы могли полюбить, как пришли, — не владея?
Задвинь тяжёлую, не надо, пусть в глуби зеркала, нерезко, лежит полоска рафинада в соседстве с ложкой полублеска,
Тихопомешанному на муравьях чайка была продолженьем ладони, с пепельной славой на тонких крылах и в летаргическом полунаклоне. Он растворялся в соседних мирах. Бледным цветком, прозябающим в скалах, осенью в сердце селившийся страх так и дрожал среди родственных малых. Жизнью соринки, что слишком мала, тихопомешанному увлечься было всегда перед сном и улечься с радостным риском — была не была! Всё продолжается — только и знал, было движение — так он и помнил, только и видел: соломинку поднял, на муравьиной тропе исчезал.