– Какие цветы она любит?

– Что? – морщится Морев.

– Цветы. Какие нравятся Насте?

– Не знаю.

– Попробуй угадать.

Саша тяжело вздыхает, случившееся сегодня обрушивается на него мешком осколков, которые когда-то давно были блестящими надеждами. Он слишком устал притворяться.

– Назови первое, что придет в голову, – продолжает настаивать Дима.

– Сирень. Ромашки. Не знаю, Зима. Спроси у нее сам. Да и она будет рада любому букету, если он от тебя.

– А цвет?

– Зачем? – измученно спрашивает Саша.

– Просто скажи.

– Раньше был желтый.

– Откуда ты это знаешь?

Саша вспоминает ядовито-желтый дождевик Насти, за который он дразнил ее, называя Джорджи[2], ее тетради, обложки которых были того же цвета, ужасный мохнатый помпон, напоминающий дохлого цыпленка, который она носила на рюкзаке.

– Просто знаю, – отвечает он.

Дима скромно улыбается и хлопает Сашу по плечу:

– И ты прав. Во всем. Понимаешь, что это значит?

– Это ничего не меняет.

– Уже изменило.