— Ты оставила его себе? — изумился Седрик.

— Да. Не знаю зачем. Наверное, чтобы он напоминал мне, какой я была дурой, — откликнулась Элис и поглядела на него исподлобья. — Но пожалуй, тебе такая памятка нужна еще больше, чем мне.

Она раскрыла медальон, и на них уставился Гест. Его надменная усмешка уже не казалась красивой — только язвительной. Элис достала перевязанный ниткой локон темных волос и отложила в сторону, как недавно откладывала вынутые из птичьих тушек кишки. Затем взяла нож, которым разделывала дичь, подцепила острием портрет Геста и вытащила миниатюру. Осторожно поместила медную чешуйку внутрь медальона и защелкнула его. «Навсегда», утверждал маленький золотой кулон. Элис подняла его за цепочку.

— Навсегда, — повторила она Седрику, протягивая вещицу ему.

Он чуть поколебался, прежде чем взять медальон. Еще миг подержал его в руке. Затем надел цепочку на шею и спрятал под рубашку.

— Навсегда, — согласился он.

Элис встала, чтобы он не заметил, как ее глаза наполнились слезами. Неужели покончить с прошлым и начать все с чистого листа настолько просто? Она подняла крышку котла и помешала похлебку. Варево едва кипело. Придется попросить хранителей, чтобы нашли ей хоть какое-то топливо, если хотят получить сегодня горячую еду. Элис открыла дверцу печки и хмуро поглядела на умирающие угли.

— Вот что мы можем сжечь, — предложил Седрик и швырнул в топку портрет.

Элис и не заметила, когда он успел его взять. Миниатюра упала на угли, над ней взвился единственный язычок пламени, а затем она сморщилась и почернела.

— А вот еще.

Прядь волос Геста полетела следом. От нее повалил дым, и Элис поспешно захлопнула дверцу печки.

— Ну и вонь! — воскликнула она.

Седрик принюхался:

— Да, он такой.