Сара ведь все последние недели, месяцы и годы наблюдала за тем, как её отец бьется с Советами, пытаясь навести мосты через пропасть между социализмом и демократией во имя победы над общим врагом. Вопреки кажущемуся успеху конференции было ясно, что Советский Союз отплывает всё дальше и дальше от берегов Британии и США, даже несмотря на формальное сближение их армий – и государственных границ.
Нарушив тишину, Сара спросила отца, не устал ли он. «Странным образом нет, – ответил Уинстон. – Однако я сполна и более, чем когда-либо прежде, почувствовал на себе груз ответственности, и на сердце у меня тревожно»{713}. При всей политической борьбе последних недель и месяцев часы, проведённые Сарой в Севастополе и Ялте вместе с Кэти и Анной, позволили ей увидеть Советский Союз с той стороны, которая не видна была её отцу. Она воочию взглянула на жизнь советского народа на самых бедных и попираемых задворках необъятной империи. Все эти люди не разбирались в геополитике, альянсах или большой стратегии, не имели ни малейшего представления ни о марксистско-ленинском учении, ни о рыночных силах капитализма. Война отняла у них всё, но они всё равно испытывали гордость – за свои города, приходы, дома´ и детей. Вне зависимости от того, что там порешали в золоченых ялтинских дворцах её отец с Рузвельтом и Сталиным и расстались ли они друзьями или врагами, эти люди отстроят заново и свои города, и свои жизни – в точности так же, как они не раз делали в прошлом.
И, хотя вроде были все основания для отчаяния, Сара, стоя бок о бок с отцом и глядя на Севастополь в конце одной из самых замечательных и тревожных, беспокойных и очаровательных недель своей жизни, нашла все основания для того, чтобы взирать на Советский Союз с надеждой. Рассказывая об этой сцене матери, она описала свои чувства следующими словами: «Без толку говорить: “Они приучены к страданиям. Они устроены иначе, чем мы. Они многого не ждут”. Почему же тогда церкви полны народа, а? Конечно же, они уповают на большее. Конечно же, они грезят о лучшей доле в этих своих затемнённых церквях»{714}.
Нарушив тишину, Сара спросила отца, не устал ли он. «Странным образом нет, – ответил Уинстон. – Однако я сполна и более, чем когда-либо прежде, почувствовал на себе груз ответственности, и на сердце у меня тревожно»{713}. При всей политической борьбе последних недель и месяцев часы, проведённые Сарой в Севастополе и Ялте вместе с Кэти и Анной, позволили ей увидеть Советский Союз с той стороны, которая не видна была её отцу. Она воочию взглянула на жизнь советского народа на самых бедных и попираемых задворках необъятной империи. Все эти люди не разбирались в геополитике, альянсах или большой стратегии, не имели ни малейшего представления ни о марксистско-ленинском учении, ни о рыночных силах капитализма. Война отняла у них всё, но они всё равно испытывали гордость – за свои города, приходы, дома´ и детей. Вне зависимости от того, что там порешали в золоченых ялтинских дворцах её отец с Рузвельтом и Сталиным и расстались ли они друзьями или врагами, эти люди отстроят заново и свои города, и свои жизни – в точности так же, как они не раз делали в прошлом.
И, хотя вроде были все основания для отчаяния, Сара, стоя бок о бок с отцом и глядя на Севастополь в конце одной из самых замечательных и тревожных, беспокойных и очаровательных недель своей жизни, нашла все основания для того, чтобы взирать на Советский Союз с надеждой. Рассказывая об этой сцене матери, она описала свои чувства следующими словами: «Без толку говорить: “Они приучены к страданиям. Они устроены иначе, чем мы. Они многого не ждут”. Почему же тогда церкви полны народа, а? Конечно же, они уповают на большее. Конечно же, они грезят о лучшей доле в этих своих затемнённых церквях»{714}.
