22
Глориана уехала с землей и сувенирами из дома.
— Сиди дома. Жди звонка, — велела она. — Я скажу, что делать.
В другой раз я бы возмутился. С какой стати кто-то вдруг будет командовать мной в моем же доме? Но мне было уже плевать, и я ждал, без всяких возражений. Ждал дома — здесь остались незавершенные дела, а сбежать я больше не надеялся.
До звонка Глорианы я успел позвонить в больницу, и узнал, что Делия снова в коме. Это должно было пугать, огорчать, злить, но есть предел, за которым эмоций уже не может стать еще больше. Град, убивший цветы на клумбе, может расстроить садовода, который не знает других бед. А если он смотрит, как в пожаре сгорает его дом со всем имуществом, то новость о погибшей клумбе уже не огорчит.
Вот и меня уже ничего не огорчало еще сильнее. Я просто принял к сведению, что Делии стало хуже, и что это не вписывается в схему. Прошлый раз, когда в дом пришел лаборант, ей стало гораздо лучше. Я рассчитывал на улучшение и после визита Глорианы. Хотя Делии лучше стало не после самого прихода лаборанта, а после того, как он заболел. Если ногти Глорианы посинеют, а Делия очнется, я будут знать, что не ошибся, пытаясь понять, что значит фраза: «Покорми его!».
Я сидел, ждал, и проснулся от звонка телефона. Не помню, как я уснул, но проснулся в своей круглой гостиной, лежа на полу, лицом вниз. Спросонья я метался в поисках телефона, и тот уже перестал звонить, когда я сообразил, что звонил он в моем же кармане. Я нашел его, и только тогда заметил коллекцию маленьких трупов на полу гостиной. Не голубь, на этот раз. А три мертвых голубя, воробей и две мыши лежали прямо перед моим носом, пока я спал на полу. И осколки разбитой тарелки, непонятно откуда тут взявшиеся.
Камеры! Они должны были заснять, что произошло, хотя я уже и так не сомневался в том, что увижу. Я смотрел на себя на крохотном экране камеры и узнавал много нового о своей же тайной жизни в Доме Совы.
Оказывается, вчера я приготовил что-то поесть, и ел на ходу, расхаживая кругами. И громко говорил с самим собой. Текст это пьесы я уже выучил наизусть: «Покорми его!» — твердил я. «Сам же жрешь? Жрешь! Вот и его покорми, пока можешь выбирать. Смотри, так дальше пойдет — выбора не останется! Тебе решать, кто станет едой!». Еда закончилась, а я на экране все ходил кругами, с пустой тарелкой в руках, и бормотал. Судя по записи, так я провел почти два часа своей странной жизни.
Потом я остановился, прислушался к чему-то. Кивнул, как будто услышал приказ. Уронил тарелку на пол и ушел. Меня не было еще час, а когда вернулся, то оказалось, что я разделся до пояса и нес что-то в своей рубашке. Я вывалил добычу на пол. Мыши, воробей, голуби. Еще живые! Не знаю, как я их поймал. Не знаю, что их держало, но они не убегали, птицы не пытались улететь.
— Ол сонуф, Артан! Цодокаре! — говорил я на экране, и улыбался, как ребенок перед праздничным тортом со свечками. Я свернул шею голубю и положил его на пол.
Глориана уехала с землей и сувенирами из дома.
— Сиди дома. Жди звонка, — велела она. — Я скажу, что делать.
В другой раз я бы возмутился. С какой стати кто-то вдруг будет командовать мной в моем же доме? Но мне было уже плевать, и я ждал, без всяких возражений. Ждал дома — здесь остались незавершенные дела, а сбежать я больше не надеялся.
До звонка Глорианы я успел позвонить в больницу, и узнал, что Делия снова в коме. Это должно было пугать, огорчать, злить, но есть предел, за которым эмоций уже не может стать еще больше. Град, убивший цветы на клумбе, может расстроить садовода, который не знает других бед. А если он смотрит, как в пожаре сгорает его дом со всем имуществом, то новость о погибшей клумбе уже не огорчит.
Вот и меня уже ничего не огорчало еще сильнее. Я просто принял к сведению, что Делии стало хуже, и что это не вписывается в схему. Прошлый раз, когда в дом пришел лаборант, ей стало гораздо лучше. Я рассчитывал на улучшение и после визита Глорианы. Хотя Делии лучше стало не после самого прихода лаборанта, а после того, как он заболел. Если ногти Глорианы посинеют, а Делия очнется, я будут знать, что не ошибся, пытаясь понять, что значит фраза: «Покорми его!».
Я сидел, ждал, и проснулся от звонка телефона. Не помню, как я уснул, но проснулся в своей круглой гостиной, лежа на полу, лицом вниз. Спросонья я метался в поисках телефона, и тот уже перестал звонить, когда я сообразил, что звонил он в моем же кармане. Я нашел его, и только тогда заметил коллекцию маленьких трупов на полу гостиной. Не голубь, на этот раз. А три мертвых голубя, воробей и две мыши лежали прямо перед моим носом, пока я спал на полу. И осколки разбитой тарелки, непонятно откуда тут взявшиеся.
Камеры! Они должны были заснять, что произошло, хотя я уже и так не сомневался в том, что увижу. Я смотрел на себя на крохотном экране камеры и узнавал много нового о своей же тайной жизни в Доме Совы.
Оказывается, вчера я приготовил что-то поесть, и ел на ходу, расхаживая кругами. И громко говорил с самим собой. Текст это пьесы я уже выучил наизусть: «Покорми его!» — твердил я. «Сам же жрешь? Жрешь! Вот и его покорми, пока можешь выбирать. Смотри, так дальше пойдет — выбора не останется! Тебе решать, кто станет едой!». Еда закончилась, а я на экране все ходил кругами, с пустой тарелкой в руках, и бормотал. Судя по записи, так я провел почти два часа своей странной жизни.
Потом я остановился, прислушался к чему-то. Кивнул, как будто услышал приказ. Уронил тарелку на пол и ушел. Меня не было еще час, а когда вернулся, то оказалось, что я разделся до пояса и нес что-то в своей рубашке. Я вывалил добычу на пол. Мыши, воробей, голуби. Еще живые! Не знаю, как я их поймал. Не знаю, что их держало, но они не убегали, птицы не пытались улететь.
— Ол сонуф, Артан! Цодокаре! — говорил я на экране, и улыбался, как ребенок перед праздничным тортом со свечками. Я свернул шею голубю и положил его на пол.
