Стирающиеся в ночи смирившиеся тела сохраняют также в памяти постоянство жестов, которыми они что ни день встречали надвигающееся утро. В сгущающейся вокруг финального безмолвия персонажей ночи никуда не делся гнев режиссера в отношении тех, кто навязывает людям и лошадям унизительную жизнь, тех «победителей», которые, как говорит ницшеанский пророк из второго дня фильма, унизили все, до чего дотронулись, превращая все в предмет обладания, тех, из-за кого также становится невозможным любое изменение, поскольку оно всегда уже имело место, а они присвоили себе все, вплоть до мечтаний и бессмертия.