И очерк его лица был неясен – но черты его были чертами божества; потому что покров ночи, и тумана, и месяца, и росы, не мог закрыть его лица. И чело его было возвышенно от мысли, и глаза его были безумны от заботы; и, в немногих морщинах на его щеках, я прочел повесть скорби, и усталости, и отвращенья к человеческому, и жадного стремленья к одиночеству.