ножнах на ремешках.
– Так что вы там, Алексей Алексеевич, говорили насчет счета в банке и виллы на берегу моря? – спросил Буторин, поигрывая финкой.
– Предатель, – прохрипел Жаров, с ненавистью глядя на своего противника. – Пуля тебе будет наградой за твою подлость!
– Война! – глубокомысленно заметил Буторин. – От пули никто не застрахован. Даже от случайной. А вот насчет предательства я с вами не согласен. У каждого человека есть свои ценности, которые он бережет в душе и несет в своем сердце через всю жизнь. Для русских людей это Родина, родители и дети. Обратили внимание на то, что Родину я поставил на первое место? А у вас она на каком? На самом последнем, на заднем загаженном помоями от вражеских подачек дворе? У вас нет ничего святого за душой. И Родины нет. Это вы ее предали, продали за тридцать сребреников. Но мы еще поговорим об этом. У вас будет возможность излить душу и следователю, и судье. И соседям по камере. А пока…
Буторин оттянул брюки Жарова от пояса и ловко располосовал их финкой так, чтобы они не держались, а задержанный не смог бы сбежать, потому что штаны нужно держать руками. Когда он повел белоэмигранта к Платову, тот энергично махал рукой Сиротину.
– Сергей, ко мне быстрее! Возьмите одного оперативника и в эмку.
– Что случилось? – нахмурился офицер, подбежав с автоматом к комиссару госбезопасности.
– Ушел, самый нужный ушел! В машину. Он в форме советского офицера и, кажется, ранен. Он выйдет к дороге и постарается поймать попутную машину. Если успеем, то он остановит именно нас. Шелестов, разберитесь с телами и живыми диверсантами!
Шелестов, Буторин, четверо московских «волкодавов» и полтора десятка прибывших красноармейцев собирали оружие, осматривали и обыскивали тела убитых. Двоих тяжело раненных перевязали и отправили на «полуторке» в госпиталь под охраной. Еще двое, которые едва дышали, умерли, когда им пытались оказать помощь. Одежда на всех диверсантах была разная. У кого обычная гражданская: ботинки или сапоги, брюки, джемпера, куртки. На некоторых военные френчи:
– Так что вы там, Алексей Алексеевич, говорили насчет счета в банке и виллы на берегу моря? – спросил Буторин, поигрывая финкой.
– Предатель, – прохрипел Жаров, с ненавистью глядя на своего противника. – Пуля тебе будет наградой за твою подлость!
– Война! – глубокомысленно заметил Буторин. – От пули никто не застрахован. Даже от случайной. А вот насчет предательства я с вами не согласен. У каждого человека есть свои ценности, которые он бережет в душе и несет в своем сердце через всю жизнь. Для русских людей это Родина, родители и дети. Обратили внимание на то, что Родину я поставил на первое место? А у вас она на каком? На самом последнем, на заднем загаженном помоями от вражеских подачек дворе? У вас нет ничего святого за душой. И Родины нет. Это вы ее предали, продали за тридцать сребреников. Но мы еще поговорим об этом. У вас будет возможность излить душу и следователю, и судье. И соседям по камере. А пока…
Буторин оттянул брюки Жарова от пояса и ловко располосовал их финкой так, чтобы они не держались, а задержанный не смог бы сбежать, потому что штаны нужно держать руками. Когда он повел белоэмигранта к Платову, тот энергично махал рукой Сиротину.
– Сергей, ко мне быстрее! Возьмите одного оперативника и в эмку.
– Что случилось? – нахмурился офицер, подбежав с автоматом к комиссару госбезопасности.
– Ушел, самый нужный ушел! В машину. Он в форме советского офицера и, кажется, ранен. Он выйдет к дороге и постарается поймать попутную машину. Если успеем, то он остановит именно нас. Шелестов, разберитесь с телами и живыми диверсантами!
Шелестов, Буторин, четверо московских «волкодавов» и полтора десятка прибывших красноармейцев собирали оружие, осматривали и обыскивали тела убитых. Двоих тяжело раненных перевязали и отправили на «полуторке» в госпиталь под охраной. Еще двое, которые едва дышали, умерли, когда им пытались оказать помощь. Одежда на всех диверсантах была разная. У кого обычная гражданская: ботинки или сапоги, брюки, джемпера, куртки. На некоторых военные френчи:
